Дневники Ит

Вертолёт мягко приземлился и все зашевелились, расстёгивая крепления, подбирая вещи и готовясь на выход. Эта окружающая нас деловая суета прервала мои воспоминания. Я спрыгнул на плиты небольшого военного аэродрома и вытащил за собой Базиля. Рюкзаки постоянно пытались свалиться с плеча, Баз спотыкался, а вихрь ветра, поднятый винтами мощной машины, пытался оторвать волосы, сорвать куртку и выбивал слёзы из глаз. Из-за плотного частокола спин в чёрной форме, плохо было видно что там, вокруг. Над головой были серые низкие тучи, а в просветах между телами плотно окружившей нас охраны, мелькала жёлтая полоса заката, у самого горизонта. Но вот, поток воздуха ослабел, и мы двинулись куда-то всей толпой. Через несколько сот метров стали рассаживаться по машинам. Я запихнул Базиля на заднее сидение указанной Рэмом машины, и сел рядом, пытаясь пристроить под ногами или ещё где, рюкзаки и сделать так, чтоб тот, в котором был ноутбук, оказался сверху. За окнами бегали, перекрикивались, отдавали приказы, таскали вещи незнакомые люди в чёрном и пятнистом, ревели движки машин, прогревая моторы и клацали дверцы. Дверь у водительского места открылась и всё звуки резко усилились. – Мартин! – рявкнул Рэм. – Поедешь с нами. Все в сборе? Двинули! *** Ехать оказалось скучно. После плит аэродрома машины вывернули на шоссе с хорошим асфальтом, и дальше осталось только сидеть, глядя то на ровно наплывающую ленту дороги, то на спутников, то на однообразно пустынный пейзаж за окном с тускнеющей полосой заката у горизонта. Дорога всё тянулась и тянулась. Пейзаж не менялся, создавая впечатление, что мы завязли на одном месте, не смотря на мелькающие у обочины каменистые холмы и бурые травы. Полоса свободного от туч неба стала грязно-оранжевой. Мартин сначала нервно крутился, поглядывая то на нас, назад, то на Рэмигуса, за рулём, то на плотную сумку цвета хаки на своих коленях. Как я догадался, это была походная аптечка, на все случаи жизни, и кое-какие вещи. Однако, долго нервничать в такой однообразной обстановке невозможно, и к исходу первого часа езды он уже спал, откинув голову на подголовник. Базиль тоже заснул, склонившись мне на плечо и не разжимая переплетённых со мной пальцев. Его голова всё время падала, и мне пришлось всю дорогу придерживать его за лоб, как будто я вдруг захотел измерить ему температуру, да так и забыл отнять руку. Рэмигус смотрел на дорогу, большей частью, но время от времени я ловил его хмурый взгляд в зеркальце заднего вида, направленный на нас. Я подумал, что, наверное, так долго придерживать чужую голову, не свойственно людям, или сложно физически, но как сделать правильно и естественно, я не знал. – Что? – спросил я, когда в очередной раз поймал его взгляд в зеркале. – Что это с Базом? Он сам на себя не похож. – А… – я понятия не имел, что можно говорить Рэму, а что не стоит. – Неприятности внутри фракции. Подумал и добавил: – Если он захочет, сам расскажет. Если сочтёт нужным. Рэм кивнул и остаток пути мы ехали молча. Закат окончательно погас, синие сумерки, а потом и тёмно-синюю ночь прорезал только свет фар идущего по шоссе небольшого каравана – яркий люминисцентный свет впереди, на часть дороги и идущую перед нами машину, и красные огоньки, от её задних фар, к нам. От невыносимого однообразия происходящего и едва заметного убаюкивающего покачивания, я снова невольно стал вспоминать сегодняшние события в лаборатории… «… – О каком следственном эксперименте вы говорили, Уилл? – А, видишь ли… После взрыва в Бункере, как только я оправился от операций по киборгизации, я вдруг обнаружил себя на месте Главы фракции Верных. И учёные, и инквизиторы единодушно меня на эту должность назначили. И, одним из первых указов, после отмены психокодирования, которое не сработало с Изабель, был мой указ об удалении всего женского персонала Комплекса. – Я слышал об этом. – Да, все на это жалуются, знаю. А слышал ли ты, что один раз исключение было? Некая дама-генетик… – Опять генетик? – …долгое время доставала меня письмами и просьбами о встрече, чтобы обсудить какую-то её теорию, которую она считала настолько перспективной и секретной, что