мойст

на самом деле юнги никогда не приходилось обращаться к браузеру, чтобы забить в поиске такие вещи как «объективность», «непредвзятость» и «заинтересованность». юнги всегда был достаточно честным, чтобы выразить точку зрения объективно; юнги всегда был достаточно хладнокровным, чтобы оценить чью-либо позицию непредвзято; юнги всегда был достаточно сообразительным, чтобы рассмотреть стороннюю заинтересованность в чем-либо. юнги был заинтересован в мимолетных переписках с чимином, в коротком перебрасывании песнями. на чиминовы предложки юнги отвечал сухим «не мой стиль», но чимин не останавливался. значит, чимин тоже был заинтересованным в юнги. это не льстило, но цепляло. юнги понимает, чимин просто не знает о нем все, оттого и пытается втереться. общаться — это нормальная, обычная, рядовая вещь их поколения. жажда внимания — тоже обычно и предсказуемо. они — часть поколения, сложенного в эгоизм и цинизм. ничего нового и сакрального в них нет. некоторые чиминовы песни похожи на мастурбационное сопровождение. и когда юнги говорит об этом, чимин отвечает, что они — это его персональный способ расслабиться. юнги думает, чимина нельзя смутить. он не присылает смайлы, скобки и прочий бред. но и постоянством точек не отличается, хоть и ставит запятые верно. значит, не совсем тупой. однако дальше музыки они не двигаются. как-то чимин пишет о том, что видел разок татуировку юнги на среднем пальце. «это что-то значит или просто змейка по вкусу пришлась?» юнги смотрит на сообщение и хмурится. он ненавидит объяснять это. поначалу внимание к тату — это здорово, это круто, но потом надоедает. кажется, будто люди не интересуются, а откровенно стараются просто доебаться. «змеи у меня не ассоциируются с мерзким, знаешь. скорее с тем, что является потенциальной опасностью. это как проблемы. я не знаю их будущей тяжести, но знаю, что они точно будут. поэтому, наверное, мне просто хотелось начать контролировать все это дерьмо. я сжимаю пальцы и думаю о том, что я могу справиться с этим, потому что я признаю проблему». чимин пишет: «вау». чимин пишет: «ты можешь быть впечатляющим время от времени». чимин пишет: «я впечатлен». «у меня много татуировок, просто их не все видно». чимин прочитывает и начинает что-то писать, но затем точки в диалоге теряются. юнги блокирует телефон, откладывает в сторону и сгибается над своим рассказом, который нужно исправить, по словам преподавателя. но юнги действительно не знает, что подлежит исправлению. юнги считал свои тексты полными и законченными, и на то были основания. если слово было в тексте, значит, юнги проработал его от первой до последней буквы. юнги знает много слов. иногда их слишком много в его голове и они почти вытесняют образы. но юнги научился справляться с этим. поэтому сейчас ему сложно: все кажется идеальным, но повседневности не всегда подходит идеальность. в этом большая часть его проблем, определенно. юнги улавливает глухую вибрацию где-то в покрывале его постели и тянет телефон к себе. «покажи». юнги фотографирует «я самый большой хит на этой сцене» на ребре стопы, «мир у моих ног» возле вен, «простите мою харизму» у ребра запястья. юнги фотографирует «поглощенный тишиной» на ребрах справа, «растерзанный юностью» на ребрах слева, «эмоциональная революция» ровно между первыми двумя надписями. он смотрит на резинку пижамных штанов и думает, стоит ли фотографировать последнее. он отправляет фотографии по одной, и после каждой чимин пишет «еще». и юнги приспускает штаны и боксеры, фотографирует «симпатичный мальчик» и отправляет. чимин не отвечает какое-то время, а потом пишет: «вау, это что, лобковые косточки?» «симпатично». «довольно симпатично». и юнги смеется. потому что «pretty boy» — это то, что сказал бэкхен, подтвердил хосок, согласилась гаен, поддержал чанель. и юнги почему-то счел это за чистую правду. и чанель был рядом, пока юнги набивали это. первое, чему юнги позволил расцвести на своем теле — помимо синяков и шрамов. бывают те самые дни, когда юнги раздражен. те дни, когда кто-то пытается ткнуть его лицом в мелкие ошибки, незначительные оплошности. в такие дни он не ищет утешение в друзьях, обходит людей стороной, много ест и много читает. особые дни. дни, когда юнги собирает всю ненужную макулатуру и сжигает ее там, где редко ступает нога человека. так он успокаивается. огонь тоже может быть другом или седативным. бывают дни, когда юнги расслабляется только тогда, когда на его территории мелькает уголок простыни любимой кровати. дни, сука, когда юнги не слышит ничего — кроме тех самых любимых песен. черт. он ненавидит, когда его пытаются исправить, потому что он должен быть таким, каким он всегда являлся. нельзя исправить юнги, его тексты, его вкусы, его пространство с какими-то крайностями в языке. это он. и ему проще послать все нахер, нежели исправить в угоду прочим. юнги говорит, любой компромисс — это начало трагедии. и от этой точки он редко отходит в сторону. если и отступает, то называет это иным именем, чтобы избавить себя от признания неправоты личного мнения. в один из таких дней чимин пишет в двенадцатом часу ночи, спрашивая, спит ли юнги. юнги скидывает фотку, где его ноги тонут в море из одеяла в кремовом пододеяльнике. «ты будешь сейчас заниматься чем-нибудь?» «вроде не собирался. что такое?» «юнги, это сос. это, мать его, красная карточка, и я прошу удалиться тебя с зоны комфортной постели. нужна помощь». «давай по сути, раздражает это». «ты можешь, пожалуйста-умоляю, съездить ко мне домой, взять там зарядку от ноутбука и приехать ко мне на работу? черт, я буду безмерно благодарен. пожалуйста». «как я войду домой? ты живешь один?» «там чонгук. он отдаст тебе все, просто сгоняй туда и обратно». «окей, ты живешь с чонгуком и ты не можешь попросить его привезти тебе зарядку?» «блять. он занят, он работает дома. просто сделай это». юнги пялит в экран, когда видит «юнги, пожалуйста, сделай это и можешь просить все, что угодно». «блять, то есть мне сейчас нужно переодеться и вызвать такси». «просто выезжай в том, во что сейчас одет. это ночь, всем реально плевать. твои штаны милые, поднимай свой зад, я умоляю. ты можешь лишить меня денег прямо сейчас, понимаешь?» да твою же мать. окей. «я оплачу такси, честно». «да пошел ты. кинь мне адрес». юнги поднимается, ищет чистые носки, надевает черную толстовку с мягким капюшоном и вызывает такси к шлагбауму. его волосы до сих пор влажные, и на улице прохладно, так что, вероятно, скоро юнги распушится. он пихает в карман всю наличку, что есть, телефон, обмотанный наушниками, и пачку сигарет, не позаботившись о зажигалке. ему не приходится набирать номер чиминовой квартиры, потому что дверь подъезда раскрыта и, видимо, не совсем цела. он поднимается на четвертый, стучит в дверь и морщится. потому что чонгуков торс блестит так, будто кто-то хреначил его маслом на протяжении нескольких часов. но чтобы увидеть это, юнги несколько раз ебошил в звонок и стучал кулаком. — зарядка, да, — говорит чонгук, почесывая затылок: такой вымотанный и долговязый. — приветули, — лыбится тэхен, пока мелькает в коридоре с пачкой чипсов. — работаешь ты, блять, — шипит юнги в дверях. — работаю. важный проект, все дела, — улыбается чонгук, пихая юнги в руки какой-то моток проводов, который всего лишь одна гребаная зарядка. — юнги! — кричит тэхен, подбегая к порогу, — это чимину, он забыл. и пихает в руки холодную упаковку мелких шоколадных конфет. чимин не забыл голову чудом, что ли, думает юнги. юнги торопит лифт, потому что счетчик такси не перестает наматывать сумму даже во время остановки. когда юнги выбрасывают возле какого-то ресторана, адрес которого юнги назвал, он почти не знает, что ему делать и куда идти. стоит себе в пижамных штанах — в темно-бордовую клетку, в безразмерной толстовке и черных кроссовках, с зарядкой от ноутбука и упаковкой мелких шоколадных конфет. картина маслом, которым, сука, натирали чонгуков торс. юнги достает телефон и пишет чимину, что он на месте, но не знает, на каком именно. когда чимин не отвечает, юнги просто набирает его номер. — я приехал, прием, — говорит юнги, оглядываясь