Падая и поднимаясь

Кот Нуар задумчиво посмотрел вслед улетающему вертолёту и машинально зачесал растрепавшиеся волосы. Бражник продолжал терпеливо ждать — не то чтобы он не следил за жизнью своих старых друзей до такой степени, что не знал места их жительства, но тринадцать лет без всякого общения лишали его права просто взять и заявиться к ним домой со всякими сомнительными предложениями. Впрочем, Кот Нуар быстро понял все затруднения, связанные с мотыльковыми способностями и, не задавая лишних вопросов, спокойно предложил себя в качестве гаранта его, Бражника, благопристойности. Это и напрягало — восемь лет противостояния Хищным Молем так просто из памяти не вычеркнешь, тем более из памяти того, кто лично с этим самым Молем столкнулся (так с чего такая щедрость?), и радовало — при близком рассмотрении и личном контакте Кот оказался, во-первых, неожиданно рассудительным (ну, а с другой стороны, будь он себе на уме, не смог бы так долго прожить после падения Ледибаг), во-вторых, явно знал больше, чем рассказывал или хотя бы показывал (было что-то такое то ли в серьёзном и усталом взгляде, которого не касался приветливый изгиб губ, то ли в плавных, спокойных, уверенных движениях, таящих скрытую силу — или власть над всеми смертными, тут как посмотреть). Не выказал Кот Нуар и удивления его, Бражника, появлением (точнее, стыдно сказать, падением в ноги с непривычки к прыжкам по крышам), проявил лишь сдержанное любопытство, вполне закономерное при знакомстве с новым союзником, и уточнил, является ли прибытие этого самого нового союзника результатом самостоятельно принятого решения без давления со стороны. Спустившись наконец-то с крыши (с помощью Кота Нуара, потому что от высоты с непривычки кружилась голова), крайне удивлённый Бражник, прижавшись к стене, пропустил длиннющую колонну набитых пассажирами автобусов, потом стал невольным свидетелем нескольких реплик спрыгнувшего с подножки водительской двери военного, обратившегося к Коту уважительным «сэр», и только после всего этого вдруг начал в полной мере осознавать всю глубину той задницы, в которою залез по собственной воле. — Она перекрыла все выезды из города, кроме прованского направления, — уже после, перейдя дорогу и уверенно свернув в какой-то потрёпанный жизнью двор, спокойно пояснил Кот Нуар. — Я связался с мэром, и мы решили эвакуировать всех, кого сможем, и закрыть город с помощью военных. Дополнительная блокада, чтобы в случае чего не выпустить в мир уже её. — Её? Существование в закулисье всей этой заварухи некой дамочки стала неожиданной — и не самой приятной — новостью. С другой стороны, Камень Мотылька теперь у него, Хищный Моль при лучшем для него исходе теперь обычный смертный, а неприятности с изъятием из неблагонадёжных рук могущественной безделушки не только не спешили прекращаться, но и, похоже, перешли на какой-то новый виток. — Внешностью — как обычная девчонка лет семнадцати, без каких-то сверхъестественных отличий от людей. Характером — та ещё стерва. Поведением — крайне вульгарная избалованная особа. К нашему несчастью, умная, хитрая и терпеливая. — Акума в будущее для страховки при возможном поражении? — скептически поджал губы Бражник, зябко закутываясь в полы своей фиолетовой парки с кучей полезных карманов. Мда, увидь кто-то в подобном виде самого Габриэля Агреста… То, что такой трюк Моль не провернул бы, он был уверен. Во-первых, за годы активных действий «предшественник» так и не смог обуздать Нууру, и тот от души отрывался, наряжая акуматизированных в тихий ужас. Во-вторых, Моль был весьма недалёк в своих стремлениях — об этом говорило отвратительное поведение его вояк (никакой самодисциплины!), которые попеременно выдавали цели личные и цели Моля (разумеется, никаким образом не пересекающиеся между собой — легенду об объединении Высших Камней Бражник, конечно, знал, но почему-то совсем не горел желанием претворять её в реальность). Тот же факт, что Моль не упускал возможности рассказать об