Омут

Токоями не помнил, что он сказал семье Асуи и как он добрался до гостиницы. Зеркальце с записками оставалось в его нагрудном кармане, и при каждом своём шаге следователь словно чувствовал, как оно жжёт ему грудь сквозь плотную ткань пальто и рубашки, будто пытаясь напомнить о себе. И что ему теперь делать? Для начала, решил Токоями, не стоит говорить о своей находке Асуи. Беспочвенные обвинения не дадут никакого результата, лишь разрушат то хрупкое доверие, которого они смогли достичь. Да и что может быть такого в горелой бумаге? Пусть она и спрятана в зеркале, пусть это зеркало лежало под подушкой обречённой на смерть — тогда ещё обречённой — ведьмы. «Нет, чем дольше я об этом думаю, тем хуже оно выглядит», — подумал Токоями. Ему нужно было немного отвлечься. Он стоял в почти пустом магазине, разглядывая полки с крупами и макаронами. До того, как в его жизни появилась Асуи и вся эта история с ковеном, он спокойно питался полуфабрикатами. В его номере не было кухни, а заказывать себе хотя бы ужин стоило куда дороже, чем брать лапшу из круглосуточного магазина через дорогу. Но вот в его жизни появилась Асуи. Токоями не чувствовал от неё прямой угрозы, по крайней мере до того, как ему пришло в голову копнуть глубже. А то, что он нашёл… Пусть это будет его небольшим козырем: если Асуи станет для него по каким-либо причинам опасна, и ему придётся обратиться к Тодороки и Яойорозу, он сможет использовать это зеркало в качестве доказательства своих слов. Если же нет, он просто спросит у Асуи, что это такое, когда всё уже закончится. Или он вообще ей ничего не скажет. И всё-таки ему негде готовить. Токоями тяжело вздохнул и пошёл обратно к отделу с растворимой лапшой. По мелочи — зубная щётка, шлёпки, бутылочка шампуня, какие-то продукты — у следователя собрался целый пакет. До гостиницы он всё же решил дойти пешком: здесь автобусы ходили лишь до семи, а сейчас время перевалило за девятый час. Паренёк за ресепшеном — у него вообще есть выходные? — улыбнулся ему так, будто они старые знакомые. Токоями кивнул, бормоча приветствие, и поспешил на свой этаж. Тугой замок щёлкнул, и дверь отворилась вовнутрь. Следователь поставил пакет и портфель на пол, закрывая номер, а потом снял пальто. Тут он снова вспомнил о зеркальце: Токоями прислушался, нет ли в коридоре Асуи, а потом включил свет. Она стояла в дверях спальни, и Токоями потребовалась немалая выдержка, чтобы не вздрогнуть — ещё секунду назад он был уверен, что в коридоре никого нет. Следователь судорожно вздохнул, прикрывая глаза: не то чтобы его это напугало, но точно насторожило. — Привет, — медленно кивнула Асуи, переводя взгляд с Токоями на пакет с покупками. — Привет, — незамедлительно ответил следователь. Он так и замер с пальто в руках, не зная, как незаметно достать зеркало. — Что в пакете? — спросила девушка, медленно подходя к нему. — Продукты, — чувство тревоги, зародившееся в нём, едва он увидел зеркальце, вновь начало пробиваться наружу: Токоями было не по себе от теней, бесшумных шагов и прожженной бумаги, исписанной его именем. В конце концов он повесил пальто на вешалку, решив забрать зеркало позже. «Небезопасно было приносить его сюда, — подумал Токоями, беря портфель и пакет и идя по коридору, — надо было вернуться в участок и… или найти Тодороки или Яойорозу. Надо было им всё рассказать ещё в самом начале». Асуи смотрела на него, пока они не поравнялись, а потом вместе с ним прошла в гостиную — проходную комнату между ванной и спальней. Токоями выложил покупки на диван: — Я забрал ещё некоторые вещи из ва… из твоего дома, — исправился следователь, — и говорил с твоими родителями. Асуи настороженно посмотрела на него: — Как они? — Они очень беспокоятся, — Токоями отложил продукты в сторону, стараясь не смотреть на девушку, и придвинул портфель с вещами к ней. — Верят, что ты жива. Асуи вздохнула, а потом достала футболку из портфеля. Она провела рукой по ткани, думая о чём-то, и подняла на него глаза: — Ты думаешь, что