из стороны в сторону, — я стою у какого-то входа. — там рядом парковка? — какая нахрен парковка? тут три с половиной инвалида. — окей, просто иди вперед, — чимин чем-то шумит на фоне, — видишь такую огромную стеклянную хрень? — ты издеваешься надо мной, да? тут ни черта нет, — юнги раздражается и, притянув телефон ближе ко рту, почти плюется. впереди маячит какая-то фигурка в черном, сливаясь с ночью. экипировка — блеск. — повернись, — говорит юнги, отключаясь. чимин останавливается, вертит головой и, увидев юнги, зачем-то поднимает руки и машет так, чтобы его тоже заметили. юнги всегда в линзах, он всегда все видит, вот это делать было необязательно. — за мной, — говорит чимин. и юнги просто идет. его — в таком потрясающем виде — тащат через несколько залов. некоторые пусты, в некоторых — небольшие банкеты. чимин поднимается на второй этаж, и юнги смотрит под ноги, чтобы не пропустить ступени. чимин выхватывает зарядку из рук, подключает ноутбук и, спокойно выдохнув, валится на место. — прости, что дернул вот так. но мне осталось добить буквально несколько фотографий, и заряда бы просто не хватило. юнги вываливает перед ним конфеты и: — тэхен просил передать «привет». чимин улыбается и снова вздыхает, но довольно так и совсем по-детски. юнги даже открывает для него упаковку, пока чимин возится с проводом подсоединенной мыши. работа чимина заключается в бесконечном предложении всем желающим на абсолютно любом банкете сделать фотографию — профессиональную, с качественной обработкой, в ебаной рамочке цветом вишневого дуба. его ставка — сраные сорок процентов, где двадцать — фото, двадцать — обработка. обычно эту работу делают двое, но напарник чимина сосет член, чимин просто не смог упустить шанс заработать чуть больше, вот и все. юнги узнает это, пока чимин, занимаясь обработкой, судорожно и с голодухи запихивает в рот несколько конфет подряд. одну он почти съедает с оберткой, но юнги давится смехом, и чимин замечает, что делает что-то не так. — мне осталось совсем чуть-чуть, так что ты можешь подождать, пока я закончу, и мы поедем вместе, — предлагает чимин, рассматривая свеже пропечатанную фотографию. — окей. здесь покурить нигде нельзя? — юнги снимает капюшон и пытается привести волосы в порядок: чимин смотрит краем глаза и улыбается. — я тоже хочу, так что нет, придется подождать. в итоге юнги съедает четыре чиминовы конфеты и снимает бумажную обертку с пяти рамок, потому что чимин попросил помочь и готов был платить своими этими конфетками. это на короткий миг всплывает в голове юнги чем-то вроде привыкания, кариеса и наглости. юнги прячет скромную улыбку, пока занимается тем, чем чимин мог заняться многим быстрее. но это забавно. такое бывает. юнги жертвует подушечками пальцев, пока фасует фотографии по рамкам. чимин кивает, забирает все это и быстрым широким шагом мчит к людям, которые, вероятно, не очень захотят расстаться с деньгами. потому что чимин возвращается с двумя не проданными фотками, кидает их в коробку и жалуется себе под нос: тихо так, почти неуловимо, совсем слов, кажется, не разобрать. когда чимин начинает собираться, юнги просто спрашивает, куда можно убрать коробки с мусором, принтером и рамками. чимин берет принтер, сверху укладывает фотографии, которые так никто и не купил, и ведет юнги к помещению, похожему на склад. и пока чимин идет впереди — через залы, в которых никого нет и в которых ничем не пахнет, юнги улавливает чиминов одеколон. юнги принюхивается, пытается разобрать ноты — самые яркие, острые и свежие, но чимин, обернувшись, улыбается, потому что лицо юнги пусть и сосредоточенное, но все же немного сконфуженное. чиминов телефон противно пиликает по стандарту, когда он укладывает вспышку в сумку с ноутбуком. такси прибыло, и чимин мчит так, что даже забывает остановиться покурить. юнги идет за ним, широко шагая, и вспоминает, что хосок всегда позволял им покурить перед тем, как сесть в машину. хосок махал рукой с сигаретой в пальцах, мол, еще минутку, и они спокойно докуривали. частенько получалось так, что остатки дыма хосок выдыхал носом прямо в салоне такси. чимин любезный, уставший, но какой-то светлый. юнги поглядывает на него, но не понимает, с какого места этот свет прет. он засматривается на сережку в чимином носу, когда та бликует желтыми отблесками проносящихся мимо придорожных фонарей. чимин не выглядит наглым и охуевшим от распущенности. чимин обычный на самом деле. простой парень, незатейливый, без хитровыделанных примочек или пухлощеких подкатов. чимин из тех, кто всегда подставит свою щеку другу, захотевшему вдруг ущипнуть его. он как щенок. маленький щенок бойцового бульдога, окей. и юнги это забавляет. — спасибо за помощь, — говорит чимин, когда они подъезжают к месту, где юнги вроде бы надо выйти. юнги замирает у двери на секунду, а потом: — если еще не отрубаешься, то выходи. чимин сводит брови, а потом растерянно начинает собирать все свои сумки, чтобы вывалиться из машины. юнги просит его подождать где-нибудь неподалеку, пока он сбегает в общежитие, чтобы кое-что взять, иначе — бла-бла-бла, какая-то чушь, которую юнги произносит быстро и неразборчиво. но все, что на самом деле нужно юнги, — это разъем на две пары наушников, который бэкхен подарил ему на полгода дружбы. с напоминанием о том, что у юнги теперь всегда есть возможность поделиться самой грустной песней со своим другом, знакомым, с кем угодно. чимин жует бананово-клубничную жвачку, и юнги перекашивает: боже, какая мерзость, слишком приторно. но чимин жует, лопает пузыри и цепляется за сумки так, чтобы не отвалились плечи через час-другой. юнги молча ведет его к одному старому кинотеатру, который в пяти-семи минутах от минова общежития. обычный студенческий кинотеатр, где в определенные дни самые дешевые билеты в городе. сюда они с хосоком часто заглядывали пьяными на какой-нибудь старый добрый ужастик. перед кинотеатром — аллея с цветами и лавочками, и юнги любит это место после полуночи: мало людей и потрясающий вид на небо. и здесь можно спокойно курить, потому что в такое позднее время нет орливых мамочек, волнующихся за легкие своих отпрысков. юнги любит детей. но юнги не любит мамашек до мозга костей. они садятся молча. тишина комфортная, мирная, никто из них ее не нарушает. но потом юнги достает разъем, две пары наушников и подключает все это к своему телефону. — что это? — спрашивает чимин, когда юнги протягивает ему одну пару. — я покажу, что в моем стиле, — говорит юнги, — это мои особенные песни, и, я думаю, это исключительно мои песни. юнги делает на полную громкость, и чимин морщится, разбирая слова. юнги достает пачку сигарет, предлагает чимину, и тот до сих пор морщится, принимая. юнги говорит, он идет в клуб так, будто его все ненавидят. юнги делает это так, как любит: затягивается глубоко перед какими-то особенно важными словами и выдыхает, пока произносит их. он любит the chainsmokers больше, чем любит себя, наверное. это его разрядка и момент, когда кажется, будто его кто-то понимает, вероятно. и если он делится этим с чимином сейчас, он хочет, чтобы чимин тоже стал тем, кто может его понять. юнги идет в клуб так, будто его все ненавидят, потому что он мокрый, мерзкий, иногда зажатый, не верящий в собственные способности, одинокий и заблудший. вот почему он ненавидит себя и думает, что другим тоже следует это делать. чимин даже не отвлекается на собственный дым, пока смотрит на юнги во все глаза. чимин думает, это потрясающе. сидеть и слушать одно на двоих, курить одно на двоих с человеком, которому ты всячески пытаешься пихнуть себя. чимин разглядывает татуировку на среднем пальце юнги и не может выдавить улыбку. никаких улыбок, потому что все, о чем он сейчас думает, — это как юнги идет в клуб, и его абсолютно все ненавидят. когда песня кончается, юнги ставит на паузу, чтобы найти еще одну, и чимин тянет руку к его телефону. — я тоже хочу кое-что тебе дать, — говорит он, пока ищет свои особенные песни. — что-то в твоем стиле? — спрашивает юнги. — просто что-то, что я слушаю только наедине с собой. не люблю, когда это делает кто-то вместе со мной, но