этой легенде всем вокруг, вообще вызывал прилив брезгливости — этот человек плевал на два главных закона: чистоты помыслов (другими словами, запрет использовать Камни в личных целях, ибо в противном случае магия, сила весьма строптивая, будет всячески этому препятствовать) и конфиденциальности (относящееся уже непосредственно к Камню Мотылька, работающим с самым личным любого человека — его мыслями и идеями). Как итог всего вышеперечисленного — то, что даже в теории не было возможным, Моль сделать не мог по определению, по незнанию наложив на магию вагон и маленькую тележку разного рода барьеров. Такое жизнеутверждающее заключение омрачало то, что даже с такими ограничениями акуматизированные в Париже всё-таки появлялись. И не просто появлялись, а заботливо соответствовали уровню Ледибаг и Кота Нуара, вынужденных с такой несправедливостью бороться. Под развязку ещё и время вспять повернулось, что вот вообще ни в какие ворота не шло. Значит, за спиной Моли стоял кто-то — или что-то, — что участливо направляло своего протеже и дальновидно не отсвечивало. Что-то, о чём Габриэль-Бражник даже предположить не мог, квалификации не хватало. А теперь это что-то решило действовать самостоятельно. Что-то, что было похоже на девушку — знать бы почему. — Бред, — фыркнул Кот Нуар, и Бражник, уже о нем забывший, невольно подпрыгнул от неожиданности. — Скорее, крайне разобиженный кукловод, взбешённый уничтожением любимой марионетки. Союзник огляделся, кого-то высматривая, но не остановился. По-хозяйски перешёл пустующий проспект с брошенными на нём машинами, приветственно махнул пилоту вертолёта, уже второго за сегодня, и явно по старой привычке шагнул в тень домовой стены, хотя скрываться не было никакой необходимости — не от кого. — Самое страшное — её ничего не интересует, — тихо продолжил Кот Нуар, при этом не понижая голоса намеренно, просто отвыкнув громко голосить или не видя в этом необходимости вообще, поэтому Бражнику пришлось напрячься: они вышли к набережной, по какой-то непонятной ему причине делая большой крюк в обход лицея имени Франсуа Дюпон, и завывающий ветер мешал слушать. — Ни деньги, ни Камни Чудес, ни власть или жертвенные девы. Возможно, научный интерес. Так что либо мы её останавливаем, либо вымираем вместе со всем миром. Весьма великодушно с её стороны было позволить нам вывести людей из-под удара и дать на всё про всё день затишья — мало, конечно, но лучше, чем ничего. Впрочем, каждую колонну сопровождает кто-то из наших, а центр вообще распихали по бункерам, вывозят только окраины и туристов… — А «Франсуа Дюпон»? — то, как старательно они обходят школу, в которой, на секундочку, учится его сын, начинало Бражника тревожить. — По старой традиции стал эпицентром вторжения — портал открылся прямо в спортзале. Но учителя профессионально организовали эвакуацию детей, и, насколько мне известно, обошлось без жертв, — по общепринятому мнению Ледибаг и Кот Нуар считались едва ли не старшеклассниками, но то, как легко собеседник называл предполагаемых ровесников детьми, не являлось ни бравадой, ни попыткой казаться старше, чем есть, и даже не скидкой на пережитое, которое явно добавляло лет к цифре в паспорте. И впервые у человека, вынужденного против желания вместе со всеми следить за этим магическим противостоянием, возник вопрос: а сколько этой парочке лет на самом деле? Видимо, вопрос Бражник задал всё-таки вслух, что заставило его почувствовать себя крайне неловко и вспомнить не такую уж и далёкую, на самом-то деле, молодость, когда он позволял себе вот так вот, прилюдно, уходить в себя. Друзья находили это забавным, стебали нещадно, но сначала покорно ждали возможности быть услышанными. — Сложный вопрос, — хмыкнул Кот Нуар, от души пнув подвернувшийся камушек. Меч в ножнах при этом призывно звякнул, переливаясь причудливыми рунами, похожими на узоры с Книги о Талисманах (так и знал, что это надписи, а не просто красивый орнамент!). — По паспорту вроде бы восемнадцать, но