Адриан по характеру своему не был склонен выражать чувства, тем более — словами. Не умел ли, не привык, не считал нужным или же просто семейное воспитание сказывалось, но свои переживания, а тем более — свои
проблемы (которые
настоящие, а не типично-подростковое «отец-де у меня узурпатор и тиран» или, специфичное-агрестовское, «видал я это позирование со всем вытекающим в гробу, белых тапочках и с реквиемом по диете!») он замалчивал похлеще военных секретов. Но молчание не значило отказ от помощи во всех её проявлениях, поэтому со временем Нино наловчился замечать смуту в душе друга по еле заметным признакам: взмах рукой резче обычного, шаги тяжелее, сжатые губы или слишком отстранённый тон в общении с домашними…
Маринетт всю свою жизнь была, наоборот, излишне эмоциональной, открытой книгой на максимальной громкости. Если хохотать, то очень заразительно, если ругаться, то так, чтоб окна звенели и из соседних кабинетов боялись высунуться даже преподаватели, если рыдать — взахлёб и надолго. К её чести, упадническими настроениями она страдала до того редко, что за двенадцать лет знакомства Нино мог пересчитать их по пальцам одной руки. Привычка скандалить как-то незаметно превратилась в привычку язвить и подкалывать, а бурные всплески эмоций с возрастом стали спокойнее и благопристойнее — с появлением Моля свои эмоции Маринетт училась брать под жёсткий контроль. И было в ней что-то притягательное, какая-то своя прелесть, живость, которая сглаживала впечатления о буйном-бурлящем характере и делала её весьма приятным в общении человеком.
Ледибаг же, в противовес знакомой Нино Маринетт, рассудительная и загадочная, сдерживать себя была обязана. А после всего пережитого и вовсе предпочитала свои слабости не демонстрировать. Винить её в скрытности Нино не мог при всём желании, поэтому навыки дружбы с Адрианом пригодились там, где не ждали — в общении с Дюпен-Чен.
Назвав их местоположение, она замерла с каким-то нечитаемым лицом и глубоко задумалась. Нино задумался следом и, взвесив все «за» и «против», решил её всё же не отвлекать, вернувшись к добыче зацепившегося за сук браслета. По деревьям он лазил хорошо, даже с болтающимся за плечами щитом, но гибкие и тонкие сучья задачу упрощать не собирались, и это занятие действительно увлекло его на какое-то время.
На свалившегося с победным кличем напарника Ледибаг внимания не обратила. Нино печально повернул голову сначала в её сторону, потом — в противоположную, взглянув на примятое место их приземления, и поймал себя на ленивой мысли, что все их вещи остались на драконе. Даже палатка, спички и еда. Отсутствие последней удручало сильнее всего, но небо над головой (совсем не парижское, которое и рядом не стояло!) было красивого лазурного оттенка, солнце-несолнце ласково, по-весеннему припекало, и печалиться как-то перехотелось. Нино блаженно растянулся на тёплой земле, подставляя лучам обветренное лицо, и собрался неспешно натянуть браслет — еле слышно поделиться впечатлениями хотя бы с Вайззом.
— Нино, — вдруг отстранённо проронила Ледибаг, прерывая его на этой заманчивой мысли.
Она громко сглотнула и словно нехотя оторвалась от созерцания виднеющегося города, мутным взором ловя его взгляд. Нино вздрогнул, почувствовал неладное и быстро вскочил на ноги.
— Сейчас тебе надо трансформироваться, — надломленным голосом начала Ледибаг, и Нино напрягся. — Тебе нужно стать Карапасом, натянуть капюшон и призвать в помощь всю свою невозмутимость. Поверь, очень важно, чтобы все считали нас в полном праве здесь разгуливать.
Нино настороженно прищурился.
— А мы не в праве?
— Подозреваю, что не совсем, — уклончиво ответила она, прикусив губу. — Тебе надо стать моим спутником. Ну, кем-то в духе телохранителя. Таким, который молчаливый, непрошибаемый и не отстающий.
Нино подвис. В общем-то, никаких в этом проблем не было, но подруга уж слишком явно нервничала и так же явно пыталась сей факт от него скрыть — что не могло не напрягать.
— Так, погоди, — он примирительно поднял ладони и склонил голову, заранее признаваясь в неумении ловить её мысли с полу-слога.
К тому же, что-то Нино подсказывало, что даже Ледибаг стоило бы проговорить вслух всё надуманное, чтобы сразу просечь, что звучит нормально, а что — как полная лажа.
Ледибаг, которая с растерянным лицом теребила пыльные ленты, нерешительно, совсем по-маринеттовски, прикусила губу и подняла на него открытый-наивный удивлённый взгляд. Видимо, по дюпен-ченскому обычаю уже готовилась куда-то вот-прям-щас бежать и суетливо разводить бурную деятельность, поэтому вынужденная передышка, эту самую деятельность отодвигающая, её предсказуемо озадачила. Нино радостно ухмыльнулся — хоть что-то в этом изменчивом мире постоянно.
— Погоди, — миролюбиво повторил он, добродушно улыбаясь, чтобы не нервировать её ещё больше.
Ледибаг покорно «годела». Слава богу, не отрицала, что ей необходимо убедиться, что напарник всё правильно понимает. Нино же был занят тем, что пытался сформулировать то, что он догнать не мог. Было сложно — мысль-ассоциация всё время ускользала с кончика языка, и озвучить то, что понималось на уровне ощущений, никак не выходило.
— Ты говоришь, что
знаешь, что мы — на родине Леди и Нуара, так? — Ледибаг согласно кивнула. — Но, подожди, Маринетт. Мы с тобой буквально выросли вместе, да? Как бы, было бы заметно, если бы ты или твои предки были
не от мира сего, верно? Но мадам Чен и месье Дюпен вполне себе люди и не выглядят как те, кто каждые выходные мотается в Египет, чтобы поговорить с каменной махиной, провалиться в пески и прошвырнуться по иномирному рынку.
