Нино приготовился собирать деньги на памятник непревзойдённой Маринетт Дюпен-Чен — усмирительнице Агрестов. Потому что совместное изваяние великолепному дуэту и расфуфыренное надгробие скончавшейся героине явно недовозносили хвалу всем её талантам.
Нино четыре года прожил бок о бок с Адрианом в его доме, будучи, по факту, его прислужником, и искренне любил своего бро настолько, чтобы не задушить его когда-нибудь ночью подушкой. Потому что тот при всех своих неоспоримых достоинствах временами творил такую дичь, что только чудо могло его вразумить.
Это чудо Нино был готов оберегать ценой своей жизни и носить на руках, если это означало, что с Адрианом можно будет общаться без назойливого желания набить ему морду. И это чудо насмешливо застыло в дверном проёме, жестами помогая Адриану подобрать самые правильные слова.
Когда Агресты наконец ненадолго обнялись, ставя точку в их разногласиях, Маринетт, шагнувшая в кухню набрать себе еды и смыться в неизвестном направлении, была остановлена точным броском кухонного ножа в дверь. Дверь захлопнулась, поскрипывая и треща. Нино озадаченно шлёпнулся на табуретку и пяткой от души отдавил чью-то ногу, лишь бы этот некто не вздумал напоминать о своём присутствии.
Маринетт недовольно проворчала что-то про то, что кое-кому следует провести кое с кем воспитательную беседу о простейших правилах этикета и базовом флирте (и чёрт поймёт, в чей именно огород был закинут подобный камень: Габриэля Агреста, как выдающегося отца, или его, Нино, как более социально-адаптированного товарища). Адриан же, вопреки ожиданиям, не закатил раздражённо глаза, а лишь смиренно улыбнулся — улыбнулся! — и легонько, но в то же время настойчиво потащил её к
матери (Нино было неуютно от того, что у бро неожиданно появилась мать, как было неуютно и Маринетт, ближайшему к младшему Агресту человеку, и всем другим, и самому Адриану).
— Девушка, которая хорошо дерётся, — холодно и не совсем тактично констатировала мадам Агрест, поджимая губы, пока Маринетт размышляла над тем, насколько уместно будет протянуть собеседнице ладонь для рукопожатия. — Даже слишком хорошо.
Услышав эти слова, Маринетт подобралась, заменяя выражение робкой растерянности на лице непробиваемой бесстрастностью — почему-то она напомнила Нино Габриэля с его вечными холодностью и оторванностью от этого мира, но подобные мысли он загнал куда поглубже.
— Вы даже представить не можете, насколько хорошо, — подтвердила Маринетт, и необъяснимая властность, излучаемая ею, в очередной раз напоминала, что перед ними не просто девчонка-ровесница, перед ними сама Ледибаг, способная при желании сотворить невозможное.
И Нино изо всех сил наступил на альину ногу (как выяснилось — опять), чтобы её истеричный смех не испортил и без того паршивую ситуацию.
Адриан озадаченно подвис, как подвисал молоденький Кот Нуар, когда в ранние годы геройствования мог себе позволить соображать медленно, но тщательно. А потом, видимо, осознав, что причиной такого нелюбезного выпада в сторону напарницы стал уже пожелтевший благодаря ускоренной регенерации синяк на его скуле, поспешно замахал руками.
— Нет! В смысле, да, но она не имеет к этому — парень постучал по повреждённой скуле пальцем — никакого отношения! В смысле, имеет, но нет!
И застонал, от души хлопнув себя по лбу:
— Что я несу!
И Нино временами совсем не разбирался в тонкостях женской психологии, но и Маринетт, смотревшая на Адриана буквально круглыми от удивления глазами, и недоверчиво прищурившаяся мадам Агрест вдруг как-то одновременно смягчились.
— Бред какой-то, — фыркнула от неожиданности девушка, бочком подбираясь к остаткам еды на плите.
В старательно обиженную моську Нино ни разу не поверил — уж слишком счастливой она у Адриана получилась.
И да, он уже сказал, что Маринетт — нейтрализатор агрестовского яда и в просторечии просто чудо?
***
Абсурд.
До ужаса абсурдная ситуация, но Адриан пока не жаловался.