это требовало личного обсуждения. К тому же, о встрече с ней меня также просил наш штатный генетик, молодой, но как говорили, талантливый специалист. Но, как я подозревал, дело было в том, что он по совместительству, являлся женихом вышеозначенной дамы, а встреча со мной могла поспособствовать её карьере и, в любом случае, не зависимо от того, окажется её теория стоящей или нет, соответственно, вырос бы и его социальный статус. – И вы встретились с ней. – Да. Отец почесал нос, припоминая, потом встал и начал открывать и копаться в ящиках своего стола, шурша бумагами, лязгая протезированной рукой, скрипя сервоприводами и чертыхаясь. – Да где это… А! Вот, – очередной исписанный блокнот шмякнулся на пол, туда же упала и покатилась под соседний стол пластиковая ручка с изгрызенным кончиком, а Отец бросил передо мной невзрачное кольцо фиолетового цвета, диаметром со сложенные в окружность, большой и указательный пальцы. – Что это? – я взял эту вещь в руки, тряпичное кольцо немного растягивалось на пальцах, но не сильно. – Резинка для волос. Её. Эта дама тоже оказалась молодым специалистом, причём, пробилась в науку из нижних слоёв населения, её родители даже не состояли во фракции Верных. И сама она была не богата, в отличие от Энджи. И внешностью она тоже не блистала. Почти как ты, Ит. Я молчал, не зная, что на это сказать, и к чему была эта информация. – А её теория? – наконец сказал я. – Ради которой она приехала? – В том-то и дело. Я не помню. Столько времени прошло… – И… – неуверенно протянул я, крутя в руках незамысловатое украшение, – что вы хотите, чтобы я с этим сделал, Уилл? – Я хочу, чтобы ты мне помог вспомнить. Воссоздать обстоятельства и вспомнить тот день. Там определённо было что-то важное, в её болтовне… – Хорошо. И что надо делать? – Собери волосы в хвост. – Вот так? – хвостик получился короткий, едва на ширину ладони, и некоторые пряди так и свисали на лицо, не дотягиваясь до резинки. – Да, так, хотя у неё волосы были длинней. Но цвет почти похож – у тебя белые, а у неё – платиновой блондинки, почти белые. А теперь – сними обувь. И одежду. Какие-то проблемы? – Н-нет, никаких. Это действительно необходимо? – Действительно. – Всё снимать? – Всё. Расстегнуть змейку на куртке, вначале, было тяжелее всего, руки тормозили и не хотели слушаться, с остальными вещами пошло легче. Когда последний предмет одежды лёг в стопку на соседнем столе, Отец, наблюдавший за мной чуть склонив голову, подал свой белый халат. – Надень, но не застёгивай. Так… Он подошёл и повернул меня в одну сторону, в другую, крутя вокруг себя, как вещь. – Нет, свет падал с другой стороны… Окно было там, а дверь там… И стол, стол был вот этот… Я позволял поворачивать себя и переступал по холодному полу ногами. Какое-то оцепенение сковало сознание. – Да, – решил, наконец, он. – Здесь. И стол, и освещение, всё похоже. А теперь… – А это ещё что? – слабо удивился я. Оцепенение и апатия, вдруг навалившиеся на меня, заставляли плыть по течению, отдав инициативу человеку. – Искусственная вагина, а ты что думал? У Базиля в модуле таких игрушек нет, верно? Сейчас мы её скотчем… Так, повернись… Ещё моток… Сойдёт. – Уилл, вы хотите сказать, что… – под оглушительный треск отрываемого скотча, у меня перед глазами возник образ девушки в белом халате, в этой комнате, сидящей на этом столе. – Она же приехала обсудить какую-то теорию? – Да, – с досадой сказал Отец, – и если не будешь мешать и перебивать, дело пойдёт быстрей. Так, как там она говорила… Что-то про позитив? Нет… Оптимизм? Нет… Оптимум? Или, всё же, оптимизм?.. – Уилл, зачем это всё, – спросил я, глядя на безобразную конструкцию из сексуальной игрушки и скотча, примотанную к моему телу. – Вы что, занимались с ней сексом? Он понял голову, отвлекаясь от своей инженерной конструкции, и посмотрел мне в лицо. – А? Нет… – но не успел я выдохнуть, как он продолжил. – Нет, не похоже. Так не пойдёт. Ты слишком бледный, как белая лабораторная мышь. А у неё был яркий мазок цвета… И он дёрнул пластырь с моего лица, а потом, повернув мою голову туда и сюда, надавил на разрыв кожи и, вымазав палец кровью, мазнул ею мне по губам. – Теперь