с учётом временной петли двадцать два получается. А если вспомнить, как мы с миледи проектировали пирамиду Хеопса по его приказу, то… Даже считать страшно. Вы верите в реинкарнацию? Глаза у Кота Нуара были яркие, токсично-зелёные, с вертикальными зрачками при ярком освещении, но сейчас, при пасмурной погоде, зрачки казались почти человеческими. Такими глаза были всегда, но одно дело видеть такой феномен на фотографиях, где всё можно списать на удачную цветопередачу, или на новомодный фильтр, или на выгодно подчёркивающую светлую радужку чёрную маску, а другое — видеть вживую, на приятном человеческом лице, чуточку загорелом и неуловимо незнакомом, на расстоянии вытянутой руки. Глаза казались жуткими, инородными, и Бражник торопливо-независимо отвернулся к реке. — Родители-то в курсе? — спросил он, чтобы не молчать, и по своему опыту знал, каков будет ответ. — А ваши? Или хотя бы сын? Кот Нуар в свою очередь в ответе явно не нуждался, спрашивая чисто с целью подколоть пытливого собеседника, но своим вопросом осторожно намекнул: знает он, знает, с кем под боком прогуливается среди начинающегося Апокалипсиса. И, похоже, находил такое положение вещей вполне нормальным — мол, и не такое видел, со времён строительства пирамиды-то. А потом как-то совсем неожиданно зазвенел колокольчик открываемой двери, и Бражник обнаружил, что они пришли. За прилавком стоял, облокотившись на столешницу, мэр Буржуа собственной персоной, непривычно сурово сверля взглядом КвинБи, которая, уставившись в пол, нервно топталась на месте. Владельцы этой пекарни тихо устроились около витрины у стены, предпочитая не вмешиваться в чужой воспитательный процесс. — Итак, все ученики «Франсуа Дюпон» в бункере? — сухо уточнил Андре. — А ты — нет. Значит ли это, что не все ученики там, где им быть положено? — А у меня есть гребень, и это значит, что я уже не ученик, а супергерой, и мне надо с этим всем разбираться… — Хлоя (а это явно была она, хоть и в маске) начала горячо доказывать свою позицию, но напоролась на лёд, обещавший, по меньшей мере, затворничество в монастыре за такие выкрутасы. Не выдержав, она сдулась и нерешительно заблеяла: — Ну, или, хотя бы, помочь… И вообще, мама же… Тут Хлоя, самая скандальная девушка в городе по мнению всех парижан, окончательно стушевалась и покраснела. Бражник не знал, откуда ей известно про Одри, но пример она точно выбрала крайне неудачный — хуже только пример Ледибаг. — Добрый день, — произнёс, наконец, Кот Нуар и словно случайно заслонил Бражника плечом. КвинБи, услышав его голос, облегчённо вскинулась, плохо скрывая радость. Но потом заметила Бражника, который предпочёл прикинуться витриной (боги, пожалуйста, дайте отсрочку длиною в вечность, он ещё не готов, он никогда не будет готов), и её глаза медленно расширились от удивления и узнавания. Дивно. Изумительно. Потрясающе. Кому ещё известно его тёмненькое прошлое? Всему Парижу? Или всей Франции? А чего ж не миру? — Кому как, — неоднозначно пожал плечами Андре (как же его дочь выбесила, раз он до сих пор едва ли не рвёт и мечет). — Бражник? — Бражник, — спокойно кивнул Кот Нуар, снимая перчатку и приветственно протягивая руку. Под перчаткой оказался перстень: старинный, дорогой, с камнем, издали похожим на обсидиан в массивной, но изящной оправе. Интересно, что сподвигло серебряную, сравнительно скромную и неброскую печатку на такие глобальные метаморфозы? — Спалилась? В ответ Андре только заскрежетал зубами, но странные способы вербовки новых героев обсуждать не стал: а казалось бы, логичнее было ругаться с тем, кто этот Талисман дал, а не с тем, кто его принял. Стало быть, отношения с мэрией у Кота Нуара гораздо глубже (и таинственней), чем кажется со стороны обычному обывателю (блеск, тут ещё и политика!). — На голову свалилась, — любезно пояснил Том, ехидно посмеиваясь. Сабин же хранила молчание. Вкупе с этим прекрасно знакомым Бражнику прищуренным взглядом — очень нехорошее для одного конкретного чешуекрылого. — Идём, мы