***
8 год Первой Эпохи Химлад
Резкий, хриплый смех, полный отчаяния. Лающий смех, от которого кожа покрывается мурашками, а кровь стынет в жилах. Темному Пламени, как он ни пытается, не удается его забыть. Он до сих пор слышит этот смех, хотя с момента, когда его увели, прошло более суток. Этот смех не дает ему уснуть, провалившись в спасительные грезы. Чтобы хоть как-то отвлечься, Тьельперинкваро подходит к распахнутому настежь зарешеченному оконцу и, прислонившись к стене плечом, смотрит на темное небо, усыпанное россыпью самоцветов. Холодная звезда, венчавшая далекий небосвод, ярко сверкнув, стремительно летит вниз. Куруфинвион, наблюдавший за небесным светилом, тяжело вздыхает. Сердце его сжимается от мучительного предчувствия страшного конца. Он знает, что бы ни решил его рыжеволосый дядя, все равно произойдет то, что предписано ему горькой Судьбой. Ведь еще никому не удавалось переиграть Рок в игре под названием жизнь.***
— Эру, дай мне принять правильное решение! — молит Руссандол, с балкона наблюдая, как звезда срывается с небес и летит вниз. — Ради благословенных Сильмариллов, помоги! Макалаурэ, стоявший за спиной брата, тихо вздыхает. Что бы ни решил Лорд Химринга, он все равно будет себя корить и сокрушаться. Ибо нет правильного решения у неразрешимой загадки, которую загадал им трижды проклятый Моринготто. Звезда скрывается за горизонтом, и Руссандол, опустив единственную ладонь на холодный камень парапета, вновь принимается осматривать окрестности. Где-то впереди его зоркий взгляд улавливает нечеткие очертания Трехглавой Твердыни. И вновь поднимаются в нем бессильный гнев и мучительная боль, заставляя лицо застыть каменной маской. Взгляд же Лорда Химринга затмевается пеленой страшного воспоминания, которое он так страстно жаждет навсегда предать забвению…***
1497 год Подземелье Ангамандо
Каменный мешок, который тускло освещает почти догоревшая лучина. Пол покрыт настилом из прогнившей соломы, от которой несет непереносимой вонью. Возле одной из заплесневелых стен, прислонившись к ней спиной, безвольно сидит нолдо, чье лицо обезображено паутиной шрамов. Невидящим взглядом он смотрит куда-то в пустоту. Губы его слабо шевелятся. Майтимо, содрогнувшись, щурится от внезапной вспышки яркого света. Рукой он пытается отгородиться от ее источника. Постепенно высокие всполохи неистового пламени уменьшаются, и перед старшим Феанарионом предстает никто иной, как сам Брат Манвэ. — О, Моринготто! Какая честь! — ядовитым от переполнявшего его сарказма и презрения голосом, восклицает Майтимо, с ненавистью взглянув на возвышавшегося перед ним незваного гостя. — И тебе мой привет, Нельяфинвэ Майтимо Феанарион, прозванный Высоким, — сделав вид, что не замечает оскорбления, в свою очередь говорит Мелькор. — Да будет твое правление благополучно! Вместо ответа Руссандол встает и пронзительно смотрит на врага исподлобья. Глубокие раны, оставленные страшной гибелью отца и деда, еще кровоточат и причиняют немыслимую боль. Реакция Феанариона безумно злит Брата Манвэ. — Нолдоран должен быть хладнокровен и мудр, Нельяфинвэ! — с издевкой спрашивает Мелькор, — Или ты уже забыл наставления своего почившего деда? — Да как ты смеешь!.. — задыхаясь от переполнявшего его бессильного яростного гнева, цедит сквозь зубы Руссандол. — Моринготто!.. — Если я Черный Враг, то ты — братоубийца, — жестоко парирует Мелькор, зло усмехнувшись, — что отрекся от собственного племянника, из упрямства губящий свой народ! — Да скорей Тэриндэ выйдет из Мандоссэ и вновь будет ткать гобелены, чем я поверю Отцу Лжи! — Тем не менее, вы почти сразу же приняли мои «лживые» слова и, в конце концов, свершили свой кровавый Исход! — продолжая зло усмехаться, замечает Мелькор. — Так чем Вы лучше меня? Тем, что убивали безвинных во имя праведной цели? Отправив бедных Ольвионов к суровому Намо, Вы свершили добро, а я, свершив такой же поступок, но в куда меньших масштабах, — зло? — Ты для этого пришел ко мне? — понимая правоту Отца Лжи, пытается сменить тему Майтимо, удрученный воспоминаниями о тех злосчастных событиях. — Гордый Феанаро, отказавшись передать моим коварным собратьям благословенные