похоже. Хвостик. Светлые волосы. Помада. Царапина. Маньяк, подумал я. Бедная девушка! На что только не пойдёшь, ради информации… – Оптимизм, – сказал я. – Генетика. Хромосомный набор. – Да-а-а, – отозвался он, склоняясь надо мной. – Именно. Верный ход мысли, Ит! – Правда? – трудно представить, что в таком положении можно что-либо обсуждать. И мыслить. – Вы, всё же, занимались с ней сексом, Уилл? – Да, но не сразу, сначала мы говорили. А ну-ка, назови меня «господин Веллингтон». – Так как вам моя теория, господин Веллингтон? – Ваша теория, милочка, – сказал он наваливаясь ещё сильнее и копаясь в одежде, – не имеет смысла. У вас будут получаться… при ваших исходных данных… одни самцы. Всегда самцы… Сказал тогда я… Оптимизация генотипа – бред… сказал тогда я… – И что же делать, господин Веллингтон? Подскажите, господин Веллингтон! – Она не просила… подсказать что делать, Ит… – А что же она просила? – Мою сперму… Для экспериментов по оптимизации… – И вы ей милостиво дали, конечно! – Сарказм неуместен… Ит. Это была честная сделка… По взаимной договорённости... Сперма – на секс, это даже изящно. Согласись?.. – Своего рода, – согласился я. – Если всё так и было. Вы трахнули её тут, на столе и дали потом образец спермы? – Да, мы же договорились, – приподнял брови он и свет блеснул по выступающей грани его лицевого хромированного импланта. Отец отодвинулся и встал, поправляя одежду. Потом глянул на меня и острым выступом металлического ручного протеза надорвал двойную полосу скотча на моём бедре. – Это всё? – спросил я, не делая попыток подняться. – День воспоминаний закончен или ещё что-нибудь? – Всё. Снимай эту дрянь и можешь одеваться. Всё… Жалкие человечишки, со своими прогнившими мозгами… Я бы всё помнил безо всяких «следственных экспериментов»! Или… причина происходящего была в другом? В его, так называемых, «чувствах» ко мне? Что, если весь этот театр воспоминаний – просто первая попавшаяся, более-менее подходящая и логически обоснованная причина, чтобы заняться сексом и со мной? – Ну, что ты там лежишь, Ит? Задумался о чём-то важном? – О том, что чувствуют женщины, общаясь с вами… – проворчал я, срывая, с трудом выпутываясь из липких перекрученных лент скотча и наматывая их вокруг «основного элемента». Если игрушка ему дорога, пусть потом сам распутывает! – И всё же, – сказал я, – так разбрасываться своим генетическим материалом было не предусмотрительно. Кто знает, что из него может сделать хороший генетик… – Да пусть делает, плевать. Удачи в научных изысканиях! – И как звали эту даму с загадочной теорией оптимизации? Должен же я знать, имя женщины, роль которой играл? – Имя? Фамилия у неё была какая-то скрипучая, не английская, а имя? Фанта? Манта? Нет, на «В», как Веллингтон, меня это ещё позабавило… Ванда! – Вот как… Ванда Ставински? – Точно! Она, таки, стала известным генетиком, раз ты её знаешь? – Можно сказать и так… А как звали вашего сотрудника, её жениха? – Итон, ты что, серьёзно? Двадцать лет прошло! Ты думаешь, я помню, как кого звали? К тому же, он на следующий день уволился и вместе с ней улетел! – И вы его отпустили? – А что я должен был делать, задерживать обиженного на меня самца? Улетел – и чёрт с ним, меньше проблем! – М-м-м… Вы говорите, двадцать лет назад, Уилл? Этого не может быть. Двадцать лет назад я уже был в Комплексе и ничего такого я не помню. – Конечно, не помнишь… В тот день я отправил тебя забирать Базиля из детской группы его клон-братьев и устраивать поближе к нам, а следующим утром как раз был плановый вертолёт на Большую Землю, на котором Ванда со своим женихом и отбыли. Вы разминулись. – И всё же, как звали того сотрудника? – Господи, да не помню я… Неприятное, такое, имя, похожее на название какого-то станка… И фамилия неприятная. Ирландская. Когда я жил в Англии, мы с ирландцами не общались. – Фрейзер? – спросил я. – Фрейзер О-Нил? – Он. А что, он тоже стал видным учёным? – Нет, – пробормотал я. – Видным не стал. Всего лишь, известным, в узких кругах… И вот как, в каком виде и когда мне сдать эту информацию Рэму?! Или лучше не надо? Ч-чёрт… – Ну, так как тебе секс с настоящим мужчиной? – спросил между тем