Не/девиант

      У лейтенанта Андерсона было целых сорок восемь часов для того, чтобы привести себя в порядок к следующим трудовым будням. Из них почти двадцать четыре он провел на своем диване, на который переместился после нездорового сна за столом в отвратительном полусидячем положении.       Сны его были пусты, а состояние — разбитым и почти нервозным. Он плохо спал, но еще хуже бодрствовал, потому что его то и дело тошнило, кислый комок постоянно забивал горло, и Хэнк переходил с обычных выдохов на саднящий кашель.       Ко всему прочему болели ноги и спина, как будто его нещадно колотили палками, впрочем, Андерсон не был уверен, что такого не было — по крайней мере, он не мог вспомнить, что такое точно не имело место.       Восстать из мертвых получилось к полудню воскресения.       Хэнк уже вполне сносно передвигался по дому. В голове еще стоял жуткий, липкий туман, из-за которого скисали и путались мысли, а тело ломило дробью озноба от загривка до коленных суставов.       За окнами стоял собачий холод, и солнце косыми стылыми лучами касалось дорожки перед домом, на которую лейтенант Андерсон смотрел сквозь гостиное окно, весь дрожа от слабости своего организма. Ему — как и любому человеку — казалось, что вот сейчас должно все поменяться. Решительно и в один миг.       Однако Хэнк обманулся. Снова.       Словно бы и не было Рекса в пятницу вечером, который прибыл ради того, чтобы изловить RK800. Словно бы Коннор в пятницу вечером не притеснил пару своих алгоритмов, чтобы избежать встречи с RK900.       Это походило на дрянной спектакль, на котором посчастливилось поприсутствовать одному лишь Андерсону, и то — заключительные акты он просрал, в конечном итоге оставшись с голыми фактами на руках: Рекс уехал ни с чем, а Коннор остался в доме, не найденный и не изменившийся.       Вероятно, это злило. Нет, действительно злило.       Вот только Хэнк не находил в себе ни капли раздражения, лишь изъеденное, тревогой обкусанное и смиренное принятие того, что случилось именно так и никак иначе, сухая, безжизненная радость и скупая, все еще затаенная где-то глубоко в сердце обида на то, что с мертвой точки ничего так и не сдвинулось.       Как камень Сизифа, который в голом остатке после мало-мальского возвышения на гору всегда возвращался к подножию, к своему состоянию неукоснительного и жестокого покоя.       Как Коннор, который в голом остатке после любой встряски возвращался к идеализированному и педантичному внутреннему порядку исправной машины.       Размышлять о подобном было больно.       Хэнк даже не различал: физическая ли это была боль или фантомная, которую он мог с нею спутать оттого, что уже не видел меж ними ровно никакой разницы.       А всякая боль в конечном итоге забывалась и притуплялась. Андерсон не мог обжигаться вечно, а если и мог, то терпел без лишних слов.       К вечеру на улицах обычно тихого района стало неприлично шумно.       Хэнк глядел на толпу из молодых людей, чьи плечи были обернуты флагом с символикой революционного движения андроидов. Они шумно переговаривались в разнобой, иногда согласованно выкрикивали победные лозунги и салютовали друг другу банками пива.       Видимо, встреча президента США и лидера девиантов прошла более чем удачно. Хэнк хмыкнул и обернулся на Коннора, чье существование в этом доме игнорировалось с каждым разом все легче.       Он сидел на кресле, вышвырнутый с дивана еще субботней ночью. От черт его лица — столь приевшихся — уже подташнивало, и Хэнк давно прекратил искать в нем что-то новое, искреннее и живое.       Не хотелось копаться ни в его алгоритмах, ни инструкциях, не хотелось спрашивать его мнения или вытягивать на банальное бытовое взаимодействие, хотя Андерсон мог бы притвориться, что Коннор — человек.       Даже несмотря на то, что это будет насквозь фальшивым.       Опускающиеся сумерки гасили солнечный блеклый свет, и серость растекалась по всем уголкам дома, заставляя Хэнка чувствовать щемящее одиночество. Тишина была страшно приставучей — ее звон преследовал и опутывал даже тогда, когда Андерсон привычно раздраженно бормотал всякие глупости за приготовлением нехитрого ужина.       