мойст

чимин осторожный. юнги понимает это, когда пытается взять его за руку, но чимин смотрит на это с опаской. он смотрит на руку юнги, мягко сжимающую его пальцы, и хмурится. будто бы не знает, что дальше делать. будто бы ему непонятно, зачем юнги это затеял. и юнги отпускает его, расслабляет спазм возникшего желания соприкоснуться. чимин, понимая, как глупо это выглядит, переплетает свои короткие пальцы с пальцами юнги. осторожно, безопасно, аккуратно и почти комфортно. руки юнги влажные. он думает, когда чимин выводит кончиками какие-то фигурки на коже юнги, чимин будто бы борется с дождем. танцуй он сейчас под дождем — было бы красиво. но это — это смущает юнги отчасти. чимин стал стесняться. стесняться взять за руку, посмотреть как-то, обнять. он не дает юнги самого простого, элементарного. и он не виноват в этом. вина юнги. потому что он не объясняет ему свою проблему, а чимин по незнанию просто не имеет понятия, как вести себя таким образом, чтобы ненароком не задеть юнги. чимин почти не зовет его к себе. как-то они уснули вместе, не разбирая чиминову постель. под утро чимин практически бессознательно начал ластиться к юнги, прижиматься, притираться к бедру. юнги чувствовал, у чимина стоит. чимин дышал горячо в область шеи. чимин забросил на юнги ногу, уперев колено в член. чимин терся и терся, и юнги повернулся, чтобы поцеловать его, уложить нормально, удобно и облапать всего. но когда он почти сделал это, уже поглаживая чиминов член, сам чимин открыл свои глаза в который раз, но в тот момент они были особенно испуганными. он посмотрел на юнги, извинился и просто ушел в ванную. юнги молча поднялся с постели, собрал свои вещи и ушел. вот так они теперь себя ведут. вот так теперь выглядит их романтика. и это полный отстой. юнги знает о корне их совместной проблемы. все исключительно из-за незнания, непросвещенности в то, от чего юнги столько лет страдает. он пытается подобрать слова, сформулировать мысль так, чтобы донести все чимину в правильном ключе. чтобы это не было в стиле отговорки. юнги не хочет быть оправданным. юнги просто хочет, чтобы чимин был таким же, каким был: напористым, но мягким, смелым, горячим, остроумным. такой чимин понравился юнги. такой чимин завел юнги еще с первого поцелуя. сидеть на этой лавке у кинотеатра — хорошая традиция. но при ее исполнении их настроение хотя бы всегда было хорошим. чимин бывает раздраженным и нервным все чаще, и юнги все чаще приходится тайком подбрасывать ему любимые конфеты. он будто пытается не просто подкормить его и поднять настроение, а усыпить оскалившуюся бдительность. чимин огрызается, но одергивает себя. юнги практически не отвечает ему, потому что отчасти знает, что чимин находится в таком состоянии не только из-за учебы и работы. вина юнги в этом тоже есть, и дело не в его внезапно обострившейся виктимности. в этот раз между ними тоже напряжение, и юнги не знает, как избавиться от плохих искр в их совместном времени. но он сдается. вздыхает и спрашивает: — чимин, что не так? чимин нервно стряхивает пепел с сигареты: — все в порядке. — да, я чувствую, — усмехается юнги, — если я скажу еще хоть что-нибудь, ты притушишь эту сигарету о мою руку. — не ломай драму, — чимин выбрасывает сигарету в урну, даже не добив ее до середины, — хотя бы сейчас ты можешь не ломать драму, а? — так в чем дело? — нихрена ни в чем, — чимин поправляет лямку сумки ноутбука и грызет щеку изнутри. юнги пытается придвинуться ближе, пытается погладить чиминову шею, но чимин отмахивается от него как от действующего на нервы насекомого. это грязная игра. для юнги это чертовски грязная игра. если чимин таким образом открыто пренебрегает им, юнги должен знать, в чем причина. если это просто усталость — он даст ему отдохнуть от себя. если ему противно — юнги не будет беспокоить его решением сократить расстояние. если чимину надоело не понимать суть дела юнги — юнги что-нибудь придумает, на крайний случай — просто освободит его от себя. — я хочу домой, — говорит чимин, и его голос злобно, раздраженно шипит в слогах. — хорошо, — говорит юнги. и чимин просто подрывается с места. буквально. он резко поднимается, собирает свои сумки и шагает вперед. юнги смотрит ему вслед, и, кажется, его глаза потеют от обиды. но примерно так, должно быть, чувствует себя чимин. непонимание — такое же дерьмо как молодость. юнги остается сидеть дальше. не включает музыку, не курит лишнюю. просто сидит и хрустит пальцами, потому что больше ему ничего не остается. юнги думает, чимин словно пытается найти повод, чтобы оттолкнуть его от себя и не приближать больше никогда. они вроде встречаются, но расстаться можно всегда, если чувствуешь, что ваши отношения неполноценны. вот так думает юнги. и эта мысль в нем растет, развивается, и, вероятно, он скоро пожнет плоды. юнги звонит чанелю. — привет, — говорит он. — что стряслось? — спрашивает чанель, — голос какой-то вялый. — ну, кажется, я действую чимину на нервы, — юнги чешет переносицу, — я точно бешу его. — а конкретнее? — он делает то же самое, что я бы сделал, если б захотел разойтись. — юнги, не драматизируй. и юнги замолкает. он ненавидит это. он не ломает драму и не думает о побочном, если ему не дают повода, если у него нет на это оснований. и если ему говорят это дерьмо, он просто закрывает свой рот и больше не говорит о проблеме, которая кажется ему важной. простая схема человека, который раньше совершенно не умел дружить. юнги видит, что ему звонит чимин. юнги сливает чанеля и принимает звонок. — прости меня, — говорит чимин тихо. — все нормально, ничего не случилось. — я срываюсь на тебя. это паршиво. я не поступаю так, честно. просто… — ты просто устал. ты много работаешь. и пашешь буквально за двоих, да? все в порядке. сложности — это нормально. они оба вздыхают одновременно, и это вызывает у юнги робкую улыбку. — но, чимин. если ты не хочешь меня рядом, если ты испытываешь дискомфорт со мной, ты должен сказать мне прямо, ладно? чтобы ни ты, ни я не потеряли слишком много времени. чимин не отвечает: дышит в трубку и молчит. — снов, чимин. юнги сбрасывает и понимает, что это проеб. влюбляются только идиоты, но юнги чувствует тоску. тяжелую, густую и мрачную. темнее этой сраной ночи, когда они с чимином не делают привычные вещи вместе. юнги понимает, что рассказать о своей проблеме — это просто, элементарно и допустимо. но ему стыдно. вот и все, в этом ничего сложного, трагичного и печального. он же не болен смертельно. все же его конечности вполне настоящие. но признаться человеку, который тебе нравится, что ты потеешь как долбанный ишак даже в статичный момент — это стыдно, стремно и некрасиво. — давай встретимся завтра, — говорит юнги, перезванивая чанелю, — я хочу поговорить. на следующий день юнги приходит в кофейню, где всегда сидит за небольшим столиком у окна и снимает пену с капучино ложкой. юнги привязан к таким простым и несмышленым вещам. он любит есть пену с кофе, любит лимонное мыло, любит огуречные тоники. примитивные вещи, которые делают его жизнь чуть более приятной. он слушает какую-то замыленную туфту и только улавливает появление чанеля, когда он сжимает его плечо своей огромной рукой. чанель перенял от бэкхена привычку пить холодный кофе с банановым сиропом, и юнги не понимает, как эту байду можно пить в принципе. но это примитивная вещь, которая делает жизнь двоих чуть более приятной, поэтому это просто нужно принять, как они принимают недостатки юнги. они сидят молча, чанель его совсем не торопит. но юнги спрашивает, что чанель думает о молодости. чанель отводит взгляд в сторону и улыбается. чанель говорит, молодость — это слишком большое количество взлетов и падений, которые ты принимаешь очень близко к сердцу. любой грешит тем, что называет свою молодость дерьмом, но в то же время никто не говорит об этом времени без любви. молодость — это много любви. молодость — это вообще время, когда у тебя достаточно всего, чтобы любить целый мир, хоть так и не кажется вовсе. юнги говорит, молодость — это волнение, оно может быть приятным или не. и чанель соглашается. — что случилось, юнги? юнги мнется, вздыхает и трет влажные ладони: — мы с ним никак и ни черта не сможем. — эй, — чанель подается вперед, — с чего ты взял? все было в порядке, мы все это видели. мы видели тебя, юнги. — и что? я слабак, понимаешь? я даже не могу ему толково объяснить, что со мной. и он срывается. стал срываться. сколько нам? две недели? большую часть он сторонится, иногда кусается словами. ты же знаешь, если я открою рот в ответ, он сгорит нахрен на месте, потому что я могу действительно сделать с ним это. — ты тараторишь, — говорит чанель, — значит, дело дрянь. — вот именно, — юнги прижимается к спинке стула и опускает голову, — он тащится за мной, и, блять, он не знает, зачем делает это. из жалости, вероятно, не может отойти в сторону. я не хочу этого. жалость — дерьмо, ты же знаешь. — с чего ты взял, что все в жалость уперлось? — иногда я беру его за руку, и он с таким лицом на это смотрит, будто, не знаю, мне палец отхреначило, но из вежливости какой-то он не может отдернуть свою руку. чанель хмурится: его красивые темные брови сходятся вместе, губы поджимаются, становясь в разы уже. юнги говорит: — я не прикасаюсь к нему. и он тоже не прикасается ко мне. юнги говорит: — когда я думаю о том, что могу переспать с ним, мое тело буквально обливается потом. юнги говорит: — я не могу дотронуться до него даже тогда, когда просто пытаюсь поцеловать, потому что мои руки мокрые и холодные, я не хочу, чтобы он оттолкнул меня. черт. он, знаешь, ну, засмеялся однажды. — что? — когда он поцеловал меня впервые, я сильно разволновался. и он был слишком близко ко мне. я так вспотел, что будто под дождь попал. и его пальцы соскользнули с моей шеи. и он засмеялся. — я не думаю, — говорит чанель, — что он смеялся из-за твоей проблемы. — да, он сказал, что я волнуюсь, — усмехается юнги, — конечно, я волнуюсь, я был, блять, на грани этой гребаной истерики. — тебе было неприятно? — нет, мне было слишком приятно. чересчур, понимаешь? я был счастлив, потому что это то, чего я хотел. однажды чанель долго говорил с юнги, чтобы убедиться, что юнги дееспособен в сексуальном плане. они долго говорили, и чанель убедился, что юнги не асексуален. они говорили, и юнги сказал, что обожает прикосновения, но он вынужден убедить себя в том, что ненавидит их, чтобы не чувствовать себя ущербным, чтобы не чувствовать острой нужды в них. но с чимином он чувствует это: он нуждается в том, чтобы чимин физически соприкасался с ним. — я не могу ему сказать, понимаешь? мне так стыдно, так отвратно от мысли, что его может это напрячь, господи, — юнги трет лицо ладонями, — это просто, но я не могу. чанель складывает руки на груди, чтобы не ударить юнги. черт, думает чанель, он не может отступиться прямо сейчас, категорически нет. у чанеля, кажется, есть идиотская идея. — послушай, — чанель прикладывается руками к холодной бутылке с водой, — если ты не можешь поговорить, то это могу сделать я. юнги смотрит на него так, будто чанель предложил сожрать на пару дохлого кота. — серьезно, я не могу позволить, чтобы ты застрял в этом дерьме сейчас. ты затратил много сил, чтобы признаться себе во многом. столько же ты затратил, чтобы сблизиться с нами и тоже признаться. ты затратил