они тоже могут быть членами ковена, да? — тихо спросила она. Токоями пожал плечами: — Они всё равно остаются твоими родителями, Асуи. Я считаю, что, если они и состоят в ковене, они искренне рады, что побег одной из их… ваших сестёр совпал с твоим исчезновением. Возможно, они просто переживают, что ковен будет тебя преследовать, — предположил следователь. — Возможно и так, — вздохнула она. Некоторое время Асуи молчала, продолжая мять в руках футболку, а потом кивнула и сказала, — ладно. Если честно, я очень голодная. Поужинаем? — Конечно, — Токоями поднялся с дивана и взял в руки пакет с продуктами. Несмотря на то, что он продолжал думать о зеркале, рядом с Асуи его тревога ослабевала. Она вела себя рядом с ним так, словно он ей совсем не чужой человек — кем они, по факту, и были друг другу — но это действовало успокаивающе. Или тем самым она усыпляла его разум? «Ей незачем это делать», — покачал головой Токоями. Он выложил из пакета зубную щетку, шампунь и всё остальное, что он купил Асуи, и пошёл за электрическим чайником, который использовался для заваривания лапши. «Я нужен ей. По крайней мере сейчас я — единственный, к кому она может обратиться», — подумал следователь, высыпая в картонные коробки приправу и соус. Асуи, положив ногу на ногу, умело чистила яблоко. Она молчала и, хотя и была сосредоточена на своей работе, изредка поглядывала на следователя. Платье, которое он купил ей накануне, смялось и теперь оголяло колени. Ноги Асуи были в мелких синяках, большинство из которых уже пожелтели. Токоями поднял глаза выше и заметил, что от порезов на руках, которые его довольно сильно напугали в ту ночь, тоже почти ничего не осталось. — Как твои руки? — спросил он, поднимая взгляд. — Уже, кажется, всё. Порезы были неглубокие, так что… «Я думаю, что порезы оставили не для того, чтобы пустить кровь, а чтобы… пометить жертв?» — Разве порезы наносили не после смерти? — спросил Токоями, вдруг вспомнив то, что ему рассказа Яойорозу — её теорию о метках. Асуи прекратила резать яблоко и серьёзно посмотрела на него, наклонив голову набок. Следователь не отвёл взгляд. — Нет. У… у них тоже было такое? — На спине и на животе, — ответил Токоями. — И гематомы внизу живота. Свободной рукой Асуи поправила юбку так, чтобы та закрывала колени. — Этого не должно быть, — неуверенно сказала она, — ничего из этого. Должна быть просто настойка, а потом… — девушка растерянно посмотрела на него. Токоями отчаянно пытался вспомнить, говорила ли она ему что-нибудь про порезы и синяки, но не мог. — А потом их предавали стихии. — Сжигали, вешали и оставляли гнить на поляне, где собираются школьники? — уточнил следователь. — Да, — после недолгого молчания сказала Асуи. — Ох, пожалуй, это и правда выглядит ужасно… — Что с порезами и синяками, Тсую? — Их не должно было быть, — покачала она головой, собираясь с мыслями. — Тогда почему твои руки и ноги… — Меня хотели убить, — невесело усмехнулась Асуи и обхватила себя за плечи, — и я изо всех сил пыталась спасти свою жизнь. И вдруг Токоями почувствовал, что между ними проскочила искра — нет, целый сноп искр — и что к ним пришла одна и та же мысль. Порезы и синяки не были частью ритуала, а Асуи сбежала, потому что поняла, что её хотели убить. Но дело было совсем не в ней. — Кто-то проводил ритуалы, — сказала Асуи, — свои ритуалы, прикрываясь ковеном и его традицией. — Это и есть настоящий убийца, — подытожил следователь. Токоями глубоко вздохнул, пытаясь сдержать волнение, захлестнувшее его с головой: что-то, похожее на настоящую зацепку. Не слова дальней знакомой жертвы, не след, оставленный кем-то на месте преступления. Конечно, что с ней делать и как применить её в жизни оставалось проблемой, но теперь перед ним выстраивалась чёткая картина. — Он воспользовался ситуацией и убил трёх девушек. Если бы за дело взялись местные — люди ковена — они бы не стали углубляться, зная мотив и цель преступления, — «Или, если бы я всё рассказал Яойорозу, Тодороки и