tu me manques

Сердце Джоанны разбилось на миллионы осколков, когда она прошла ночью мимо двери в комнату Луи. Мать внутри нее просто не могла вынести такого тоскливого плача своего ребенка за стенкой. «Мы расстались», «я должен сделать аборт» и «это я во всем виноват» — все, что женщина смогла разобрать из слов сына, когда они уже были дома. Она действительно больше не может оставлять его страдать в одиночестве, и открывает дверь, проходя внутрь комнаты, в которой так непривычно снова видеть парня. Они с Марком уже привыкли, что их дети влились во взрослую жизнь, стали самостоятельными, покинув отчий дом. — Луи, — шепчет она и ложится рядом с сыном, и тот оборачивает руки вокруг нее. Джоанна гладит его по голове, надеясь утешить хоть немного. Она не может, но будет пытаться. — Я люблю тебя, малыш. Всегда буду любить, несмотря ни на что. — Я не малыш, мне двадцать, — возражает Томмо между всхлипами. — Ох, милый, вы с сестрой всегда будете моими маленькими мальчиком и девочкой. — Как только ты родился, я поклялась себе, что я не позволю никому разбить тебе сердце. Я пообещала, что сотру в порошок любого, кто причинит тебе боль, но не думаю, что хоть одной женщине или мужчине удалось сдержать свое обещание. Каждому человеку рано или поздно разобьют сердце, обидят и сделают больно. Луи начинает задыхаться от собственных слез, потому что старается успокоиться, но ему, кажется, и в самом деле разбили сердце, потому что другого объяснения для этой боли, от которой хочется разорвать себе всю грудную клетку, сломать ребра и вырвать этот жизненно необходимый орган, чтобы это прекратилось. — Это не твоя вина, мам, нет. Моя, только моя. Я… — парень чувствует спазм в животе и лицо непроизвольно корчится, — я испортил все, что у нас было. Ай! — новый спазм, и Томлинсон чувствует, как между ягодиц почему-то становится влажно, — Господи, блять, почему так больно?! — Джоанна понимает, что сын говорит не о душевной боли, а о физической. — Что болит? — она начинает волноваться, не предчувствуя ничего хорошего. — Живот. Мам, что происходит? — Луи плачет, ему страшно, но мама, не сказав ему ни слова, быстро покидает комнату. Он слышит, как она будит отца, а после снова вбегает в его комнату с телефоном у уха и быстро произносит в трубку их адрес и «Он на втором месяце беременности и, кажется, у него выкидыш».