много сил, чтобы обратить на кого-то внимание, понимаешь? я не дам этому сдуться прямо сейчас, не в мою смену, честно. — это еще хуже. он узнает не от меня, а от тебя. — но так мы хотя бы будем знать, что он полностью владеет информацией, так? что он может распорядиться ею по своему желанию. и дело будет не в жалости. он не похож на человека, что будет тянуть лямку, которую ему тянуть совсем не хочется. — я не знаю, — юнги ложится головой на стол, и чанель двигает его чашку подальше от волос, — это дерьмовая идея. — но ты ничего не потеряешь, потому что он не сможет пристыдить тебя в глаза, окей? юнги пытается качнуть головой, но в итоге опять — в который раз — только тяжело вздыхает. — я же твой друг, — говорит чанель, быстро погладив юнги по голове, будто просто ненароком волосы задел, — я вижу тебя и знаю тебя. я смогу ему все объяснить. и я позвоню тебе, если что. юнги не отвечает. — юнги, пожалуйста, дай этому идиотскому миру шанс. и юнги дает шанс. вместе с номером телефона чимина. чанель звонит чимину практически сразу, как они с юнги расходятся. — эй, привет, это чанель, — он щелкает зажигалкой, подкуривая, — я не отвлекаю? — нет, конечно. — слушай. ты свободен сегодня или завтра? надо встретиться. — что-то случилось? если что, то я приеду сейчас. — чимин, — чанель замолкает на секунду, и чимин молчит тоже, — это паршиво, я знаю. в смысле лезть в ваши отношения — это паршиво, и я не должен этого делать, но юнги мой друг. даже, может, больше. и я хочу, чтобы у него все было хорошо, понимаешь? — да, но ты пугаешь меня прямо сейчас, я серьезно. — все в порядке. но нам стоит поговорить о нем, так что. когда тебе будет удобно? — просто скажи, мне нужно беспокоиться или бояться прямо сейчас? — нет. я не думаю. — сегодня вечером? — окей, встретимся в кафе? я скину адрес. чанель относится к юнги как к брату. они с юнги могут быть чертовски похожими иногда, иногда они так же отличны друг от друга. чанель, может, смелее. чанель, может, молит себя о своем же комфорте чуть меньше. он привык быть таким — неидеальным, несовершенным. привык носить то, в чем удобно. привык не прислушиваться. чанель возвращается к бэкхену каждый раз, чтобы убедить себя в том, что он дома. потому что дом не должен быть просто зданием. это то, где он может укрыться. где может не переживать. и всем нужны люди, которые смогут обойти дерьмовый настрой и расположить к чему-то более хорошему. чанель искренне желает, чтобы чимин стал для юнги домом, наверное. чанель так хочет, чтобы юнги освободился от себя, но без чужой помощи он этого не сделает. чанель готов помогать столько, сколько может потребоваться. когда чанель приезжает, чимин уже сидит за столиком у окна — в самом углу. он пялит в стекло, спрятав руки под столом. сегодня прохладно, но чимин выглядит хорошо. такой живой, легковерный, спокойный, покладистый. смиренный, думает чанель. — привет, — чанель скидывает рюкзак на пол у стула. — я напуган. если ты скажешь что-то по-настоящему дерьмовое, я не думаю, что покажусь готовым к этому. — любое потрясение — рядовой случай. не стоит поражаться ему каждый раз. — да, но не в отношении юнги, — говорит чимин, растирая глаза. — нет, чимин. в отношении юнги — в первую очередь. чанель глубоко вдыхает, выдыхает шумно ртом и хмурится. какое начало будет правильным? тема проста как эта вода в бокале, но, черт, чанелю этого не достаточно. он хочет разложить все настолько доходчиво, чтобы чимин понял и не смылся, потому что предстоит повозиться, наверное. чанель достает из рюкзака бутылек с нашатырем, карманную упаковку ватных дисков и бутылку воды. — это на случай, если мне станет совсем хреново? — говорит чимин, разглядывая нашатырь. — я ношу это с собой, даже не вытаскивая. я каждый раз смотрю на это, и это кажется мне таким же обычным, как наличие кошелька в рюкзаке. просто, наверное, я привык к этому. привык к тому, что мой телефон всегда должен быть заряжен, если юнги позвонит. мой номер, знаешь, он у него в быстром наборе. когда что-то происходит, ему достаточно долго удерживать единицу, и я приду. — блять, — чимин вздыхает, и его лицо выглядит так, будто он сейчас начнет хныкать, — я не понимаю. — ты не понимаешь, потому что ты ни разу этого не видел. это паника, чимин, — чанель кивает на стол, на все вытащенное, — это его паника, и иногда он не справляется с ней. он иногда так пугается людей, что теряет сознание. просто отрубается. он чувствует их всех, как они пахнут, их контакты. спроси, чем пахнет твой одеколон, и он разложит его на ноты, будь уверен. обилие ощущений его пугает, он не знает, не умеет с этим справляться. чимин двигается немного ближе, потому что чанель смотрит в стол, слабо жестикулируя, и его голос становится тише и тише. — он постоянно потеет. и потеет не так, как мы с тобой, понимаешь? он испытывает постоянное волнение, неуверенность. люди его пугают, но он не может изолировать себя совсем. его руки постоянно влажные. его одежда мокрая. он ненавидит соприкасаться с чем-то. ненавидит свои грязные руки. чимин, если ты заглянешь в его телефон, залезешь в будильник, ты охренеешь. потому что он принимает душ по часам. на что он обычно тратится? чимин ждет, что чанель ответит сам, потому что для него это практически риторический вопрос. — не знаю, на сигареты? — предполагает чимин. — это тоже, но первостепенно — дезодорант. потому что он пользуется им бесконечно. он забрызгивает себя так, что начинает нос воротить через месяц-другой от запаха. понимаешь? чимин вздыхает и говорит, что не понимает. потому что не видит в этом проблемы. чанель не знает, что должен сделать. — вы не занимаетесь сексом, да? чимин смотрит чанелю в глаза, и его взгляд острый и выразительный. — нет, — говорит он, — потому что я не хочу, чтобы он чувствовал дискомфорт. но иногда он берет меня за руку. его лицо в этот момент, — чимин отворачивается к окну и морщится, — оно выражает вселенское отвращение. ему, наверное, противно касаться меня, я не знаю. — ты не слушаешь, — чанель качает головой и откидывается на спинку стула. — я слушаю. понимаешь? я слушаю. он потеет, боится людей и теряет сознание. окей? чанель смотрит на чимина так, будто ни черта его не узнает. чимин резок и порывист. чимин раздражен, и его раздраженность можно даже прощупать. — окей, тогда я скажу по-другому, — чанель усмехается как-то огорченно и придвигается вплотную к столу, — больших усилий разбить тебе лицо не потребуется, согласен? такое маленькое, хорошенькое и обнаглевшее. я предупреждаю тебя. если он будет разбит не по своей вине, а потому, что ты твердолобый кусок дерьма, я действительно сделаю это, за мной не постоит. не хочешь слушать меня — вали. я здесь из-за юнги. потому что я хочу, чтобы его сердце, наконец, успокоилось. если сперма забила тебе уши — поднимайся и уходи. я скажу ему, что никакого разговора не было, и ты ничего не знаешь. чанель начинает собирать рюкзак, и чимин хватает его за запястье. — он попросил? — его глаза — маленькие и открытые — распахиваются, рот приоткрывается. — он попросил, потому что не знает, как донести тебе все это без стыда в глазах, придурок. он собирается рассказать тебе каждый раз, как просто смотрит на тебя. потому что он влюблен, вот и все. он хочет, чтобы тебе не было противно, если ты захочешь обнять его, а он будет вспотевшим. он хочет, чтобы ты принял его таким. чтобы ты научил его расслабляться по-своему, — чанель смотрит, как чимин оседает на стуле, его плечи опускаются, — черт, он был счастлив, когда вы только начали видеться. и он уверен сейчас, что ты оставишь его. блять, так не должно быть. — когда я поцеловал его впервые, он оттолкнул меня. — я знаю. потому что ты засмеялся, когда дотронулся до юнги. — я не смеялся. черт, он просто не так меня понял. — я знаю. и он тоже знает. поэтому он вернулся и поцеловал тебя снова. чтобы показать, что он может справиться с собой и со своими мыслями, понимаешь? вот почему он сделал это. а ты срываешься на него, когда раздражен или забыл передернуть с утра. я не выставляю его барышней, он тот еще говнюк, но, чимин, — чанель сцепляет зубы, выдыхая, — если мы не будем защищать его, он тоже не будет защищаться. чимин вздыхает. чанель напрягается, когда кончик чиминового носа начинает краснеть. он поднимает влажные блестящие глаза. — как часто случается его паника? — спрашивает чимин. — сейчас — редко, и это отчасти тоже твоя заслуга, потому что он старается как можно больше времени проводить с тобой. мы всегда говорим ему, что он должен позвонить, если что-то идет не так. — какие запахи ему нравятся? — чимин достает телефон, и чанель сдерживает улыбку: чимин начал записывать. — что-то нейтральное. он не любит приторные запахи. что-то сладкое — не в кассу, но он тащится от жженой ванили или корицы. он очень чувствительный в этом плане. — что я могу сделать, чтобы ему было комфортнее? — не прекращай взаимодействовать, но не перегибай палку. иногда к нему лучше не прикасаться. и не делай акцент на том, сколько он принимает душ по времени, как часто это делает. не обращай внимания на стабильность обработки рук. — блять, почему он не делает этого при мне? — чимин слабо бьет кулаком по столу. — потому что с тобой он почти нормален. твою мать, он же отдал тебе свою музыку. считай, ты теперь в нашем клубе. — он не остается у меня на ночь. — потому что ты не просишь его об этом. — я не хочу, чтобы ему было не комфортно, окей? это не значит, что я против его нахождения рядом. я хочу спать с ним. во всех смыслах, уж извини. — о, малыш чимин-и, знал бы ты, сколько наши уши хапнули из-за него. если ты и сексуальность не стоят в одном предложении, пока он говорит о тебе, то это не рассказ о тебе. чимин тихо посмеивается. — он хочет тебя, будем честными. очень хочет. но ему нужно быть на равных позициях, чтобы он мог расслабиться и отдаться процессу. все его перепихи — это не отношения, понимаешь? это так, дело получаса. ты — совсем другое. он трепетнее относится. — я давлю на него? — нет, ты отдаляешься. с ним же все в порядке, если исключить это дерьмо. он обычный парень, у которого есть обычные потребности. ему хочется секса и ему хочется понежничать с тобой. — он подбрасывает мне конфеты, когда я злюсь, — чимин смотрит на свои пальцы, пока перебирает ими смятую салфетку. — боже, серьезно? — да. — охренеть, чимин, — смеется чанель, — мин юнги у тебя как ручной кот, понимаешь? — и я не могу его погладить. чанель перестает смеяться, но добродушная улыбка не сходит с губ. — что мне делать? — спрашивает чимин. чанель постукивает пальцами по столу. — может, стоит напомнить ему, что он мужчина? в смысле мужчина, у которого есть хороший парень. и этот парень сделает то, что мужчина попросит. — ну, допустим, парень почти готов к этому, — улыбается чимин. — давай без шуток, — смеется чанель, — серьезно, просто отдай себя ему, и юнги придется взять себя в руки. не неси за него ответственность, но не забывай про нее, если дело касается чувств, запахов или тех же ощущений. — быть с головой, но не показывать ему это. — вроде того. — боже, — чимин прикладывается лбом к столу и разглядывает свои кроссовки, — он нужен мне, чанель. потому что мое сердце тоже может быть разбитым. юнги грызет ногти, сгрызает заусенцы, а потом сидит и наблюдает, как проступает кровь. его сосуды всегда были слишком