Отец. – Это… был интересный опыт. Но повторять его мы, конечно, не будем. – Да, уж… Четверть века назад мне это казалось намного привлекательнее… – он задумчиво смотрел в стену, потирая подбородок, а потом перевёл взгляд на меня. – В следующий раз можно будет обойтись тем, что действительно важно. – И что это? – Твоё послушание. Если оно есть, безо всей прочей возни можно и обойтись. Главное, что ты понимаешь истинное положение дел – кто тут главный и не идёшь поперёк. Тогда, трахает тебя мой клон или нет – уже не имеет значения. Он помолчал, раздумывая, и добавил: – Всё-таки, хорошо, что ты не мальчик. Мальчики вырастают и начинают потом бунтовать. – А я не выростаю, и не бунтую. А девочки? – спросил я. – Женщины, ты хочешь сказать? Ах, да, ты же спрашивал меня о женщинах! – Отец хмыкнул, глядя как я встаю со стола и одеваюсь, с холодком постороннего наблюдателя, не делая попыток ни помочь, ни подать что-либо из одежды. – Женщины – это всегда только функция, объект для секса, что бы они там по этому поводу о себе не думали. – Но… – не понял я, – разве вы не говорили, что любили их? Энджи? Изабель? – Да. Но эти исключения только подтверждают общее правило. Любовь к ним принесла мне только горе и неприятности. – А… я? Вы сказали, что я – третье большое несчастье вашей жизни. – Ты похож на женщин, Итон, тем, что не споришь и знаешь своё место. И ты лучше мужчин тем, что в тебе нет соперничества, основанного на природных мужских инстинктах. Ты вообще влечения не чувствуешь, верно? Я кивнул. – А значит, ты никогда меня не предашь, ни ради женщины, ни ради мужчины. И если тебе всё объяснить, ты всё сделаешь правильно. Так ведь? Я снова кивнул. Медленно. Застегнул ботинки на липучках и поправил штанины поверх них. – И ещё, – продолжил Отец, – ты не красивый. Твоя оболочка – не привлекательная сексуально, что тоже плюс. Если бы я выбрал того, другого андроида, тут, в Комплексе, давным-давно была бы уже Троянская война. – Вот как? – пробормотал я. – А Базиль никогда не говорил, что я не красивый или не привлекательный… – П-ф-ф!.. Да что он видел в жизни, фильмы на мониторе? Да никто, в здравом уме, никогда не примет тебя за настоящую женщину! – А в чём разница? Если послушание и неконфликтность, как вы говорите, женские качества… Отец засмеялся, присев на крышку стола, хлопая человеческой кистью руки себя по бедру и скрипя всем имеющимся набором металлических накладок и сервоприводов. – Внешность, Итон! До того, как кто-то разглядит твои качества характера, тебя будут оценивать по внешнему виду! – Вы имеете в виду… грудь? – Не-е-ет, – он почти согнулся от хриплого хихиканья, а чуть отдышавшись, продолжил: – У многих женщин столь малая грудь, что её почти не видно, дело не в этом. Я же говорил, женщины – это лишь функция для секса, чем ты слушал, Итон? Так их воспринимают мужчины, так сложились гендерные стереотипы общества, так, в конце концов, воспринимают себя они сами. И это отражается на их одежде и самопрезентации. Чем, в основном, женская одежда отличается от мужской, знаешь? Ну, да, откуда тебе… Любая женская одежда, если это не рабочий комбинезон, скафандр или костюм химзащиты, имеет общие черты – во-первых, она максимально подчёркивает и показывает форму и размеры тела. То есть все варианты приталенного кроя, утягивающих тканей и весь спектр разрезов, вырезов и короткой длины. Это понятно зачем? Показать самцам «товар лицом», так сказать. – А… – сказал я, занося эти новые сведения в память, – а во-вторых? – Во-вторых, цвет. Тут у нашего вида в отличие от птичек-рыбок, всё наоборот, самки мельче и ярче. И всеми этими цветными тряпками, покраской волос, декоративной косметикой они привлекают внимание суровых и сильных самцов. – Половой диморфизм, – кивнул я. – Но… я ведь видел трансляции с показов мужской моды и там… Отец снова согнулся в хохоте. – Мужская мода… У-у-ух… Кто тебе сказал, что всех этих красавчиков в радужных перьях воспринимают как мужчин? В лучшем случае – как экзотическую разновидность женщин, а женщины у нас кто? Объект для секса. – Это в лучшем? А в худшем, тогда как? – В худшем – как мужчин, которые скатились до того, что сами