сейчас другой случай, да? чимин включает «happy little pill», и юнги почти удивлен. то, что юнги видит, каким он видит чимина, и эта песня — все просто складывается в одно, наслаиваясь и раскрывая словно иной чиминов спектр. потому что юнги нравится это еще больше, без шуток. чимин курит и одновременно произносит слова, и юнги смотрит на него внимательно, стараясь запомнить, в какой момент чимин хмурится в песне, в какой момент его губы немного подрагивают, в какой момент чимин прикрывает глаза. это откровенно красиво. юнги любит красивые вещи тогда, когда он сам считает их красивыми. после этого вечера юнги уверен, чимин красив так же, как красива для юнги каждая ночь. юнги не замечает за собой особых изменений, кроме тех, которые напрямую касаются его взаимодействия с чимином. когда чимин смеется, он любит лупить по плечу. чиминов смех из разряда тех, что исчезает из кадра в момент перехода на неуловимый ультразвук, но это здорово. когда чимин смеется, он как-то непроизвольно берет юнги с собой на определенную волну. она легкая, тонкая и не вызывает ощутимого дискомфорта от соприкосновения. чимин никогда не спрашивает, какое у юнги настроение. он иногда говорит так тихо, что у юнги создается впечатление, будто чимин злится. чимин славный даже на том заносе, когда прилепляется как-то слишком быстро, близко, вплотную, и юнги, не сдерживая себя, вероятно, касается его тайком и невзначай. чимин курит и не кашляет. никогда не кашляет. он так любовно обходится с фильтром, что юнги не может не смотреть на это. юнги всегда смотрит на тех, кто курит и как это делает. для юнги это отчасти важно — то, как люди обходятся со своими привычками, как они выглядят, когда делают что-то привычное. юнги знает, что чимин в своем отношении к сигарете совершенно не фальшивит. чиминовы влажные после языка губы мокро обхватывают фильтр. его передние полированные зубы щелкают апельсиновую кнопку. он берет фильтр так, будто целует его. губы мягкие, плавные, вкрадчивые. чиминовы губы вне зоны действия юнги, но он никогда не перестает смотреть. чимин любит свою привычку, уважает ее и не отталкивает. курение может быть быстрым, резким; курение может быть успокаивающим, медленным; курение может быть сексуальным. особенно в чиминовом исполнении. это словно что-то естественное, ненавязчивое, чувственное. таких, как чимин, юнги не найдет ни в одном каталоге. чимин — шелк и шепот. наверное, с этого момента — с момента первого полного курения с чимином — юнги по-настоящему перестает замечать за собой особые изменения, хоть факт и остается непризнанным. как-то чимин на той же лавке у кинотеатра, где они теперь сидят каждые рабочие чиминовы дни, объяснял юнги, что такое есть танец. юнги совсем в этом не понимает, юнги только знает, что хосок танцует и сильно устает из-за этого. юнги не понимает в танцах, но понимает музыку. действительно понимает. и ему становится интересно, когда чимин говорит, что танец — это всего лишь ритм. танцор — воплощение ритма. юнги даже не знал, что чимин может танцевать в принципе. но чимин в состоянии объяснить все так, чтобы юнги разобрался и понял. они снова слушали песню на двоих через две пары наушников юнги. чимин тогда положил руку на минову грудину и спросил, знает ли юнги текст одной песни. конечно, знает. ему нравятся alt-j, они нравятся всем, так что проблем не возникает. чимин положил руку, чтобы чувствовать вибрацию груди, когда юнги будет произносить слова. юнги совершенно не было слышно, но он давал чимину в тот момент что-то особенное. или чимин тогда давал юнги что-то особенное. вроде понимания ритма в чистом виде. чимин говорил, танец — это повседневность, он есть абсолютно во всем. юнги понял это в тот момент, когда чимин в определенный ритм щелкал указательным по сигарете, бесконечно стряхивая пепел, которого нет. чимин ритмично отстукивал пальцами по вибрирующей груди юнги. чимин моргал каждые три раза, и юнги совершенно не видел его ресниц. чимин водил плечами по кругу. чимин делал все это одновременно, ни разу не сбившись. юнги был впечатлен. юнги подумал, чимин — акула в его соленых от пота водах. и юнги хотелось этого. ему нравилось это. наверное, с этого момента — с момента первого полного курения с чимином — юнги по-настоящему перестает замечать за собой особые изменения, хоть факт и остается непризнанным. но бэкхен почти заставляет это признать. они накуриваются, распахнув все окна в их квартире. чанель сидит на диване, бэкхен лег, сверху забросив на него ноги, юнги сел на пол — между чанелевых ног. сегодня прохладно, за окном температура сползла до девятнадцати, и по полу тащится сквозняк. чанеля не берет травка, но он делает это отчасти за компанию, отчасти в надежде, что его когда-нибудь тоже возьмет. но бэкхен предложил накуриться им в этот раз только потому, что юнги под этим делом тянет поговорить и поесть. и бэкхен все предусмотрел. — ты стал выглядеть лучше, — как бы ни к чему бросает бэкхен. — не знаю, я не меняюсь, так что. — не скажи уж, — фыркает чанель, — выглядишь так, будто научился высыпаться за восемь часов. — чего? — смеется юнги. — он прав вообще-то, — бэкхен выдыхает прямо и стройно вверх, — ты лучше выглядишь, даже одеваться начал в тон, что ли. — если я сейчас не совсем адекватен, это не значит, что я не понимаю, к чему вы оба ведете, окей? — ни к чему, юнги. и бэкхен прав, они ни к чему не ведут, но юнги нужен пинок, чтобы что-то рассказать. пинок для него — это искренняя и крайне настойчивая заинтересованность его друзей, остальное неважно. — не вдавайся в детали, — говорит бэкхен, — просто расскажи то, что хочешь рассказать. никаких подробностей. юнги говорит, ебашить чемоданом по клавишам — это не весело, но он нашел того, кто превратил бы это в целый гребаный праздник. его голос — что-то вроде треска огня и возвращения в детство, в которое ты физически никогда не сможешь вернуться, если не страдаешь определенным синдромом. юнги говорит, что иногда замечает симпатию к солнцу, когда оно как-то особенно подсвечивает чужие контуры лица. он говорит, что встретил того, кто относится с восхищающим трепетом к сигарете — к каждой сигарете. его волосы темно-каштановые, но юнги кажется, что они черные и мягкие, хоть он ни разу и не прикасался к ним. они похожи на мягкую, гладкую и покладистую траву с поля, в котором юнги никогда в своей жизни не был. юнги обожает его глаза. маленькие, похожие на темные бусины. но вдруг они в улыбке превращаются в тонкие нити, которые вызывают у юнги сокращения лицевых мышц: юнги не может не улыбнуться ему в ответ. юнги говорит, этот человек как чай, в котором слишком много резко пахнущей гвоздики и лимонной кислоты. юнги чувствует себя с ним чайником с толстым слоем накипи, так что эта лимонная кислота очень в тему, потому что юнги с ним вскипает, но очищается. — твою мать, — чанель издает какой-то странный звук, похожий на звук человека, которого внезапно осенило. — поддерживаю, — улыбается бэкхен: он даже приподнялся, чтобы разглядеть миновы жестикуляции. — о чем вы, прием? — мин юнги, мне нужно имя, — говорит бэкхен. — на кой хрен? ты сказал, никаких деталей и подробностей. — да, я сказал. а что до тебя? я спросил о твоих ощущениях, а ты рассказал все, что будит в тебе эти самые ощущения. поэтому мне нужно имя. мин юнги, ты почти рассказал о том, в каком ритме он дышит и как тебе это нравится, но не назвал имя. — если не скажешь ты, я выпытаю у хосока, я серьезно, — говорит чанель. юнги усмехается и смотрит в пятна на полу, которых нет на самом деле. и они похожи на сотни миниатюр черных дыр — бездонных и непознанных. юнги почти заворожен. ему хватает веры в то, что он мерзкий, но не в то, что чимин ему искренне нравится. что он хочет поцеловать его в губы, переносицу и веки. юнги так хочет уткнуться носом ему за ухо, чтобы понять, чем чимин пахнет в естестве. юнги хочет убедиться в том, что его ладони больше чиминовых, что он в праве держать свою руку поверх его. он хочет знать, как чимин выглядит, когда нормально и плотно ест. готов даже, кажется, слушать его чавканье. юнги хочет дотронуться до него, возбудиться и кончить