Ему не хотелось признаваться в том, что ему нужна компания. Или хотя бы ее жалкая пародия в виде тупого робота, сидящего в кресле как на самой неудобной в мире табуретке: до боли ровная спина, расправленные плечи и лицо, с такого расстояния кажущееся задумчиво-тревожным, немного болезненным в заходящих лучах стылого солнца. Его глаза отблескивали стеклом, веки томно прикрывали их, и глядел андроид куда-то в пол.       Андерсон упал на диван и выдохнул. Хотелось завязать разговор (начать притворяться), но человек не смел, и губы постоянно то раскрывались, то вновь грубо и непокорно сжимались в тонкую линию, прячась в отросшей и вздыбленной бороде. А Коннор ненавязчиво показывал, что готов к коммуникации, слегка повернув голову и едва-едва ее склонив в сторону Хэнка.       Кукольное, шарнирное, марионеточное движение. Словно ниточку над его головой дернули и отпустили слишком резко, вовремя перехватив.       Желания говорить так и не прибавилось, так что Андерсон в очередной раз фыркнул и зажевал пару жгучих ругательств, адресовав их, по сути, в никуда.       —… в этот день. Без сомнения, события, произошедшие в стенах Белого дома, всколыхнут не только жителей Соединенных Штатов, но и всего мира! — Репортажи были об одном и том же. С разных ракурсов — и справа, и слева, и даже сверху, с помощью шумных вертолетов и шустрых квадрокоптеров — показывали, как к воротам здания подъезжал скромный кортеж, из которого выходила некая фигура: короткостриженный смуглый мужчина с очень усталым лицом. Он был одет иначе, нежели на всех демонстрациях андроидов, и некоторые репортеры, чья политика канала была негативно настроена к девиантам, цеплялись к этой детали, разворачивая целую дискуссию о том, где же андроиды взяли костюм для встречи с мадам президент и кичатся ли они этим.       Хэнк хмыкал, когда слышал об этом, перещелкивая каналы.       Далее кадры были все как один — с прыгающей в руках оператора камерой и с непременно вытянутым микрофоном на первом плане, который загораживал лицо лидера революционеров. Андерсону было немного жаль этого андроида: ему кричали вопросы, пока он пытался пройти сквозь толпу хищных репортеров, и некоторые из них были провокационными и поражающими своей бестактностью, даже полицейские, стоявшие в оцеплении и сдерживающие натиск толпы, сующей им через плечи чуть ли не в рот главному девианту микрофоны и диктофоны, были почти бесполезны — толпа лютовала.       Андроида звали Маркус. Хэнк не узнал его в коже, пока в одном из репортажей не подтвердили, что тот девиант, впервые обратившийся с речью по взломанному каналу, и нынешний их лидер — одно лицо. Одно крайне утомленное давлением и ответственностью, вдруг свалившихся на него, лицо.       Встреча проходила за закрытыми дверьми и длилась чуть ли не три часа. По сообщениям, на ней присутствовало три стороны, одно из которых был непосредственно представитель «Киберлайф». Его имя отчего-то названо не было, более того, он даже не появился в репортажах ни до, ни после самой встречи, и многими телеканалами был сделан вывод о том, что там присутствовал сам Элайджа Камски. Впрочем, информация подтверждена так и не была, так как мистер Камски уже давно не имел отношений со своей компанией и вряд ли что-то решал внутри нее.       —… стал эпицентром этих событий. По решению мадам президент девианты не будут преследоваться за самовольное покидание собственных домов, однако полиция все еще будет призывать к ответу тех из них, кто при побеге нанес вред здоровью человека, вероятно, уголовная и административная ответственность будет так же накладываться и на людей, которые жестоко обращались со своими андроидами, совершали физическое и психологическое насилие, спровоцировавшее девиантное поведение. Таким образом, правительство уравнивает права андроидов и…       Хэнк вспомнил, как Рекс пристал на первом их выезде к мудаку со сломанной шеей, да и вообще — пока что предсказания RK900 сбывались, видимо, не промахнется он и в остальном.       