И Нино осторожно сжал её за плечи, заискивающе заглядывая в глаза.
— Понимаешь, в чём мой затык?.. — с надеждой уточнил он, и Ледибаг сосредоточенно нахмурилась. Думала.
Он не сбивал.
— Но я же урождённая парижанка, Нино, — медленно и осторожно уведомила его Маринетт-Ледибаг, подгибая под себя ноги, опускаясь на землю. И Нино, не снимая рук с её плеч, плавно уселся вместе с ней. — У меня в свидетельстве о рождении написано, что я родилась в Париже. Я это точно знаю.
Нино кивнул. Это он тоже знал. Сам видел это свидетельство, ещё в те времена, когда они вместе с Хло пытались выяснить, как всё-таки правильно пишется полное имя Маринетт.
— Но Атлантида — это родина Баг, понимаешь? — продолжила Маринетт-Ледибаг.
— Но Ледибаг — это ты.
Маринетт, наконец-то выяснив, что именно Нино во всей этой ситуации смущает, облегчённо улыбнулась.
— Так Баг — это не я, — радостно пояснила она, и Нино недоверчиво нахмурился. — Баг — это… это как сущность, которая жила в серёжках. Как Веном, понимаешь? Есть Баг, а есть Я, и была ещё Тикки — посредник между нами. Но потом случился Моль, отнял и сломал мой Талисман, Тикки… Тикки пропала. Погибла, думаю. Ни вместилища, ни посредника не осталось, и Баг приспособилась — теперь живёт во мне. Я её ощущаю, я знаю, о чём она думает. Она вот тут.
Маринетт-Ледибаг совсем привычным, уверенным и точным движением легонько постучала по грудине — где-то там, где сердце. Движением, которым, очевидно, не раз и не два успокаивала себя и внутреннюю Баг.
— У Баг есть свой образ мысли, свой характер, своя память — памяти вдруг стало как-то обрывочно-много, раньше такого не было, но может, это Баг меня так оберегала? Я и о своём прошлом, живя в Китае, не задумывалась, куда там о прошлом Баг… Её же ещё древние египтяне на папирусах изображали, знаешь же. А мне-то никак не пять тысяч! Баг нужно моё тело, мне нужна её защита — просто потому что мне очень хочется жить. У нас с ней симбиоз на этой почве, понимаешь? Когда мне страшно, или когда я не справляюсь — она берёт управление и всё решает. Такой вот магический Халк-Веном.
Нино задумчиво опустил глаза. Он нуждался в банальном потупить.
Карапас для него был просто маской, псевдонимом, который он брал, когда волшебный браслет одарял его своей силой. Вайзз — наставником-компаньоном, который помогал с этой силой — и с последствиями обладания этой силой — разобраться. У его альтер эго не было своих мыслей и воспоминаний тысячелетней давности — потому что Карапасом был Нино. Только одёжка получше. Для Нино, если уж так сравнивать, Карапас был кем-то вроде Капитана Америки: тот же задохлик, но чуть прокаченней, сообразительней и живучей — ещё и с щитом. Или больше Доктором Стренджем — с волшебным костюмом ака Плащом левитации, с кольцом ака Браслетом и чарами-Панцирем наперевес. В общем — никаких сущностей в браслете не обитало вообще. Кроме Вайзза, но Вайзз в его мыслительные процессы не лазил и самостоятельностью не промышлял — он вообще никак не ощущался, когда Нино был в Трансформации. Вайзз больше напоминал Джарвиса или Пятницу в костюме Старка, и то — только когда был материален. Веномом там и не пахло.
Поэтому объяснения Маринетт казались ему странными — хоть и обоснованными. Маринетт, когда у неё было много времени на размышления, вообще была весьма последовательной и логичной девушкой. Наверняка у неё есть все доказательства этой её теории — только на эти доказательства у них не было времени.
И всё же Нино уточнил:
— Ты… ты уверена? Не то, чтобы я не доверяю тебе или твоему разуму, просто у меня есть Вайзз, и… понимаешь… у нас с Вайззом всё не так, как ты говоришь.
Маринетт кивнула, принимая его сомнения.
— Ваши с девочками Талисманы дочернего происхождения, — уверенно ответила она. — Они вторичны. Баг считает, что она приложила силы к их изготовлению. Само собой, в них вряд ли заключили чьё-то сознание. И, Нино… Нуар вам рассказывал, как… как умерла Ледибаг?..
Нино дёрнулся и перекосился. Кот эту тему не любил (и Нино прекрасно понимал, почему), поэтому ничего конкретного не рассказывал.
Не рассказывал намеренно. Но в начале Петли старался топить плохие мысли в алкоголе, чтобы не лезли — потому что
не думать у него не получалось. Его организм ещё не успел научиться бороться с таким видом отравления, иммунитет ещё не выработался — и Адриан замечательно пьянел. И — в асфальт пьяным приходил домой, где живущий с ним Нино помогал улечься спать и не спалиться в таком жалком виде перед отцом-Габриэлем.
Пьяный Адриан был разговорчивым. Так что Нино знал заключение судмедэксперта едва ли не наизусть — прекрасная память друга не позволяла забыть Адриану ни слова.
Это был личный ад, совершенно Адрианом не заслуженный, если бы у Нино кто-то спросил. Потому что умный, любопытный с детства бро был очень эрудированным и не обделённым воображением — он понимал каждый профессиональный термин и прекрасно знал, что этот термин значит. И его воображение в этом было его врагом.