близко к коже. и раньше ему это нравилось. сейчас слизывать кровь — не круто, но он действительно нервничает. чанель не звонит, может, они не говорили еще. может, и не нужно было просить чанеля поговорить. юнги должен был сам все рассказать. но стоит посмотреть в глаза чимина, посмотреть на его поведение, и юнги сразу же сдается. черт, ему стыдно говорить о таком, хоть это и кажется чем-то мелким и незначительным. но это значительно для юнги. потому что это отгораживает его от остальных. ему не хочется быть перед чимином закрытой дверью. когда телефон в мокрых руках начинает вибрировать, юнги чувствует, как гудит от страха и неуверенности его грудина. чимин звонит настойчиво и неуклонно. — привет, — говорит он, и юнги слышит, как чимин с той стороны пытается подкурить: колесико на его зажигалке, должно быть, опять лажает. — привет, — говорит юнги. — ты в порядке? — смотря, что считается порядком. — мы поговорили, и я звоню тебе, — юнги слышит в его голосе улыбку, — ты в порядке, юнги? — да, — произносит юнги на каком-то охрененно громком выдохе. — приедешь на ужин? юнги смотрит на время: двенадцать минут первого. — не поздно для ужина, а? — для нас с тобой в самый раз, разве нет? юнги не знает, что сказать. его лицо просто горит, и потливая капля скатывается по затылку. чимин говорит: — тебе понравится. чимин говорит: — все будет хорошо. чимин говорит: — я пойму тебя неправильно, если ты не приедешь. — я должен что-нибудь привезти? — говорит юнги, а сам давит улыбку, пытаясь расслабиться. — себя, — отвечает чимин, — и те конфеты, что ты мне подбрасываешь. черт, сколько их там у тебя? юнги смеется: — достаточно, чтобы тебя задобрить. но юнги не берет конфеты. юнги пытается судорожно взять себя в руки. он принимает душ и делает все то же самое, что делает, когда волнуется и когда не. привычные действия должны являться признаком организованного порядка, но юнги всегда пребывает только в состоянии хаоса. стабильно порушенное душевное состояние. чимин позвал его на ужин, и это звучит романтично. звучит так, как нравится юнги. и он хочет выглядеть хорошо. он ковыряется в вещах, пока не находит что-то похожее на рубашку и брюки. подворачивает рукава. рубашка не его, размер чанеля. юнги даже нагладил стрелку. юнги даже обул не кроссовки, вау. когда он звонит в дверь, ему никто не открывает. он стучит, и ему никто не открывает. юнги достает из рюкзака телефон и набирает чимина, пока тянет дверь за ручку. он сбрасывает и вглядывается в коридор: свет на кухне и музыка на максимум, кажется. что-то медленное, что-то расслабляющее, и юнги заходит, чтобы просто проверить. чимин сидит на столешнице и, нахмурившись, что-то перелистывает в телефоне. и снова выглядит привычно очаровательным: весь аккуратный, и юнги смотрит на его черную незаправленную рубашку с коротким рукавом. чимин делает музыку тише, чтобы подойти к юнги. но останавливается на полпути. — привет, — говорит юнги, облокотившись на дверной косяк. — это ты уже мне говорил, — улыбается чимин: улыбка робкая, словно подростковая. юнги думает о том, что мог, вероятно, не лучшим образом обработать свои руки, но он касается ими чиминовой талии и прижимает к себе. чимин обнимает его в ответ, поглаживает лопатки и целует в плечо, что под тканью. они еще не обошли стороной это препятствие. юнги целует его в родинку на шее, и чимин тихо смеется. — ты есть ты, — говорит чимин, поглаживая ладонями миновы щеки, — и если тебе для уверенности нужно, чтобы я был в полном твоем распоряжении, то пусть так и будет. — ты же понял? — юнги смотрит на чиминов кончик носа, на его уголок губ, но не в глаза. чимин приподнимает его голову, чтобы юнги обратил внимание: — когда я спросил тэхена о том, что он чувствует по отношению к чонгуку, он сказал что-то вроде «если мир будет гореть, я бы хотел спрятать его за собой». и я не понял, знаешь. — чонгук бы все равно умер. — да, но тэхен бы этого уже никогда не узнал. они сталкиваются мягко лбами, и юнги закрывает глаза, когда чимин говорит: — но теперь я хотя бы понимаю, что это за чувство. чимин садится поодаль, и между ними словно может втиснуться еще один стул. юнги говорит, это странно, что чимин позвал его на ужин, но сел так далеко, и юнги теперь нужно говорить чуть громче, чтобы он мог расслышать. — как близко мне нужно сесть? юнги двигается со стулом назад и похлопывает по своим коленям. просто он должен что-то сделать, вот и все. чимин садится так аккуратно, будто юнги может скинуть его в любой момент. юнги вдавливает пальцы в его талию до тех пор, пока чимин не приближается вплотную. и юнги просит чимина покормить его. чимин кормит и не задает вопросов. — ты красивый, — говорит юнги, и чимин замирает на секунды с палочками в руках, — ты чертовски красивый, чимин. ты красиво куришь, красиво ходишь и дышишь, блять, красиво. я в том дерьмовом состоянии, когда мне нравится даже твое чавканье, понимаешь? чимин откладывает палочки в сторону, придвигается еще ближе, но ближе уже некуда. одной ладонью он гладит юнги у шеи, пальцами другой вплетаясь в корни влажных волос на чужом затылке. — я не знаю, как должен вести себя, — тихо признается он, — я не знаю о твоих границах, не знаю о зонах. только знаю, что иногда можно брать тебя за руку, иногда можно целовать, но трогать только то, что сокрыто одеждой. — чимин, — юнги расстегивает первые несколько пуговиц на своей рубашке и берет чиминову руку, — ты можешь сделать это, хорошо? но, пожалуйста. если тебе неприятно, будь со мной честным. чимин поглаживает влажную кожу и так тихо дышит, что юнги ненароком начинает думать, что чимин задержал дыхание. — от тебя всегда вкусно пахнет, — говорит чимин. и юнги ему почему-то верит. потому что чиминово лицо грустное, но не печальное и поникшее. оно просто грустное, потому что их момент грустный и почти трогательный. юнги подается вперед, ведет кончиком носа по чиминовой шее к мочке уха. чимин замирает, а потом раскрывает рот. свой красивый рот, черт, самый красивый из всех, что юнги когда-либо видел. — чем я пахну, юнги? юнги обнюхивает его снова. — базилик и герань, потому что от них всегда болит голова. табак. лаванда, сухая трава. сандал и мускус. — боже, почему ты журналист, а не парфюмер? — улыбается чимин. юнги целует его в шею. местами облизывает кончиком язык, и во рту чиминов одеколон. юнги слабо прикусывает кожу и целует. целует до тех пор, пока чимин не поводит бедрами. — я люблю твой запах, — шепчет юнги в шею, пока чимин возится пальцами в его волосах и не отпускает. чимин отпускает его волосы только для того, чтобы усесться на бедрах удобнее, перекинув ногу. чимин целует его мокро и с причмокиванием. чимин чуть прогибается в пояснице, двигаясь вперед-назад. юнги мнет его ягодицы, не пробираясь под брюки. — чимин, эй, чимин-и, — юнги чуть давит на его талию, и чимин практически сразу же отдаляется. юнги смотрит в его глаза, бегает по лицу взглядом. черт, нет, потому что сейчас не то время. юнги хотел сделать не это. — юнги, ну, — чимин поднимает его голову, что все ниже опускается, — все хорошо, да? или я… — я расскажу тебе сегодня ночью то, что никому не говорил. и мне будет стыдно, я буду смущаться, а ты будешь слушать и запоминать. потому что, вероятно, я больше никому не смогу об этом рассказать, — тараторит юнги. чимин смеется: — намекнешь? — ночь нежна, чимин, — юнги утыкается лбом в чиминову грудину, пока тот гладит его по голове, словно бы успокаивая, — чертовски нежна. пока они говорят, чимин не зевает, не засыпает и в целом не выглядит уставшим. он вслушивается в каждое слово, внимательный и понимающий. когда юнги берет паузу, чтобы перевести дыхание, он смотрит на чиминовы стопы: небольшие, аккуратные, прямо-таки созданные для лоферов. и юнги тянется пальцами, проводит по правой стопе кончиками, и чимин, посмеиваясь, одергивает ногу. чимин говорит, на левой стопе у него есть родинка, и она выглядит мило. пока юнги разглядывает ее, чимин просит размять ему ноги. юнги разминает. юнги трогает его короткие пальцы, которые поджимаются, когда юнги прилагает усилия. юнги говорит, что спал с пятью парнями, но не был в отношениях. кроме первого парня — светлые волосы, глубокие зеленые глаза. но их расставание было уродским. по-настоящему уродским, потому что этот парень облил юнги грязью. юнги всегда был за честность в любых взаимоотношениях, но людям нравится избавляться от чего-либо грязным образом. это — это не стало исключением. чимин говорит, что тоже спал с пятью парнями, но с некоторыми секс был просто отвратительными. некоторые парни дышат и выглядят как ебущие псы. чимину не нравится чувствовать себя сукой, потому что он хотя бы человек. чимину не нравится быстро, в поту и грязи, но некоторые звуки в процессе его только больше распаляют. какие-то шлепки, мокрые озвученные поцелуи. чимину нравится звук смазки. даже когда ее просто открывают. чимин говорит, зачастую в звуках, в шуме сокрыто подлинное предвкушение. юнги слушает, кивает и понимает, почему каждый раз чимин целует его вот так: чимин облизывает губы перед поцелуем, чтобы было громче. предвкушение, предвещание чего-то близкого и тесного. это то, что чимин любит. юнги впервые ночует у него, словно являясь теперь собой по-настоящему, и это что-то новое. вроде тех случаев, когда ты позволяешь себе забыть о моменте тотальной неуверенности и просто испытываешь собственную удачу на прочность. чимин не принимает душ, раздевается до трусов и лезет под одеяло. юнги раздевается тоже. и все дело в нем. он заводит руку за спину и касается кожи. сухая, теплая. не влажная, не мокрая. пусть и на момент, пока чимин засыпает. юнги двигается к краю кровати и долго на него пялится. до тех пор, пока чимин не отворачивается во сне в поисках позы поудобнее. юнги думает, иногда восход солнца может быть прекрасным не потому, что это само по себе красивое явление. а потому, что ты можешь быть абсолютно спокойным. вроде как отступает волнение, не думается о проблемах. и ты просто смотришь, как появляется солнце. это может навредить твоим глазам, но ты испытываешь удачу на прочность. чимин не обнимается, не прижимается, никоим образом юнги в постели не притесняет. когда юнги просыпается, чимина рядом не оказывается. юнги чувствует развеивающийся запах табачного дыма. где-то в комнате пахнет молочно-медовым мылом: аромат легкий и неустойчивый. юнги садится, сминая одеяло, и видит чимина, сложившегося на полу, в окружении десятка фотографий. юнги видит белый провод наушников. чимин чешет колено и вздыхает. когда будильник начинает трезвонить, юнги смотрит на экран телефона: «душ» с сигналом стандарта. ему это и правда нужно, но он вырубает будильник. и смотрит на чиминову спину. кожа чистая, под ней — тугой и в редких родинках — застыли позвонки. чимин хрустит шеей, разминает затылок и склоняется над фотографиями, на которых замер тэхен в разных позах. юнги подбирается вперед: снимки явно не обработаны, потому что свет и цвет отличается. юнги ничего в этом не понимает, если честно, но он явно способен увидеть места, которые нужно исправить. чимин их видит тоже: они обведены черным тонким маркером. юнги тянет за наушник, и чимин поворачивается, поблескивая влажными волосами. — привет, — улыбается юнги. чимин опускается чуть ниже и целует его в тыльную сторону ладони. — давно