как-нибудь протяжно и канонично сладко. да, юнги очень нравится чимин. и он никак не может усилить в себе желание укрыть чимина своей волной. — вы оба, — юнги поворачивается к ним резковато — его позвонки хрустят, — вы превращаете мою жизнь в ад. — тогда найди вход в рай, — смеется чанель. юнги открыто и агрессивно игнорирует фривольную двусмысленность чанелевой фразы, без шуток. сегодня слишком жарко. юнги чувствует это — как воздух буквально липнет к его телу. все мокрое, воздух влажный, юнги чувствует, как пахнет цветами с дерева. юнги чувствует, как пахнут какие-то мелкие цветочки в клумбах, которыми усыпана аллея по пути к автобусу. юнги стирает капли пота с висков. ему душно, нужно остановиться. двадцать минут езды, и он в университете. но ему нужно остановиться. он сворачивает по аллее влево, прячется в тени канцелярского магазина и достает пачку, вокруг которой намотаны наушники. когда юнги в панике, он пересчитывает количество букв «r» в «sick boy». юнги всегда пересчитывает какие-то определенные буквы в английских песнях, чтобы отвлечься или хотя попытаться сосредоточиться на чем-то, что не относится к его проблеме напрямую. сегодня слишком жарко. юнги чувствует это, когда закуривает, и дым прет прямо в глаза. он зажмуривается на секунду: его линзы сухие, капилляры к вечеру полопаются, он уверен. и пока он курит, время не дает ему покоя. он считает минуты на экране, не блокируя телефон. смотрит и даже не слышит песни. чанель пишет, спрашивая, через сколько юнги будет в университете. юнги отвечает, еще немного, и он на месте, но они могут не ждать, если торопятся. в автобусе юнги отходит в самый конец. кондиционер сломан. он смотрит на открытые окна, открытый люк. юнги пересчитывает людей здесь. и их слишком много для него, для каждого квадратного метра. людей много. юнги вдыхает носом, выдыхает ртом. запах пота, дешевого чая с лимоном, перегретой техники, выхлопных газов. когда места начинают освобождаться и людей будто бы меньше, он садится в самый угол, сжимая рюкзак в руках слишком сильно, чтобы запрятать нервность вида в целом. юнги молится, чтобы вот так и добраться до остальных, но с каждой остановкой людей становится только больше. и все они мокрые, потные, с дерьмовым набором запахов, которые не глушат духи и одеколоны. что-то под кожей юнги начинает елозить, и все начинается с рук. он видит капли над порами, понимает, что его пальцы склеиваются от грязи. юнги чувствует, как что-то в нем сглатывается. что-то скользкое, склизкое. юнги словно проглотил улитку без ее ракушки. и она застряла в его сухой глотке. у юнги даже нет воды. он закрывает глаза и безумно долго и глубоко дышит. кто-то липкой и мерзкой кляксой падает рядом с ним, размазывается по сиденью и приклеивается к его плечу, к его оголенной коже на руке. юнги чувствует это. под его кожей что-то двигается, и это вызывает щекотливый зуд. он не знает этому имени, у этого нет названия. и одно простое отвращение всех чувств не опишет. юнги хочется забраться под толщу ледяной воды, чтобы все эти внутренние черви, копошащиеся где-то там в организме, замерли, впали в спячку. от того, кто сел рядом, несет сигаретами и мятной жвачкой. от того, кто сел рядом, пахнет приторным цветком и морским бризом. юнги понимает, что прямо сейчас его, кажется, вывернет. он смотрит в окно и ловит силуэты. ему недолго осталось до остановки и мусорки, в которую можно блевануть. и до факультета ровно двадцать семь шагов, юнги знает это, ему просто нужно немного подождать. юнги смотрит на толпу, через которую придется протискиваться к дверям. и ему вдруг хочется просто плакать. просто остаться здесь и плакать до тех пор, пока его не вытошнит нахрен на всех этих людей. их слишком много, здесь слишком жарко, все это должно просто прекратиться, пожалуйста, просто остановитесь и выйдете все, это так чертовски невыносимо, боже. они все прилипают к его телу. поручни теплые и пахнущие железом под краской. руки юнги короткие и часто соскальзывают. все это сложно. это так сумбурно и мерзко, у юнги нет сил, чтобы сосредоточиться. но когда двери автобуса раскрываются, его тельце буквально выхаркивается в объятия влажной и горячей улицы. юнги тащится с закрытыми глазами. ресницы слиплись, во рту сухо, но все мокрое. все такое влажное, воздух спертый. ноги заплетаются, и юнги понимает, ему просто нужно добраться до своего телефона в заднем кармане штанов. он должен сделать это. он не может сблевать здесь. ему необязательно это делать. если он долго будет удерживать единицу, чанель заметит вызов и ответит. его руки висят плетьми, он только чувствует, как рюкзак начинает скатываться с плеча. юнги врезается в кого-то, и его с силой отталкивают. в ушах вакуум, он не помнит где его наушники, пока не наступает на них. ему просто нужна единица. одна гребаная единица. — я взял тебе кофе, давай быстрее, — говорит чанель с той стороны. — чанель, я… не могу, — юнги начинает заикаться, — помоги… я не могу. — где ты? — юнги слышит шорох и участившееся чанелево дыхание. — остановка… рядом. помоги. юнги останавливается, чтобы дать себе секунду. его клонит из стороны в сторону, но он должен простоять до прихода чанеля. чанель знает, иногда с юнги случаются страшные вещи, которое доводят его организм до жуткого состояния. юнги паникует так сильно, что начинает отключаться. если людей вокруг слишком много, если запахи слишком насыщенны. юнги начинает сдавать. ему нужна чистая вода и стойкий запах спирта. чанель всегда это знал. он цепляет рюкзак удобнее, на ходу сует телефон в карман и переходит на легкий бег. — эй, — бэкхен хватает его за рукав. — юнги, — говорит чанель, и бэкхен воспаленными глазами смотрит в сторону отходящего автобуса. юнги открывает глаза тогда, когда его сердце начинает биться слишком сильно. ему за секунды начинает жутко хотеться спать. если он опустится ниже, его вырвет на собственные кроссовки. его веки тяжелые. его тело слишком уставшее. юнги открывает глаза, когда слышит голос за звоном в голове. чанель приближается слишком быстро, но он размазан и растаскан в стороны расстроенным зрением. чанель просто видит, как юнги начинает по шагу подаваться вперед. если он не успеет, юнги упадет лицом на асфальт. юнги просто чувствует руки, обхватывающие его поперек живота. кто-то держит его сбоку, и он наваливается всем телом. юнги засыпает всего на минуту. — достань воду, во внутреннем кармане нашатырь, — командует чанель: юнги просто лежит в его объятиях. — я не вижу, эй, я не вижу его, — причитает бэкхен. — в углу, черт, — чанель перехватывает юнги удобнее и почти берет его на руки, — давай же. юнги морщится, когда бэкхен его умывает. как ебаного ребенка на этой блядской, сука, улице, и это выглядит ужасно, господи. юнги почти стыдно. но его тело такое теплое, легкое и мягкое, и он просто хочет остаться в этом легковесном состоянии как можно дольше. а потом он морщится и качает головой, когда под нос суют что-то влажное и резко пахнущее. — да его сейчас наизнанку вывернет, если ты еще раз ему это так близко пихнешь, — тараторит чанель. иногда он так быстро говорит, вдруг думает юнги. — фу, — тянет юнги. — эй, — бэкхен поправляет его волосы, — как ты, юнги? юнги мычит, выпрямляется и понимает, что буквально сидит в чанелевой охапке как в гребаной колыбели. он извиняется, одергивая руки. он извиняется и смотрит в пол. он отскакивает немного в сторону, когда бэкхен тянется к его лицу, чтобы приложить руку ко лбу. чанель буквально отдает юнги в руки хосока, но хосок не притрагивается к нему: просто идет рядом, в любой момент готовый поймать, сокрыть, защитить и спрятать. они опаздывают на пару, но дерьмово болезненный вид юнги вызывает у преподавателя жалость. — юнги, вы в порядке? — спрашивает преподаватель. — да, простите. меня стошнило, — мычит юнги. хосок на стуле двигается так далеко, как только может. юнги не говорит этого вслух, но он благодарен. его микропространство остается нетронутым на ближайшие семьдесят минут. что юнги любит по-настоящему, так что профессионально-творческие практикумы у ли сонхвы. почти единственный преподаватель, который из