Так что Нино знал, что Ледибаг перед смертью накачали каким-то веществом а потом перерезали горло — варварски, жестоко и банально, потому что (Адриану это было слишком очевидно) Ледибаг к тому моменту уже вряд ли была способна сопротивляться.
Теперь Нино знал, что Ледибаг — это
Маринетт. И если бы он мог, если бы имел возможность — не позволил бы Нуару вершить свою изощрённую месть в одиночку. Тогда Нуар имел это все права мира — потому что Леди была его боевой подругой и самой яркой, самой нежной любовью в его жизни. Маринетт, помимо всего прочего, была Нино почти сестрой — за неё бы он убил, не задумываясь. Возможно, ещё убьёт, если потребуется — того же
блядского Двойника. Потому что сражаться с ним Маринетт была не обязана — она же теперь была не одна. Не уберегли раньше — но точно уберегут теперь.
Ледибаг не мешала Нино думать — но в какой-то момент он ощутил её холодную ладонь на своей щеке. Её прикосновение было мягким, трепетным, таким
родным, что Нино, не задумываясь, начал мягко ластиться к её ладони. Так, чтобы точно, раз и навсегда убедиться, что она жива и
сейчас с ней всё хорошо, что она рядом и что в безопасности.
Ледибаг смотрела на него с горькой нежностью, чуть-чуть с испугом — и Нино поспешил расслабить лицо. Чтобы не пугать её ни сведёнными бровями, ни до бледности поджатыми губами и выпяченной челюстью — чтобы желание членовредительства больше не отражалось так явно в его глазах.
— Я помню, как умерла, — настороженно и тихо продолжила Ледибаг-Маринетт, уже неуверенная, что это надо продолжать; но всё-таки продолжала. — Помню, что захлёбывалась, что немели ноги и холодели пальцы на руках. В глазах не темнело — там… там давно было темно. Голова кружилась и сердце бешено колотилось — оно было в панике и делало только хуже. Меня окончательно прижало бесконечной усталостью, не пошевелиться. Помню, что лёгкие горели, им не хватало воздуха… И как сердце остановилось — тоже помню. Я к тому, что я совершенно точно была мертва, Нино. Я не смогла бы это пережить, я просто человек. Но потом я будто проснулась, как после долгого мучительного кошмара, знаешь, из-за которого чувствуешь себя ещё более уставшим, чем когда засыпал. Помню, что попыталась вдохнуть, чуть не захлебнулась — и на голых инстинктах вынырнула из воды, чтобы задышать. Из Хуанхэ в Китае, понимаешь?
Она нервно укусила губу, в своём неврозе безжалостно сгрызая тоненькую кожицу.
— Поэтому я и называю Ледибаг Халком. Беннер пускал себе пулю в рот — Халк её выплёвывал. Маринетт зарезали и сожгли тело — Баг с помощью магии перекинула его подальше от врагов и восстановила из пепла. Скажи — браслет может такое провернуть?
Что ж, доводы у Маринетт казались достаточно весомыми. В «веномости» Баг имелась определённая логика. Хорошо, хоть с этим они прояснили.
— Но если Баг использует твоё тело, то почему ты, как её тело, думаешь, что не вправе быть в этой её Атлантиде? — снова спросил Нино, пытаясь вернуть беззаботный придурковатый вид — быть рядом с Маринетт в состоянии мрачного берсерка он совершенно не хотел. Годы медитации, не подведите!
Чутко уловив его попытки, Маринетт-Ледибаг тоже старательно посветлела лицом — у неё это вышло не в пример проще и качественней. И где-то на самом краю сознания Нино отметил себе, что Маринетт виртуозно делает вид «у меня всё замечательно» — и очень надеялся, что это наблюдение ему никогда не понадобится. Ему Агреста с его тараканами очень даже хватало, спасибо, не надо, эмоциональным коллектором он не нанимался.
«Депрессуха есть? А если найду?»
Боже, да Нино же
сдохнет с такими перспективами.
— Знаешь, — между тем говорила Маринетт, — чисто интуитивно мне что-то не нравится. Я знаю, что атланты очень даже похожи на людей — я банально жульничаю, да, потому что это знает Баг. Как думаешь, зачем такому могущественному существу запирать себя в серьгах и отправлять их в дикий далёкий мир, где цивилизация только-только начала зарождаться? Ведь Баг и Нуар появились в период строения пирамид — считай, в эпицентре формирования современного человека. И пока у меня только два варианта — либо изгнание, либо побег.
Нино скривился.
— Оба не фонтан.
— Именно.
Они замолчали. Задумались.
— Ты уверена, что нам в этот город прямо-таки нужно? — кисло уточнил Нино, прикидывая масштаб возможных проблем. Масштаб внушал уважение — захотелось обзавестись личной армией. Ну, или парочкой крестражей, чтобы при необходимости вернуться на точку последнего сохранения, учесть летальные ошибки и начать заново.
Ни армии, ни крестражей у них не было — проверять, соберётся ли Маринетт из пепла во второй раз, Нино совершенно точно не хотел.
Маринетт тщательно прислушивалась к себе — к внутренней Баг.
— Нужно, — бескомпромиссно подтвердила она, выпутывая свои руки из его пальцев; Нино с лёгкостью ей это позволил. — Нужно, потому что там Сеть и Библиотека. А нам нужна информация. Даже если нам хватит только записей из дома Баг — он всё равно в городе.
Что ж, и это было логичным.
Маринетт-Ледибаг нервным жестом запустила пальцы в свои волосы и окончательно растрепалась. Лента правой косы сползла наполовину — Нино не выдержал соблазна и дёрнул за алый кончик. Бант-узел окончательно распался, лента спиралью-змеёй выскользнула из тёмных волос. Это принесло какое-то совсем шкодливое удовлетворение. Нино восторженно улыбнулся — Маринетт насмешливо фыркнула и закатила глаза.