встал? — спрашивает юнги. — часа два назад, может. нужно закончить работу, — говорит чимин и улыбается, когда юнги лезет пальцами в его волосы. — что за работа? это же тэхен. — фактически это неоплачиваемая работа, но. ему и чонгуку по совместительству скоро почти пять месяцев, и я хотел сделать что-то хорошее, наверное. хорошее заключается в том, что и чонгук, и тэхен на фотографиях в одинаковых позах. чимин находит в этом что-то почти невероятное, потому что чонгука тяжело заставить появиться перед камерой даже для простого дружеского снимка. но чимин смог. он просто показал, как чонгуку следует встать. и то же самое он показал тэхену. они оба отличаются друг от друга по кадрам: тэхен гибкий, мягкий, словно феминный местами, чонгук же куда мужественнее, харизматичнее и увереннее. чимин говорит, на самом деле — в их реальных жизнях — они выглядят совсем не так. но в этом, вероятно, и заключается их магия. они перевоплощаются. одна и та же метаморфоза, заключенная в круг отношений. но это демонстрация того, как одно одинаковое, исполняемое двумя, может по-разному выглядеть. юнги видит в этом метафору и не говорит об этом чимину. юнги просит у чимина полотенце и спрашивает о запасной щетке на всякий случай. и чимин дает ему все, даже пару чистых боксеров. юнги подавляет в себе желание сгореть заживо. просто иногда понимающие люди — это адское месиво, повышающее температуру. юнги в такие моменты особого очарования хочется плеваться всякими идиотскими плеоназмами. так же себя ведут влюбленные, как-то сказал чанель, говорят всякую хрень, делают всякую хрень, потому что мозг в таком состоянии мягок, но не как пластилин или губка, а как дерьмо. когда юнги — посвежевший, более чистый, сухой юнги — возвращается в комнату, чимин все в той же позе над фотографиями, но музыка теперь играет из пары колонок у стеллажа с книгами и объективами. юнги снова лезет в постель и смотрит за чимином. его маленькие, короткие пальцы двигаются в бит песни, и это выглядит мило. юнги пересчитывает количество раз, когда «чимин» и «мило» стояли рядом друг с другом. юнги сбивается со счета и улыбается. чимин поставил песню на повтор, и юнги не задает вопросов. он просто пересчитывает родинки на спине, позвонки. юнги видит небольшой шрам на пояснице. — чимин, — зовет юнги. чимин поднимает голову, выпрямляется и поворачивается. юнги приманивает его к себе и пристально смотрит в глаза. — переключи песню и разденься. чимин непонимающе смотрит на юнги, потом кивает и переключает. чимин отворачивается, когда снимает единственное, что было на нем. чимин прикрывает член руками, когда юнги поднимается с кровати. он просто обходит его вокруг, пока чимин поджимает губы и смотрит куда-то вперед, в пустое пространство, что в его глазах будто бы и не заставлено мебелью. юнги останавливается перед его лицом, разглядывает родинки. у чимина появляются едва заметные ямочки, когда он вот так поджимает губы. юнги целует его в щеки, целует за ухом справа и немного облизывает кончик мочки. чиминово лицо бледно-розового цвета, такой нежный и трепетный оттенок. поразительно привлекательный, думает юнги. чимин становится горячее, когда юнги целует его в шею, тонко ведет языком и прикусывает там, где больше нравится. чимин пахнет детским волнением и подростковым предвкушением — запахи, в которых юнги никогда не мог разобраться. чиминова кожа мягкая, юнги чувствует привкус мыла и понимает, что чимин тщательно принимал душ. его волосы пахнут каким-то типичным мужским шампунем, и юнги на этом даже не сосредотачивается, когда перебирает пальцами у корней на затылке — его любимая часть. чимин облизывает губы и дышит ртом. — волнуешься? — спрашивает юнги, и чимин нервно усмехается. — да, мне нравится это, — чимин в ответ почти шепчет, юнги наклоняется, чтобы расслышать его голос за музыкой. чимин смуглокожий, юнги на его фоне немного светлее. медвежье ухо, камелопардовый, кофейный — все эти цвета не подходят чимину. бронзовый — мимо, сепия — не в кассу. юнги нравится этот момент, нравится, что чимин не вписывается в оттенки, которые юнги могут быть известны. это делает его не особенным, но запоминающимся. потому что незнание вызывает в юнги смятение. чимин вызывает в нем то же самое. юнги мягко касается губами его плеч, предплечий. юнги целует его в затылок, в шею сзади, и чимин наклоняет голову, чтобы юнги было удобнее. когда он прикусывает загривок — прикусывает с силой, чимин шипит, подается вперед, но юнги тянет его к себе за талию. юнги пальцами ведет вдоль его позвоночника: медленно, с какой-то особой расстановкой, с особой заминкой у выпячивающих косточек. юнги думает, эта волокита как подготовка, моральная настроенность, зарождающаяся решительность перед самой первой затяжкой в жизни. юнги опускается на колени и целует чимина в поясницу. касается ее губами около семи раз, пока не облизывает шрам. — откуда он? чимин шумно выдыхает и прокашливается: — в детстве я не всегда был спокойным. как-то мы пытались пролезть через дыру в заборе, и я зацепился, — юнги ведет языком к ягодице, — было много крови, — юнги кусает его, — я плакал, но не из-за боли, а потому что мама сказала, что моя футболка порвана, — юнги шлепает его, — боже, моя любимая футболка. юнги смеется, потому что чиминово «боже», кажется, не относится к потере футболки как лучшего бойца в строю детской одежды. юнги нравятся ягодицы чимина. округлые и подкаченные. кожа, господи, кажется, будто его кожа здесь ласковая, незлобливая, деликатная, шелковая, кроткая. блять, она здесь лиричная. юнги пытается понять, что чувствует, но все это складывается в какие-то глупые и сложные слова, которые вообще никак нельзя притянуть к ситуации за слоги. чимин делает с ним это: заставляет теряться, но быть настолько уверенным, чтобы встать на колени и захотеть поцеловать его там, где целуют в крайне интимных случаях. юнги облизывает его ягодицы, кусает, где-то кусает так, что остаются следы от зубов, но он просто не может оторваться. юнги сглатывает, потому что ему хочется есть, но его голод распространяется по телу в ином смысле. что-то плавное, вязкое, тягучее, густое. юнги видит, как чиминовы руки начинают двигаться. чимин мастурбирует. юнги шлепает его: — руки по швам. чимин хнычет. боже, он хнычет, но руки кладет так, как юнги велел. юнги видел, что на чиминовом лобке нет и волоска. юнги видит, что сзади у чимина тоже нет и волоска. чистый. абсолютно. чистый и пахнет так приятно. чимин внимательный, тщательный, детальный, юнги влюблен в него, старательный, исполнительный и добросовестный. юнги разводит его ягодицы и мокро лижет от копчика до розовой полоски мошонки. левая нога чимина подкашивается, и он хватает юнги за руку, вдавливая ногти в кожу. — не надо, — говорит чимин, — юнги. юнги вцепляется пальцами сильнее — кожа под ними наливается красным — и мокро лижет от розовой полоски мошонки до копчика. чимин красиво стонет: тонкое и филигранное «ах» на выдохе. чимин красиво стонет: ажурное и ювелирное «юнги» на выдохе. когда юнги делает все это, он не думает о себе. у него стоит, он хочет чимина, но он не думает о себе почему-то. будто бы у него совершенно нет на это времени. будто бы чимин чуть выше его потребностей. чимин стонет. чимин как-то однобоко выдает факт, что стоять нормально он действительно сейчас не в силах. пока юнги его вылизывает, он в своем ритме двигается назад. юнги целует его в ягодицу и садится на постель. чимин ни разу к себе не притронулся и явно хочет кончить, но сегодня не тот момент для этого. чимину просто нужно успокоиться, и юнги поможет ему. чимин садится рядом, подминая ноги под себя. юнги смотрит на чиминов член и позволяет ему накрыть его рукой, но когда чимин снова начинает мастурбировать, юнги останавливает его. чимин не говорит «пожалуйста», чимин не говорит «позволь мне сделать это». чимин не говорит ничего, и юнги двигается к нему, касается своей щекой его и замирает. песни меняются, но они замирают в этом фрагменте их жизни. чимин дышит юнги на ухо. юнги дышит на ухо чимину. одной рукой чимин все так же прикрывается, другую кладет юнги на лопатку, будто бы обнимая. — ты должен успокоиться, — шепчет юнги. — хорошо, — шепчет чимин. юнги обнимает его одной рукой, водит пальцами по коже и вздыхает. любое напряжение проходит. любой дискомфорт рано или поздно сходит под ноль. его стояк скоро перестанет давить на нервы, чиминов стояк скоро перестанет упираться в руку. это рядовой случай. и сексуальное желание в самом деле можно унять. юнги хочет показать ему это. хочет таким образом показать, что успокоить себя можно всегда. он будто бы пытается научить его тому, чего сам делать не умеет или элементарно не может. у юнги не всегда получается совладать с собой. но чимин для него — это все способы саморазвития, как он думает. будто бы чимин — это какой-то тайный апгрейд. юнги может прокачать себя с помощью чимина. и чимин не говорит ему «нет», чимин не говорит «дай мне сделать то, что я хочу». чимин вообще не говорит ничего. они вместе — это частое явление теперь, но для них лично. они соприкасаются, когда пересекаются в факультетском коридоре. юнги говорит, этот парнишка все еще хэппи мил, и сонхва все еще смеется. юнги смотрит на чимина во время лекций всего потока. юнги смотрит на его лицо в солнце и в пыли аудитории. гаен стала чаще ловить юнги на этом, щипая за руку. это способно даже ее — воинственную, яркую, буйную — сделать сливочно-нежной и влюбленной в мир, черт. юнги сам становится таким. его друзья получают от него эти эмоции, перенимают и становятся пестрыми во взаимоотношениях, вау. чанель смотрит на такого юнги и сжимает руку бэкхена. смотреть за чужой любовью иногда чертовски здорово. юнги забирается высоко на ступеньках курилки, кладет свой рюкзак на ступеньку выше, и чимин садится между его ног. он увлечен своим новым текстом, который никак, кажется, не может привести в божеский вид. юнги закуривает, сжимает сигарету пальцами и отводит руку подальше, чтобы чиминовы волосы не пропахли его дымом. чимин даже не замечает, когда юнги гладит его шею, запуская руку под футболку на груди. это стало обычным для них. стало нормальным. руки юнги влажные, от них пахнет спиртовым гелем, но чимин ни разу не отреагировал на это как-то не так. юнги нравится его трогать. чимину нравится, когда юнги его трогает. — я могу отредактировать, если глаз замылился, — говорит юнги, и чимин качает головой. — знаешь это дерьмовое ощущение, — чимин клонится головой назад, чтобы юнги было видно, и его шея хрустит, — когда чувствуешь, что с твоей работой что-то не то, но не можешь понять, что именно? — ты и фотки все сначала распечатываешь, потом обрабатываешь, — юнги гладит его по щеке, — и твой маркер скоро пошлет тебя нахрен, серьезно. чимин улыбается, и его глаза закрываются от улыбки и попавшего на зрачки солнца. юнги наклоняется и целует его, едва не задевая подбородком нос. это стало обычным для них. стало нормальным. юнги старается думать о чиминовых губах так, будто они идеально подходят его собственным. — боже мой, твою же мать, — говорит хосок откуда-то снизу. гаен дает ему ладонью по животу: — ты, придурок, постоянно портишь атмосферу, знаешь. ненавижу тебя за это. чанель показывает что-то бэкхену в телефоне, и бэкхен улыбается — широко так, прямоугольно. их улыбки с