остальным, нас бы заставили замолчать», — подумал Токоями. — Поэтому Мирру Каюми и похитили? — спросил он. — Потому что она смогла что-то узнать? — Наверное… — Асуи нервно крутила в руках нож, но яблоки больше не трогала. — Мы думали, что она хочет провести последние дни с семьёй… О, боже, это так ужасно. Этого всего не должно было быть, мой ковен, нет, он совсем не такой, — она уронила нож на пол и закрыла лицо ладонями, — мне так жаль, так жаль, что это произошло. Это не должно было случиться… Ему не верилось, что Асуи осознала всё только сейчас. Асуи Тсую казалась на редкость здравомыслящим человеком, она вела себя более «нормально» — даже несмотря на её веру в собственные сверхъестественные силы — чем те же патологоанатом, игнорирующий улики, владелица магазина, рассуждающая о скорби, и бессменный паренёк за ресепшеном, у которого на лице была всегда одна и та же улыбка. Но вот она, девушка, чьи моральные ценности исказил этот городок, этот ковен, вот она, прямо перед ним, будто очнувшаяся после долгого сна. — Ох, — Токоями сел рядом с Асуи и сжал её плечо, пытаясь подбодрить. Она придвинулась к нему, и следователь неловко приобнял её. Девушка не плакала, только слегка дрожала и всхлипывала, качая головой. — А если бы я… если бы ему удалось меня… — пробормотала она и, убрав руки от лица, уткнулась ему в плечо. «Возможно, это страх, — подумал Токоями, рассеянно гладя Асуи по голове, — она многое пережила за последнее время, и, наверное, только сейчас у неё появилась возможность выговориться даже самой себе, почувствовать себя в безопасности». Он не знал того чувства, которое испытывает жертва. В душе Токоями ещё ни разу не поднималось возмущение, вызванное стремлением кого-то навредить ему, отобрать у него что-то. Нет, конечно, он испытывал что-то похожее, даже и по отношению к другим людям, но то было или сочувствие, или жалость, или желание восстановить порядок. Но прямо сейчас, именно в эту минуту, Токоями вдруг почувствовал, как в нём зародилось что-то, что совсем не походило на названные и продиктованные обществом нормы морали: что-то, что понимало неприкосновенность жизни и давало обет защищать её. Что-то, что вознамерилось оберегать девушку, чью ладонь он сейчас крепко сжимал в своей.

***

Утро вышло смазанным, и Токоями даже не помнил, как именно он добрался до участка. Более того, он внезапно обнаружил себя читающим отчёт от Тетсуё Нобу и попивающим кофе, которое ему кто-то — опять же, кто? — вручил. Мысли следователя продолжали вертеться вокруг Асуи. И, на самом деле, было бы неплохо, если бы он думал о том, что она ему рассказала, что теперь давало реальный шанс найти убийцу до новолуния, но нет. Токоями раз за разом окунался в начавшие забываться ощущения: то, как рука Асуи выглядела в его руке, или то, что её волосы пахли его шампунем — ментол, но определённо смягчённый чем-то. Эти мысли мешали ему, отвлекали, а тяжесть зеркальца в нагрудном кармане становилась всё ощутимее. Если раньше Токоями боялся быть обманутым Асуи, теперь его пугала возможность оказаться преданным ею. — Он, кажется, решил нас больше не слушать, — покачал Тодороки головой и удивлённо вскинул брови, когда поймал рассеянный взгляд следователя. — Токоями, ты всё ещё плохо спишь? — сочувственно спросила Яойорозу, хотя этот вопрос можно было смело адресовать и ей. Криминалистка выглядела на редкость усталой, даже измученной. Токоями догадывался, чем это вызвано: его коллега искренне сопереживала жертвам и их семьям, но спросить напрямую ему не позволили бы приличия. — Я… да, — кивнул следователь и отпил кофе. — Всё в порядке. Так о чём мы? — Яойорозу возмущалась, что патологоанатом не хочет проводить дополнительную экспертизу. — Дополнительную?.. — Он насчитал четыре пореза на груди, — вздохнула криминалистка. — Я думала, что можно как-то узнать, сколько их было на самом деле. — Но, по его словам, об этом можно даже не мечтать, — подхватил Тодороки. — Сказал, что это невозможно и что тело нужно как