Вторую ленту она вытащила сама. Пальцами принялась расчёсывать свои волосы и ловкими движениями вытаскивать из них листочки-веточки. Недовольно хмурилась — с пустынным песком так просто расправиться не выходило, и её аккуратная натура собирала все свои душевные силы, чтобы смириться с тем, что песчинки придётся потерпеть до жилых помещений.
— Давай заново и упорядоченно, — попросил Нино, нет-нет да вытаскивая из ближайшей к нему косы какой-нибудь мелкий сор.
Маринетт тяжко вздохнула, тряхнула головой, разминая шею — но смиренно кивнула и начала медленно и монотонно проговаривать план их действий.
— Мы с тобой идём в город. В трансформе. Идём с полным покерфейсом, чтобы не настораживать окружающих и стражу. Идём нагло и борзо, как будто мы Хлоя «Вы-знаете-кто-мой-отец» Буржуа в центре Парижа.
Нино пику оценил и добросовестно хехекнул.
— Проходим КПП, а дальше по ситуации, — закончила Маринетт-Ледибаг куда-то в небо.
Всё её внимание было сосредоточено на волосах — она старательно сбивала пробор на макушке, формируя из двух кос одну. Зачем — Нино не знал, может, просто решила что-то поменять, Маринетт всегда была весьма творческой и не любила постоянства в своём внешнем виде — хвосты Ледибаг наверняка продержались столько лет только из-за своей функциональности.
— Не очень похоже на план, — заметил Нино, играясь с лентой в своих пальцах. — А если просекут, что ты не-совсем-Баг-из-Атлантиды?
Маринетт ответила не сразу. Её пальцы старательно зачёсывали всех петухов на макушке, на ощупь утягивая пряди новой косы. Косу она заплела почти на треть, размышляя и анализируя, потом — начала ловкими отработанными движениями вплетать в волосы ленту.
— Это проблемой не будет, — спокойно и уверенно проговорила она. — Баг же никуда не делась. Если понадобится — она вступит в дело безотлагательно. Ты только не психуй совсем уж явно, когда у меня глаза начнут светиться, ладно?
Она требовательно вытянула ладонь, и Нино понятливо вернул ей вторую ленту.
— Что-то в лицее ей потребовался аж рой акум, — поделился сомнениями он. — Ни обвал, ни Двойник её не прельстили.
Он дальновидно умолчал почти вырвавшееся «труп Хлои» — Хлоя сейчас была вполне себе жива и очень даже здорова, и всё обошлось, потому что Баг всё-таки
пришла… Но осадочек-то остался. Есть ли у этого «если понадобится» строгие критерии? Он бы предпочёл, чтобы Баг всё разрулила чуть-чуть раньше, чем их приговорят к казни за шпионство на территории чужого государства.
— Баг проснулась только после акум, потому что была вымотана, — спокойно ответила Маринетт, мудро не обращая внимание ни на выпад, ни на невысказанную претензию в адрес её второй личности. — Она буквально за несколько часов до этого разорвала сложную четырёхлетнюю Петлю — как думаешь, много на это сил ушло? Я её в то утро вообще почти не ощущала — думала, всё закончилось. Акумы — ненаправленная волшеба, вот Баг и… навампирилась. За их счёт. Теперь она среагирует раньше — ленточками клянусь!
Нино усмехнулся.
— А что, весомая клятва! — и тихо заржал.
С пустяка, но от души, сбрасывая нервное напряжение. И слышал, что Маринетт тоже проняло.
Нино тихо и истерично ржал, едва ли не плача от хохота, и, пытаясь отдышаться, думал над тем, что им всем необходим курс психотерапии и цистерна успокоительного. Чисто гипотетически, в этой траве растёт какой-нибудь пустырник? Или его аналог? Вот бы заварить успокоительный чай из всего, что косо торчит и жахнуть одним глотком. Может, повезёт — и голова махом очистится от тягучего тлетворного пиздеца.
От рушащегося Парижа. От садящегося на востоке солнца. От падающих потолков, от дурацких ненавистных бабочек. От Плаггов, которые обещали ГДЗ, а подсунули квест на выживание с внедрением во вражескую среду. От драконов, боящихся огня, от своевольных сфинксов, потворствующих Плаггам, и зыбучих песков. От халко-симбиотов и параллельных миров…
Вот бы можно было одной успокоительной таблеткой взять — и совсем успокоиться. Почти насмерть, но не до конца.
— Окей, — отдышавшись, прохныкал Нино, вытирая выступившие слёзы. — Окей, я понял, надо быть непрошибаемым и охрененным, как Горилла в маленьком Пежо, я уловил, лады. Но… ты же понимаешь, что чтобы быть невозмутимым и молчаливым, мне надо хотя бы смутно представлять, что нас там ждёт, ага?
Пресс болезненно скрючило судорогой, и, разгибаясь, Нино откинул ладони куда-то за спину, обеспечивая торсу дополнительную опору. И сразу же охнул — левая ладонь совершенно внезапно и со всей не рассчитанной дурной силой как-то неожиданно напоролась на жёсткие бусины забытого Нино Браслета. Нино зашипел, цепляя Талисман указательным пальцем. Поднёс его к глазам, плаксиво побаюкал ладонь, растирая глубокие следы-кругляши — и со сварливой небрежностью натянул браслет на запястье.
Взгляд Вайзза выражал весь спектр ехидной насмешливости, на какую только была способна мимика маленькой черепашки. Нино смутился и принялся шарить по карманам в поисках чего-то съестного — вся их еда осталась в сумках. Сумки остались на драконе. Дракон спасовал перед огнём сфинкса и остался где-то… на поверхности? Нино вдруг задумался, где они территориально находятся. По ощущениям было похоже на путешествие к центру земли. По логике, в теории — это вообще была другая планета.