тэхеном, думает юнги, иногда охренеть как схожи. — что там? — спрашивает юнги. чанелю приходится подойти ближе, протянуть руку вверх и приподняться на носочки, потому что он не дотягивается. а там всего лишь фотография, где юнги наклоняется, чтобы поцеловать чимина, придерживая того всей пятерней под подбородком. — я скину, не переживай, — подмигивает чанель. — и мне, — говорит чимин, поднимая руку. юнги вздыхает, это предательство. когда чимин поднимается, убирая листы в рюкзак, юнги забирает их у него. и чимин смотрит на него недовольно, нахмурившись, надувшись. юнги говорит, что чимин не переломится, если он сам займется его работой. они спускаются вниз и обсуждают с остальными сраные лекции. юнги ненавидит это. он пристраивается к чанелю, забирает один его наушник — чанель всегда в наушниках, всегда на музыкальной, мать его волне — и пихает себе в ухо. чимин смеется, когда юнги, глядя на него, начинает пританцовывать. — о, смотри, — хосок пихает чанеля, но чанель не реагирует, разговаривая с гаен, — смотри, эй. юнги поворачивается в сторону, куда тычет хосок. ким намджун. юнги вздергивает голову и воет волком на солнце. чимин не понимает, и его брови сходятся бессознательно. чанель воет, хосок воет, воет бэкхен, воет даже гаен, вау. чимин не знает, но это их приветствие. что-то вроде знака фирмы. намджун машет рукой, мол, громче, ребята. и они становятся по-настоящему громкими. все оглядываются на них как на придурков, но намджун принимает их вой как гребаные аплодисменты. его походка, его одежда, его поднятые очки, ключи от машины в руках — это не парень, давно не парень, это мужчина. чимин видит в нем это. осанку, амбиции, контроль, уверенность. мужчина. когда юнги думает о намджуне, это всегда, как правило, связано с чем-то великолепным, с чем-то таким, что юнги держит практически постоянно в состоянии вдохновленности, воодушевленности и энтузиазма. намджун — откровенно говоря, потрясение вселенских масштабов для любого сознания. потому что когда намджун появляется в чьей-то жизни, это почти гребаное благословение. намджун единственный ребенок в семье, оттого и категоричен двадцать четыре часа в сутки. он — что-то вроде «ты ошибаешься, а я прав». но намджун позволяет своим друзьям — особо приближенным и очень умным — исправлять его, его мнение, его взгляды и его точки. если к намджуну суется кто-то посторонний, намджун заводит свою тачку, давит на газ и просто переезжает засранца. юнги это заводит, потому что юнги такой же, если дело касается вмешательства человека, который нихрена даже отчасти не знает о его жизни и проблемах. с намджуном юнги познакомился через чанеля, но намджун никогда не воспринимал его, как «еще один друг чанеля». намджун любил юнги, и это чувствовалось. это было признанным. то есть юнги теперь был тем, кто мог укусить намджуна, и ему бы за это не дали по морде. особые привилегии, игра с совершенно другими правилами. наверное, намджун был первее в гонке по сближению. намджун не любит проигрывать, если соревнование или гонка. намджун не любит жадных. намджун не любит, когда его поддерживают в открытую, если вопрос моральных переживаний. но когда у намджуна возникли сложности с девушкой, с которой он никак не мог разойтись по-хорошему — исключительно от огромной любви, в которую юнги свято и непризнанно верил, намджун позвонил именно ему. тогда они не были по-настоящему и крепко близки, но намджун выбрал его. позвонил, шмыгнул носом и спросил, не отвлекает ли он юнги. юнги тогда махнул хосоку, вышел на улицу и говорил с намджуном до тех пор, пока намджунов голос не стал привычно громким. пока намджун не начал прислушиваться и реально смотреть на вещи. просто иногда юнги бывает умным и полезным для друзей в отношениях, когда как сам их долго не имел, довольствуясь какими-то мелкими временными связями. намджун всегда говорил, юнги создан для того, чтобы влюбляться. потому что юнги за своим сарказмом и чрезмерным реализмом теплый, маленький и радостный. хороший ребенок, говорит намджун. взрослый парень, говорит намджун. лучший друг, говорит намджун. чанель решил познакомить юнги с намджуном, когда первый сказал, что, кажется, его эмоции начинают выцветать в этом сраном жизненном застое, а у второго намечалась гонка с охреневшим выбросом адреналина в придачу. юнги ничего не понимал и не понимает в машинах, кроме того, что музыку можно охуеть как громко слушать и ничего тебе за это не будет. намджунова тачка — это зона чистого рэпа, хип-хоп старой и новой школы. его территория — его не правила, а трек-лист. намджун тогда докурил сигарету из пачки белого мальборо, протянул юнги руку, и юнги ее пожал. эту огромную сухую и всегда горячую руку. у намджуна длинные пальцы — они потрясно смотрятся на руле. намджунова тачка — примочки, автомат и любовь к игре в шашки прямо на дороге. намджун тогда велел юнги следить на колесами сзади, чанель сел справа рядом с намджуном и следил за своим зеркалом. это было весело. это было обкончательно, потому что юнги понял, насколько на самом деле важны считанные сантиметры вне сексуальных подтекстов, черт. на намджуне даже можно срубить бабло, вау. просто делаешь ставку и ждешь, когда на намджуна кто-нибудь оскалится. намджун выкурит тогда одну из пачки белого мальборо и без лишней грызни сядет за руль. потом он даст тебе просраться, кончит на лицо и прочие мерзкие вещи, которые могут растоптать твое самолюбие, твое чувство собственной важности. намджун чертовски сильно вырос. как и чанель, переросший свои потребности. как и юнги, переросший уверенность в том, что он — бесполезный биомусор. такими должны быть друзья. таково понимание юнги. люди, которые заставляют его вырасти. люди, которые могут в принципе подтолкнуть его к чему-либо. из намджуна выйдет настолько ушатательный отец, боже. юнги просто хочет взглянуть на сына, который у намджуна точно когда-нибудь будет. юнги улыбается во все зубы, когда намджун говорит о детях. особенно, когда намджун говорит, что если родится девочка, то это точно будет маленький тюльпанчик. не тюльпан. тюльпанчик. намджун умеет быть умопомрачительно нежным. намджун, чанель и юнги — томита, такаяма и хамагути. они ебучие чемпионы. — друзья, — намджун повисает на плече юнги и на плече гаен, — я переехал. на чистоту, намджун — ребенок достаточно обеспеченной семьи, единственный ребенок. намджун хотел и хочет быть актером, но его постоянно относит все дальше и дальше от своих желаний. когда намджун уезжал, чтобы попробовать поступить в какую-то там охрененную актерскую академию, родители сказали, что, если он вернется, они подарят ему квартиру. намджун вернулся не из-за жилья. намджун вернулся, потому что у него снова не получилось. намджун ненавидит проигрывать — откровенно и неприкрыто. они все не вспоминают и не говорят об этом. к тому же намджун может ненавидеть журналистику, но он учится лучше чанеля, отдавшего душу литературе. — новоселье? — спрашивает хосок, потирая руки в предвкушении. — новоселье. охренеть какое шумное новоселье. с алкоголем, — намджун кивает в сторону чанеля, — с травкой, — намджун кивает в сторону бэкхена, — с музыкой, — намджун кивает в сторону юнги. — звукоизоляция? — спрашивает хосок. — ну, ты можешь подорвать там что-нибудь, и соседи не узнают, — намджун улыбается, — фактически они узнают об этом только по ущербу, но не по шуму, вероятно. хосок стонет облегченно. тусовки намджуна всегда шумные, громкость максимальная — в стиле хосока. — твою мать, — говорит чимин тихо, но его слышат все, и он поднимает широко распахнутые глаза с намджуновой обуви на намджуново лицо, — это же джорданы. намджун щелкает пальцами и говорит, что этот парень сечет фишку. — они новые же совсем. недавно только выход был. — наконец-то появился среди вас, недоношенных, кто-то, кто понимает, — намджун тянет свою руку, и чимин ее, широко улыбаясь в восторге, пожимает. — и когда новоселье? — спрашивает бэкхен. — у нас пары в субботу, — говорит чанель, когда намджун раскрывает рот, чтобы что-то сказать. — а у нас нет, — говорит хосок. — перейдете на следующий курс и отсосете у расписания, — бэкхен показывает хосоку средний палец — самоуверенно так, с особым выражением лица. — поэтому с субботы на воскресенье. всем удобно? — намджун получает общий кивок, — отлично. с меня адрес, с вас настроение. намджун дает чанелю, зависшему с сигаретой, по козырьку кепки, чанель вымученно стонет. намджун уходит, но останавливается, поворачивается к остальным: — джордан, — намджун тыкает в сторону чимина, — приходи, обсудим все. чимин задирает руки так, будто он что-то выиграл: светится весь, сверкает, блестит от радости. гребаные джорданы, думает юнги. но, стоит признать, намджун стильный. таким был, такой есть, таким сдохнет, думает юнги и улыбается. черт, его друзья — избирательный и хитровыебанный щит. ближе к субботе хосок предлагает юнги всучить намджуну новенькую и хорошенькую бутылку недешевого коньяка. намджун любит это — больше коньяка, а колой просто занюхать. и если они сбросятся, у них вполне может все получиться. ближе к одиннадцати ночи в субботу хосок предлагает по рюмке водки. или по две. хорошо, по три. ну, допустим, по пять, окей. перед этим хосок следит за тем, чтобы юнги поел. юнги не может пить на голодный, потому что его тогда размажет по стене как соплю. хосок не пьет на голодный, потому что знает правила взрослых детишек, учившихся пить тяжелое и градусное за родительским столом. качественный тандем, удачный концепт друзей и — вуаля! — они оба не хлам. но когда хосок надевает желто-черную рубашку, юнги практически не видит этого. ему слишком хорошо, ему хочется веселиться. черт, он чувствует себя так хорошо. хосок дает ему белую рубашку в черно-серую полоску, потому что выгодно и удачно она сидит только на миновых плечах. «я должен посоветоваться с тобой, что мне надеть?» — пишет чимин. «нет, малыш». «пардон?» «кажется, я ошибся номером, простите». «хэппи мил». «блять, почему это звучит как особый пароль?» «как стоп-слово». «окей, ты не в порядке». «я выпил немного, так что». «встретимся там, да?» «окей». «мы не будем советоваться, потому что ты всегда выглядишь отлично». «как и твое тело». «как и твоя сережка в носу». «блять, хосок больше не должен наливать тебе, серьезно». «нет уж. просто познакомься со мной пьяным. всем нравится». сначала их никто не впускает. они звонят в дверь, и им действительно никто не открывает. хосок звонит чанелю, звонит долго. когда чанель открывает дверь, на его спине, оплетая талию ногами, сидит бэкхен: одной рукой он держится за чанелеву шею, в другой — бокал с чем-то светло-кремовым. наверняка дорогой и настоящий ром, его отблески на бокале лезут юнги в глаза вместе с чужой улыбкой. музыка орет так, что приходится орать на нее в ответ, чтобы кто-то услышал. чанель закрывает дверь, и бэкхен подносит к его губам свой бокал — картина густым маслом. — и сколько здесь? — спрашивает хосок. — человек тридцать я насчитал, но это не все, — говорит чанель. — еще человек пять-семь не хватает, если верить намджуну, — говорит бэкхен. — охренеть, — говорит юнги, когда заходит в гостиную. гостиную, мать его, объединенную с кухней, но по габаритам возникает ощущение, будто тут объединили не два помещения, а три. святое дерьмо, да здесь же уместится весь поток юнги, охренеть. намджун говорит, еще