***
Утро холодное и солнечное, и поэтому путь от дома до больницы сегодня особенно мучителен. Поставить себе, что ли, раскладное кресло в кабинет? Глупо сидеть до двух, а потом возвращаться к восьми, я лучше бы поспал эти два часа на дорогу туда и обратно — по-человечески поспал, а не стоя в электричке и метро. Меня переполняет неприязнь ко всему окружающему, и лучше бы мне ни с кем не видеться, пока я не выпью кофе. Подкалываться стимуляторами я не люблю, но еще пара месяцев такого режима, и придется перейти на фен. А не хотелось бы. Поэтому пока что кофе, а потом… Ладно, посмотрим. Пока что раздаю таблетки стабильным пациентам, лечение которым давно назначено и нужно просто его поддерживать. Одной заботой меньше. Теперь еще кофе и время для моего главного пациента. Прошу одного из санитаров привести его ко мне. Однако тот возвращается один и сообщает, что Макисима-сан изволит грустить, сидеть лицом в угол и отказываться с ним идти. Ну, как говорит Йоруичи-сан, охуеть теперь. Мне тоже грустно и я бы и сам сидел лицом в угол. Но не сижу же. Значит, и он не будет. — Тогда притащите мне его за шкирку, Кавамура-сан, — говорю я с прорвавшимся раздражением. — Или на поводке. — Что вы, Урахара-сенсей, — санитар оглядывается на дверь и понижает голос, и я с удивлением замечаю, что он очень испуган. — С ним нельзя так обращаться. — Да? — я даже поднимаю брови. — И отчего же? — Видите ли… Урахара-сенсей… он… ох. — Да-да, Кавамура-сан? — Мы все тут давно поняли, что с ним лучше не связываться… — А иначе что? — Он… он очень опасный человек. Он чудовище! — Где-то я уже слышал это определение. — Вы… еще не читали его личное дело? Бедняга Танака… Кавамуру передергивает то ли от ужаса, то ли от отвращения. Интересно, что он вспомнил о том бывшем работнике больницы, которого Макисима будто бы довел до самоубийства — и успешного. Но мне ни к чему мучить санитара, он выглядит искренне напуганным. Возможно, его основания бояться и правда серьезнее, чем кажется. Надо будет разузнать побольше о той истории. — Хорошо, Кавамура-сан, я вас понял, — говорю я настолько доброжелательно, насколько могу это в таком настроении. — Я сам разберусь с Макисимой-сан, а вы можете спокойно заниматься своими делами. — О, спасибо вам, Урахара-сенсей! Только… позволите ли мне сказать? — Я весь внимание. — Берегитесь его, Урахара-сенсей. Он полностью безумен. Он… не человек! Ха-ха. Я, в принципе, тоже. Так что попробовать стоит. В его палате довольно темно — окна наглухо занавешены плотными темными шторами — и от этого как-то даже уютно. Я не сразу нахожу Макисиму, но когда вижу его беспомощно согнутую спину с торчащими лопатками, мое раздражение уходит мгновенно, как морская волна, уступая место острой жалости. Тоже, конечно, непрофессионально, но к черту все это. Он лежит лицом в угол, свернувшись в позе эмбриона и обнимая колени рукой. Когда я к нему прикасаюсь, он вздрагивает и на мгновение страшно напрягается, предплечье становится твердым как камень. И тут же расслабляется. — А, это вы, Урахара-сан. — Как ты это определил? — Я бы узнал ваши руки из тысячи, — сообщает он равнодушно, — а еще у вас странный ритм дыхания, ни с кем не перепутать. …Особенно учитывая, что для поддержания жизнедеятельности мне не обязательно дышать. Однако, все-то он замечает. Стоит быть осторожнее. Тем временем Макисима берет меня за ладонь и нерешительно тянет на себя, заставляя пересесть ближе к нему от края постели. — Холодно? — Угу. Укутываю его одеялом, пытаясь придать ему сидячее положение — иначе как он будет пить таблетки. Да и просыпаться пора, чтобы не ломать режим. Сёго вздыхает, но покорно садится. И тут же откидывается спиной на меня. — Обнимите меня, Урахара-сан. — Ты сейчас согреешься вполне самостоятельно, — отвечаю я очень нейтрально, потому что на самом деле я хотел бы его обнять, он выглядит совсем беззащитным, с этими трогательными острыми лопатками, ключицами и коленками. Но это неправильно. — И тебе пора пить таблетки. — Давайте я выпью лечилки, а вы меня обнимете? — тут