Это всё было слишком сложно.
В толстовке завалялась помятая пачка сухариков. Открылась она с громким хлопком, выглядела вполне презентабельно, и небалованный жизнью Вайзз тут же принялся трапезничать, забавно скорчив морду — мол, так и быть, живи пока, обойдусь без твоей души (а привычка квами в критические моменты тянуть из владельца жизненные силы определённо воняла чем-то сатанинским).
— Мы в Атлантисе, — медленно начала Ледибаг-Маринетт, повинуясь его смешно вскинутым бровям. — Атлантис — это параллельный мир, откуда Баг с Нуаром родом, следовательно, это наш… их… дом?
Она фыркнула, не веря себе, сдула упавшую прядку и принялась бессознательно наматывать кончик косы на пальцы.
— Самой бредом кажется, если честно, — прошептала она, нервно улыбаясь и по-прежнему не опуская глаз. Ленты на косе заскрипели от тщетности бытия.
— Ты же сказала, что это Атлантида, — вытаращил глаза Нино, осторожно выуживая сухарик из пакетика.
Преувеличенно комичная мимика Маринетт почему-то всегда успокаивала. Успокоила и в этот раз, и Ледибаг куда свободнее повела плечом.
— Это я по старой привычке, — улыбчиво-мягко поправилась Маринетт-Ледибаг, расслаблено выпрямляясь в спине. — Атлантида, или точнее сказать, Атлантикдалида — это порт, который связывал Атлантис и Землю. Правда, просуществовал он совсем не долго: инженеры что-то напортачили, и порт взорвался почти сразу же после официального запуска. Та его часть, которая была на Земле, ушла под воду, а местная сгорела знатным пожаром и оставила после себя выжженную пустошь.
Ледибаг напряжённо сглотнула, на секунду уйдя в себя.
— Возможно, там до сих пор пепелище.
Если уточнение про пепелище и то, как странно Маринетт реагирует на воспоминания о нём, показалось Нино — на долю секунды — странным — особенно в контексте того, как Маринетт воспринимает свои силы, — то одна сумасбродная идея мигом избавила его от мук размышлений и логического анализа.
— Атлантический океан? — громче нужного выпалил он, резко подскакивая на ноги. — Это из-за порта считалось, что под воду ушёл целый материк с развитой цивилизацией? Да?!
Ледибаг отрывисто кивнула, деловито откидывая косу за спину. Положила ладони на колени. Гордо выпрямилась. Глубоко выдохнула, продолжая усиленно соображать и сопоставлять. Нино ей в этом не мешал. Проверять, соберётся ли она из пепла во второй раз, он всё ещё не хотел.
Так что в его же интересах было не мешать ей предусматривать всё то, что сейчас можно было предусмотреть.
— И поэтому исчезают самолёты в Бермудском треугольнике? Потому что остатки прохода в другой мир затягивают их в параллельную реальность? — всё-таки не удержался Нино, взбудоражено стуча по своим коленям. — Но не все самолёты исчезают — значит, затягивает только те, кто соответствует какому-нибудь ГОСТу, да? По массе, габаритам, материалу…
— …или просто нестабильные магнитные потоки, нарушенные вероломным искривлением пространства, время от времени образуют непредсказуемые магнитные бури и выводят из строя не готовую к такому электронику, — отчего-то скучающе перебила Маринетт. — Навигатор и техника издают предсмертный хрип, самолёт превращается в массивный кусок металла и, учитывая все свои аэродинамические характеристики, неумолимо падает в океанские воды.
Нино досадливо клацнул челюстями.
— Вот нет в тебе романтика, ага? А как тогда объяснишь наше здесь нахождение, раз уж порт так вероломно утоп и сгорел, сгинув бесследно?
Ледибаг понятливо улыбнулась.
— А в чём разница между оживлённой трассой и волчьей тропой?
Она мягко и легко поднялась на ноги, старательно отряхивая подол своей накидки, и, заправив недостаточно длинные для косы пряди за ухо, принялась деловито оттирать, видимо, грязь со лба озадаченно замершего Нино.
— В том, что трасса имеет федеральное значение, снабжена освещением, охраной и заправками, отмечается на всех картах и осуществляет миллионы транспортных перевозок всевозможного сорта ежесуточно. А волчья тропа никому не известна и вообще — смертельно опасна из-за шарахающегося по ней зверья.
Ледибаг накинула капюшон и одобрительно прищурилась, когда взволнованный разговорами о зверье Нино поспешно стал Карапасом и, полагаясь на усиленный трансформацией слух, нервно заозирался по сторонам, то и дело проверяя, на месте ли щит. Что-то теперь солнце не казалось таким тёплым и приветливым, да и птицы в небе доверия не внушали, и кусты какие-то больно раскидистые — город ведь не бог весть как близко, вдруг где-то притаилась какая-то голодная хищная тварь? До людей-то далеко, и голосов не слышно, ори-не ори, а сгинешь — и не узнает никто.
— Но я-то с волками общий язык найду, не переживай, — задорно рассмеялась Ледибаг, продираясь к оврагу в совершенно другой стороне от города. — К тому же, выбора у нас особого нет, в нашем распоряжении только тропа и осталась.
Она резко спрыгнула, с треском и хрустом, и Нино-Карапас испугался, что просто провалилась в волчью яму. Однако её голос, раззадоривающий и подначивающий спрыгнуть следом, нервозность всё-таки притупил.
***
Сохранять обещанную невозмутимость становилось всё сложнее с каждой минутой. Через час поставленная перед Нино задача стала прямо-таки
архисложной.