здесь лишние. И Кот Нуар, придерживая КвинБи за плечо, уточнил, где можно покурить, и, повинуясь размашистому жесту хозяина дома, скрылся на кухне в поисках чёрного выхода. Спустя секунды хлопнула тяжёлая входная дверь, и тишина снова стала нагнетать. Андре переглянулся с Томом, но, наткнувшись взглядом на Бражника, предпочёл рассматривать ладони. — Меня дочь раздраконила, я его убью. Потом, конечно жалеть буду, потому что у меня-то поводов не так уж и много, но жалеть уже труп. — Я его убью случайно, — фыркнул Том, не обращаясь ни к кому конкретно, и вдруг начал нервно поскрёбывать стекло. — Просто потому что это я, а он какой-то дохлее, чем обычно. Его жена ничего не сказала, только бровь вскинула — не то насмешливо, не то недоверчиво. Бражник же вовсе не считал себя в праве не то что говорить — находиться здесь, в этом месте и с этими людьми, поэтому молчал тем более, только верёвочки из капюшона подёргивал и машинально перекатывал пальцами бусины. А потом все произошло обрывочно-быстро. Вот, плюнув на доброжелательность супруга, с треском и стуком отлепилась от витрины Сабин. Вот она, громко шлёпая слетающими с ног балетками (видимо, они с Томом сегодня не планировали выходить куда-то за пределы пекарни), неуклюже прёт на него, Бражника, сердито поджав губы. Вот набирает в лёгкие побольше воздуха, готовая высказать всё, что накопилось за годы (а Бражник уже уверен, что сегодняшний день ему не пережить), и… — Поклянись, что все эти игры с Камнями Ледибаг и Кота Нуара не твоих рук дело! — хрипло выдыхает Сабин, со всей силы тянет за ворот заставляя нагнуться. А Бражник уже и забыл, сколько силы в этой маленькой — совсем ниже плеча — женщине, и от неожиданности позволяет этому рывку выбить весь воздух из лёгких. Испуганно замирает, таращась в серо-карие глаза. — Поклянись, потому что в глубине души я надеюсь, что тебе хватает ума понять, что даже если легенды и не врут — такая сила за просто так не даётся. Она говорит ломанно, странно, с акцентом, хотя давно выучила французский как родной — выдавая уже свои страхи с головой. И в горле пересыхает. — Чем? И Сабин, маленькая девочка — навсегда маленькая девочка с фантастической силой воли, — смотрит на него своими маленькими, но сияющими глазами, смотрит беспомощно-беспощадно, и также беспощадно-беспомощно припечатывает: «Сыном», — потому что прекрасно знает все его, Габриэля-Бражника, слабые места и знает ту цену слова, за которую лгать не повернётся язык. И он клянётся, стараясь сделать это бесстрастно-холодно, но получается как-то совсем жалобно, и что-то в глубинах души дрожит и ломается, что-то, что когда-то, будучи таким же сломанным, неправильно срослось, и это больно, и хочется проклинать подругу беззаботного студенчества за эту боль, и хочется ругать последними словами, но — не получается. Получается только бессмысленно хватать ртом воздух… …и получить пощёчину — давно заслуженную. Сильную настолько, что боль разрядами-лавинами расходится во все стороны, сыпучими песками просачивается в кровь и заставляет щёку гореть из-за удара жгуче-холодной ладони (потому что стоять здесь, внизу, в кимоно, холодно, но переживать по этому поводу уже поздно). Габриэль и сам чувствует этот холод, когда магия вспышкой забирает свои дары и дразнит, дразнит едва уловимым флёром вокруг броши-капельки, которую эта паразитка прикрепила к своему рукаву, делая её обычным украшением (и это его свойство — снова тайны, плотным ореолом окружающие эти чудны́е предметы). А потом его насилу сажают на последнюю свободную табуретку, всучивают в руки чашку с весьма специфично пахнущим чаем — из тех, которые библиотекой стоят в шкафах у Дюпен-Ченов дома и состав которых лучше не знать, но которые определённо помогут в любой ситуации. И друзья-паршивцы смотрят на него выжидательно, ехидным «ну, договаривайся, делец» надеясь развязать ему язык, и Агресту ничего не остаётся, кроме как тяжело вздохнуть и набраться вселенского терпения. И говорить.

