Последняя жизнь

Горизонт окрашивается алыми всполохами заката. Марлин неподвижно вглядывается вдаль, сидя на обочине дороги. Всё имущество распихано по карманам, вся ее жизнь оставлена в прошлом, впереди простирается только дорога, ведущая прочь из очередного сельского городка с одинокой железнодорожной станцией и застывшим временем. Ждать попутки приходится долго, никто не заезжает в сельскую местность без причин. Марлин встаёт с травы и разминает затёкшие ноги, вытягивает руку с поднятым большим пальцем, когда на горизонте появляется быстро растущая черная точка. Точка приближается, решительно становясь изрядно потрепанным красным фордиком, явно видавшим времена и почище. На выцветшей краске второпях написанные строчки, цепочками обходящие вмятины и царапины. Она не присматривается к словам,  решительно открывая дверь. — Куда? За рулём парень неторопливо открывает жестяную коробочку с леденцами. Он откидывает со лба длинные черные волосы и снисходительно улыбается. — По пути, — МакКиннон садится в машину, не дожидаясь приглашения, и протягивает руку. — Марлин. — Сириус, — он всё ещё улыбается, пожимая ее руку. — Конфетку? — Спасибо. Они несутся навстречу закату, открыв до упора окна и иногда перебрасываясь парой слов. Марлин смотрит на своего попутчика, едва скрывающего за снисходительной полуулыбкой блеск в глазах. Иногда он забывается, и его речь становится импульсивнее, ярче, живее. Он отрывается от дороги, смотрит на нее горящими глазами, начинает жестикулировать, вспоминает что-то, хватается за руль, возвращаясь к вождению, коротко усмехается, сводит вспышку к саркастичной шутке. Марлин смеется, перебирает кассеты в бардачке, завалявшиеся сигареты, какие-то брошюрки, вчетверо сложенные плакаты, книгу в мягкой потрепанной обложке. Она говорит сначала мало, отрывками, всё больше и больше разгорячаясь, и наконец начинает рассказы без конца и края о всех пройденных километрах, об угрюмых и веселых попутчиках, о просторах, о душных городах, о скучных поселках, о волшебных поселках, о свободе и бегстве. Сириус слушает молча, продолжая уничтожать леденцы, барабаня пальцами по рулю и всё меньше сосредотачиваясь на собственном выражении лица. Никто не отвлекается на мелочи, когда Марлин МакКиннон рассказывает свои истории. Сириус ныряет в них с головой, забываясь, теряясь среди слов. Их окутывает темнота, скрывающая дома и лес вдоль дороги. Они едут всю ночь. И день. И следующую ночь. Марлин и Сириус встречают города на рассвете и ныряют в темные ночные леса, они жмут руки случайным встречным и подбирают попутчиков. Одни выходят через час, другие через два, приносят и уносят ворохи собственных проблем, в которые они закутаны, как в терновую сеть. Марлин высовывается в окна, наслаждаясь ветром, полным пыли или дождя, Сириус включает одну из бесчисленных кассет и подпевает, пытаясь танцевать за рулем. Они останавливаются на обочинах и лежат на крыше машины, вглядываясь в полное оттенков небо. Сириус курит дешевые сигареты, неторопливо рассказывая истории, иногда он достаёт маркер из потайного кармана, свешивается с крыши и что-то пишет на дверях. — Не жалко? — Нет. Нет, не жалко писать о вечности на форде, держащемся ещё непонятно как. Не жалко писать о Марлин, девушке с обочины, ворвавшейся в его жизнь вихрем тысячи рассказов, заразительным смехом, горящими жизнью глазами. У них были форд, дорога, абсолютное отсутствие цели и целая жизнь впереди.