Всё началось с дороги, к которой они пробирались через бурелом и перелесок. Бурелом был самым обычным, перелесок — тоже, а вот с принятием дороги вышла заминка. Ну, потому что, во-первых, состояла она из массивных блоков охристого цвета, которые, возможно, уходили в землю на несколько метров, тем самым обещая ей не один век доблестной службы, а во-вторых, дорога действительно была оживлена, что было предсказуемо, но вот оживлена чем — уже стало для Карапаса сюрпризом.
Идеальные в своих пропорциях машины-капсулы, которым не требовалось касаться поверхности этой идеальной дороги, со свистом проносились мимо, поскрипывающие кареты, чьи движущие механизмы смутно напоминали запряжённых механических лошадей, катили по поверхности и всё равно отчего-то не выглядели неуместно, а по отведённому пешеходам тротуару было одно удовольствие пройтись — тот имел какое-то сходство с земными траволаторами, но стоило Карапасу интереса ради усесться на пятую точку, как коварный путь терял всё очарование и прекращал мягкое перемещение.
Насмешливо фыркнула Ледибаг — она держала себя не в пример спокойнее, но по всяким разрозненным мелочам Карапас так очевидно для себя замечал её собственный восторг. Фырканье напомнило ему о заявленной непрошибаемости, и с экспериментами пришлось на время завязать. Ледибаг вполголоса рассказала, что в капсулах удобно доставлять людей, а в «каретах» — тяжёлые грузы с ограничениями в транспортировке. Странное наблюдение, но занятное.
Уличные фонари встречались всё чаще, за пределами дороги начали появляться постройки, а на горизонте постепенно вырастала какая-то стена. В стене, само собой, было прорублено означенное в плане КПП — они прошли его без приключений и задержек, и на этом их план вступал в фазу «Импровизация».
За стеной всё стало ещё хуже. Ну, то есть лучше, но
хуже для Карапаса и его самоконтроля. За стеной Город, именно так, с большой буквы, предстал во всём своём великолепии. Величественные дома, шедевры архитектурного искусства, при виде которых захватывало дух, были настолько огромны и изящны, что Карапас просто стоял среди площади, на которой они оказались, и глазел, и только страх потерять из вида замечательно ориентировавшуюся здесь Ледибаг заставил его двинуться с места.
Звуки. Огромные пространства Города Огромных Домов заполняла бурлящая жизнь, сопровождаемая множеством звуков. Шум накрыл лавиной, окружил и утопил Карапаса, на мгновения лишая слуха, и тут же сделал своей частью. Город пел вместе с уличными музыкантами, Город общался голосами случайно встретившихся знакомых, спорил вместе с молодёжью, рычал моторами, скрежетал колёсами и скрипел дверьми, журчал фонтанами, гудел, трещал, завывал несущимися над головой капсулами и звонил, звонил густым голосом невидимых колоколов. И Карапасу казалось, что — смешно — он сам стал частью этой жизни, заставляющей сердце биться в её бешеном-бурлящем ритме и вопить от удушающей эйфории.
Ледибаг обернулась, выискивая напарника, и (видимо, его выдавал шальной взгляд) неожиданно широко улыбнулась, заряжаясь его восторгом.
А ещё было головокружительно много запахов и цветов. Улицы были раскрашены одеждами и вывесками, небо озарялось магическими вспышками, которые не несли опасности его жизни, а ветер разносил такое количество различных ароматов, что они сливались в дурманящий кисель.
Карапасу не хотелось ни о чём беспокоиться. Даже о неожиданно пристроившихся к ним — очевидно — местных жандармах.
Жандармы, человек пять, неожиданно вынырнули из толпы, окружая их с Ледибаг со всех сторон. Они не стремились их остановить, наоборот, молча подстраивались под их шаг, своим молчаливым присутствием раздвигая толпу, и просто
сопровождали. Ледибаг
конечно же их заметила — их, облачённых то ли в форму, то ли в лёгкие доспехи с гербом (Карапас затруднялся дать характеристику точнее), сложно было не заметить. Ледибаг сохраняла спокойствие — и Карапас удерживал себя от резких движений.
Ещё сложнее было не заметить капсулу — значительно меньшую в своих размерах, чем те, которые ездили по трассе — совсем бесшумно перегородившую им дорогу. Ледибаг досадливо поджала губы. Карапасу это не понравилось — не выдавая окружающим своё желание оказывать сопротивление, он начал тщательно сканировать местность на предмет возможных ловушек. Навскидку он мог назвать четыре сценария, по которым он мог увести Ледибаг из толпы — но все они предполагали дальнейший розыск и значительное усложнение их миссии по добыче информации. Поэтому Карапас ждал.
Жандармы многозначительно молчали.
Вдруг капсула мягко запищала. Бесшумно поднялась дверь, и в проёме стал виден салон — недурно обставленный, надо сказать, чем-то напоминающий салон автомобилей класса люкс (Карапас в таких не ездил, но имел счастье лицезреть машину Агрестов и лимузин Буржуа, которые стали для него примером люксовых автомобилей) — и манящий своим присутствием минибар с орешками.
Ледибаг недовольно нахмурилась. Карапас попятился, когда их начали ненавязчиво притеснять ко входу, и готовился уже было действовать, но…
…но его спутница грациозно проскользнула внутрь и многозначительно покосилась на место напротив. Карапас нерешительно повёл плечом и полез следом. Лезть было сложно, капсула податливо опускалась, когда парень опирался руками на сидение, и поднималась, когда его вес смещался в сторону из-за того, что до этого капсула опускалась. В результате один из жандармов поспешил его подсадить, а Карапас всё же тюкнулся носом в пол, поспешил забраться на какое-то слишком мягкое кресло и сгореть от стыда, как только дверь так же мягко захлопнулась, погружая салон в сумерки и тишину.