Сильмариллы, — праведник, достойный подражания, и кумир многих, а Ольвэ, свершивший тот же поступок, — предатель, которому суждено оплакивать своих сыновей до окончания самой Арды! — Прекрати! Ты для этого пришел? Прекрати, Моринготто! — потеряв самообладание, кричит Майтимо, перед взором которого тотчас предстает окровавленный Корабел, призывающий страшное проклятье на безжалостных убийц. — Но разве белоснежные корабли для нэндилей не есть то же, что и благословенные Сильмариллы для нолдор? — вопрошает Мелькор, довольный столь бурной реакцией своего ненавистного собеседника. — Нет! Не надо!.. — истошно кричит Майтимо, дрожащими руками обхватив раскалывающуюся от боли голову. — Не надо, отец! Не уподобляйся Черному Врагу! Не сжигай челны, что так прекрасны! — "Где твой брат, Амбарусса?" Не на корабле ли он остался, чтобы потом втайне вернуться к матери? — продолжает свою ужасающую пытку камнесердечный Мелькор, с легкостью сломив остатки ментального барьера Феанариона. — Чей это истошный крик разбудил тогда ваш лагерь? Не того ли, кого нарекли Обреченным? — Корабли горят! Как это могло случится?!.. Амбарусса! Где он?!.. О, Эру! Лебеди… Амбарусса… Какое жаркое пламя!.. Курво, что ты наделал?!.. Как больно!.. О, бедный брат мой!.. О, Умбарто!.. — Неужели и это ты простишь своему гордому отцу, Нельяфинвэ? — Что ты сотворил, атто?! Воистину яростным и безумным стал ты! * Услышав это, Мелькор смеется. Ему доставляет большое удовольствие видеть, как страшно мучается его несчастная жертва. — Атаринья… — упав на колени, тихо произносит обезумевший Майтимо, запутавшись в безудержном течении времени. — Как ты жалок, клятвопреступник! Это восклицание Черного Врага как будто отрезвляет нолдо. Резко вскинув голову, Феанарион пронзительно смотрит на Брата Манвэ. — Я в последний раз предлагаю тебе, о недальновидный Нолдоран, заключить мир. И один из Сильмариллов будет его залогом. — Лжец! — вновь стремительно вскочив на ноги, кричит Майтимо. — Не надейся, что, затуманив мне разум и сделав своей марионеткой, ты сможешь через меня подвести Нолдор под свою черную длань и обречь на рабство! — Глупец! Посмотри на своего племянника Куруфинвэ Тьельперинкваро Куруфинвиона, нареченного мной Темный Пламенем! Разве он мой раб? — Не смей! Тьельпэ погиб! Ты слышишь?! — вновь обращается Руссандол к нему, говоря сквозь зубы, вспоминая тот ужас, который ему пришлось пережить по возвращении с Зеленых Холмов. — Он похоронен под руинами Форменоссэ, который ты сокрушил могучей силою! — Тогда откуда у меня это? И Мелькор достает из складок мантии блестящую цепочку, на которой красуется звезда о восьми концах. Тотчас Майтимо прошибает холодный пот, ибо он даже издали узнает работу своего великого отца. Злорадно улыбаясь, Мелькор кидает цепочку нолдо, который ее ловит. — Тогда откуда у меня это? — вновь вопрошает Брат Манвэ. Руссандол, не ответив, с содроганием принимается разглядывать цепочку и украшение, висящее на ней. Он старается не верить в происходящее, считая все это новой уловкой Отца Лжи, призванной погубить его и других нолдор. Но когда находит личное клеймо старшего из Финвионов, то сердце его стремительно срывается вниз… — Ты думаешь, я тебе поверю? — крепко сжав цепочку, выплевывает Майтимо, загнанным зверем глядя на Моринготто. — Эта подвеска была с Тьельпэ всегда. Кому как не тебе это знать, Нельяфинвэ! — Ты врешь! Тот, кого зовут Моринаро, — очередной твой морок! И помыслы его черны, как и твои, кровопийца! — кричит Руссандол в глубине души понимая, что Брат Манвэ в кои-то веки говорит правду. — А это украшение ты лишь украл, сняв с трупа моего несчастного племянника! — И вместе с ней Тьельпэ попал сюда, — как ни в чем не бывало продолжает Мелькор, упиваясь мучениями Майтимо. — Когда твой племянник был маленьким, я забрал цепочку, чтобы мои чары были более эффективны, а теперь отдаю тебе в качестве доказательства. Сломленный Майтимо безмолвствует, так крепко сжав цепочку с украшением, что острые концы звезды ранят кожу ладони. Все это походит на страшный кошмар, но все же это правда. Тьельпэ жив. И хуже всего то, что он — безвольная марионетка самого Моринготто. И как поведать о таком бедному