можно скорее передать родственникам. — Так её опознали? — Токоями перелистнул отчёт. — Касуми Яни? — Да. Время смерти — четырнадцать дней назад. — Мм, — следователь бросил быстрый взгляд на отчёты патологоанатома о Мирре Каюми и Мисаки Ино. — Каждые три дня? — Именно. Но, возможно, интервал теперь увеличился: на третий день после смерти Мисаки Ино нам сообщили только о Касуми Яни, которая была убита гораздо раньше, — в глазах Яойорозу заплясали огоньки, которые вспыхивали каждый раз, едва она начинала увлечённо говорить о деле, — новой жертвы не было. — Или мы её просто не нашли, — раздражённо пробормотал Тодороки. — Если Касуми Яни нашли только спустя двенадцать дней, то чего можно вообще ждать дальше? Мысль была верной и обоснованной, но всё равно это была лишь теория. На практике Токоями не ждал больше никаких жертв. Он думал о том, что Асуи могут найти замену, конечно, он думал об этом. Однако та ничего не сказала ему, а судя по тому, как она относилась к ковену, она бы точно предприняла всё, чтобы защитить его. — Это тоже нужно учитывать, — согласилась Яойорозу, хотя было видно, что она озадачена таким предположением. — Нам нужно искать убийцу, — вздохнул следователь, напоминая криминалистам о первоначальной цели, — есть какие-нибудь свидетели? Зацепки, улики на месте преступления? Яойорозу и Тодороки переглянулись между собой, а потом отрицательно покачали головами. — Прошло слишком много времени, — сказал криминалист. — Даже если там что-то и было, то его уже нет. Допрашивать родственников Касуми Яни будут в обед, как только разберутся с документами. «Если бы я только мог им рассказать… — с сожалением подумал Токоями. — Но если и говорить, то что? Как доказать, что жертв больше не будет? Как объяснить, что такое ковен и почему никому нельзя говорить об этом? Как быстро они сочтут меня сумасшедшим?» Разрываемый противоречиями, следователь мял в руках бумажный стаканчик из-под кофе, на дне которого складывались забавные узоры из разводов осадка. — Ну, у нас есть предполагаемое орудие, которым наносились порезы. Патологоанатом подтвердил, что использовалось оно и в первом, и во втором случае. Также мы точно знаем, что жертв отравили… — начала перечислять Яойорозу. — А ещё то, что это были жертвоприношения. Им точно собирались пустить кровь, хотя почему резали по мёртвому, непонятно… — Что-что? — Кровь — это знак силы, знак жизни, — пояснил Тодороки, — она является главной составляющей жертвоприношения. Однако жертвы были убиты бескровным путём, и эти порезы как… метка. Или попытка пролить кровь. — Бескровные жертвоприношения это большая редкость, — заметила криминалистка. «Возможно, их поили ядом во время общего собрания. Возможно, им это казалось более гуманным, — предположил следователь. Как он понимал, ковен соотносил себя с викканским, а виккане — неоязычники, которые почитают природу. — Тогда это можно и не считать убийством с их стороны… Раз жертва выпивала просто концентрированную настойку, которую в разведённом состоянии пили все остальные, это было чем-то вроде… ещё большим сближением с природой?» — Но почему убийца не мог сделать это тогда, когда жертва была жива? Это нелогично, так что… — Яойорозу посмотрела на Тодороки. — И тогда у нас остаётся только вариант того, что порезы — это метки, — подытожил криминалист, отвлекая Токоями от его мыслей. — «Автограф» убийцы. — Какое же это тёмное дело, — вздохнула криминалистка. — У вас нет ощущения того, что мы лезем туда, куда не следует? Что у нас могут быть проблемы из-за этого? Они все переглянулись между собой, и Токоями мог поклясться, что даже на лице Тодороки промелькнуло сомнение. Однако криминалист быстро собрался и, нахмурившись, покачал головой: — Думай лучше о том, что мы, Момо, куда более опасны, чем они. «Да уж, — усмехнулся про себя следователь, — и сравнивать нечего: трое приезжих полицейских и целый город, пронизанный связью ковена, у которого в ходу человеческие жертвоприношения. Здесь просто без шансов».