На пресс-конференции сразу после встречи за длинным столом сидели уже несколько представителей андроидов, президент, несколько министров и представители «Киберлайф». Элайджи Камски среди них не было, однако это не мешало репортерам раз за разом упоминать его имя в любом доступном контексте.       Слушать еще и этот треп — бесконечный, иногда пропитанный ядом, задевающий и принижающий достоинство девиантов — было выше сил лейтенанта. Он примерно понимал, что это просто ради шоу или, может быть, обычная людская непроходимая тупость, однако все равно было до дрожи противно, да и не хотелось захламлять и без того опухший до болезненности мозг всей информацией, даже если там звучали и полезные вопросы про то, будут ли преследовать андроидов, сбежавших в Канаду, как девиантов вообще будут оформлять на территории США, что делать с их трудовой деятельностью и возможной заработной платой…       Хэнк выключил телевизор.       Вот все и закончилось.       Однако вокруг так и клубилась странная незавершенность, и Хэнк вполне понимал, что это из-за андроида в его гостиной. Вечный камень преткновения, который четкой линией объединял то, что происходило с другими, где-то там, далеко, в Белом доме, с ним, конкретно с лейтенантом Андерсоном, и ставило их в одну упряжку.       Свободные андроиды — там.       Несвободный поломанный андроид — здесь.       Человек полусидел на диване, потирая бороду. Он не смотрел на Коннора, ему вообще не нужно на него больше смотреть — так можно избежать лишнего раздражения и тревоги. Впрочем, в голове не рождается ни одной принципиально новой мысли: они все засаленные, кривые и косые, думанные-передуманные по десять раз каждый день всю эту чертову неделю, прибавившей Хэнку головной боли и старческой седины.       Он встает на ноги еще через полчаса, устав от себя самого и всего его окружающего. Дом шумит тишиной, и тьма вязнет в углах плотной паутиной.       Может быть, завтра все решится, думает Хэнк, завтра все станет куда понятнее.

***

      — Лейтенант Андерсон. — Хэнк стоит у автомата с кофе встрепанный и обозленный как и всегда. У него в руке раскаленный пластиковый стаканчик, и все, о чем может думать лейтенант, так это о том, чтобы малодушно выплеснуть содержимое на подошедшего со спины Рекса.       — Чего тебе? — Хэнк не развернулся, но повел плечом, давая понять, что слушает, но его все еще бесит одно присутствие RK900 рядом, и это только чертово начало рабочего дня — впереди не только целый день, но и целая неделя.       — Мне? Ничего.       Андерсон весьма удивлен ответом, и он все-таки оборачивается к андроиду лицом, чтобы заметить его профессиональную ровную стойку со сцепленными за спиной руками и умиротворенную гримасу безразличия. Только глаза и блестят: с каким-то непонятным упрямством.       — Капитан Фаулер разрешил лично сказать вам, что с этих пор я не являюсь вашим напарником, — Рекс говорил спокойно, но у Хэнка сперло дыхание от его интонации. — Я возвращаюсь в «Киберлайф». Хочу сказать, что с вами было приятно работать.       Андерсон застыл. Кофе в его руке перестал обжигать, мир — раздражать. Он хмыкнул, не размыкая губ, и осмотрел Рекса с ног до головы, желая спросить и, одновременно, не желая иметь к этому совершенно никакого отношения.       — Ты говорил, что если такое случится, тебя деактивируют.       Это прозвучало безразлично и сухо, но в голове у Хэнка все вибрировало и зудело от этой мысли. Рекс — враг. Рекс — тупой андроид. Но Рекс — все равно не заслуживает такой участи.       — Да, так и будет. — Для того, кто идет на смерть, андроид вел себя спокойно, впрочем, чего Андерсон вообще ожидал? За внутренним беспокойством лейтенанта рождается раздражение, а за ними тянется глухая тоска — он не обязан, черт побери, переживать за каждую скотину, каждого андроида, лишенного эмоций, если уж они сами не удосужились за себя побеспокоиться.       — И что, приедешь, а тебе сразу пулю в лоб и на боковую, на свалку андроидов? — Хэнк не может уняться: его губы изламываются ухмылкой, но она горькая, сочувствующая, и она дрожит, и Андерсон прячет ее за стаканом с кофе, обжигая язык. Рекс смотрит на него прямо, моргает немного лениво и почти не шевелится.       — Нет, они меня разберут, — наконец качает тот головой. — Вы знаете, такие свалки незаконны, но они существуют, потому что утилизация андроидов это слишком дорогостоящая процедура. Намного легче выкинуть, чем разобрать. Существуют же свалки автомобилей, хотя их тоже можно разобрать и перепродать по кусочкам.       Как человека намного легче пристрелить и кинуть в лесу, чем организовать целые похороны, или, например, вытаскивать за почками печень, чтобы найти им другое применение.       — Но в «Киберлайф» имеются все ресурсы для того, чтобы уничтожить. — Хэнк ждет, что Рекс улыбнется с садистским удовольствием — не каждый раз удается послушать то, как кто-то описывает… конец своей жизни.       — И тебе ни капли не страшно? — Хэнк не может не задать этот вопрос, и Рекс наконец-то ломается — его голова наклоняется набок, и брови чуть хмурятся. Конечно, он не знает страха, но молчит дольше, много дольше, чем должен, чтобы наконец-то произнести: «нет».       Тема разговора исчерпана полностью. Они молча стоят у кофемашины, и если у Андерсона в голове только куча сентиментальных фраз, о которых его никто не просил, да даже он себя об этом не просил, то Рекс просто смотрит на него и до ужаса походит на Коннора.       Со всей этой беспристрастностью, готовностью лечь грудью на дуло автомата по одному только слову человека. Машинная, тупая покорность.       Так почему же Хэнку все равно хочется извиниться перед ним? Почему у Рекса в глазах не смотря на всю его правильность, мечется что-то еще, острое, колкое, цепкое, оглядывающее лейтенанта и запоминающее его образ? Это ощущается почти как анализ, разбор Хэнка по полочкам в последний раз — наверняка где-то слева в башке у него открыто досье с пометками, а справа все еще высвечивается шкала отношения. Анкета блядской дружбы.       — С вами было приятно работать, — видимо, Рекс взвесил все «за» и «против», решил, что сотрудничество выдалось скорее продуктивным, чем нет, и протянул человеку руку. Хэнк не мог ее не пожать, чувствуя себя обязанным сделать хотя бы этот жест, если уж не открыть рта и не извиниться.       Они трясут рукой лишь раз, и Хэнк уже хочет отступить назад, но Рекс не дает ему и накрывает его руку второй ладонью, чтобы тут же немного сгорбить лопатки и просительно заглянуть лейтенанту в лицо, в его глазах Хэнк ловит выражение виноватой собаки.       Всего миг.       — Очень приятно, — Рекс встряхивает их руки еще раз и отступает назад. Он больше не кажется чудом инженерной мысли «Киберлайф» — просто винтики в ведре по форме человека. Даже глаза у него пустые, и Хэнк больше не смотрит в них, сжимая свой кофе и отворачиваясь к шкафчикам.       За спиной удаляются шаги. Вряд ли это уходит Рекс.       Это уходит RK900.

***

      Коннору нечего было делать. Совершено. Это не было скукой, и он совсем не хотел так характеризовать то, что эксплуатации по назначению он не подвергался почти целую неделю, однако, наверное, это было самым понятным человеку словом, описывающее его состояние.       Впрочем, не то чтобы Коннор им так тяготился или пытался самостоятельно найти себе занятие: командная строка пуста, в ней только и мигает вертикальная черта, как будто перед текстом, который все никак не набирается. И это доставляло, говоря человеческим языком, неудовольствие и раздражение, потому что противоречило всему существу андроида — он был создан для работы, а не для того, чтобы сутками перебираться с дивана на кресло, закармливать человека до тошноты протокольными фразами и иногда спотыкаться об собаку, чья шерсть облепила штанины до колен.       В доме стоял сумрак из-за нераскрытых штор и общей ауры бардака. Коннор смотрел в пол, прогоняя фоном проверку систем, которые раз за разом выдавали все те же ошибки, что и в прошлый, и в позапрошлый, и даже позапозапрошлый раз.       И в голове, все тем же относительным фоном, играло видео, каждый раз заставляя систему расшатываться все сильнее — оно было непримечательным, всего лишь сборной солянкой «для тупого уебка», но отчего-то оно все равно умудрялось вытаскивать старые, уже решенные тотальной перезагрузкой ошибки, как старые занозы, и вновь дестабилизировало состояние, и вновь запускало вирусные операции.       