Вообще, никто не жаловался, даже Маринетт, которую он просто-напросто никуда не выпускал и тем самым не давал возможности сбежать к одиночеству. В конце концов Маринетт, внимательно следя за каждым движением его матери, осторожно пожала ей руку. Возможно, следила она скрытно, но какой бы долгой им не казалась вся вот эта котовасия с временными петлями и прочей ересью, которую они переживали отдельно друг от друга, Адриан всё равно замечал все эти её ужимки. Впрочем, он подозревал, что и Павлин прекрасно всё видит, но при этом никак своих наблюдений не обнародывает.
«Придётся придумать другое имя для дочери», — это была единственная фраза, произнесённая девушкой непосредственно вновь появившейся мадам Агрест. Теперь же напарница (чёрт, да подруга она, подруга, причём из самых близких!) предпочла сидеть тихонько на табуреточке, отстранённо поедая остывшие остатки не то обеда, не то ужина, и по минимуму участвовать в забурлившей вокруг неё с новой силой жизни.
(Видя её скованность и приблизительно понимая её мотивы, Адриан старательно гнал чувство вины: да, Маринетт не знала наверняка, кого именно породит этот — довольно смутно представляемый, кстати — обряд, но то, что призываемые окажутся людьми и, соответственно, чьим-то родственниками, не должно было стать каким-то непереносимым ударом.)
(Но он
замечал, как напрягается подруга в присутствии незнакомых лиц, над которыми не имеет никакой власти — а Адриан слишком хорошо знал
свою леди и был уверен в том, что воспользоваться священным правом некроманта оберегать и быть оберегаемым от последствий своих действий ей теперь не позволит совесть. И, увы, ничего сделать не мог, и ещё больше злился на себя за то, что радовался, когда узнал именно в таких обстоятельствах судьбу давно пропавшей Эмили Агрест.)
Маринетт — Ледибаг, которую он знал лучше всех существующих и когда-либо существовавших, — что-то грызло. Что-то не давало ей покоя, что-то, что было явно не для лишних ушей и что она была не готова рассказать даже ему. Адриану казалось, что девушка о чём-то отчаянно кричит, боясь привлечь ненужное внимание, старательно намекает, вот этим своим покорным молчанием и всеобщей пассивностью рассказывает общую проблему, которая явно существует, но природу которой он никак не может определить. Она чего-то боялась, изматывая себя незаметным бдением, и жутко нервничала, уставившись в одну ничем не примечательную точку на обоях.
Похоже, Аля, так и не утихомирившаяся, не осознавшая всей правды до конца, решившая отрицать всё, что ну совсем не укладывалось в её голове, списала всё на загруженность и усталость, даруя подруге личное пространство (или же просто не ощущала своего права на это место подле неё). Адриан же беззастенчиво плюхнулся рядом, словно не было свободного стула рядом с
матерью, словно там и было всегда его место.
В том, что его место в жизни — быть рядом с Ледибаг, он уже не сомневался.
***
— То есть ты серьёзно предлагаешь Маринетт смотаться на другой континент, чтобы задать вопрос древним камням среди пустыни? — Адриан скептически поднял бровь, перекатывая полупустую кружку из одной руки в другую. Плагг, для пущей весомости принявший более человеческий вид, дёргано кивнул.
Вопрос о том, что им теперь делать, снова был открыт, когда наевшееся и умиротворённое общество магических и околомагических личностей третий раз за полчаса поймало почти разбившуюся люстру — её крепление не выдерживало периодической тряски, а сидеть в темноте никому не хотелось. Сжалившись над стойко бодрствующими, но немного бесполезными одноклассниками, Маринетт расширила одну из двух небольших комнаток, — наблюдавшая за этим действом Лисса озадаченно потрогала стены и уважительно присвистнула, — накидала на пол несчётное множество разных одеял-подушек-покрывал, оставшихся от прошлых хозяев и предложила укладываться. Юное беззастенчивое студенчество не смутилось — предложением понятливо воспользовались и вповалку сбились в хихикающую кучу, задорно шушукаясь между собой. Задора хватило ненадолго — уже через полчаса усталость взяла своё, и шушуканье окончательно утихло.
Так на кухне остались только восемь человек и четверо квами, и именно им выпала
весьма сомнительная честь спасти мир.