***

Токоями впустую потратил несколько часов, изучая отчёты и разговаривая с криминалистами, хотя это было необходимо, чтобы не вызывать подозрений. Но, не отменяя этого, ему было скучно, а работа только раздражала. Это было всё равно, что следовать лжи, когда известна правда; впрочем, именно этим он и занимался, да? Тем не менее, кое-что ему могло помочь. Он вспомнил встречу со стариком, отцом Мисаки Ино: в конце разговора тот сделал странный знак рукой, будто окрестил, но как-то неверно. Крёстное знамение, насколько он помнил, делалось тремя пальцами и шло сверху вниз. Старик же использовал все пальцы на ладони и двигал ими от себя в их сторону, словно бросал что-то. Токоями корил себя за то, что не спросил у Асуи ранее, делали так в их ковене или нет, а дожидаться конца рабочего дня он не мог. Ему нужно было поговорить со стариком, сделав ставку на то, что тот может оказаться членом ковена. К счастью, он знал, где тот живёт: в папке с делом Мисаки Ино была подробно изложена беседа с её отцом, а также место, где она состоялась. И кто не хотел построить свой домик у озера? В участке Токоями так и сказал, что едет к старику, который вчерашним утром пытался разговорить Яойорозу. Конечно, его предложение показалось странным, но никто не возражал: за неимением улик полицейские по второму кругу обходили родных и знакомых жертв, прочёсывали оцепленные территории и перечитывали отчёты патологоанатома. На Токоями не обращали внимания, и он был рад этому, как никогда. Следователь вышел из участка в четыре, но добрался к месту только к половине шестого. Мисаки Сабэро — так звали отца жертвы — и правда жил отшельником, и его дом напоминал скорее хижину, чем место, в котором можно будет вырастить ребёнка. Токоями остановился перед порогом и глубоко вздохнул, собираясь с мыслями: нет, девочка не достанется этому старику. Ему просто нужно потянуть время, предложить плату за возможность здесь остаться… А девочка, нет, она не будет жить в этой глуши с этим человеком. Набравшись храбрости, Токоями постучал — звонка просто не было. Он был не уверен, есть ли здесь вообще электричество. — Здесь кто-нибудь есть? — наконец спросил следователь. Немного подождав, он повторил вопрос, и в этот раз ему послышались шаркающие шаги. Дверь со скрипом открылась, но только наполовину. Хозяин дома неприветливо взглянул на Токоями: — Что вы здесь забыли, а? Арестовать меня пришли? — А есть за что? — аккуратно спросил Токоями, но потом покачал головой. — Я здесь не за этим. Можно войти? Мне нужно с вами… — Не нужно, — перебил его старик, — оставьте меня в покое, — и потянул дверь на себя. Следователь поспешно шагнул в остававшийся проём, не давая ему окончательно сомкнуться: — Это насчёт вашей внучки, Мисаки Саберо, — настаивал Токоями, — я могу вам помочь. Старик долгую минуту сверлил его взглядом, а потом, чертыхнувшись, открыл дверь: — Идите прямо, — процедил он, — я сейчас вернусь. Сказав это, Мисаки Сабэро — нет, он сегодня не зря разбирал документы — вышел из дома. Токоями осмотрелся: в коридоре было очень темно и душно, но впереди была арка, которая, как он подумал, вела в комнату по типу гостиной. Следователь несмело пошёл по коридору, прислушиваясь к скрипам и шорохам, которые были здесь на равных правах с хозяином дома. В комнате было куда светлее, чем в коридоре. Здесь было два окна, а на стенах Токоями разглядел потрескавшиеся обои. Посередине комнаты стоял диван, к нему был придвинут маленький столик. Он весь был засыпан обрезками бумаг, а под ним Токоями увидел широкую свечу высотой в несколько сантиметров. Едва он наклонился, чтобы рассмотреть её, ему в нос ударил запах воска — слишком, слишком знакомый. Растерянный, следователь