две комнаты заперты, чтобы никто не испачкал их спермой. две ванных комнаты, две туалетных. юнги в шоке, но не удивлен, наверное, потому что такого и стоило ожидать от намджуна и его семьи. но это все равно потрясающе, вау. юнги наливает себе водку и разбавляет ее газировкой, и бэкхен зовет их компанию на балкон, потряхивая пачкой, в которой не сигареты. бэкхен всегда имеет для косяков отдельную пачку. мастер самокрутки, сенсей, ебущий этот клуб травкой. юнги делает глоток-другой и подкуривает. через бонг, говорят, лучше и чище, но юнги такие штуки не поддерживает из-за смутной сложности процесса. юнги не любит ловить кайф, испытывая затруднения. он затягивается, опирается на стену позади и выдыхает под потолок через секунды. однажды он накурился так, что его сердце поддало мозгу мысль, что будет вынуждено остановиться, если юнги закроет глаза. юнги боялся их закрыть, потому что был уверен, что, блять, умрет. это абсурд, но под накуркой имеет смысл. когда хосок отвечает кому-то на звонок, юнги не может вспомнить, где оставил свой телефон. — я сейчас, — хосок отдает свой косяк намджуну и выходит, закрывая за собой балконную дверь. хосок возвращается не один: следом заходит гаен, а после — чимин. потрясающий чимин, от которого снова несет тем одеколоном, что так нравится юнги. на чимине черная рубашка явно с чужого плеча. она легкая, ткань мягко рябит, когда юнги хватается за нее на талии. — ты не отвечал мне, — говорит чимин. — я не помню, где мой телефон, — смеется юнги. когда чимин его целует, юнги прижимает его к себе сильнее. чимин говорит, что тоже хочет косяк. чимин говорит, что обычно таким в их компании промышляет тэхен, и юнги снова замечает их схожесть с бэкхеном. все то время, что они на балконе, юнги не отпускает чимина и на метр от себя. вцепился в парнишку как чертов клещ. чимин вроде как и не против: он опирается спиной на грудь юнги, пока тот поглаживает его. эта рубашка длинная, думает юнги, она спадает на чиминовы бедра, и к пояснице юнги никак не пробраться. — ты тактильный, — говорит чимин, поворачивая голову к юнги. юнги толкается бедрами вперед, и чимин тихо смеется, его плечи немного трясутся. — я хочу знать, сколько и что и ты пьешь, хорошо? — мне немного надо, так что, — чимин ойкает, когда юнги удается ущипнуть его, — хорошо, эй, я понял. в той самой гостиной два дивана. юнги не особо различает цвет из-за приглушенного света и какой-то сраной цветомузыки. но диваны огромны, и юнги падает на один из них, намджун садится рядом вместе с чанелем. бэкхен наливает чимину виски. хосок утаскивает гаен танцевать, даже толком не дав ей выпить. — намджун, ты уверен, что к нам не нагрянет полиция? — юнги наклоняется к намджуну справа, чтобы тот расслышал. и намджун с усмешкой вытаскивает пульт, машет им перед лицом юнги и делает музыку еще чуть громче. то есть юнги теперь вообще не слышит ни своих мыслей, ни своего голоса. юнги сползает с дивана и закрывает глаза. до его адекватного максимума осталась еще пара вот таких бокалов. юнги не хочет обниматься с унитазом, лучше — объятия чимина. а он ведь даже не предупредил его, что планирует сегодня остаться у него, вот черт. юнги чувствует, как его колени сдвигают вместе, как на его колени опускается тяжесть, уперев руку в грудину. чимин красивый. как и, черт, всегда. его черные джинсы порваны в нескольких местах, и юнги пытается засунуть в дыру на бедре палец, но чимин напрягает мышцы, и у юнги нихрена не получается. юнги думает, эти джинсы достаточно узкие. достаточно, чтобы юнги начал облизываться или кусать локти. бэкхен рядом тянет чанеля за руку. чанель выпил много, по нему видно. чанелю бы сейчас под тень кепки, но бэкхен заставляет его подняться. чимин наклоняется к уху юнги: — у тебя крутые друзья. — да, — юнги лениво улыбается и гладит чимина бокалом по бедру, — и я не с одним из них не спал. чимин закусывают губу, но уголки все равно приподнимаются. — вот черт, — чимин кусает юнги за мочку в секунду, — а я спал со своими друзьями. юнги смотрит на него так, будто сейчас вернется за своим ботинком и даст ему подсрачник. юнги отдает свой бокал намджуну, и чимину приходится встать, когда юнги давит на его ноги. юнги ведет его за руку в угол потише. чимин прилипает к стене, когда юнги слабо, но сжимает пальцы на его горле. — можешь говорить что угодно, — говорит юнги в сантиметре от его лица, сжимая пальцы, — но я не люблю, когда мою злость или другое дерьмо начинают стимулировать. чимин держит своими руками руку юнги у шеи и сжимает пальцы сильнее, чем он: — это чонгук. из ванной вываливается пунцовый чанель, на его лице поблескивает вода. из ванной вываливается пунцовый бэкхен, пытающийся привести свои волосы в порядок. юнги знает, они не занимаются сексом, но иногда бэкхен позволяет подобраться очень близко к себе. чанель может почувствовать это. юнги провожает их взглядом, возвращает глаза к чимину и убирает руку. он задирает чиминову рубашку до пуговицы на джинсах и сжимает чиминов член, прилагая слишком много усилий, наверное. потому что чимин распахивает глаза и рот. юнги позволяет себе проследить за чиминовым языком, прошедшим кончиком по губам. он отнимает свою руку, когда чимин начинает тереться стояком. юнги чувствует, что сам возбужден. ему нравится это. юнги не признается, но его заводит это. заводит мысль, что теперь чимин его, он выбрал его. не чонгука — холеного, крепкого, уверенного чонгука, а юнги. юнги целует его с «мой» у малиновых десен. трек-лист намджуна для вечеринок всегда крутой и обновленный, но иногда он включает в него что-то такое, что знает он, его друзья и все те, кто пьет и развлекается на его территории. намджун любит хип-хоп. все знают, что юнги и чанель его любят тоже. иногда что-то типа тройственной читки случается во время буйствующей попойки. это их общий способ выплеснуть опьянение и энергию по максимуму. это случается и сегодня, когда врубается какой-то рэп-трек, который они втроем знают от первого и до последнего слова. юнги любит это. когда толпа вокруг прыгает и вторит в некоторых местах. они не говорят, что повторяют за кем-то другим. они говорят, дабл-раймы правят миром, а для анплагдов у большинства кишка тонка. они втроем разбираются в этом, потому что в их жизни слишком много любви к музыке. когда они втроем читают что-то, у юнги почти стоит. потому что он выплескивает в остальных все, что только может держать в себе. он как долбанная газировка, и толпа его встряхивает, доводит до чертового предела. и тогда юнги взрывается. и брызг никому не избежать. чимин говорит, юнги в таком заведенном состоянии чертовски хорош. чимин говорит, он уже пьян, но он способен почувствовать ритм. и в языке юнги его больше, чем просто достаточно. когда юнги вместе с намджуном собираются уйти на балкон, чтобы скурить по сигарете, юнги видит, как чимин танцует с бэкхеном. иногда все забывают о том, каким бэхкен может быть. он все еще мужчина, каким и был всегда. он сексуальный, самодостаточный и насыщенный. поэтому когда бэкхен прижимает чимина к себе максимально близко, юнги замедляет шаг, чтобы посмотреть еще секунду. бэкхен держит чимина рукой, за живот прижимая к своей груди спиной. другой бэкхен держит чимина за горло. и чимин позволяет их телам волнировать в такт. чимин устроил голову на бэкхеновом плече — весь расслабленный, податливый и гибкий. бэкхен может сделать некоторые вещи эротичными, а чимин может сделать их сексуальными. и вместе они могут вызвать эрекцию, вау. намджун останавливается у алкоголя и мешает себе коньячно-газированную хрень. — ты с этим парнем, да? — намджун кивает назад. — да, кажется, — юнги пожимает плечами. — не кажется, — говорит чанель рядом. — с ним рядом ты выглядишь иначе, — улыбается намджун, — типа ты становишься большим, темным и уверенным в себе, знаешь. это круто, я думаю. — он не замечает этого за собой, — чанель морщит нос, кривит рот, когда пробует свою водку, — он дальше носа вообще нихрена не видит. кусок близорукого придурка. — то есть этот парень очень близко подобрался, юнги, такого ты не позволяешь, — намджун упирается локтями в столешницу, рассматривая свой коньяк, — но ты невероятно подходишь на роль любящего, я всегда тебе это говорил. — вы все слишком близко ко мне подобрались, черт, — говорит юнги. — твою мать, какого хрена они так кричат? — спрашивает чанель, оборачиваясь к остальным. и юнги видит, что практически кроме них никто не пьет. они все слиплись в центре и вопят, периодически вздергивая руки. Припев в «anck su namun» кажется юнги слишком быстрым, но толпа разрывается, вау. — и этот парень может сделать тебе больно? — спрашивает намджун. и юнги открывает рот, чтобы сказать точное и определенное, но чанель хлопает его по плечу и говорит, что пойдет и посмотрит, почему эти недоноски старших курсов так счастливы. толпа просит «еще». просит, скандируя. и когда им, судя по всему, дают это, люди кричат. чанель выбирается откуда-то из центра, его лицо вытянутое, восторженное, и юнги почти видит блеск в его глазах. чанель агрессивно зовет их к себе, чтобы они тоже рассмотрели прелести этого балагана. — там кто-то голый или, блять, что? — смеется намджун, готовый, кажется, снимать нечто компрометирующее. юнги думает, что припев в «anck su namun» слишком быстрый даже в момент, когда видит в центре чимина, потряхивающего задом в бит. — вот же дерьмо, — говорит намджун, смотря на юнги: намджуновы глаза удивленные, выражающие, мать его, потрясение. такое потрясение, какое чимин может выдать своим задом, черт. в первой части припева тверкает в слова, во второй части — в ритм. юнги смотрит только на то, чем чимин уверенно трясет. зачем толпе хлеб и зрелище, если тут кусок сочного мяса, просящийся на прожарку? никто об этом не подумал? только юнги? серьезно? типа никому не хочется взять это прямо сейчас — ну да, конечно. намджун чертовски натурален, но даже он говорит: — твою же, черт, юнги, видимо этот парень может сделать тебе охренеть как больно, да? они оба стоят так, будто танцует их детка. такие себе папочки с обнаглевшей разницей в росте, но юнги чувствует это — гордость, наглость и чиминову принадлежность себе. когда песня кончается, чимин выпрямляется и прямо-таки блестит. сверкает так, что юнги трет глаза и прикрывает рот, чтобы улыбка не было слишком широкой. все снова говорят «еще», хосок говорит агрессивнее всех. они скандируют. они просто скандируют, и чимин не будет собой, если не поддастся этому. это «чиминов стыд» в разгар веселья. чимин любит, когда его любят. и сейчас все готовы поклониться, чтобы поцеловать его в зад. вот ирония, но юнги уже сделал это. хамагути, первенство, дела чемпионов. чимин засучивает рукава, когда играет «cider». он засучивает рукава, расстегивает пару пуговиц сверху, потому что ему жарко, и приподнимает рубашку, чтобы абсолютно всем было видно. юнги отлично видно, потому что чимин хочет, чтобы он видел все это. и это — технически, фактически — его. чимин играет лицом, бедрами и ягодицами. где-то — в бит, где-то — в слова, где-то — в желания толпы. где-то юнги начинает думать, как глубоко в чимина можно пробраться — во всех смыслах этого слова. юнги клянется на крови, что смог разглядеть все грани чиминовых мышц, пока он резко опускался вместе со вздохом ези. это чиминов выброс энергии. его адреналин, его