Но чтобы спасти, надо хотя бы смутно представлять, как именно спасать, на что Адриан весьма иронично заметил, что их планы обычно имеют отвратительное свойство не срабатывать. Маринетт блекло усмехнулась, от безысходности рассматривая кофейную гущу на дне, и добавила, что для плана действий надо хотя бы смутно понимать, против кого план этих самых действий будет направлен. А о противнике, как оказалось, они не знают ровным счётом ничего.
Нет, они знали, что противница магичит, имеет весьма специфический вкус в одежде, живёт в самом жизнерадостном месте не-этого-мира и просто неотличима от Дюпен-Чен (на последнее замечание Маринетт неопределённо пожала плечами и заявила, что эта миролюбивая барышня не её совести крест — во всяком случае, она ничего такого не помнит). Если о силах и возможностях противницы представления были весьма и весьма смутные, то о целях, которых она подобными правдами и неправдами добивалась, представлений не было вообще. Действовать наугад равнялось самоубийству, поэтому все их теории как-то незаметно свелись к нехватке знаний.
Вот тогда-то Нино и пожаловался, что никто не додумался закачать в Талисманы ГДЗ для супергероев, а подскочивший от восторга Плагг, явно окрылённый охватившей его идеей, чуть не перевернул стол и едва не схлопотал нож в шею. Нож, брошенный Маринетт, спокойно перехватил готовый к таком повороту событий Адриан, а его квами, сияя похлеще рождественской ёлки, заявил, что ответы стоит искать у египетского сфинкса. Потом, со второй попытки сев на табурет, добавил, что к нему, этому сфинксу, обязана сходить именно Маринетт-Ледибаг. Желательно, конечно, с Котом Нуаром, но ему лучше остаться здесь, лениво отбиваясь, чтобы Двойник не заметил отсутствия девушки в городе.
— Не отпущу я её чёрт-те куда, к какому-то чувырле, который задаёт нелогичные вопросы с подвохом и убивает за неправильный ответ, — категорично заявил Адриан, закрывая глаза.
Маринетт фыркнула (подумав, что под такое определение с лёгкостью попадал их физик-Рош, с которым отношения у женской половины лицея, мягко говоря, не складывались), а потом озадачено моргнула, отмирая, и поддакнула:
— Сказал, как отрезал! Без его благословения я никуда!
Плагг, будучи квами вроде как кота, натурально взвыл, в передышках причитая что-то про неуправляемых детей и непосильную для его старческих плеч ношу.
— С каких таких пор ты вся такая покладистая? — уточнил он, нервно заламывая запястья.
— С тех самых, как твои намёки стали напоминать «пойди туда, не знаю куда, и принеси то, не знаю что», — и Маринетт многозначительно отвернулась, словно закрывая эту тему. Но Плагг знал, что ей просто нужно больше информации — и, возможно, она не только встанет на его сторону, но ещё и Агреста уверит в правильности её решения.
Что ж, информация у Плагга была.
— Почему же — «не знаю куда»? — наигранно удивился он, укладывая косматую голову на скрещённые руки. — В Гизу. На западный берег Нила, если тебе так необходима точность. И это только пока «не знаю что». По-честному, у нас и без этих похождений знаний не так уж и много.
Спина Маринетт, которую квами сверлил насмешливым (и, как могло показаться при ближайшем рассмотрении, ласковым, но кто бы присматривался) взглядом, вопросительно замерла, но сама девушка так и не повернулась.
— И сфинксы убивали только в мифах греков! — возмутился в тишине Вайзз. — А египтяне считали их добрейшими существами.
— Греки вообще отбитые были, — подтвердила Аля, которая перерыла в своё время множество мифов в попытках найти упоминание Чудесного дуэта ещё хоть где-то, помимо жуть какого древнего папируса в Лувре. Больше парочка так явно не палилась, и научный подход превратился в сплошную развлекаловку, последователи которой примеряли маску в горошек даже Наполеону Бонапарту (изначально — исключительно шутки ради, но кто знает, кто знает).
— Угу, чего только одни оргии стоят, — пробормотал Адриан, отхлёбывая чай. И всё бы ничего, не удивись решивший поёрничать Нино тому, что оргии Агрест, оказывается, на дух не переносит, и не заподозри его, этого же самого Агреста, мать за этой подколкой что-то неладное.
Так беседа какими-то неясными путями переросла в сплошной эротико-мифологический кошмар, к которому присоединилась даже вроде как заснувшая Хлоя, и Маринетт позволила себе тихонечко вздремнуть, чтобы не участвовать во всём этом беспределе.