***

— Я умру? — спрашивает Томмо у врача в скорой помощи. У него закрываются глаза, а звуки вокруг кажутся далекими. — Парень, не отключайся, посмотри на меня, — громко говорит фельдшер. — Луи! — Джоанна пробует сама, но шатен устал. Он теряет сознание, пока мать все так же сильно сжимает его руку, вытирая предложенной салфеткой слезы, а работник скорой заново измеряет давление и пульс, поддерживая состояние мальчика. Февраль. Луи открывает глаза и видит на стуле рядом с собой Зейна. — Что происходит? — шепчет омега, привлекая внимание Малика. — Ночью тебе сделали операцию и извлекли то, что, ну, должно было стать ребенком, — альфа двигает свой стул ближе к койке. — Как ты об этом узнал? — Зейн реагирует на вопрос так, будто не хочет отвечать, — Моя мама сказала? — парень хочет ответить «да», но это будет ложью. А это сейчас последнее, чего заслуживает его друг. — Нет, эм, Гарри разбудил меня среди ночи. Он проснулся около часа с четким ощущением того, что с тобой что-то случилось. Пытался дозвониться до тебя, до твоей семьи, но никто не брал трубку. И он рассказал мне, что случилось… мне жаль, Лу, — Зейн подпирает подбородок руками, упираясь локтями в тонкий матрас на постели Томлинсона. — Почему я ничего не чувствую? В смысле, почему я не плачу, там, и прочее? — спрашивает Луи, потому что он не чувствует тяжесть в груди, ему не больно. Он не чувствует ничего, и благодарен, что его маленькая мечта сбылась. — Джей попросила врачей накачать тебя и успокоительным, помимо обезболивающих, — Томлинсону становится грустно после этих слов, и он печально спрашивает: — Значит, это скоро закончится? Я бы хотел пожизненный запас этой штуки, — он поднимает голову, следя за трубками капельниц, и Малик сжимает его ладошку. — Мы здесь, Лу, я, Физз, ваши родители. Мы рядом. — Хорошо. Позовешь маму? — альфа кивает и выходит из палаты, приглашая Джоанну пройти, но вместе с женщиной, в палату проходит молодой мужчина, видимо, его доктор. — Луи Томлинсон, — читает он со своих бумаг. — Здравствуйте. Меня зовут доктор Кемп. Я ваш врач. Как вы себя чувствуете? Уже, наверное, хотите поскорее убраться отсюда? — Я бы остался, у вас классные капельницы, — омега натягивает улыбку. — Вообще-то нам придется отменить успокоительные, — молодой доктор почему-то чувствует вину за собственные слова, когда видит, как расстраивается его пациент, — мне жаль. — Я буду плакать без остановки, пока моя голова не взорвется от боли из-за слез, если вы прекратите успокоительные. Пожалуйста, оставьте их, — честно, не преувеличивая, предупреждает Томлинсон, и Кемп просит всех присутствующих выйти из палаты, чтобы он мог задать пациенту несколько вопросов индивидуально. Как только мама и Зейн покинули помещение, доктор сменил пустую капельницу, явно оттягивая тот момент, когда нужно говорить, потому что делал он все, абсолютно не торопясь. — Вы их просто так выгнали? — спрашивает Луи, следуя взглядом за каждым движением Кемпа. — Нет, я… Ладно, слушай, — омега удивляется, как быстро молодой человек переходит на «ты», нарушая врачебную этику, но не считает необходимым указать на это. — Я же не умираю? — перебивает его шатен. — Нет, твоей жизни, к счастью, ничего не угрожает, но, судя по результатам анализов, у тебя… больше не может быть детей. Вы бесплодны, Луи Томлинсон, — врач, похоже, еще только учится сообщать людям плохие новости, потому что звучит он совсем не уверенно. Скорее, растерянно и беспомощно. Обычно, доктора говорят с более обнадеживающей интонацией. — Понятно, — произносит Луи, кивает, и гулко сглатывает. Он, если честно, не знает, как правильно отреагировать на такую новость. И существует ли правильная реакция, но это все, что у него есть в ответ на прозвучавшую информацию. — Доктор Кемп, — Томмо привлекает его внимание, тот засмотрелся в окно, — Можете передать им, — указывая на дверь, — что я сплю и пока хочу побыть в одиночестве? Как минимум, до завтра. Спасибо, — Луи осторожно забирается под тонкое больничное одеяло, слегка дрожа, потому что он часто мерзнет, и этого ему недостаточно, но греть его теперь никто не будет. После осознания этого факта тело Томмо, будто, окатывает волной чего-то, что трудно описать словами, но от этого во всем теле ощущается ноющая неприятная боль, имеющая начало в самом сердце. Он начинает по-настоящему осознавать, что Гарри больше не имеет к его собственной жизни никакого отношения. Луи быстро погружается в свои мысли, не обращая внимания на то, как доктор Кемп уходит, одарив парня, свернувшегося в позе эмбриона, печальным взглядом. В палатах свет никогда не выключается полностью. Ночная тусклая подсветка сейчас помогла Роману распознать гримасу боли на лице своего пациента за прозрачными дверьми его палаты. — Луи, тебе хуже? Что- — молодой врач обнаруживает следы крови на подушке и резко, не задавая больше ни единого вопроса, переворачивает Томлинсона на спину, отрывая его покрытые кровью ладошки от шеи. Томмо выглядит просто ужасно. Разбитый вид, ослабшее тело, красные глаза, из которых, не переставая, текут слезы, а из груди вырываются всхлипы вперемешку с хрипами и по-настоящему тоскливым скулежом. Кемп, вытирая с пациента кровь, видит глубокую рану на шее шатена. Глубокую и длинную. Двигаясь туда, где она чуть прикрыта больничным халатом и подушкой с простынями, молодой человек обнаруживает еще, как минимум, пять коротких разрезов. Оглядывая палату полностью, он находит глазами небольшой канцелярский ножик рядом с личными вещами Луи. Роман зовет медсестру, чтобы та унесла все ненужные вещи из палаты, включая острые предметы. — Я не самоубийца. Я не хочу умереть, — шепчет омега, и без того неустойчивое состояние парня перерастает в самую настоящую истерику, переходящую в нервный срыв. Он брыкается, вырывается и кусается, когда чувствует запах альфы, исходящий от Романа Кемпа, не подпуская близко и не позволяя к себе прикоснуться, пока раны из-за резко подскочившего давления начинали кровоточить все сильнее. Через две минуты борьбы и одного укола с транквилизатором, Луи перестает мешать действиям медицинских работников, медленно отключаясь. В этот момент его телефон начинает звонить где-то в рюкзаке. «Хазза», — было написано на экране, что не говорило молодому доктору ни о чем, в отличие от фотографии, установленной на этот контакт, что он не сразу заметил. Мужчина, выглядящий старше Томлинсона, вероятно, альфа, улыбаясь в оба ряда белых зубов, придерживает за бедра Луи, висящего на его спине рюкзачком, уткнувшись носом в шею мужчины. Роман просто сбрасывает вызов и отключает телефон. «С Днем Рождения, Гарри», — думает Томлинсон, и проваливается в темноту. Через несколько дней Томмо выписывают из больницы, и Кемп провожает парня до главного входа, неловко прощаясь, и Луи видит, что тот, будто, хочет еще что-то сказать. — Что-то ещё? — спрашивает шатен, подозрительно разглядывая врача, покусывающего свои губы. — Я хотел спросить, может, ты согласился бы выпить со мной где-нибудь, если это предложение вообще уместно в твоей ситуации. Ты потерял пару и, очевидно, переживаешь не лучшие времена. — Спасибо, что напомнил, — Томлинсон мгновенно мрачнеет, потому что да, это совсем неуместно. — Ты можешь оставить мне свои контакты. Знаешь, вдруг я что-нибудь надумаю.