потока в потока на протяжении пяти лет своей работы от момента собственного выпуска прививает желание раскрывать свой потенциал. она никогда не нагружает их невыполнимой работой, но требует то, что они все умеют делать: много и хорошо писать. из пары в пару новое задание, которое юнги всегда выполняет с особым кайфом. ли сонхва — та, что помогла юнги напевом преподу о таланте, наличие которого юнги старается не принимать так уж близко к сердцу, потому что убежден, что он его не прокормит. — я не умею писать рецензии, — ноет тэхен, прикладываясь лбом к прохладной поверхности парты. — вы умеете молоть языком, но не умеете писать рецензии? — сонхва улыбается и садится напротив юнги. ким тэхен — задница группы и нытик подгруппы. юнги привык к нему практически сразу. они из тех, где один говорит, что любит в другом линию челюсти, а тот другой говорит, что любит себя с таким напыщенным, но естественным выражением лица. юнги — тот самый другой. они бы хорошо ладили, может, но бесконечные споры толкают только на драку. сонхва знает это. она знает и то, что юнги своим сарказмом держит в тонусе всю подгруппу. иначе все слишком расслабят свои задницы. — но факт остается фактом: задание — рецензия. — фильм, альбом, выставка? — спрашивает юнги. — все, что вам угодно, — отвечает преподаватель. — просто я хочу написать рецензию на одну историю. ходила у нас интересная такая. тоже можно? сонхва кивает и спрашивает, что за история. она всегда спрашивает, потому что некоторые ребята отдают ей свою писанину прямо на руки. юнги тоже так делает, подписывая к каждой части, если работа большая, подходящую песню. сонхва приняла это как знак раскрывшегося доверия, посему к юнги относится по-своему особенно. — знаете, было что-то о байкере и мальчике из забегаловки. ли сонхва хмурится, пытаясь вспомнить, а потом поднимается и идет к своему столу. юнги пересказывает ей общие детали истории, и сонхва вытаскивает из ящика в столе какую-то темно-зеленую папку — толстую такую и шелестящую количеством файлов. — где-то я видела что-то подобное, — говорит она, перелистывая файл за файлом. она внимательно разглядывает один, потом вытаскивает его из папки и, улыбаясь, отдает юнги в руки. тэхен подбирается ближе. — вы серьезно? — юнги выпучивает глаза, когда видит подпись на обороте последней страницы. «вам, как человеку, что не осудил и принял пару моих мечт. с бескрайней признательностью и с напоминанием о том, что несбыточного не существует, ваш пак чимин. п.с. нью-йорк просто должен дождаться вас, не теряйте надежды». — то есть вы хотите сказать, что человек с лицом ребенка, которому хэппи милы бесплатно должны выдавать, написал вот это? — юнги трясет листами перед лицом, и сонхва смеется с худощавой шутки. тэхен двигается еще ближе, разглядывает первые строчки. — чимин не ходит в макдак, — говорит тэхен, пихая юнги под ребра. какая разница? блять. юнги говорит, блять, его любимую историю написал какой-то пацан, который работает фотографом со ставкой в сорок процентов, который целует фильтр, когда курит, который объяснял ему, что такое танец. который, сука, слушает троя сивана. твою мать, улыбается юнги, это десять из десяти. когда хосок говорит «танцевальная команда», юнги говорит «секта». юнги врет, потому что ему нравится на самом деле смотреть, как хосок танцует. особенно, если хосок танцует с гаен. это как порно, но интереснее, горячее и сложнее. когда хосок говорит, что танцевальная часть с их факультета лучше танцевальной части английской филологии, юнги просто соглашается. черт, да, журналисты танцуют лучше, окей. это признанный факт. хосокова «танцевальная команда» входит в общую команду университета, но все говорят, что журналистская часть — это отборный цирк, потому что любую общую тренировку они превращают в гребаное шоу талантов. но это весело, потому что все расслабляются. и это — отличный аналог скучной разминки. — приедешь к нам сегодня? — спрашивает бэкхен. — нет, подожду хосока здесь. мне нужно написать рецензию. — позвони, если что, хорошо? — бэкхен постоянно заканчивает этим. хосок говорит, что юнги может подождать в актовом зале, где ребята будут разминаться и повторять пару танцев для предстоящего мероприятия. когда хосок говорит «способ показать себя», юнги говорит «позерство». но юнги никогда не откажется посмотреть, как хосок танцует. он любит это. хосок точный, острый, когда это нужно; хосок плавный, мягкий, когда это требуется. хосок говорит, танцор всегда должен следить за своим лицом, контролировать свою мимику. иначе все полетит к чертям. и юнги действительно делает это после хосоковых слов: он каждый раз смотрит не только на тело танцующего, но и на лицо. черт, большинство забывает об этом, и вся картинка просто рушится. хосок чертовски прав, когда дело касается танца. когда юнги заходит в зал, играет что-то легкое. чонгук вертится с камерой в руках, пока тэхен перед ним строит моськи, чтобы попасть в кадр. чимин вместе с гаен возится с телефоном у колонок, хосок машет юнги. юнги кивает и садится в угол, куда сдвинули все стулья. дэдже, если юнги правильно расслышал, перегоняет одни и те же связки, и юнги смотрит на тех, кого хотя бы знает в лицо. здесь нет зеркал, но вместо зеркала вроде хосок. потому что он стоит напротив пары ребят, прогоняющих похожие элементы. он исправляет такие мелкие ошибки, на которые юнги бы даже не обратил внимание. хосок — ебаный соколиный глаз, и юнги улыбается. потому что его друзья могут быть охренеть какими крутыми, и это, сука, чистая правда. ему повезло, вау, хоть в чем-то. юнги почти упускает момент, когда чимин начинает дурачиться, включая всякую отборную хрень. чимин смеется, когда гаен бьет его локтем под ребра. чимин ставит песню на паузу: — тэхен-а. тэхен поворачивает голову — взъерошенный и активный. — какая песня нам нужна, тэхен-а? — спрашивает чимин. — началось, — смеется хосок. и оно действительно начинается, потому что тэхена почти выгибает на радостях, когда он кричит «бритни, мать его, спирс». юнги вылупляет глаза, морщится, а потом слышит, как чонгук говорит «чиминов стыд». юнги не понимает, что значит «чиминов стыд», но звучит смущающе. будто не чимин смущается из-за этого, а тот, кто смотрит на него в этот момент. чиминов стыд — термин, обозначающий активное, вызывающее поведение с желанием не навредить, а доставить явное удовольствие глазам, жаждущим разврата. примерно так юнги определяет это ближе к концу, прикрыв рот. потому что фактически чимин вредит. чимин делает больно. чимин делает чертовски больно. когда играет «circus», юнги вжимается в спинку стула. чимин откладывает телефон в сторону, а чонгук напрягает камеру. явно напрягает, потому что снять это — это проявление бесконечной заинтересованности, но механика не может быть настолько заинтересованной, насколько сейчас заинтересованы глаза юнги. чимин вспыхивает за секунду. его пухлые — красивые и блестящие — губы проговаривают слова вслед за бритни. и он держит лицо, облизывается, стреляет глазами. это шоу, и он показывает то, что может показать из себя. когда бритни говорит «all the eyes on me», чимин говорит то же самое. в его движениях нет ничего особенного. кроме того, что его бедра — это «место», к которому чимин борзо приглашает всех бульдогов с цепей. кроме того, что его поясница идеальна, когда он роллит телом. это ебаная волна, но это похоже на сраное цунами, которое привлекает. ты понимаешь, что тебя накроет и снесет. но ты остаешься на своем месте, потому что это выглядит угрожающе, но до рези в желудке потрясающе. все, что видит юнги, — это крепкие мышцы. все, что видит юнги, — это блядский манифест о свободе танцевальный извращений. нужно один раз увидеть, чтобы понять и умереть с рядом преисполненных ощущений. юнги сглатывает, когда слышит в песне звук хлыста, и чимин поддает пахом вперед. когда бритни говорит «let’s go», чимин на секунду останавливается, потому что рядом возникает хосок. хосок, который творит какую-то возбуждающую хрень с чиминовой спиной и бедрами. чимин к нему почти притирается задом, и хосок дает ему свою паховую область в полное распоряжение. когда они