— …Всё равно спать с сёстрами — аморально, — буркнул Адриан, придумывавший уже, наверно, тридцать третий по счёту способ устранения слишком болтливых людей.
— Кто бы об аморальности рассуждал, — подначила Хлоя под тихое хихиканье Али и Поллен.
— Вот как ты думаешь, а, Маринетт?
И видят боги, что она хотела от всего этого отгородиться!
— Я думаю, что шутки зашли слишком далеко и конкретно задолбали, — не то певуче, не то шипяще поведала Маринетт, поднимая глаза. — Нуар уже большой мальчик, посещал те же уроки полового созревания, что и ты, и знает что, как и чем чревато. Как-нибудь сам разберётся, без нашего вмешательства, мадам Агрест, нам всем уже, как бы странно это не звучало, за двадцать. И это не повод превращать жалкое подобие военного совета в балаган, с тем же успехом можно было лишний час поспать.
Тут настала очередь Плагга посмеиваться, потому что лицо Ляифа вытянулось ну совсем уж презабавно.
— То есть тебя никак не… — вклинилась Аля, потому что данная тема явно выглядела перспективней, чем спасение мира.
— Не задевает, что
напарник может позволить себе снять девушку на ночь и никак не акцентировать на этом внимание, — перебила Маринетт, легко привставая и так же бесшумно опираясь на столешницу. — Мы не обвенчаны, не клялись друг другу в вечной любви до гроба и во веки веков, обет безбрачия я тоже с него не брала. Так чего же вас всех так беспокоит его интимная жизнь, м?
Когда подруга состроила обиженную невинность, девушка не обратила на это совершенно никакого внимания, переключаясь на Плагга:
— Так что там с нашим сфинксом?
И Плагг, танцуя, приблизился к ней, чтобы в нужный момент некоторые его слова уж точно не расслышали всякие любопытные уши.
— Ну, смотри, Принцесса, — (Маринетт перекосилась, но промолчала). — Ты решаешь там какую-нибудь совсем уж лёгкую задачку, а взамен получаешь ответы.
Он играючи облокотился на стул, совершенно расслаблено выгибая подвижную спину, словно и не нервничал так явно некоторое время назад.
— Например, тебе никогда не было интересно, какого чёрта ты пользуешься силами Ледибаг — и даже больше, — не имея никакого Талисмана, а? — (девушка будто невзначай потянулась к пустой мочке уха, но вовремя опомнилась и просто убрала с глаз мешающую-немешающую прядь). — Почему жива? Почему смогла…
Тут он уже совсем наклонился к её уху, еле различимым шёпотом озвучивая последний (суперсекретный, как подумалось всем, невинно греющим уши) аргумент. Аргумент оказался весомым: в мерцании лампы Маринетт показалась нездорово побледневшей, не то с испугом, не то с ненавистью всматриваясь в бесстыже ухмыляющееся не совсем человеческое лицо Плагга. Усмехаться квами перестал, отвесив ей полуироничный поклон, и спокойно осведомил, что профессиональная этика не позволит ему рассказать что-либо о ней посторонним — перебьются.
Этика — это, конечно, хорошо, но что теперь делать с ну очень любопытными людьми? И если Нуар приставать точно не будет, руководствуясь извечным «захочет — расскажет», а Нино просто плюнет и пробурчит что-то в духе «меня это не касается», то от девчонок так просто не избавишься — с потрохами сожрут и не подавятся, по глазёнкам видно.
Ну и чёрт с ними. Пусть только попытаются — так она им и заявила, упомянув, что сама в своё время сбежала со свадьбы.
— Угу, верхом на драконе, — заметил квами, и продолжил многозначительно помалкивать.
А потом вообще сделал вид, что знать ничего не знает и искренне задаётся вопросом: а чего это все на него так недоверчиво смотрят?
(Если хочется Принцессе выдавать одну правду за другую — это её священное право.)
Маринетт закатила глаза и ещё раз напомнила главную цель этого собрания. Сама возможность разговора с древними камушками звучала абсурдно, но что может быть абсурдней, чем её полностью идентичная копия, намеревающаяся разгромить весь мир, начиная с Парижа? Или чем-то, что она действительно свалила с свадьбы верхом на драконе (правда, не с самой церемонии, на день раньше и с разрешения потенциального мужа)?