Атаринкэ? Как?! Почему все так сложно? Возможно ли Майтимо сейчас сожалеть о том, что его племянник остался жив? И почему маленькое тельце Куруфинвиона не осталось погребенным под грудами камней разрушенного Форменоссэ? Это было бы лучшим исходом для всех… Нельяфинвэ охватывает тягучее смятение и неистовая ярость. С отчаянием загнанного зверя он смотрит на злорадно улыбающегося Моринготто. — Тьельпэ… — собрав всю свою волю в кулак, твердо произносит Майтимо. — Для меня он мертв, ибо он твой — раб! — Он — мой четвертый Сильмарил. И Моринаро искренне хочет, чтобы ты был рядом с ним. Он до сих пор привязан к тебе. — Тогда мне жаль того, кого ты зовешь Темным Пламенем! — не обращая внимания на кровь стекающую по руке, восклицает Майтимо, сверкнув глазами. — Почему же? Четвертый Сильмарил ни в чем не имеет нужды. Сожалей лучше о себе, Нолдоран! — Со мной все ясно, — обречено произносит Руссандол. — Мне жаль его. Что будет, когда ты наиграешься с ним в доброго отца? — Что тебе Моринаро, если для тебя он давно мертв? Майтимо стремительно отводит взгляд в сторону. — Моринаро не будет страдать. — Какое утешение! Я весь полон надежд! — язвительно восклицает Майтимо. — Спасибо тебе! — А вы будете! — громко произносит Мелькор, — Что ж… Прощай, упрямый Нолдоран! Теперь твое место на одном из пиков Трехглавой Твердыни, а предложение о мире я пошлю Макалаурэ! Надеюсь, он окажется мудрей тебя! А за пик при случае поблагодари своего племянника! С этими словами Мелькор скрывается во Тьме, откуда перед этим и появился. Майтимо падает на колени, быстро надевает окровавленную цепочку на шею и, сжав звезду раненой рукой, лютым зверем кричит. Его отчаянный крик тотчас разносится по коридорам подземелья. Упав на грязный настил, прежде гордый нолдо дает волю бушующим внутри него переживаниям. Он принимается рыдать с таким бессильным отчаянием, что бесстрашный Финвэ, остановившись возле очередного гобелена Вайрэ, изображающего эту сцену, в ужасе содрогается и пятится назад в сумрак.***
8 год Первой Эпохи Химлад
— Уж лучше бы мертвым оставаться мертвыми…* — произносит глухим голосом Майтимо и поворачивается к брату, который понимает его как никто другой. — Нельо?.. Дрожащей рукой Руссандол снимает с себя цепочку со звездой, на которой виднеется запекшаяся кровь, и передает Златокователю. Макалаурэ, рассмотрев цепочку, тотчас становится бледнее полотна. — О том, что Тьельперинкваро жив, знает еще Астальдо. Я не смог от него утаить. — Брат мой… — Я напишу Нолдорану. Теперь это его забота, а не моя. — Твоя воля, Руссандол, но Атаринкэ имеет право знать! — Но вынесет ли он эту ношу, что тяжела, как Тангородрим и Таникветиль вместе взятые? — На все воля Эру! — посмотрев в небеса, восклицает Макалаурэ. — Хорошо. Верни Курво цепочку сына, а после возвратись. Тебе предстоит стать моим посланцем к Нолдорану. Макалаурэ, кротко поклонившись, спешит удалиться. Его сердце обливается кровью, но он все равно считает, что его брат, все эти годы скорбевший о сыне, должен знать правду.***
Тьельперинкваро тяжело вздыхает. Эта ночь слишком долга и мучительно темна. Ему не терпится полюбоваться рассветом, что вселит в него надежду. Ведь может случиться, что… Истошный крик оглушает Куруфинвиона. Он едва успевает обернуться и увидеть мертвенно-бледное лицо. Увидеть и утонуть в глазах, в которых неистово пляшет всепожирающее пламя, обращающее в пепел любого, кто попадет в него. Блеск клинка, - воспитанник Руки Тьмы тотчас признает в нем свое «Темное Пламя», которое он сам некогда зачаровал и которое по прибытии в оплот Феанарионов у него отняли. Нестерпимая боль… Кровавая пелена затмевающая взор… Тьельперинкваро медленно оседает на пол, угасающем взглядом наблюдая за тем как самый любимый им эльда в ужасе застывает перед ним каменной статуей. — Курво, что ты наделал?!.. — вопит рыжеволосый нолдо, вихрем ворвавшийся в темницу во главе толпы остальных. — Атто… — тихо произносит Тьельперинкваро, завалившись на бок и захлебываясь собственной кровью. — Атто… Пронзительный дребезжащий звон. Это Куруфинвэ вдруг роняет клинок, жаждущий крови, а потом снимает с запястья цепочку с багряной звездой и сжимает ее в дрожащей руке.***