танцуют вот так вместе, чимин похож на большую, мать его, кошку, которую хосок каким-то образом пытается привлечь и приручить. чимин изворачивается, подбирается близко, и хосок почти вцепляется пальцами в его шею, чтобы прижать к себе. но чимин щелкает в момент по хосоковой ширинке и отплывает назад. типа, юнги думает, можно ли засунуть руку в огонь и нихрена не обжечься? нет, юнги думает, это идиотская аналогия. но прямо сейчас хосок засунул эту свою чертову руку. суть в том, как все реагируют на чимина, когда песня заканчивается. чонгук полон энтузиазма все смонтировать и залить на какой-нибудь танцевальный аналог порнхаба. гаен сгрызает кожицу на подушечке большого пальца, улыбаясь. тэхен давит улыбку или довольный и громкий визг. но дело в юнги. сережка в чиминовом носу начинает слепить, и юнги отводит глаза, когда чимин смотрит в его сторону. чимин весь такой. сияющий, яркий, юркий, юнги вспоминает моментом столько гребаных синонимов, вау, терпкий, пикантный, эпатажный, харизматичный. чимин как самый горячий трек-лист. чимин как лучшая сборка фрагментов, содержащих легкую эротику. невероятное движение или опасность, которую ничем не остановишь. тот момент, когда ты набираешь ванну, чтобы утопиться, но там кипяток. ты просто хочешь покончить с собой, но нечто останавливает тебя. и ты просто продолжать смотреть на то, что может убить тебя, но без возможности совершить это. чимин потрясающий. юнги перебирает «чиминов стыд» кончиком языка, елозя по зубам. — дай мне больше, — кричит тэхен. юнги судорожно вздыхает, когда хосок включает «gimme more». потому что когда бритни говорит, что это она и она сука, чимин говорит это о себе. чимин смеется, когда смеется бритни. это арт-хаус, и юнги целует макушкой потолок. в его движениях нет ничего особенного. кроме того, что его плечи мягкие и четко отлавливающие ритм. кроме того, что чимин выглядит так, будто приглашает сесть себе на лицо. юнги вдруг нервно посмеивается. чимин просто танцует, но здесь явно не хватает стула и эпичного спуска воды на себя. это чимин, суки, и если вы не готовы к этому, то не нужно было дрочить на него украдкой тогда в дверях. чимин двигается так, словно говорит: «небольшой процент моего тела прямо сейчас окажется в тебе». юнги чувствует это, потому что чимин буквально источает желание взять воздух, будь он более осязаемым. чимин не выгибается в спине и не шевелит задом слишком уж, потому что в этот раз его не должны взять. когда рядом появляется гаен, юнги понимает, что чимин — по ходу какого-то хитровыделанного сюжета — должен взять ее. она подстраивается идеально, и юнги понимает это, когда гаен делает те же движения, что и чимин. они отличаются в тех моментах, когда гаен, например, позволяет ему взять себя сзади: чимин давит рукой на ее живот, и она прогибается, чтобы вжаться в него задом. когда гаен, например, отталкивает его от себя тем же, блять, задом, и чимин упускает шанс схватить ее за руку. она ведет руками по его груди, спускается к животу. и в итоге оказывается на коленях, чтобы пройтись по бедрам. он поднимает ее за подбородок, вцепляется в поясницу и сует свою ногу между ног гаен. и они двигаются вот так вместе. юнги ловит себя на том, что прилип руками к спинке стула напротив. чимин — тот самый сраный рейнджер, который охотится на дичь вроде терпения, выдержки, спокойствия и сексуальной удовлетворенности. последняя надавит воспоминаниями на причинное место юнги ближе к вечеру. это факт. это чистый «чиминов стыд». легендарный, вкусный, пытливый, юнги вспоминает моментом столько гребаных синонимов, вау, он делает это снова, запоминающийся, превосходный, вяжущий рот. юнги опускает глаза в пол, когда чувствует, что его лицо горит. оно не горит краской, сраным румянцем и прочее. оно горит, потому что юнги жарко. чиминов стыд — термин, обозначающий активное, вызывающее поведение с желанием не навредить, а доставить явное удовольствие глазам, жаждущим разврата. примерно так юнги определяет это ближе к концу, прикрыв рот. потому что фактически чимин вредит. чимин делает больно. чимин делает чертовски больно. юнги сердит и голоден, да, юнги разозлен. правда, вечером его спесь сходит на ноль, пока он подбирает слова, чтобы правильно и объективно описать плюсы и минусы чиминовой истории. и на это уходит достаточно времени. юнги после душа ложится в постель, но на часах время близится к трем часам утра. просто, вероятно, есть вещи, которые юнги любит в тишине. те, что записываются тайком в каком-нибудь новеньком блокноте, который никогда не будет использован по-настоящему. что-то или нечто, что он записывает или хочет записать, когда в его комнате совсем темно, он совсем один, его окно совсем открыто. он долго не спит, но он умудряется разглядеть тропинки звезд в темном небе. юнги никогда не снимает линзы, не носит очки, в которых видно неидеально. мысль о том, что он может что-то не увидеть, его не пугает, но слишком напрягает. не увидеть звезды, не увидеть какой-то особенный закат или не разглядеть кого-то необычного и неординарного. что такое вообще неординарность для него? что такое красота в его голове? он всегда отмахивался от таких вещей, говорил, что у него свое понимание, чтобы не задавали лишних вопросов и не цеплялись за слова. во внешности должно быть что-то нетипичное. в картине должны быть ляпы вроде несовершенных волн или изломанных фигур. должно быть что-то, может, какой-то изъян, за который юнги бы мог ухватиться, чтобы запомнить. несовершенство — это не уродство. несовершенство — это всего лишь отличительный признак для того самого человека из толпы. на каждую картину — свой ценитель, на каждую книгу — свой читатель, на каждую песню — свой слушатель. идея простая и почти безукоризненная, если не брать в учет, сколькие и сколькое остается непризнанным и прозябающим без должного внимания. вероятно, действительно есть вещи, которые он любит в тишине. например, не называть себя по имени. и писать про героев, у которых нет имени и никогда не будет. например, произносить шепотом те недавние красивые слова, которые он буквально только услышал, записал или запомнил. например, вспоминать всех людей, что носят одежду в бежевых тонах. например, вспоминать, как пахнет вишня, когда она цветет. существует столько вещей, которые никому неинтересны — кроме него самого. отступления-рассуждения, строчные буквы, медленное и томительное занятие любовью. к любви он хочет обратиться как к женщине, что его вскормила, но все слова сжевываются и сглатываются без шанса быть отправленными в свободное плавание. он, кажется, никогда не имел попутного ветра и его паруса не были у небес. он сам никогда не был у небес. он может писать только тогда, когда никого нет поблизости, потому что свято верит, что чужое присутствие, как чужая энергетика, может сбить его с мысли. ночами юнги создает прекрасные вещи. когда никого нет рядом, юнги и сам может быть чем-то прекрасным. иногда он просто лежит ночью в постели, разглядывая белый потолок, и думает о том, как кто-то может спокойно лежать на его груди. как он без паники и волнения перебирает чьи-то мягкие волосы, чувствует копошение, пока его обнимают удобнее. все эти мелочи бонусов положения «быть любимым». когда юнги вот такой — спокойный и наедине с собой — он чувствует, что все прекрасное, потрясающее и умиротворенное сосредоточено где-то совсем близко. ему нужно просто метафорически повернуть голову в сторону и рассмотреть это. оно может оказаться совсем близко, прямо у протянутой руки. оно может быть мужчиной или женщиной, совсем ребенком или уже подростком, молодым или старым — все эти шаблоны и ограничения не важны. у жизни по-настоящему широкий и богатый спектр, и юнги из тех, кто говорит, что нужно попытаться взять от нее все. юнги хочет быть самой яркой частью в этой истории, хочет приложить усилия, чтобы иметь возможность рассказать о том, что самые прекрасные вещи действительно творятся и происходят под покровом обычной ночи. юнги видел, как его друзья занимались любовью. он не испытал отвращение или возбуждение, он даже не хочет сосредотачиваться на их именах, они по правде