Орешков больше не хотелось.
Но, справедливости ради — вид за окном всё ещё был потрясающим.
***
В роскошном дворе — который своими размерами больше напоминал площадь, и всё же окаймлялся узорчатой оградой — было значительно тише и спокойнее. Буйство красок перешло с одежд в клумбы, бурлящее движение успокоилось и упорядочилось степенно вышагивающими людьми, а звуки… Звуки прекрасно доносились извне.
Это был не самый центр города — центр, сказала Ледибаг, обозначался Ратушей, Библиотекой и Ковеном. Двор (дворище, подумалось Карапасу, когда он вывалился из капсулы и улицезрел махровые ковры шикарных клумб, которые
определённо следовало кому-то пропалывать, и фигурные кусты, которые кто-то должен стричь, и дорожки, которые… бррр) — двор располагался восточнее центра и почему-то, при своих размерах, всё равно гармонично смотрелся в городском пейзаже. И венчал всё это великолепие дворец. Стильный, роскошный, богатый, но не вычурный до безвкусицы, он был словно венцом всего того архитектурного великолепия, которое так восхищало при первом взгляде и пробуждало внутреннего (давненько умершего) поэта.
Ледибаг выпорхнула следом, и Карапас (одетый явно неподобающе окружающей обстановке) перестал чувствовать себя ну совсем не в своей тарелке. Но потом суетящиеся по какой-то своей схеме люди засуетились в их направлении, обступили со всех сторон,
сопровождая под своим конвоем, и Ледибаг в своём неброском костюме одним только взглядом показывала —
превосходит. А Карапас так не умел. Он умел таращиться в пустоту и строить рожу отстранённым кирпичом, но до
такого высокомерия ему было далеко.
Если судить по презрительным взглядам — высокомерие у него вышло на твёрдую четвёрку… по десятибалльной шкале. И окончательно растворилось в огромном холле — потому что, честно говоря, Карапас не ожидал, что их в дворец пустят, да ещё и через главный вход, да ещё и сопровождающих сменят на тех, которые попафоснее, возглавляемых каким-то дворецким — перед такими встречные без раздумий расступались и по стеночке, по стеночке исчезали с глаз долой.
В холле были мраморные лестницы (которые они проигнорировали), были лестницы с деревянными ступенями и кованными перилами (тоже проигнорированные) и были двери, на выбор: массивные деревянные или узорчатые, похожие на пафосную калитку высотой в метра так четыре.
Залы сменяли друг друга, и Карапас старался не сильно вертеть головой, пока они шли вглубь дворца. Людей на их пути становилось всё меньше, одежды у этих людей были всё богаче, а выражение лица всё высокомерней. На стенах начали появляться картины, иногда — портреты, и Карапасу, может, впервые в жизни самому захотелось приобщиться к прекрасному и тщательно всё рассмотреть. Но пока данной возможности не предоставлялось.
Ледибаг мягко повернула к нему своё лицо — голубые глаза отливали бледным светом, кожа теперь казалась ещё тоньше — лицо подруги сковало какое-то знакомо-незнакомое выражение. Карапас понятливо кивнул, не мешая Баг заниматься своими делами.
Наконец их процессия остановилась — в зале чуть сумрачном из-за задвинутых штор, наполненном картинами и стульями с столиками. В соседнем, судя по эху, кто-то с кем-то разговаривал, поэтому Ледибаг одним только взглядом остановила на автомате шагнувшего к двери Карапаса, покачала головой и, стоило караульному услужливо распахнуть дверь, решительно ворвалась в кабинет, прерывая какое-то обсуждение хлёстким приветствием.
Не сказать, чтобы Карапас так и рвался туда (просто зал совещаний, он краем глаза заметил, ничего интересного), поэтому невысказанную просьбу остаться исполнил с тройным рвением — как-то не очень ему хотелось привлекать к себе лишнее внимание. К тому же, молчаливые картины, которые украшали этот просторный светлый холл-зал-приёмную, интересовали куда больше, чем наверняка непонятные ему разговоры, которые следовало бы выслушивать с каменным лицом.
Карапас подошёл к стене и тоскливо заозирался по сторонам. Сопровождавший их дворецкий возмущаться не спешил, почётный караул, вход в кабинет охраняющий — тоже, поэтому, воодушевившись, Карапас медленно побрёл вдоль выверено вывешенных портретов.
Люди на полотнах сплошь смотрелись графьями да маркизами, смотрели также — презрительно-высокомерно, — но отчего-то вызывали невольное уважение. Таблички под рамками (непонятная вязь преображалась в французскую, стоило сконцентрировать на ней внимание) гласили, что люди действительно лорды, причём — ныне живущие и исправно служащие на благо государства своего великого. Был даже один князь, отчего-то смутно знакомый, но тут Нино скользнул взглядом по соседней раме, и ему стало не до воспоминаний.
С полотна на него смотрела девушка. Бледная, взволнованная, но с форменным высокомерием и выдрессированной королевской осанкой. В окружении двух парней-подростков, белобрысых близнецов, и названная «царевной».
— Либо у меня беда с башкой, — медленно начал Карапас (отчего-то ему вдруг нестерпимо захотелось поговорить с самим собой), всматриваясь в знакомые тёмно-голубые глаза. — Либо я слишком много общаюсь с Алей, и её теории заговора наложили-таки неизгладимый отпечаток на моё мировоззрение…
Девушка на портрете предсказуемо безмолвствовала.
— Либо жизнь — коварная сволочь, и это…
С громким грохотом распахнулась дверь, и раздосадованная Баг отмахнулась от подоспевших словно из ниоткуда девушек-служанок. Стремительно пересекла зал и, поравнявшись с Карапасом, резко остановилась на месте — подол плаща-платья всполохом взметнулся вслед за ней, такой же алый, как плащ-мантия на картине.