Коннор с этим справлялся с помощью игнор-листа, однако под коркой черепа все равно как будто что-то шевелилось и вибрировало каждый чертов раз.       За окном было слышно тихое рокотание мотора. Коннор едва ли обратил на это внимание, в который раз за день подчищая всплывающие окна с ошибками, которых после нахождения фотографии мальчика стало лишь больше, и, наверное, и вовсе бы проигнорировал остановившийся у дома автомобиль, если бы урчащий звук не дополнился трелью звонка.       Это событие выбивалось из привычной череды происшествий за день, и потому Коннор отвлекся, поднимая голову и проследив за тем, как к двери подошел Сумо и приткнулся носом к самому полу. Пришедший явно не был незнакомцем, потому как сенбернар сдержанно заворчал и чихнул, однако не поднял оглушительного лая и просто вернулся к сидящему в кресле андроиду, привалившись плечом к его ногам.       Звонок повторился вновь, и Коннор нахмурился, выбирая алгоритм поведения: он не мог знать о том, ждал ли кого-то лейтенант Андерсон, но, раз человек не дал никаких инструкций, открывать дверь совершенно не обязательно — незваный гость уйдет сам, а Коннор уж передаст лейтенанту то, что к нему заходили.       Однако в дверь постучали костяшками пальцев, и кто-то низко наклонился к ней, чтобы через секунду произнести голосом Коннора. Точнее, голосом, похожим на голос Коннора.       — RK800, я знаю, что ты здесь.       Если бы у Коннора была кровь, она бы точно застыла в его жилах. Или, если бы у него было сердце, оно бы ухнуло в пятки. Но у андроида по трубкам-венам бежал холодный механический тириум, а вместо живого сердца — всего лишь сложная искусственная деталь. И Коннор только с поверхностным удивлением посмотрел на дверь, пока в голове, выбираясь из-под вороха чужеродных ошибок, не показалось системное сообщение о необходимости вернуться в «Киберлайф» для ремонта.       — У меня есть ордер, так что я могу войти в дом. — Гость не спрашивал разрешения, он говорил факт. Впрочем, Коннор с места так и не сдвинулся, давая возможность чужому андроиду воспользоваться полученными от высшего начальства привилегиями.       Он ими воспользовался — дверная ручка зашевелилась, щелкнула запорным механизмом, и дверь распахнулась, будто не была закрыта на три поворота ключа.       Рекс прошел внутрь дома, в котором почти ничего не изменилось за выходные: лишь запах стал чуть влажным, наполненным новыми оттенками горелых ароматов с кухни. В глаза же бросился все тот же бардак, среди которого восседал RK800 — и странная, нелепая ошибка выскочила всего на мгновение, даже не дав определить ни своей природы, ни причины появления.       Описывать это, как «чувство, словно ты смотришься в зеркало», Рекс избегал. По многим причинам.       RK800 выглядел незаинтересованным ни в бегстве, ни в атаке, ни в обороне. У его ног сидел пес и давал понять, кому он отдает предпочтение и кого готов защищать, пока хозяин отсутствует, впрочем, едва ли собака могла остановить андроида.       — RK800, тебе стоит пройти со мной в «Киберлайф» для прохождения процедуры деактивации. Так как ты не выказываешь девиантного поведения, ты являешься собственностью компании, которая все еще отдает тебе приказы.       Вот только RK800 не отозвался. Рекс предполагал, что это не решится так просто, однако совсем не думал, что андроид, который подчинен и верен системе, окажется способен на молчаливый протест — он даже не выглядел так, словно обдумывает его слова, сравнивает с текущими задачами, выверяет линию поведения. RK800 смотрел ему прямо в глаза безразлично и вяло, будто вообще не видел на месте Рекса кого-либо, что-либо.       — В моей текущей задаче — подчинение офицерскому составу департамента полиции города Детройта, — четко ответил он, — в данный момент я уже выполняю ряд задач, поставленных лейтенантом Андерсоном.       Рекс постоял, моргнул и деланно закрутил головой, будто пытаясь понять, какой ряд задач может выполнять боевая машина в пределах холостяцкой берлоги.       — Ряд задач? Сидеть на диване с собакой у ног? — вслух выдал Рекс, и RK800 карикатурно передернул плечами, мол, о полезности выполняемых действий разговор сейчас не ведется.       — Так как после перегрузки системы «Киберлайф» твои данные и файлы были повреждены, а связь с центром управления потеряна, это стало твоей приоритетной задачей — базовая установка на подчинение департаменту полиции. Однако теперь у меня есть для тебя новый пакет инструкций от «Киберлайф». Я не могу передать их тебе из-за твоих нарушенных алгоритмов приема/передачи информации.       RK800 это тоже не заинтересовало, программа Рекса же отзывалась паническим желтым огоньком, вызывая тревожность по поводу успеха операции и выбранной модели поведения.       В доме воцарилась тишина. Оба андроида казались вовсе незаинтересованными друг другом, лишь иногда их взгляды скрещивались, но без всякой хитрости или искры — лениво, безразлично, как будто каждый из них уже сказал все, что мог, и больше им нет необходимости в вербальном взаимодействии.       RK900 стряхнул пыльное бездействие первым, сделав шаг по направлению к другому креслу и сев в него ровно так, как более старая модель напротив. Теперь они выглядели словно по разные стороны в искривленном, сломанном зеркале, перевирающем детали и обстановку — но не настроение, построенное на холоде и искусственности, которое, однако, хоть и было фальшиво, оказалось легким и даже не натянутым.       — Коннор. — У RK800 дрогнули веки, зрачки вновь уставились прямо на свое отражение по ту сторону несуществующей плоскости, и в приглушенном свете, съеденному тяжелыми задвинутыми шторами, было заметно, что в них, помимо машинной темной пустоты, было нечто не такое. — Ты не девиант и принадлежишь компании «Киберлайф». Ты определенно слышал новости и уже знаешь свой приказ. Лейтенант Хэнк Андерсон больше не имеет на тебя прав ни как офицер полиции, ни как человек. Ни как коллега. Ни как друг.       В комнате все еще не происходило ничего. Любому живому существу стало бы неуютно здесь, среди холодных машин, которые упрямо силятся договориться о том, над чем оба не имеют власти. Еще это вполне показалось бы скучным: как будто по игровому полю скачет мячик от пинг-понга, в который играют машины — выверено, бездушно, четко.       Знаете, игра становится интереснее, когда у одной машины заедает механизм, и шанс ее неудачи повышается. Вы не представляете, как игра оживает, как только механизм заедает у обеих.       — Ты же не девиант, Коннор.       RK900 определенно знает, что это так — RK800 перед ним просто сломан, наверняка в его отчетах куча ошибок и задач, которые невозможно выполнить из-за дестабилизации системы. Впрочем, его уверенность несколько уменьшается, когда он замечает, как рука андроида тянется к собачьей голове у ног и сжимает шерсть на загривке, легко почесывая. Отражение смотрит на него в ответ чужими глазами, одетое в чужую одежду, но говорит своим голосом, путая собственную программную установку таким пустяком:       — Как и ты, не так ли?       Рекс желал бы не вздрогнуть, но искусственные мышцы непроизвольно сократились, нагло выплевывая на внутренний дисплей ошибку.       Мелочи.       Мелочи.       Почему они тонут в мелочах?       — Лейтенанта ждут неприятности, если ты не отправишься со мной. Ты лучше меня знаешь, какие.       Это последний аргумент. И последнее, что звучит в этой комнате. Дальше все вокруг окутывает ленивое ощущение смерти — как в комнатах тяжелобольных людей, которым остаются лишь считанные минуты до измученного последнего вздоха.       Этот вздох случается, когда одно отражение, почесывающее собаку, поднимается на ноги, провоцируя второе, более рослое и до холода покалывающее, встать следом.       Когда они оба протягивают друг другу руки в имитации человеческого рукопожатия, разделяя одну задачу на двоих — вернуться в «Киберлайф» для деактивации всех систем.       Когда они оба, до похожести разные, выходят из дома для того, чтобы живущий в нем человек вновь нашел дверь нетронутой и закрытой.       Когда оба садятся в машину.       И оба проводят свой незаметный ритуал.       У одного за щекой щелкает жвачка.       У другого в нагрудном кармане теплится фотография смешливого ребенка.