не важны. но он видел это. плавное единение тел, медленное сплетение душ. тихое согласие с каждым вздохом. принятие с прикосновением. нежность не в идеале, а как она есть на самом деле. любовь. такое медленное, вязкое, сладкое во рту и на зубах. вызывает привыкание, кариес и наглость, но юнги хочет верить, что это до сих может являться чем-то невозможно потрясающим и невозмутимо великолепным. миром движет любовь, думает юнги. необязательно любовь к людям. это может быть любовь к вещам, к выпечке, к фотографии, к танцам, к алкоголю и сигаретам, к литературе, к вымыслам. это все — любовь, чистое, белое ее проявление. юнги верит в это, когда в одиночестве переворачивается на бок и подтаскивает ноги ближе к груди. в комнате прохладно, если открыть дверь, появится сквозняк. ненавязчивый и аккуратный. юнги доверяет людям, если те ассоциируются у него с приятными и мягкими оттенками. цвета играют для него важную роль, пусть никто и не знает об этом. он перебирает тех своих друзей, имена которых закрепились в памяти, тех знакомых, которых только предстоит узнать. кто-то из них нежный и васильковый, кто-то броский и оранжевый, кто-то темный и каштановый, кто-то светлый и молочный, кто-то яркий и бирюзовый, кто-то мягкий и медовый. юнги распознает их всех и всех приближает к сердцу. они могут ранить его в любой момент, и он позволит им сделать это, даже не станет защищаться. потому что они заслуживают это. заслуживают его любовь и его боль. любить всегда больно. больно от того, как хорошо, или от того, как плохо. это все любовь. и когда юнги думает о ней, когда рассуждает, он ни разу не приплетает крепкое матерное. ночь нежна. поистине. ему хочется разделить это с кем-то. хочется медленного, плавного и осторожного. терпеливого, нежного и способного принять. юнги посвящает этому больше тысячи слов из раза в раз. будто он должен быть всю жизнь влюбленным, хоть это и невозможно, как он когда-то сказал намджуну. его веки тяжелеют, а за окном почти рассвет. он где-то слышит птиц и проезжающие машины. на последней сигарете несколько часов назад был салют. и юнги, ему подражая, стряхнул пепел с сигареты, и это тоже своего рода салют. прекрасное в мелочах. даже такое уродство, как сигареты, может быть красивым. юнги — непризнанный, совсем незамеченный персонаж каждой истории о любви. хосок и гаен, чанель и бэкхен. юнги смотрит на них, вьется где-то неподалеку. и вот, он действительно тот, кем является. его волнение — всего лишь судорога. такая же, что случается во время сна от неудобной позы. и он знает, что она пройдет. и его волнение пройдет. он может побыть сторонним наблюдателем, в этом нет ничего зазорного. смотреть на любовь не стыдно. следить за любовью не стыдно тоже. он думает, его друзья правы в описании того, кто ему подойдет. он не хочет портить свою «любовь» чьим-то конкретным образом. не хочет давать ей имя, определять границы и запоминать даты. юнги из тех сюжетов, где герой — больной герой с больной душой — просто влюблен в жизнь со всеми ее сложностями и причудами. это обычная история. в ней нет ничего примечательного. и никто не уделит ей должное внимание. возможно, все пройдут мимо, и никто так и не узнает, что прекрасного в ней сокрыто. людям не нужно это сейчас, они любят другие вещи и другие идеи. проституция и саморазрушение, им не нужно читать о мечтателях и о тех, кто пишет о любви. о ней ведь либо слишком хорошо, либо слишком никак. прямо как о мертвецах. да, думает юнги, сейчас любовь мертва. но юнги, засыпая, хочется думать, что пока она жива хотя бы в нем, этого будет достаточно для завтрашнего дня, который не будет похож на предыдущий. юнги знает, что тэхен точно донесет чимину о рецензии. и где-то в глубине души юнги отчасти надеется на какой-то отклик, может. даже на самую простецкую реакцию. и сонхве нравятся его слова. нравится, что юнги говорит, эта работа может стать точкой отсчета для тех, кому не хватает смелости на отправление в путь за желанным. юнги отмечает, что работа написана в концептуально новом стиле, потому что изложение нетипично для корейского языка: текст выглядит как адаптированный перевод, но прелести своей от этого ни разу не утрачивает. плюс, говорит юнги, кто не любит мотоциклы и парней, которые рвут подметки, бросая все? «значит, ты любишь текст, который написал хэппи мил?» юнги сидит на лестнице у курилки и попивает свой дерьмовый кофе, раскуривая первую за день сигарету. он надгрызает заусенец на большом пальце и продолжает ковырять его, пока по спине скатываются крупные капли блядского пота. его майка черная, и он старается нести рюкзак в руках, чтобы она хоть немного просохла. сегодня ветрено, и юнги этому искренне рад. «я не сказал, что люблю это». «но мне нравится». «ты здорово постарался». чимин пишет: «круто». чимин пишет: «но такая твоя похвала не принимается. мне нужно услышать это лично». чимин пишет: «посмотришь сегодня фильм со мной?» «ты разве не работаешь?» «я хочу отдохнуть, потому что буквально чувствую, как начинаю загонять себя. так что чонгук подменит меня». «ну так что?» «я подумаю, хэппи мил». «боже». «это так ужасно звучит». «не так уж и ужасно». «ты даже дописать мне не даешь, мин юнги!» «переиграем?» «окей». «я подумаю, хэппи мил». «боже». «это так ужасно звучит». «ужасно мило». юнги кладет телефон рядом с пачкой сигарет на ступени, чтобы не улыбаться экрану. иногда чимин может быть вот таким — выбивающим из колеи. красная карточка, дисквалификация с зоны комфорта, да, и все дела. перед тем, как поехать к чимину, юнги долго и тщательно намывается. долго и тщательно покрывает буквально все тело — не исключая паховую область — дезодорантом, пока не начинает кашлять. когда юнги сглатывает, на языке стоит этот химозный выхлоп, и хосок смеется, когда юнги строит морду, будто его сейчас вывернет. — мин юнги отправляется покорять непознанные территории? — улыбается хосок. — мин юнги едет смотреть фильм, — юнги проверяет телефон и видит сообщение, — блять, нет, сначала мин юнги идет за чипсами. — кавалер, — хосок ерничает и почти смеется, прикрывая рот кулаком: вечно смеющийся придурок. — серьезно, заткнись. но у выхода хосок его останавливает. — юнги, просто расслабься, окей? не волнуйся. и если что-то пойдет не так… — я знаю, я могу позвонить, — фыркает юнги, — бэкхен всегда говорит то же самое. и чанель. и если гаен скажет мне то же, я сожгу вас всех. юнги идет только за чипсами, но замечает упаковку конфет, которые тэхен как-то передал чимину через него, и хватает ее так, будто пиздит вещдок в виде пакета кокаина. юнги обрабатывает руки антисептиком, перед этим протирая ладони сухой салфеткой. он спокоен, наверное, но испытывать волнение — это нормально. он знает, что такое быть с чимином наедине. знает, что значит «посмотреть фильм». юнги просто не хочет, чтобы чимину было противно, если он вдруг дотронется до него. юнги хочет, чтобы чимин дотронулся до него. готов даже к сексуальным контекстам, но. юнги, может, не хочет терять его. чимин открывает, и юнги трясет перед его лицом пакетом. — «с любовью, саймон», юнги, — говорит чимин. — а «с любовью, рози» уже не катит? — юнги улыбается, пока проходит по чиминовой наводке в комнату. — фильмы о геях — это весело. особенно, если гей — это подросток, который не может сознаться в ориентации. — быть геем — это так же нормально, как быть натуралом. — но некоторые еле подавляют в себе желание извиниться за то, кем являются. — но ты же не извиняешься, если вместо пива берешь сидр? — а что выберешь ты? — пиво. — оу. — чимин, — юнги смеется, потому что чимин выглядит растерянным, — мне нравится пиво, особенно — горькое, но мне нравятся парни. — оу, — чиминовы брови чуть приподнимаются, он улыбается, но не так широко, чтобы спрятать глаза за улыбкой. — господи, и этот человек с таким ограниченным словарным запасом смог написать то, что я полюбил, — юнги садится на край кровати и растирает глаза. чимин хорошо выглядит сегодня. весь в сером, такой себе постельный мальчик, готовый к объятиям и посредственным нежностями в ушную раковину. он как «the quiet», и юнги понимает, все песни троя сивана