удовольствие, его способ закрепить свои позиции в топе того, что люди могут обожать, ценить и помнить на протяжении всей своей пресной жизни. и она будет соленой только у юнги. чимин добавит столько соли, что юнги станет мертвее гребаного моря. — ты этого зверя должен на привязи держать, юнги! — кричит чанель в ухо. он может сделать клетку саморучно. серьезно, в его время это вообще не вызовет проблем. но юнги не хочет. сейчас он смотрит на чимина и думает о том, что это и его, юнги, момент тоже. потому что он чувствует себя так, будто хвалится редкостью. будто он выставил какую-то экзотику всем напоказ. юнги возбуждается каждый раз, когда чимин танцует. потому что он делает это неимоверно, потрясающе, горячо и крайне умело. когда они танцуют вместе подо что-то плавное и чувственное, чимин говорит, они могут уехать сразу же, как того захочет юнги. если юнги хочет уехать прямо сейчас, чимин увезет его. когда они танцуют вместе, юнги думает, что может все только потому, что чимин убеждает его в этом. юнги может уехать, юнги может поцеловать его, юнги может касаться его там, где захочет. чимин передал себя в его руки. и юнги не чувствует ответственность грузом. он чувствует только: — я позабочусь о тебе, — говорит юнги между парой поцелуев. — я знаю, — говорит чимин. расстояние — это просто слово. близость — то, чем пугают. юнги может бояться всего, но чимин крепко держит его за волосы на затылке, и юнги почти рычит. он всегда рычит, когда входит во вкус. это замечают все, но не он сам. а чимина заводят звуки. под травкой он говорит, что чувствует музыку буквально внутри себе, оттого ему и хочется двигаться. потому что он никогда не бывает с ней настолько тесно, близко и глубоко. между чимином и музыкой расстояние, но это просто слово. близость к ней под травкой — то, чем его пугали. но он перешагивает через это дерьмо, потому что ему нужно взять от жизни все. девиз, который юнги повторяет, но которому не следует. они возвращаются домой под утро. от них несет сигаретами, травкой и алкоголем, несет даже потом, но юнги это не смущает и не напрягает. он просто не может отпустить руку чимина. он отпускает ее тогда, когда чимин открывает тихо дверь в комнату чонгука и закрывает ее после с легкой и понимающей улыбкой. юнги только краем глаза видит тэхена и его руку на голой груди чонгука. юнги падает на кровать, раскинув руки, и чимин забирается на него, усаживается сверху. — прости за сегодня, — говорит он тихо, хоть и закрыл за собой все двери. — ты чего? — юнги приподнимается, опирается на локти и хмурится. — я дерьмово вел себя, да? — чимин перебирает пальцами рубашку на плече юнги, — мне жаль, если тебе было стыдно. — стыдно за то, как круто ты танцевал, как ты нравишься моим друзьям и вообще всем людям, как ты сказал, что спал с чонгуком? за что именно тебе стыдно? — юнги говорит это без издевки, без желания надавить. но плечи чимина немного опускаются, он поникает. юнги выпрямляется, гладит чиминовы бедра. — чонгук не был моим первым парнем. и мы спали только один раз. мы решили, что нам лучше быть друзьями, потому что в таком контексте мы друг другу намного нужнее. — тэхен знает? — нет, мы познакомились с ним намного позже. я думаю, они идеальны, знаешь. тэхен по-настоящему дает ему все, что нужно. у чонгука непростой характер, тэхен тоже не из обычных, так что. — ты такой красивый, — шепчет юнги у его губ, — потрясающий. чимин ведет по его нижней губе кончиком языка. после целует ее, едва прикасаясь. когда юнги подается вперед, чтобы поцеловать его, чимин отстраняется. это чиминово поле, он здесь главный игрок. юнги должен расслабиться и просто получать удовольствие, потому что чимин здорово целуется. чимин показывает язык — совсем немного его вытаскивает, и юнги слабо засасывает его. чимин целует юнги так нежно и аккуратно, будто пробует губами и языком железо на самом лютом холоде. будто боится прилипнуть и пострадать. юнги гладит его поясницу, юнги пробирается пальцами к коже, и чимин начинает двигать бедрами. пленительный, томный, обольстительный, чарующий, неотразимый чимин. красивый, обворожительный, покоряющий, восхитительный, очаровательный чимин. чимин, наполненный звуками. боже, он так влюблен в него. — чимин, — шепчет юнги, и чимин смотрит в его глаза, — разденься для меня. воздух вокруг них плотный и горячий, и им нужно отсоединиться, чтобы вдохнуть полной грудью. пока чимин раздевается, юнги снимает рубашку. оголенные, распахнутые, открытые и разгоряченные — оба на новой волне для себя, но не для прочих пытливых умов. чимин снова прикрывается, и юнги говорит, что он должен залезть на кровать и встать на четвереньки. чимин снова поджимает губы, встает, как было велено, и смотрит на простынь под своими руками. юнги любезно разобрал для него постель. некоторыми вещами иногда положено заниматься исключительно в постели. юнги ведет кончиками пальцев по линии его ровного позвоночника. он целует родинки на его спине, пока у самого поджимаются пальцы на ногах, но на полу он стоит уверенно. юнги обводит каждый чиминов позвонок, перебирает пальцами затылок и вплетается в волосы. тянет за них, заставляет чимина поднять голову. чимин все так же пытается смотреть в свои руки, и его глаза почти закрываются. — что я объяснял тебе, чимин? чимин смотрит на ключицы наклонившегося к нему юнги. он думает, соображает, вспоминает. юнги видит его мысли, черт, он видит их. — что ночь нежна, — говорит чимин тихо. юнги отпускает его волосы, позволяет ему смотреть туда, куда ему удобно смотреть. чиминова кожа под пальцами все такая же мягкая. юнги соврет, если скажет, что не скучал по ней. чиминовы ребра под кончиками туго обтянуты ею, биение его сердца можно прощупать. юнги знает, нервные окончания чимина расположены слишком близко к коже. чимин чувствителен, когда абсолютно оголен. — что это значит? — что ты любишь ночь, — говорит чимин тихо. юнги сжимает в руке чиминову ягодицу, и чимин раскрывает рот, опускает веки, позволяет своему дыханию стать чуть громче. он потрясающий. юнги не хватает слов. чимину не хватает места в его голове. — я люблю тебя, — говорит юнги, и чимин, кажется, не дышит на секунду. юнги, забравшись на постель, становится позади чимина. он расстегивает пуговицу на брюках и двигает чимина за талию к себе, чтобы тот мог юнги прочувствовать собой. чимин прогибается в пояснице, чтобы пройтись задом вверх-вниз по стояку юнги. — я люблю ночь, — говорит юнги, и чимин шумно выдыхает, когда юнги опускает руку к его члену. — ночь нежна, — стонет чимин, когда юнги начинает двигать рукой — лениво и медленно. — я так люблю ночь, — юнги трогает его, но чимин двигается назад резко и в секунду, когда юнги сосредотачивается на его головке — чувствительный мальчик. — я и есть ночь, — чимин облизывает сухие губы и пытается толкнуться в руку юнги. юнги прощупывает его пальцами внутри, находит пучок чиминовых нервов и перебирает кончиками до тех, пока чиминов голос не становится громким и густым, обволакивающим юнги до кончиков пальцев ног. влажной от смазки рукой, что пахнет чем-то сладким, почти приторным, юнги массирует чиминов стержень. юнги не говорит «член», юнги говорит «стержень». чимин покладистый, покорный, жмется к юнги, ищет тепло. юнги нацеловывает его, ласкает, любит так, как может любить. — юнги, — стонет чимин, и юнги чувствует его дрожь, чувствует, как мышцы чиминового живота начинают напрягаться. юнги не говорит «кончи для меня». юнги говорит: — благословишь меня? — боже, — выстанывает чимин: он хнычет, прячет лицо в сгибе локтя, найдя позу удобнее. спина чимина поблескивает от пота. юнги лижет его кожу. но как только чимин начинает дышать спокойнее и размереннее, юнги чувствует, как тот отталкивает его. ненавязчиво так, с каким-то намеком, который юнги не понимает и даже не улавливает. чимин, подхватив только трусы, почти бежит из комнаты. юнги смотрит на свои руки, садясь на самом краю кровати. он сделал что-то не так? чимину было неприятно? но руки юнги грязные — все в чиминовых последах. и юнги не испытывает отвращение. он возбужден, но вдыхает носом, а выдыхает ртом, чтобы успокоить свое естество. чимин возвращается через некоторое время, юнги все еще смотрит на свои руки. — я довожу тебя этим? — спрашивает юнги, поднимая голову: чимин закрывает дверь и подходит ближе, — я надоедаю тем, что не даю тебе все прямо? чимин застегивает пуговицу на штанах юнги и садится к нему на колени, перебросив ногу. — с чего ты взял? — чимин благодарно целует его в плечо, и юнги обнимает его талию, удерживая руки так, чтобы не испачкать чимина, — я думал, что… ты понял меня и мое отношение. ты же видел, — чимин улыбается и прилепляется к груди юнги своей, — ты сделал это. — ты так подскочил. я подумал, что, наверное, мог сделать что-то не то. ты мог хотеть полноценного секса, а, — юнги не договаривает, потому что чимин затыкает его рот рукой, юнги просто моргает как кукла. — мне нравится это. это заводит меня, понимаешь? ты знаешь, как обращаться со мной. чимин убирает ладонь, и юнги быстро целует его в пальцы. — ночь нежна, да? — улыбается юнги. — я люблю тебя, — чимин обнимает его. чимин просто обнимает его. прижимается, ведет кончиком носа по коже и целует. целомудренность, говорят, мертва, но после такого она — что-то вроде части этикета постели, разделенной влюбленными. юнги добирается до редактуры чиминовой работы совсем не скоро. чимин наверняка все уже сделал сам и не единожды, но юнги все равно садится за это. и юнги совсем не ожидает, что текст чимина только о нем. чимин назвал это «мойст», и юнги, что удивительно, не видит в этом насмешки, хоть и знает перевод: что-то вроде влажного или мокрого, что-то вроде потного. он читает и совсем не редактирует. черт. он читает и понимает, что чимин действительно влюблен в него. любит тепло, чисто, абсолютно заинтересованно. когда юнги добирается до части, где чимин отдаляется от него, он впервые имеет возможность заглянуть в чужие мысли, которые к чужим-то теперь и не относит. чимин был по-настоящему раздражен и сконфужен, но в потоке слов ни единого допуска идеи о расставании. все там — это способ обнаружить решение, добраться до сути, чтобы стать ближе. как можно ближе. юнги чувствует себя заблудшим в сухой пустыне, но чиминов текст — глоток воды. водоем — не мираж. подлинный источник. любовь — это игра, кровавый спорт. и если юнги истечет кровью, чимин отдаст свою. это проникновенно, искренно и проницательно. его чимин — клад, он признает это. — привет, — говорит юнги, прижимая плечом телефон к уху, чтобы было удобнее найти сигареты, — тебя не было сегодня. — я устал, серьезно, и я просто решил не маячить на факультете, — мяукает чимин: мягкий, теплый, черт бы его, солнечный. — я соскучился, — говорит юнги, и его зажигалка щелкает кнопкой — сама по себе, словно автоматически. чимин тихо посмеивается: — когда ты говоришь о таком, я чувствую себя в долбанном фургоне смерти. — какие мы нежные, — усмехается юнги, выговаривая шепеляво и с сигаретой в зубах, — я могу приехать? — боже, ты до сих пор спрашиваешь. — всегда, чимин. — я знаю. — ты знаешь. между ними повисает пауза, но юнги своей улыбкой и ухом чувствует, что там чимин тоже улыбается: его лицо наверняка блестит от положительного, от солнца, от огуречного тоника. — я жду тебя, хорошо? — скоро