Предоставив «более рационально мыслящей части их команды» (то есть мужской и когда-то померевшей и тем самым более опытной — словно сам факт смерти является показателем, хах, опыта) решить, кто, когда и как с ней пойдёт в Египет (разочаровывать, что всё уже было продумано в тот самый миг, когда Маринетт лишь
допустила возможность этого сомнительного предприятия, она не стала), девушка просто устроилась спокойно вздремнуть.
И было поразительно, как Нуар тонко понял весь её настрой, живо предоставив Нино (сомнительную) честь сопровождать её не пойми куда и абсолютно наплевав на альины робкие возмущения. А потом невозмутимо добавил, что времени, конечно, в обрез, но лететь на драконе лучше в вечерних сумерках и всю ночь, по возможности не привлекая к рептилии лишнего внимания, день переждать в лесах какой-нибудь Албании («Как два Волан-де-Морта» — «Аля, посерьёзней»), а потом уже в один присест добраться до пустыни — вряд ли там беспрерывно шатаются люди. Таким образом, они на третий вечер доберутся к сфинксу, прямиком в полнолуние, и если не именно в этот момент им нужно оказаться на месте, то он, Нуар, совсем ничего не смыслит во всей этой мистической ахинее. Плагг ему только похлопал, а Маринетт с какой-то радости задумалась о родстве душ, природе соулмейтов и всяких рёбрах — как иначе объяснить то, что напарник буквально
слово в слово озвучил её размышления?
— А сами-то как? — как можно чётче уточнила Маринетт, придерживая тяжёлую голову.
Адриан лишь пофигистично пожал плечами:
— Очень лениво изобразим активную деятельность и будем стараться удерживать Париж в том состоянии, в каком он сейчас. В принципе, пока Двойник не использует какую-нибудь магическую пакость, у нас есть все шансы выстоять, — он наигранно приободрился, но на самом деле в сон рубило даже его.
— Можно привлечь Талисман Мотылька, будто вы собираете все доступные вам силы внутри города на борьбу со злом, — добавила Лиса, залпом допивая чай (вообще, сам факт того, что материальные призраки пьют чай, был очень-очень странным, но все уже устали удивляться).
Зато напряглись — слаженно так — при упоминании одной печально известной броши. Впрочем, это было цветочками, по сравнению с тем, что добавила сама мадам Агрест.
— Не думаю, что Габриэль захочет заново во всё это ввязываться.
Реакция стала ещё страннее. Адриан — который
чисто гипотетически должен был по этому поводу переживать, хотя бы приличия ради — безразлично пожал плечами, уставившись в глубины пустой чашки. Зато Маринетт со всей присущей ей ответственностью взяла обязанность хоть как-то запариться по поводу владельца злосчастной броши на себя. Сначала она покраснела, потом — побледнела, вдаваясь в зеленоватый оттенок. После вообще почему-то начала избегать взглядом самого Адриана (эти её перепады выглядели и для ошарашенных Нино с девчонками, и для мигом насторожившегося Агреста более чем подозрительными). Но ведь при таком раскладе получается, что лишить напарника семьи — смысл её жизни последние несколько лет. По отношению к Молю это более, чем справедливо, по отношению к Нуару — низко и подло!
Маринетт осторожно подняла на этого самого напарника взгляд — испуганно так, словно это она совершила что-то ужасное и боится теперь в этом признаться.
— Да не-ет, — хрипло протянула Маринетт, всматриваясь в зеленющие глаза.
— Конечно, нет, — с жаром подтвердил Адриан, так сильно мотая головой, что шея должна была скоро совсем разболеться.
— Где Шубоед, а где Агрест, — подключился Нино, похлопывая её по плечу. — И я точно видел его в толпе на площади, не мог же он раздвоиться.
И Адриан прям вообще не был уверен, что досказанная Нино деталь является сущей правдой (потому что в тот день особой наблюдательностью похвастаться не мог), но на душе у Маринетт после этих слов явно стало легче, а дышать ей получалось значительно проще (а, казалось бы, это он, Адриан, должен загоняться, хотя бы и из-за того, что строгий родитель видел своего сына в не самом презентабельном виде; однако загоняться не получалось даже при всём своём желании).