***

— Нет, Кейт, я вас умоляю! — Томмо готов на коленях уговаривать тренера не выгонять его из команды. — Луи, пойми, я понимаю твое прошлое положение и ничего не имел бы против вернись ты после рождения ребенка, но, — мужчина переводит взгляд на бумаги перед собой, в десятый раз пробегаясь по строчкам медицинского заключения, — выкидыш и проблемы со здоровьем. Томлинсон, мне нужны здоровые бегуны. — Я здоров! Выкидыши и бесплодие случаются направо и налево, повсюду! — шатен клянется, что не будет плакать, как пятилетний ребенок, у которого отобрали игрушку, но он собирается плакать, как взрослый парень, которому закрывают возможность заниматься любимым делом. — Да ты даже физически не в порядке, Луи! Не говоря уже о твоем психологическом состоянии. То, что сейчас с тобой происходит не позволит тебе сосредотачиваться на беговой дорожке и самом лучшем результате на финише, понимаешь? Приведи себя в полный порядок, и я буду ждать тебя в команде, — тренер посылает бегуну искренне озабоченный взгляд, и Луи ненавидит это. Он подходит к столу и выхватывает у мужчины свои документы. — Спорт — это мое единственное универсальное лекарство от всего. Что мне делать теперь? — Лечиться и восстанавливаться другими способами. «Я хочу напиться», — говорит он в трубку несколько часов спустя, и Роман Кемп обещает забрать его как можно скорее.