— Никогда не нравилась, — холодно резюмировала она, бегло осматривая портрет, и кивком предложила следовать за ней. — И я прекрасно помню, где моя комната, не стоит следить за каждым моим шагом!
То, как резко Баг стала вдруг разговорчивой, немного напрягало, но Карапас послушно семенил следом, ошарашенный тем, насколько точно их скорая ходьба напоминает побег.
В том, что это был действительно побег, Карапас убедился, когда Ледибаг толкнула его в дверной проём, влетела следом, громко хлопнула дверью и, глубоко и судорожно полувздохнув-полувсхлипнув, сползла на пол. Кажется, это уже начинало принимать масштабы полноценной истерики, и Карапас принялся судорожно прикидывать дальнейший план своих действий (
естественно с оглядкой на её магические примочки-рефлексы и подозрительно бездействующий караул около дверей), но Маринетт (её глаза вновь стали обычными, и Нино снова видел в ней куда больше подруги, чем национальной героини) так же судорожно махнула ладонью и, уткнувшись лбом в подобранные колени, принялась успокаиваться самостоятельно.
Карапас покорно ждал. Но не смог не отметить, что побег из окна у них не выйдет хотя бы потому, что разбить стекло и не привлечь при этом внимание будет сложно.
***
А успокоившись, Маринетт начала говорить.
— Знакомься, мои покои. Баг, вообще-то — но мои. Нас никто здесь не потревожит, так что будем тут жить.
И спокойно, без лишней светомузыки, сняла боевую трансформацию. В рубашке, свитере и джинсах она будто показывала, что не боялась быть уязвимой, а ещё ни капельки не соответствовала интерьерам. Впрочем, последнее её явно не волновало — первым же делом Маринетт кинулась к графину с водой на журнальном столике.
Нино, тоже попутно разоружаясь, вдруг понял,
как же он устал. Ему даже не хотелось ничего осматривать, потому что новый мир вдруг выпил все его жизненные силы. И из Маринетт, судя по резко осунувшемуся, уставшему лицу подруги — тоже.
Тем не менее, она смазанным жестом обратила его внимание на обстановку — и Нино невольно присвистнул. Потому что это была не просто комната, это был комплекс комнат, действительно натуральные, мать их,
покои, в которых можно было вполне самодостаточно жить со всеми удобствами: кабинетом, несколькими спальнями, столовой…
А потом по одному только (хриплому и жутко уставшему) зову прибежали девочки-горничные, шустро соорудили две постели, и, уже почти обессиленно падая в кровать, Нино рискнул спросить:
— Так значит, царевна?
Маринетт, едва не скрывшаяся в ванной комнате и явно вознамерившаяся провести остаток своей жизни в джакузи (его Нино видел в дверном проёме и отличил по булькающим пузырькам) лукаво, насколько это вообще позволяла общая навалившаяся усталость, поправила:
— Вообще-то Леди.
Но Нино видел за окном глубокую ночь, ему жутко хотелось спать, поэтому он оставил вопросы на попозже.
Например, на утро. Оно мудренее даже вечера, а утренний Нино сообразительней Нино ночного и наверняка будет готов к новым потрясениям, да.
***
Спойлер: не будет.
Ну, он хотя бы пытался.
— Стоп-стоп-стоп, давай ещё разок, — смущённо попросил Нино, грея руки чашкой с каким-то экзотическим варевом. Варево было чем-то похоже на чай с бергамотом, но не совсем.
Маринетт, закутавшаяся в шёлковый халат, обречённо выдохнула и принялась ковыряться в каше с утроенным усилием. Горничная услужливо подлила ей вина и снова отошла в угол.
— Я… Баг здесь живёт. Жила. Может жить, если хочет, — подруга задумчиво рассмотрела посеребрённую ложечку и резко выдала: — Рукава видишь?
И сунула руку прямо под нос.
— Вижу, — покорно согласился Нино, рассматривая едва заметную, но очевидно символизирующую нечто
такое окантовку по краю рукава.
— Семейные узоры. Технически, из семьи я как бы вышла, но мне всегда здесь рады и готовы помочь.
Нино задумчиво прищурился:
— Как — из семьи вышла? Замуж? А мадам Чен и мсье Дюпен…
— Баг вышла, — буркнула Маринетт, как-то нехорошо, откровенно нервничая и раздражаясь, потирая шею. — По законам, по достижении определённого возраста или успехов каждый из них проходит испытание. Проходят двойками, юноша и девушка, но семья не имеет права помогать, только смотреть.
— И ты проходишь её с Адрианом, — весело добавил Нино, намазывая джем на хлеб (и по тому, как дёрнулась горничная, понял — это её прерогатива. Ну, простите ему его плебейские замашки).
— С Нуаром, — поправила Маринетт, зябко кутаясь в халат. — Адриан — человек, ему семнадцать и он родился на Земле.
— Ему восемнадцать, — весело поправил Нино и с интересом наблюдал, как Маринетт раздражается. — Или двадцать два, мы же учитываем петлю?
— Ни-но, — по слогам выговорила она, хмуро сдвигая брови. — Не беси.
А бесить очень хотелось. Но Маринетт на провокации больше не поддавалась и, доев, скрылась в кабинете до вечера.
Пожалуй, это был самый непродуктивный день в жизни Нино, который весь день сидел и пялился в окно, но никакого другого занятия придумать не смог. А потом ему предложили массаж, он согласился, расслабился, разомлел и отключился.
Ему приснился пожар средневекового Парижа, кричащая Хлоя и корчащаяся от боли Аля. Безмятежность рассеялась, и тревога, заваленная ворохом новых впечатлений, снова неприятно заскреблась где-то в глубинах груди.