***

— То, что делал Хищный Моль, по сути своей является изнасилованием, — начал Кот, когда КвинБи ему всю душу вытащила, ноя на тему «не боится ли он такими темпами осиротеть в молодые двадцать два». Пришлось травить байки, чтобы хоть как-то развлечься. — Вот скажи, многим людям ты доверяешь свои самые сокровенные мысли? Он насладился её замешательством (потому что из чистой вредности ей хотелось с этим утверждением согласиться, но — почему-то не получилось), а после продолжил каким-то слишком нравоучительным, но всё равно серьёзным тоном. — А Моль мало того, что лазил в головы абсолютно незнакомых ему людей — и изгаживал их идеи и мысли своим грубым вмешательством, — так ещё и делал своё чёрное дело настолько топорным образом, что его жертвы ничего не запоминали. Вот ты помнишь что-то из своей бытности Антибаг? — (Хлоя не помнила, как и не помнили все остальные акуматизированные, но ведь это же в порядке вещей?) — И люди находят такое положение дел нормальным, им почему-то и в голову не приходит, что несколько часов, выпадающие из их памяти — это плохо. Ну, побесились, фигня. Казалось бы, с кем не бывает. Ну, погромили город, попугали людей, никто ж не умер, Чудесное Исцеление всех спасло и устранило все разрушения. Кота понесло — у него в такие моменты лихорадочно блестели глаза. А если учесть, что подобное проявление эмоций было родом из того времени, когда любое его состояние было сигналом всё-(не)-в-порядке, КвинБи, наученная горьким опытом, внутренне подобралась и морально приготовилась во что бы то ни стало сохранять спокойствие. Кот молчал, нервно теребя фильтр и почти обжигая пальцы горячим пеплом сигареты, и лихорадочный блеск неуловимо сменился какой-то озлобленной досадой на город и живущих в нём людей. — И никто ни разу не задумывался о том, как и почему работает это грёбанное «чудо». Или о том, что Ледибаг просто неудачно упала, но это глупое падение едва не переломало ей запястья — это всё её работа, чего страдать-то? Да и Исцеление всё исправляет, — он попытался фыркнуть, чтобы разбавить напряжение, но КвинБи уже в очередной раз прокляла себя за этот бесстыжий вызов на откровенность (надо было молчать и хотя бы в ту стену напротив таращиться, и всё было бы спокойно или около того, а теперь получите-распишитесь-забирайте). — Спасало только то, что посвящённый в нашу тайну человек каким-то невообразимым образом смешивал основы оказания первой помощи и элементарную магию и это давало результаты. Поразительно везучий старик был… В блондинистой голове что-то щёлкнуло, чисто интуитивно уловив логическую-интонационную точку и восприняв её как возможность сменить направление этого жутковатого разговора (для Кота Нуара, как участника событий, это была ностальгия — своеобразная, конечно, разбавленная старыми кошмарами и современными проблемами, — но наблюдать за ним КвинБи всё же, уже чисто по-человечески, было страшно). Поэтому она уцепилась за эту возможность руками и ногами (стараясь не представлять, как бы сложилась судьба Парижа, переломайся тогда Ледибаг, потому что виделось не лучше, чем помнилось, но слишком для них рано, а оттого — ещё страшней). — А что с Бражником? Кот вздрогнул, и остатки пепла белыми хлопьями посыпались на асфальт и одежду. Уже холодного — поэтому он