***

— Может хватит, Луи? — интересуется молодой альфа, когда Томлинсон просит бариста повторить. — Это уже седьмой стакан коньяка, и ты никогда не пил до этого. — Я просто хочу ничего не помнить. Хоть на несколько минут хочу забыть… все, что Гарри когда-либо говорил, — Кемп удивлен, что шатен все еще может правильно составлять предложения. — Что последнее он сказал тебе? — спрашивает Роман и забирает и Луи стакан с выпивкой, поднося его к собственным губам. — Что-то о том, что нам лучше не видеться больше, что я прав, и мне лучше избавиться от ребенка, — Томмо еще ни разу не вспоминал то утро, старался избегать этих воспоминаний, потому что они резали по сердцу, словно ножом, а слезы сразу начинали течь ручьями, как только он вспоминал о Стайлсе. Шатен и сам не понимал, что с ним произошло, потому что еще три года назад он бы точно не стал так убиваться по какому-то альфе. — Ты пытался как-то самостоятельно… убить ребенка? — широко раскрыв глаза спрашивает Роман, понижая голос, чтобы посторонние его не слышали. — Нет. Но, видимо, то, что ты называешь ребенком решило облегчить мне жизнь, когда я узнал, что не я один ненавижу это. Господи, я… — Луи прячет лицо в ладошках, опуская голову. Альфа заставляет его опустить руки и ему приходится наблюдать грустную картину плачущего мальчика, который кажется еще совсем ребенком, повторяющего: «Я не нужен. Боже, я ведь теперь никому не нужен. Метка, бесплодие». — Я уверен, что ты не прав. Луи больше ничего не говорит вслух, потому что ему настолько больно, что проще сжаться и закрыться в себе, чем открыть рот и позволить словам вырваться из горла. Он ведь не чувствовал эмоции Гарри. Абсолютно никаких. И это значит только то, что, похоже, разрыв мужчину совсем не задел. Томмо молчал довольно долго, потому что, когда он заговорил снова, Кемп выглядел так, будто уже и не ждал продолжения диалога. — Оставил ли он мне хоть что-нибудь? — О чем ты? — Я хочу домой, — Томмо встает из-за барной стойки и направляется к выходу. Благо, до родительского дома не далеко, и он знает дорогу. — Я провожу тебя. На пороге их сразу же встречает Марк, они не успели даже подняться на крыльцо, когда дверь открылась. Отец Луи был явно не в духе, но сейчас это было последним что парня беспокоило. А вот Роман занервничал, поэтому быстро поздоровался, объяснил всю ситуацию и, попрощавшись, скоро ушел. — Сын, так нельзя, — твердо сказал старший Томлинсон. — Как? — Томмо стоял, пошатываясь, но, как и всегда, достойно держал удар. — Губить свою жизнь из-за глупого парня. — Глупый парень… Когда-то ты называл его славным альфой, помнишь? Я ведь тебе поверил, пап, вам обоим, — Луи, не оборачиваясь на отца, проходит в дом. Прошло уже больше двух недель, а он все еще не может перешагнуть через все это и двигаться дальше. Тоска по рукам Стайлса не дает ему спать по ночам. А если ему и удается заснуть, то те сны, что он видит заставляют его снова просыпаться. Часто со слезами в глазах. Его друзья, сестра и те, с кем он общался в университете не узнают в этом Луи того, кто заряжал всех своей бешеной энергетикой так, что все вокруг тоже начинали улыбаться. Зейн больше не спрашивает, как у Томлинсона дела. По Луи и так видно, что ему не легче. Время лечит, но не так быстро. Он только крепко обнимает его при любой возможности и старается быть рядом.