чимину, мать его, чертовски идут. если мягкое и воздушное можно сделать еще мягче и воздушнее, то это именно чимин под воздействием своих особенных песен. чимин берет ноутбук на свои ноги, раскрывает чипсы, и юнги понимает, что чимин вообще-то обо всем позаботился. юнги открывает конфеты, сует себе в рот одну, пока фильм балаболит на фоне. чимин за своим хрустом ни черта не слышит, наверное, и эта мысль вызывает улыбку. чимин из рода плюшевых. чимин из рода тех, кто облизывает пальцы после чипсов. такой простой, блять, и дохрена громко чавкающий. домашний уют соткан из мелочей. юнги делает все, чтобы не напрягаться. юнги делает все, чтобы не нервничать. юнги представляет чимина котом, который вызывает исключительно умиротворение. чимин расправляется с пачкой и начинает ерзать. юнги начинает нервничать: забирает его ноутбук себе на ноги и хмурится. чимин хихикает себе под нос и начинает приваливаться к минову боку. юнги позволяет ему лечь к себе на грудь, вау. чимин кладет руку юнги на живот и выводит кружочки своими небольшими пальцами. юнги обнимает его, заведя руку за чиминову спину. а там и чиминовы волосы. мягкие, густые, где-то отросшие, а где-то не совсем. юнги перебирает их молчком. добирается пальцами до корней и массирует кожу. они оба молчат. просто иногда чимин ставит на паузу, чтобы просмеяться или выразить сомнения в чувствах подруги саймона. просто иногда юнги начинает залипать на чиминовых кончиках волос и ему приходится переспрашивать. на каком-то моменте, который был юнги неинтересен, чимин ставит фильм снова на паузу и подбирается. он хохочет, а юнги и не понимает повода для смеха. чимин, смеясь, пытается что-то сказать, но юнги смотрит на свою руку, что еще в чиминовых волосах, и просто улыбается. чимин снова приваливается на грудь, но поднимает голову и хихикает. юнги все еще не понимает. чимин говорил, что подруга влюблена в саймона, и это очевидно. чимин говорил, что осознал свою ориентацию примерно в шестнадцать. чимин смеялся над костюмом оговорки по фрейду. чимин согласно кивал, когда «один гей — пустяк, два гея — преступление на почве нетерпимости». когда чимин, хихикая, снова приподнимается, юнги все так же мучает его волосы. юнги нравятся его волосы, запах каких-то там трав и мяты из-за шампуня тоже нравится. юнги разглядывает сети из мелких и светлых родинок на смуглой коже лица чимина, на которой совсем нет рубцов. это красиво и так бывает, черт. юнги просто разглядывает его лицо. смотрит на подступившие к поверхности кожи тонкие сосуды под глазами, где часто поблескивают тусклые синяки. красивый чимин с россыпью родинок, которые юнги не разглядывал до сего. красивый, теплый, вкусно пахнущий, до сих пор с солью от чипсов в уголках губ. он обаятельный, очаровательный. он может зацепить любого, и юнги не знает, почему чимин схватился именно за него. юнги ему не подходит. категорически и совсем никак. они абсолютно полярные. самостоятельный чимин, обеспечивающий себя и свое место. трусливый юнги, выезжающий за счет подвешенного языка, с набором колючих и вонючих комплексов. юнги только снова начинает формировать мысль о том, что он до чертиков мерзкий, и его рука останавливается, пальцы в волосах замирают. чимин подтягивается и целует. совсем аккуратно, будто первая затяжка — и та на пробу. юнги слышит причмокивание, когда чимин своими этими мокрыми пухлыми губами снова прикасается к нему. иногда юнги подвисает, не разбирая ощущения: он путается в них как маленький кот в размотанных нитях. чимин кладет свою сухую и теплую ладонь на щеку юнги, приглаживает кожу большим пальцем, и юнги, опустив руку на чиминову талию, тянет его ближе к себе. мягкий, раскрытый, солоноватый, совершенно чистый. таков их поцелуй. пока чимин не начинает входить во вкус. он только отпихивает ноутбук — быстро, крайне оперативно — с ног юнги и лезет к нему на колени. юнги подцепляет край чиминовой футболки, пробирается пальцами к пояснице и впивается в кожу ногтями. чимин шипит, елозит, целует глубоко и быстро. чимин будто хочет взять все и сразу. чимин опускает руки к шее юнги. и его пальцы соскальзывают. — волнуешься? — улыбается чимин: его улыбка, его хихиканье — все это без доли злобы, никаких подтекстов. юнги замирает. юнги смотрит на чимина, в его глаза, и его губы начинают изламываться. чимин смеется над ним. юнги похож на оскалившегося пса, и чимин, не понимая, морщится и двигается назад. — слезай. чимин отнимает от юнги руки и смотрит, его рот открывается, он пытается, может, что-то сказать, но юнги повторяет: — слезь с меня, блять. быстро. чимин — со своим округлым распахнутым ртом — складывается где-то в стороне в конструкцию обиженного ребенка, искренне не понимающего, за что его сейчас пытаются поругать или наказать. юнги только злобно поблескивает глазами. конечно, блять. конечно, чимину было противно, юнги понимает это. осознает так же четко, как в момент, когда чиминовы руки соскользнули с шеи, и чимин наверняка почувствовал, будто он вляпался в маслянистую, сука, лужу. боже. юнги сейчас стошнит от отвращения к себе. он чувствует, что кромка его штанов мокрая от пота. его футболка липнет к спине. от юнги пахнет сыростью и дезодорантом с потом. — твою мать, — шепчет юнги, спрятавшись с сигаретой у кухонного окна, — твою мать, какой же я идиот. чимин не подает голос, а юнги тянется за второй. его друзья, блять, они чертовски неправы, потому что юнги не может это перебороть. он не может просто взять и в один момент начать воспринимать себя по-другому. он не может не переживать о том, что о нем подумают, как он выглядит и что говорит. юнги может быть острым для остальных, но это не значит, что юнги не относится так же остро к себе. он себя полосует. равенство, братство, и юнги мысленно отвешивает себе таких же пиздюлей, как и прочим. чимин не виноват. юнги прокручивает эту мысль, закрепляет ее в своей голове как ключевую идею. ему нравится чимин, нравится проводить с ним время. юнги нравится само осознание, что такой человек, как чимин, может держаться за него. и юнги не хочет, может, быть для него просто другом. он хочет объяснить ему те вещи, которые не должен объяснять своим друзьям, потому что это настолько личное, что почти переходит в разряд интимного. он хочет чимина себе. и не хочет быть для него мерзким, сука. чимин копается в телефоне, что-то быстро печатает, шмыгая носом. в комнате выключен свет, и юнги не знает, что сейчас с чиминовым лицом, но он понимает: он чимина сильно огорчил, вероятно. — чимин-а, — говорит юнги, присаживаясь на самый край кровати. чимин откладывает телефон в сторону и говорит: — прости, если я сделал что-то не так, хорошо? — в этом нет твоей вины, дело в другом, — говорит юнги, поглаживая чимина по бедру. — у тебя, может, кто-то есть, а я полез. просто я не знаю, ты так резко отреагировал, я растерялся. юнги целует его снова, чтобы достовернее. чтобы не словами пытаться все это разжевать, а хоть как-то показать ему, что он юнги на самом деле очень нравится. как парень. не как друг и хорошее время на этой ноте. но когда чимин опять пытается дотронуться, юнги отстраняется. — ты нравишься мне. правда. очень нравишься, — говорит юнги, все так же касаясь только тех мест, что сокрыты под чиминовой одеждой, — но я не хочу объяснять. сейчас не хочу, ладно? это все очень просто, но я не хочу говорить тебе об этом именно сейчас. чимин вздыхает. чимин тянет руку, но опускает ее юнги на колено. и гладит. — я не могу тебя целовать? — спрашивает он, и его голос, кажется, впервые звучит вот так неуверенно. юнги улыбается. — ты можешь меня целовать, но держи руки при себе. — а как же романтика под «с любовью, рози»? — улыбается чимин. — типа розовые махровые носочки и держание за руки или что? — если наденешь розовое, я тебя ударю, — чимин морщится, и на его переносице собираются маленькие складочки. юнги наклоняется и целует его в кончик носа, потому что чимин похож на щенка: доброго и породистого, до усрачки дорогого. но чимин больше не смеется. не смотрит в глаза и держит дистанцию. они досматривают «с любовью, саймон», и все это время ноутбук стоит между ними.