небрежным-выверенным жестом стряхнул их с плаща-мантии-накидки-хрен-знает-чего и только потом ласково-насмешливо улыбнулся, сменив нравоучительный тон на приторно-переслащённый: — Бражник, моя милая, сейчас налаживает контакт с людьми, которым, во-первых, доверяет сам, а во-вторых — которые доверяют ему. Понимаешь ли, мой отец и раньше не был слишком общительным, теперь — тем более, поэтому и пошёл к тем, с кем работал раньше. Устроил своеобразную проверку временем: если простят, то люди вернейшие, таких — один на миллион и на вес золота, таким и жизнь, и мысли, и силу доверить можно, если нет — то больше Бражнику идти не к кому, а к левым людям с бабочками он не полезет — бесполезная трата времени. — И кого же он будет акуматизировать? — А всех троих, — легкомысленно выдал Кот, и КвинБи аж поперхнулась от неожиданности. Он это оценил и решил добить: — На моей памяти больше четырёх подконтрольных никому взять не удавалось. Да и тому парню сама Ледибаг помогала, объясняла все тонкости, страховала магией и подпитывала прямо в костюме по мере необходимости. Что? Не веки же вечные Мотылёк антагонистом был. И Нуар посмотрел на неё так лукаво, хитро прищурившись, а КвинБи никак не могла понять, что в этих воспоминаниях её настораживает. Ну не мог же Адриан, её ровесник, помнить что-то столетней — а может и больше — давности? Нет, конечно, он учился у какого-то там Мастера-Хранителя, но из всего, что она могла вспомнить из рассказов об этом Хранителе, делался только один вывод: как друг, поддержка и относительно взрослый взгляд со стороны тот был ещё куда ни шло, а вот как хранитель вековых знаний — не очень, то ли сам не доучился, то ли сбежал от чего-то… А мог ли Кот Нуар помнить то, что происходило с ним и его привычной, а оттого казалось, что извечной, спутницей-Ледибаг? Какая-нибудь память предков и прочая ахинея? Пфф, совершенно нелепо. Им же с Ледибаг достались точно такие же Камни, пусть и Чудес, как ей с Нино и Алей. Но ведь Хлоя даже не подозревала о том, что последним героем-Пчелой до неё была её собственная мама, а великие духи, или кто там есть, могли бы и снизойти до такого пустяка — сообщить судьбу родного ей человека. А она не знала об этом вплоть до того момента, пока Ледибаг не призвала души предшественников. Тогда, получается, что Камни Чудес именно этих двоих не так просты, как кажется (насколько магические штуковины вообще можно назвать простыми)? Боясь запутаться ещё больше, КвинБи просто смерила Кота презрительным взглядом (ехидная ухмылочка стала ещё шире), и заносчиво поинтересовалась: — И откуда у тебя такая информация? Он промолчал, а девушка и не надеялась на искренний ответ. Но всё равно — мог бы и поделиться! Чисто по-дружески… — Спроси у Ледибаг, — вдруг серьёзно посоветовал Кот. — Если сочтёт нужным — расскажет, покажет и на пальцах объяснит, нет — пошлёт, глубоко и надолго. Я… без её согласия не буду. И вдруг вздрогнул и жадно прислушался, потому что грохот чего-то уроненного в глубинах пекарни слышала даже КвинБи. А вот причину — только Кот. Поэтому и рванул внутрь, старательно сдерживаясь от того, чтобы побежать, бросив через плечо сухое-взволнованное «Мамы пришли». И тогда Хлоя кинулась следом. Благородное же дело — предотвращать массовые убийства, самое оно для героев.