***

Гарри чувствует себя ужасно. И, если честно, он не понимает почему. Он же осознанно ушел от Томлинсона, потому что тот обидел его, а сам Стайлс, несмотря на положение своей пары, перестал ощущать рядом с парнем то же, что и раньше. Ему не хотелось его целовать, прикасаться к нему. Временами даже не хотелось видеть его. Да, он видел, что шатен пытается все исправить, загладить вину и спасти их отношения, но альфа не имел желания быть частью всего этого. Возможно, он слишком горд, но не хочет этого признавать. Теперь, когда, избавившись от Луи, его сердце отказывается успокаиваться, Гарри постоянно проецирует у себя в голове расстроенные и печальные глаза своего бывшего парня, когда он отталкивал его, не обнимал в ответ, закатывая глаза, наверное, на каждое его действие. Ему было больно и он решил отомстить, но все зашло слишком далеко, и Стайлс и сам уже в этом уверен. Он сделал своему мальчику слишком больно, и он, к сожалению, чувствует насколько. Его внутренний альфа просто сходит с ума от того, что происходит в душе юного омеги. Но Гарри все равно удается справляться со своей жизнью лучше, чем Томлинсону. Он реже теряется в своих мыслях, лучше контактирует со своим окружением. Ему удается здороваться с Марком практически так же, как и до этого. Не получается только меньше пить. Причина та же — не чувствовать и забыться. А еще не получается спать, потому что, заснув, Стайлс видит, вроде бы, разные сны, но все они лишь разные вариации одного и того же. Сначала Луи плачет, не говоря ни слова. Только смотрит мужчине в глаза, а потом шепчет всегда одно и то же: «Я не хочу жить дальше». Сны — это проекция наших чувств, желаний или страхов. Но в их ситуации сложно отличить собственные чувства от чувств бывшей пары, поэтому мозг мешает все вместе. Правда, Стайлс не догадывается, что омега все еще использует их связь, чтобы дать ему знать, что все еще любит. Март. Стайлс не был готов к встрече с Луи даже спустя почти два месяца. Он понятия не имел, почему Томлинсон сейчас стоял у входа в здание банка, но Гарри не мог не разглядывать его сквозь прозрачные стеклянные двери главного входа, отойдя чуть в сторону, чтобы не мешать и не загораживать проход. Так он стоял практически всего в паре метров от мальчика, но тот не мог его видеть. На Томлинсоне была серая толстовка, в тон к ней спортивные штаны и шапочка бини на голове, потому что на улице все еще недостаточно тепло, а омега всегда мерзнет. Альфа не обращал внимания ни на что, кроме такого родного, но в то же время уже совсем незнакомого лица, пока Томмо без единой эмоции на лице, скрестив руки на груди, ждал, когда, видимо, Марк, наконец, выйдет к нему. Пока Стайлс старался запечатлеть в памяти каждую деталь Луи, он не заметил, как рядом с шатеном появился светловолосый парень, приветствуя Томмо с яркой улыбкой на губах и искорками в глазах. Весь его вид, как подумал альфа по другую сторону за стеклом от них, кричит: «Я влюблен тебя». Это не должно вызывать в Гарри таких собственнических чувств или ревность, но именно так и получается. Возможно, этот парень и не собирался как-то вторгаться в личное пространство Луи, а может, он просто не успел, потому что Томлинсон старший уже появился рядом, перекрывая Стайлсу весь обзор на своего сына. Гарри ничего не остается, кроме как уйти к своей машине и, не обращая на этих троих никакого внимания, отправиться домой. Луи рушит весь его план. Он узнал его. Черт возьми, конечно, он узнал его. Было глупо думать, что этого не произойдет. Томмо знает Стайлса наизусть и снаружи и изнутри. — Ты даже не поздороваешься со мной? — Томлинсон был рад увидеть его снова. Было бы здорово услышать и его голос тоже. — Здравствуй, Луи, — Томлинсон знал, что скучает по этому мужчине до зуда по всему телу, переходящего в ноющую боль. Но на самом деле все было гораздо хуже. Шатену больше нечего ему сказать, потому что все гораздо глубже, чем слова. Луи знает, как поцеловать альфу так, чтобы тот понял, как ему паршиво. Знает, как обнять, чтобы все стало ясно. Знает, как посмотреть, чтобы Стайлс понял, что его сердце разодрано в клочья. Но только не слова. Он не знает, какие слова использовать теперь. Зрительный контакт — единственный доступный им сейчас способ общения. Стайлс даже с расстояния нескольких метров может увидеть, как глаза шатена становятся влажными, а потом между ними проходит кто-то, кто только что вышел из здания, образно, перебивая их. Гарри отводит взгляд в сторону, а в следующую секунду уже не находит голубых глаз. Только затылок Томмо и две пары глаз, разглядывающих его не без тени осуждения. — Черт, я ненавижу себя! — говорит Луи, уже сидя на заднем сидении в машине отца, — Зачем я вообще заговорил с ним. Боже, насколько жалко я выглядел? — Луи, ему тоже плохо… — как-то неуверенно произносит Марк. — Я только что видел его глаза. Ему абсолютно все равно, пап. — А я вижу его сейчас через зеркало заднего вида, — Томлинсон тут же поворачивается назад в поисках нужного автомобиля, и то, что он видит заставляет его сердце сжаться, потому что за все то время, что они были вместе, Томмо не видел, чтобы мужчина плакал. Гарри со всей силы пнул колесо своей машины, а потом быстро забрался внутрь. Луи чувствует необходимость быть там, когда видит, как альфа даже не пытается сдерживать слезы, постепенно опускаясь лбом на руки, пальцами которых он вцепился в руль, чтобы не закричать от всех тех эмоций, что он он сейчас испытывает. Двое мужчин кричат Томмо вслед, когда он выскакивает из салона, и уверенно и целенаправленно идет к машине бывшего парня. Он готов бежать в его объятия, несмотря ни на что, но Гарри, снова встретившись с омегой взглядами, отрицательно крутит головой, и, когда тот останавливается, жмет на газ и как можно скорее уезжает оттуда, оставляя Томлинсона в слезах посреди парковки. Луи уверен, что он может умереть, если Гарри оставит его вот так еще хоть раз. Он не выдержит. Все, что он хочет сейчас — просидеть на этом асфальте до утра, чтобы снова увидеть альфу. Снова сломаться, но все равно увидеть. Через пару минут отец помогает ему подняться с земли. — Мама снова расстроится, если увидит тебя в слезах. Особенно, если ты будешь плакать в ее День Рождения.