же предлагает Макисима. Хитрый план такой хитрый. — Хорошо, — киваю я, и он сразу же забрасывает в рот всю горсть, запивает водой и, кажется, улыбается. — Но если ты еще раз попытаешься ставить мне условия, то я гарантирую, что ты будешь есть все лекарства сразу и своевременно. И без обнимашек. Он оборачивается, и я впервые за сегодня вижу его лицо — усталое, тусклое, с покрасневшими веками, как будто он не спал всю ночь. Его зрачки, и без того расширенные в полутьме, мгновенно становятся еще больше, и глаза кажутся черными. Сёго смотрит на меня с некоторым недоумением и недоверием и одновременно очень холодно-оценивающе. Пытается представить себе, как я буду насильно пичкать его таблетками, наверное. Видимо, я достаточно убедителен в роли злого врача-убийцы, потому что он медленно кивает и улыбается. — Хорошо. А теперь обнимите меня, вы уже обещали. Делать нечего.***
Даже интересно, сколько мы так сидим — я опираюсь спиной на стену, Макисима, завернутый в одеяло, опирается спиной на меня, и я обнимаю его — но мне так уютно, так тепло и так правильно… То есть я знаю, что на самом деле так неправильно. Но это тот редкий случай, когда мои ощущения не совпадают с рациональными соображениями. И определенно одерживают верх над последними. Я рассеянно думаю о том, что надо бы встать и закончить обход — мне передали еще нескольких пациентов, с которыми нужно все то же поддерживающее лечение — но я не хочу уходить от него. И это само по себе тревожит настолько, что я вытесняю мысли об этом куда-то на задворки сознания. Ни о чем не думать — оказывается, так здорово. В какой-то момент мне кажется, что он задремал. Тогда я аккуратно укладываю его на бок, не забыв подложить подушку ему под голову. Но стоит мне подняться на ноги, как я слышу слабое «Ну не уходите, Урахара-сан». Оборачиваюсь. Макисима смотрит на меня с выражением черного отчаяния и какой-то неизбывной тоски. — Я закончу обход, раздам лекарства и вернусь. Теперь он смотрит изумленно и неверяще. — Правда? — Конечно. Он несколько раз крупно моргает. И я чувствую спиной, что он все так же пораженно смотрит мне вслед. Что, черт возьми, его так удивляет и почему? Или это такая игра — «меня все обманывали и предавали, я перестал верить людям, жалей меня и утешай»? Хотя, я же вижу, что не нужна ему моя жалость. Что-то другое, но не она точно. Поэтому позже я возвращаюсь, а он упрямо сидит у стены с закрытыми глазами, бессильно прислонившись к ней правым плечом и головой. Ткань больничной пижамы достаточно тонкая, чтобы под ней отчетливо вырисовывались его худое левое плечо, лопатка и позвоночник. Надо же, мне казалось, что он неплохо сложен, а на поверку — одни кости. Хотя, конечно, больница не способствует ни поправлению (в любом смысле, ха-ха), ни тем паче набору мышечной массы. Закатать ему, что ли, капельницу с глюкозой? Мысли проносятся у меня в голове, пока я подхожу к постели моего пациента, сажусь на прежнее свое место и обнимаю его, гораздо более осторожно, чем полчаса назад, потому что без одеяла он кажется таким тонким и хрупким. Как будто фарфоровый. Он моментально напрягается, как тогда, с утра, становясь из фарфорового каменным. Или скорее стальным, потому что… Ну да неважно. О чем я вообще думаю. — Я не думал, что вы правда вернетесь, Урахара-сан, — говорит он очень тихо и становится снова мягким, гибким и теплым, ворочается, подбирая под себя ноги и устраиваясь поудобнее. — Почему? Я же обещал тебе. Макисима молчит как-то очень сосредоточенно, и мне кажется, я чувствую, как он хмурится. Беру его за подбородок и поворачиваю к себе — точно, брови у переносицы и глубокая вертикальная складка между ними. Постепенно его лицо становится мягче и спокойнее — как будто он хотел сказать что-то резкое, но почему-то передумал. Он кладет голову затылком мне на плечо и продолжает искоса смотреть на меня. Что он такое видит и о чем думает? Человек-загадка. Пазл. Специально для меня, уровень сложности — легендарный. Я прижимаю его к себе крепче. Он закрывает глаза и улыбается. Невозможный.