признают себя объектом для секса, а не разумным субъектом. – И в чём тогда разница? – не понял я. – В том, что с такими мужчинами можно не церемониться. Они крепче и заранее на это согласны, раз выбрали такую работу! Да что мы с тобой обсуждаем?! Настоящие мужчины носят монохромную и скрывающую очертания тела одежду. Чёрный, серый, белый. Чем больше цвета и яркости, тем более сомнителен… – Отец покрутил пальцами в воздухе, – статус такого мужчины. Мы помолчали, он – хмурясь, я – фиксируя новую информацию. – Ну, и третье, на счёт женской одежды. Нефункциональность. – Как это? – Всякие безумные штучки, не имеющие никакого другого смысла, кроме как привлечь внимание мужчин и подчеркнуть себя, как объект для секса. Часто они бесполезны, как удаление волос с тела, занимают много времени, как косметика и укладка волос, а некоторые даже вредны для здоровья, как высокие каблуки или слишком лёгкая одежда в холодное время года. Или пластические операции. – Но… зачем? Неужели все женщины так делают? – Не все, и в разном процентном соотношении, но, минимум один элемент из списка присутствует почти у каждой. Зачем? Стереотипы, Ит. Гендерные стереотипы. – Так вы поэтому намазали мне губы кровью? И надели резинку на волосы? – Именно. Ты слишком бледный, для женщины, хоть и покорный. У меня банально не стояло на тебя без поднятых волос, обнажающих шею и «помады» на губах. Я тоже подвержен стереотипам, Итон, и я предпочитаю женщин. – Понятно… У меня одна просьба, Уилл. В присутствии Базиля… Давайте сохраним наш сегодняшний опыт по поиску воспоминаний, в тайне. Отец нахмурился, и я поспешил, поясняя: – Базиль полезен, он единственный поставщик генетического материала для огромной территории, и если из-за ревности и волнений этот процесс прервётся… Это никому не будет выгодно. – Ладно, – сказал Отец, – мальчишке действительно незачем об этом знать. Но в то время, когда его не будет… – Вы хотите продолжить заниматься со мной сексом? Простите, что напоминаю, но ваша сперма бесплодна. В этом нет смысла. А тратить время на бесполезные глупости не продуктивно. – А ты действительно лучше баб, Итон – такая смесь дерзости и здравого смысла! Никакого, тебе, затаённого женского коварства! И, отвечая на твой вопрос, нет – я не очень хочу заниматься с тобой сексом. Всё-таки, я уже слишком стар для всего этого дерьма. Но маленькие знаки твоего послушания, пожалуй, доставят мне удовольствие. – Если только не в присутствии Базиля, сэр. – Да-да, а теперь иди уже, вези наше ценное биологическое имущество покататься, чтобы он излишне не психовал. Ты же сумеешь его утешить и успокоить, Ит? – Конечно. Думаю, сумею, сэр. Я окончательно поправил тонкую куртку на молнии, надетую с утра для поездки и незаметно сунул в карман клочок ваты с карминно-розовым мазком моей псевдокрови и антисептика, в другой убрал старую фиолетовую резинку для волос, принадлежавшую Ванде. И подумал, что со списком женских качеств, присутствующих в моём характере, Отец крупно просчитался. Вернее, недосчитался, как с наличием коварства и неспособностью принять собственное решение, если он мне подробно объяснит «как правильно». Впрочем, о чём тут говорить! Я ещё не встречал человека, который настолько сильно заблуждался бы относительно себя, собственного величия и роли окружающих его женщин. Первая, Ангелина, сбежала от него, как Лилит от Адама, закрыла в «стеклянном гробу» и сотворила новое, пусть и ущербное, человечество. Вторая, Изабель, правильно оценила и вовремя забрала плоды эксперимента «Ева», разрушив его мечту о бессмертии и вынудив пожертвовать рукой, почти жизнью, прикрывая её отход. А третья, Ванда, кто знает, что сделала она, получив образец, за которым приехала и чем это нам ещё аукнется. Почему, почему он так фатально не видит и не уважает ум женщин? И почему ему так «везёт» на встречи с выдающимися женщинами в жизни? И среди них, к несчастью, уже двое были генетиками…» Дверца машины хлопнула, закрываясь за Мартином, и я понял, что мы стоим перед небольшой двухэтажной гостиницей, судя по вывеске, на чистенькой, освещённой фонарями улице, а рядом тормозят остальные автомобили нашего кортежа. Приехали.