посмотрел по сторонам; старик вошёл в комнату, хотя Токоями не был уверен, что слышал, как открывалась входная дверь. — Нервничаете? — усмехнулся старик, садясь на диван. — Нет, — покачал головой Токоями. Он остался стоять. — Я думаю, я смогу… — Я уже это слышал, — отмахнулся отец Мисаки Ино. — Меня интересует, с какого хера вы это делаете. Следователь вздохнул, опуская взгляд. Сейчас был идеальный момент для упоминания ковена, иначе не скажешь, но если он ошибся… это может испортить всё. — Понимаете, — начал Токоями, уверенно глядя собеседнику прямо в глаза, — есть определённые правила… Старик продолжал недоверчиво смотреть на него, но уже не прерывал. — Которые писаны не мной, конечно. Помните, как говорилось в том фильме? Мы везде, мы нигде, — следователь не был уверен, сказал ли он всё верно, и стоило ли вообще что-либо говорить. Проще было просто заплатить, соврать, начать угрожать — это было бы намного проще, но… но тогда он мог попасться. Своего брата член ковена вряд ли сдаст или обвинит в неудаче. А даже если и обвинит, то часть «мы нигде» может его спасти: ковен не действует открыто, особенно при посторонних, и старика не воспримут всерьёз. Но вся его теория, все его надежды держались лишь на случайной фразе, брошенной Асуи. Что же, Токоями был готов пойти на этот риск. — Это уже что-то новенькое, — пробормотал старик. — Откуда вы? — Из города неподалёку, но это неважно, — сказал следователь. — Я могу продолжать? — Валяйте, — Мисаки Сабэро пожал плечами; слушал он сейчас куда более заинтересованно. — Я поговорю с человеком из опеки и напишу вам рекомендательное письмо, — Токоями похлопал по карману пальто, — так ваши шансы на восстановление родительских прав повысятся. Взамен я прошу… — он обвёл взглядом комнату и после некоторого молчания продолжил, — мне нужен ваш дом. На время отъезда. К старику снова вернулась подозрительность: — И что вы тут думаете делать? — Ничего особенного. Ох, вы бы только знали, сколько стоит провести несколько дней вот, вдали от города… чтобы безопасно встретиться со старой подругой. — Она тоже член ковена? — оживился мужчина. Токоями вдруг стало неприятно, но он продолжал держать вежливый тон: — Мы пока с ней не говорили об этом, но… она одна из местных. — Хорошо, — заулыбался старик, чем окончательно сбил следователя с толку. — Хорошо, когда так. Та старая сука, мать Ино, была не из наших, и отобрала у меня дочь, настроила её против меня. Но теперь, теперь-то!.. Я… Токоями терпеливо слушал всё, что он говорил. У старика будто вырос второй язык: он болтал без умолку, иногда сбиваясь и задыхаясь. Следователь понимал, с чем это связано: на этого одинокого, нелюдимого человека совсем не обращали внимания и теперь, когда он нашёл слушателя, он просто не мог остановиться. — Так что… — осторожно начал следователь, — вы согласны? — Да, — сказал Мисаки Саберо, скаля кривые зубы, — давайте свою бумажку, и уже через час меня не будет в этом городе. Токоями отдал ему письмо, и старик вышел из комнаты. Через несколько минут он вернулся вместе с холщовой сумкой наперевес: — Только, ради всего святого, купите новые простыни, — рассмеялся он и, причмокнув, вприпрыжку побежал по коридору. Токоями дождался, пока грохот от машины не стихнет, и сел на диван. Этот разговор вымотал его, но ни усталость, ни чувство удовлетворения от сделанной им работы не могли перебить то… отвращение. К этим сальным стенам, к мерзкому старику и особенно к себе. Возможно, он только что обрёк ребёнка на жизнь рядом с этим человеком. Жизнь, которая может точно так же оборваться через двадцать пять лет, если ему не удастся поймать убийцу и остановить ковен, который грибницей опутывал город прямо изнутри.