Мадам Агрест, конечно же, поняла, что Камень Чудес её мужа попал в не те руки, но расспрашивать не стала (а очень хотелось!), лишь как бы невзначай обронила, что далёкие лет двадцать назад Мотылек звался Бражником и творил по-настоящему красивую магию (Маринетт к тому моменту вышла из ступора и наметилась бросить какую-нибудь колкость; но колкость потонула в зевке, поэтому пришлось ограничиться ехидно вскинутой бровью).
На этой жизнерадостной ноте новоявленную делегацию к всемирному разуму буквально пинками отправили отсыпаться, уточнив, хватит ли им на подготовку трёх часов, и клятвенно пообещали растормошить через семь — за окном уже рассветало, и никто из присутствующих вдруг не смог с первой попытки посчитать, сколько дней назад обвалился потолок в лабораториях, знаменуя конец спокойной жизни.
Адриан сказал, что начался третий день. Ему все поверили, и каждый сам про себя удивился, что ни они, ни зачинщица всего этого безобразия не спешат ничего предпринимать, словно всем вдруг стало как-то похер.
Про Эйфелеву Башню, бронтозавром гарцующую по Парижу, Баг и Нуар благополучно умолчали.
***
— Эта хрень была в «Гравити Фолз».
Ради этой фразы Нино даже подскочил на кровати, хотя спал уже часа два как.
Маринетт, устроившаяся рядом на полу, пофигистично пялилась в потолок, сложив ладони на животе. Но её широко распахнутые глаза Ляиф заметил только тщательно проморгавшись.
— Ещё раз так сделаешь — и я тебя ударю, — спокойно оповестила она, не меняя ни позы, ни выражения лица.
Нино невнятно извинился и через минуту снова сопел в обе дырочки. Маринетт наконец расслабилась и убрала охотничий нож обратно под подушку.
Что ж, по крайней мере, рефлексы работали отменно. Голова тоже вроде как соображала, а значит — жизнь удалась.
***
Когда Ледибаг наконец-то поднялась на крышу, Плагг заканчивал наставлять разнесчастного Карапаса (судя по его лицу — заходил на седьмой круг).
Ледибаг тщательно собрала объёмный рюкзак, в который было сложено минимум всего необходимого: от провизии и тёплого одеяла до парочки метательных ножей, пожертвованных Хлоей, и заточки. Несколько раз проверила, насколько хорошо вынимается из пристёгнутых к бедру ножен кинжал, пересчитала стрелы в колчане, который появился вместе с боевой трансформацией, проверила тетиву лука… Подходя к самому дракону, Ледибаг от души повисела на каждом ремешке, закрепляющем длинное седло, втихомолку скормила рептилии кусочек мяса, поворчав, что от слюней теперь не отмоешься, и, тяжело вздохнув, начала фиксировать поклажу.
— Порядок? — раздалось у неё за спиной, и верёвки были нагло вытащены из рук, чтобы завязать узлы потуже.
Ледибаг тряхнула крепко заплетёнными косами и глубоко вздохнула.
— Да, — она замерла, грея пальцы о тёплую чешую. — Просто понимаешь, я только что домой вернулась, а теперь… Теперь обстоятельства вынуждают меня опять переться к чёрту на кулички непонятно зачем, и это опять-таки единственно верное решение, которое я могу принять.
Адриан как раз закончил привязывать чехол с цзянем (на случай ближнего боя, где от стрел не так уж и много пользы — только если глаза выкалывать, и то не факт). Больше ничего не было, и они бесшумно отошли, чтобы Аля, отвоевавшая своего парня у дотошного квами, могла спокойно с ним попрощаться.
— Но тебе есть, куда возвращаться.
Есть, и Маринетт спорить не стала, только задумчиво смотрела на столб густого дыма (слишком небольшой для грандиозного пожара) и думала: есть ли смысл возвращаться в разруху?
Когда, судя по сдержанным вскрикам Нино-Карапаса и насмешливому хохоту его неудержимой девушки откуда-то сзади, её теперешний напарник смог всё-таки устроиться в седле (а кто говорил, что будет просто?), Ледибаг отвернулась от Адриана, пробормотав что-то в духе «до встречи», и уже сделала шаг к радостно встрепенувшейся рептилии…
Впрочем, Нуар всегда был неисправимым романтиком. Да ещё и сильнее её, даже без костюма. Он дёрнул её за руку, побуждая, как в каком-то танце, повернуться назад…
Это даже и поцелуем назвать язык не повернётся. Какое-то невинное касание губами губ. Осторожное, пугливое, словно Ледибаг могла испугаться или исчезнуть, ещё не до конца доверяющее глазам. Недолгое — Адриан почти сразу же отстранился и сделал шажок назад. Вернее сказать — попытался, потому что самой Ледибаг этого простого касания показалось слишком мало. Она схватила его за плечи, опираясь, и решительно — отчаянно и жадно — подалась вверх и вперёд. И будто тоже боялась, что отстранится — и этот Париж со всеми его проблемами насущными развеется сном.