буду. юнги разувается, бросая рюкзак где-то в прихожей. чонгук салютует ему, пожевывая чипсы из тарелки. — тебя тоже не было, а тэхена сложно вытерпеть, — говорит юнги. — это божья кара, чувак. — ну ты и срань, чонгук. чимин цепляет юнги за руку и тянет в свои объятия. чимин обнимает его за шею и целует, не переставая улыбаться. юнги говорит, в чимине слишком много любви, и она совершенно ничем не прикрыта. чимин отвечает, для этого ему нужен юнги. потому что юнги может спрятать его от любых глаз, у юнги потрясающие плечи, и чимину за ними комфортно. чимин говорит, если юнги начнет сдавать, чимин сам его скроет ото всех. это как база в их взаимоотношениях. это как сменные капли для их общих пар наушников. это как один альбом на двоих, где одному нравятся баллады, а другому — рэп. чиминова кожа на самом деле блестит. его щеки теплые, и юнги зацеловывает их, пока обрабатывает руки спиртовым гелем. его щеки теплые, нежные и немного розоватые. чимин позволяет юнги прикусывать их время от времени. юнги делает это осторожно, аккуратно и деликатно, потому что сие для него как предмет проявленного доверия. он так его любит, он буквально, кажется, может сойти с ума от него, боже. юнги еще совсем ребенок в этих чувствах, но чимин будто еще младше. обласканный солнцем, молоком, медом и чистой кровью мальчик. очаровательный, невзыскательный, ласковый, нетребовательный, кроткий мальчик, которого другой мальчик любит покладисто, негрубо, размеренно и мягкосердчено. если чимин — пропасть, в которую юнги давно шагнул, то устланная пухом. определенно. чимин позволяет юнги подползти и спутаться конечностями вместе. чимин поглаживает юнги по лопаткам, и юнги утыкается носом в его ключицы. чимин, наверное, вспотеет из-за него, но юнги не думает об этом. он так много может сказать ему, но выбирает не говорить ничего. и это их уют, через открытую дверь которого слышно, как чонгук смеется над плоской шуткой сценаристов. они лежат так долго, пока юнги не начинает чувствовать легкую сонливость. иногда он чувствует это с чимином — ненавязчивое желание уснуть из-за образовавшегося спокойствия. и чимин словно улавливает это. он отстраняется, и юнги смотрит ему в глаза. чимин целует его нежно и без откровенности. простой поцелуй, но юнги так скучал по нему, хоть и не видел всего пару-тройку дней: срок небольшой, но эта добрая тоска давала слабым током по кончикам пальцев. — чимин, — шепчет юнги, поглаживая чиминову скулу, — хочу потрогать тебя. о, чимин может меняться. мальчик, превращающийся в подростка; подросток, становящийся мужчиной; мужчина, являющийся мальчиком. юнги влюблен в это. чимин подрывается и кричит: — чон чонгук! — пак чимин! — кричит в ответ чонгук. — код «чайка», чон чонгук! — кричит чимин. — вас понял, пак чимин! — кричит в ответ чонгук. юнги открывает рот, меняясь в лице, чтобы спросить, что за хрень они творят, но чонгук у себя делает телевизор еще громче — почти максимально — и хлопает дверью. чимин на ходу стягивает футболку и закрывает дверь в свою комнату. — какой нахрен код? — спрашивает юнги. чимин расшнуровывает домашние штаны, как-то по-детски вытаскивая ноги из штанин. — когда кто-то из нас собирается делать что-то громкое, знаешь, — чимин пыхтит, потому что юнги смотрит в упор, — мы даем код и проявляем максимальную заинтересованность в каком-нибудь отвлекающем шуме. чимин держится за резинку трусов, и юнги не понимает, почему чимин не снимает их. чимин, может, ждет, что юнги снова сделает с ним что-то личное и особенное, но юнги просто хочет потрогать его. и пока юнги избавляется от своей рубашки, чимин быстро оголяется совсем и снова прикрывает пах. юнги протягивает руку, и чимин накрывает ее своей ладонью, другой все еще прячась. юнги сводит ноги, чтобы чимину было удобно сидеть на его коленях. юнги заставляет чимина переложить его потрясающие руки на свои плечи, и чимин сжимает кожу пальцами. юнги гладит кончиками его разведенные по чужим ногам бедра. у чимина тонкие светлые волоски, и юнги видит, как они слабо поблескивают. юнги видит, как по чиминовой коже расползаются мурашки, когда юнги впивает пальцы в эту красоту, вдавливая ногти. юнги нравится чувствовать, как чимин двигается ближе, чтобы подрать его кожу на спине. юнги шипит, и чимин высовывает язык, чтобы демонстративно облизаться. это шоу, это показ — это представление для юнги, и он, черт, юнги в первом ряду — прямо носом у сцены. он сжимает ягодицы чимина, массирует. чимин приподнимается с шумном вдохом своим очаровательным ртом, когда юнги шлепает его. юнги шлепает его около семи раз, и чимин приподнимается после каждого. открытый, волнующийся, предвкушающий пак чимин буквально в его руках, юнги не может сдержать улыбку преуспевающего парня. особая улыбка, уверенная и харизматичная. чимин спускается пальцами по его позвоночнику, когда начинает подниматься ритмичнее: он двигает задом назад — юнги сжимает его кожу до красных точек на этом полотне вселенской красоты, он двигается вперед — юнги распахивает рот, прерывая поцелуй, потому что чувствует, как чимин возбужден. юнги перекрещивает свои руки на его спине, прижимая к себе. он валит чимина на кровать, и чимин сразу же тянет его за шею к себе. чимин, касающийся поясницы юнги своими обаятельными пятками, может быть чертовски сексуальным. — сделай что-нибудь, — шепчет чимин, когда юнги по полной сосредотачивается на его шее и груди. — закрой рот, — говорит юнги, царапая его бедро. — юнги, ты… юнги повисает на одной руке, а другой сжимает чиминово горло. — я сказал, — юнги вдавливает пальцы, и чимин выпускает восторженное «о», — закрой рот. но чимин не может его закрыть. чимин слишком чувствительный, чтобы держать свой рот закрытым. юнги думает, что чимин играет. юнги это не нравится, но у него нет рычагов давления — помимо члена. и он не может не признать, что его чимин на самом деле всегда был таким. он яркий, шумный, опьяняющий. его голос можно подавать вместе с коктейлем, который нужно поджечь: чимин сделает это своей испытывающей на гребаную прочность тональностью. юнги, выпрямляясь, расстегивает пуговицу, расстегивает ширинку. чимин, опираясь на локти, снова показывает это шоу с языком, когда перебирает ткань трусов на члене юнги своими чертовыми пальцами ног. юнги хрустит суставами, и чимин улыбается этому звуку, как улыбнулся бы его стону. если чимин сейчас заурчит, юнги укусит его. юнги прокусит кожу и оставит шрам, если чимин сделает это. но все, что на самом деле делает чимин, — это сводит ноги, перекрещивает их и поджимает пальцы. — ты будешь торопиться? — спрашивает чимин, чуть наклоняя голову к плечу: его лицо — ехидство возбуждения, полное понимание правил этой масштабной игры. — нет. — ты будешь медленным со мной? юнги хочет дотронуться до его колена, но чимин, улыбаясь, качает головой. — да, — говорит юнги. — симпатичный мальчик, — чимин кивает на татуировку. — да, — говорит юнги. и, твою мать, прямо сейчас чимин управляет им. юнги знает о своем месте, но чимин управляет им. ведет в нужную ему сторону как сраного коня. юнги сцепляет зубы и снова хрустит суставами. вероятно, любовь к играм — это то, что их объединяет. чимин говорит, смазка, что по запаху слишком сладкая для юнги, в последнем ящике комода. стоит юнги только пальцем до интимности чимина дотронуться, как тот начинает улыбаться еще шире. хитрый кот, которого юнги гладит внутри и гладит снаружи. юнги знает, чимин чертовски сильно чувствует все прикосновения. юнги знает, где нужно надавить и приласкать, чтобы чимин перестал улыбаться. юнги собирается снять, наконец, эти идиотские штаны, но чимин просит оставить. чимин просит оставить их и продолжить разминать его пальцами. юнги слушается, повинуется — хороший породистый пес. чимин разрешает снять их, когда юнги справляется с презервативом. чимин стучит пальцами по груди юнги и говорит, что это — их ритм. стучит один раз. стучит два раза — и это их максимальный ритм. ни тактом быстрее, ни тактом медленнее. юнги должен делать один толчок каждые две секунды. чимин просит его об этом с разнеженным лицом и мягким, податливым телом. юнги не хочет спешить. особенно не хочет, когда чимин говорит, что с таким ритмом он кончит без рук у члена. первые несколько минут юнги считает каждые две секунды, и эта медлительность добавляет вкус. чимин гладит юнги там, куда может дотянуться, пока юнги раскрыл его как бабочка — крылья. когда толчки юнги становятся ежесекундными, чимин шипит, сцепив зубы. его темные волосы контрастируют со светлыми простынями. угольный чимин, плавящий собой слой постельного снега. потрясающе выдержанный и ритмичный чимин. юнги так любит его, боже. такая любовь — чертов грех, но чимин дает юнги искупление поцелуем, за которым юнги приходится опуститься. когда юнги входит по самые яйца, чимин говорит, что юнги должен продолжать двигаться, иначе он кончит. иначе чимин кончит от всего этого волнующего месива, в которое они превратились. юнги не перестает целовать его. чимин не может контролировать свое дыхание по его вине. чимин переворачивается на живот, поднимается на четвереньки. юнги кусает его за кожу между лопаток, когда снова входит. чимин прогибается в спине, чтобы юнги было удобнее. юнги не перестает касаться его позвонков под тонким слоем телесной эфемерности. чимин не перестает стонать под его руками, его губами и его разгоряченным сердцем. плавно, нежно, со вкусом, с принятием в каждом вздохе. без спешки, под куполом, где время — бесценок. любовь такая, какая есть. без прикрас. физическая и моральная. окутанная влажным и пряным дыханием. сладкая, вызывающая привыкание, кариес и наглость. одинаковые, в одном веке, с одной любовью, но становящиеся единым и целым только сейчас. мышцы внизу живота начинают сокращаться, сокращаются мышцы бедер, юнги чувствует, что кончит прямо сейчас. он тянет чимина на себя, садится, прилипая задом к пяткам, и чимин, обездвиженный руками юнги, резко садится сверху — по самые, мать его, яйца юнги. — нет! — чимин царапает его руки, — юнги, нет! чимин хнычет. боже, как он хнычет. ему так хорошо. его липкое гибкое тело начинает мелко дрожать. — давай, чимин-и, — шепчет юнги на ухо, кусая его за хрящик. чимин вцепился в опоясывающие его руки, вдавливаясь в грудь юнги своей влажной от пота спиной. его трясет, но юнги крепко держит. — давай, чимин, — прикрикивает юнги, после переходя на шепот, — благослови меня. юнги видит, как по чиминовой щеке катится слеза. его мальчишеское лицо ломается, искажается, чимин вскрикивает, когда кончает. кончает сильно, но порционно — на протяжении последующей минуты, в которую юнги не снимает его со своего члена. чимин так забавно ползет вперед, когда юнги поцелуями в плечо начинает намекать, что пора подниматься. чимина подводят руки: он просто мило валится лицом в кровать. и пока юнги сворачивает удочки, чимин умудряется не заснуть. — эй, — юнги гладит его по влажным волосам, — ты как? чимин устало улыбается: — тебя стоило ждать, ты знаешь? юнги улыбается: — слишком сладко, пак чимин, как твой зад еще не склеился? — о, я думаю, ты с удовольствием выяснял это в процессе, да? — мычит чимин, и юнги видит бледно-малиновые следы от своих пальцев на его ягодицах. юнги говорит, ночи нежнее, чем сегодня, у них может больше и не быть. и чимин не прекращает благостно улыбаться.