Вышедшая посмотреть на отлёт Аликс, тщательно завернувшаяся в колючий плед, подумала, что лучшим её решением будет просто тактично отвернуться. Потому что должны же эти двое иметь хоть какое-то, тщательно ими оберегаемое, кстати, личное пространство?
Ледибаг резко отстранилась и резко отвернулась, делая несколько шагов вперёд, и только потом, нехотя, высвободила свою руку из ладони Адриана.
Оглушительно свистнула, разбивая прелесть пережитого момента в колючие дребезги — и дракон сиганул с крыши, заставив Карапаса на его спине нервно вскрикнуть от неожиданности.
Аликс ещё смотрела на облако, куда нырнула тёмная, почти чёрная петляющая точка, и всё давила скребущуюся в душе обиду.
— Она не помнит, — просто ответил Адриан, щёлкая зажигалкой. — Почти ни-че-го. Ну, то есть, вспоминает по своим дневникам, но ведь не всё же в эти дневники следует записывать?..
— Но не приснилась же мне… я?
Адриан только покачал головой, словно давая знать, что если кукуха и поехала, то у них двоих и одновременно.
— Всему есть объяснение, Аликс, — пробормотал он, выпуская струю дыма. — Всему.
***
— Месье Агрест, у меня для Вас не очень заманчивое, но жутко интересное предложение.
Габриэль дёрнулся, от неожиданности мотнувшись в открытую дверь сейфа, когда не пойми как оказавшаяся на его подоконнике молоденькая барышня, невинно покачивая ножкой, вдруг заговорила. Что эта таинственная особа в глубоком капюшоне тут забыла среди ночи он не знал, но на всякий случай нашарил в тумбочке подаренный кумом пистолет — чем чёрт не шутит?
Барышня его махинации, конечно же, заметила. И даже не расстроилась.
— Видите ли, — как ни в чём не бывало веско продолжила она, — по долгу службы я имею довольно тесное знакомство с вашим сыном, и не думаю, что отец
такого воспитанного парня жаждет промышлять вселенским злом.
Самозванка бесшумно спрыгнула на пол, плавно подошла к столу так, чтобы их разделяла крепкая дубовая поверхность, и словно играючи облокотилась. Встала специально так, чтобы скудного света лампы хватило только на то, чтобы понять — лицо под капюшоном было вполне человеческим. Правда это, в свете последних событий, больше успокаивало, чем настораживало.
— Да и жена Ваша, вполне… милая дама, тоже высоко о Вас отзывалась. Так что,
пожалуйста, не подведите.
Что-то стукнуло о столешницу. Барышня плавным змеиным жестом вскинула голову — глаза у неё оказались светлыми, жутко отражающими свет лампы. Глаза не выражали ничего лишнего — вообще ничего живого, если честно. Единственным живым, что было в незнакомке — яркие акценты-ленты в волосах.
Холодные глаза притягивали. Потрошили душу, наводили беспричинный ужас — но Габриэль замер, не в силах ни двинуться, ни выдавить хоть звук.
Барышня медленно выдохнула — светлые глаза на миг закрылись, прерывая гипнотический зрительный контакт, — вежливо кивнула и развернулась, неслышными шагами направляясь к окну. Только юбки шуршали.
— Не для использования, так на сохранение! — насмешливо уточнила она уже с подоконника, небрежно отсалютовала, прощаясь и спокойно упала в ночь.
Когда очнувшийся Габриэль подбежал к окну, вдалеке виднелась только неестественно огромная птица. На столе в свете лампы сверкнула давно выброшенная брошь, которую век бы не видеть, но…
Но выбора ему особого не оставили да? Значит, настало время обновлять старые знакомства.
Замок податливо щёлкнул, и Нууру материализовался почти сразу же — загнанный, потрёпанный жизнью, но почти не изменившийся.
