Alea jacta est

“ Когда ты умрешь, я не стану валять дурака, Зализывать раны - на север, затем в пески, Мы вместе флиртовали со смертью, и вот Тебе я дарю ее, мой любимый друг...»

- Кто ты и что здесь делаешь? – окрикнул эльф незнакомого мужчину, что появился на пороге их с Верноном спальни, довольно ухмыляясь. В апартаменты эльфа и его человека обычно никого не пускали, эти комнаты были чем-то вроде закрытой зоны для всех, исключая нескольких слуг, что приходили убрать в комнате и принести еду. Хоть Роше, будучи низкородным, и обожал хороший сервис, видимо, компенсируя тяжелое детство в самой клоаке Вызимы, Вернон уступал эльфу в этой его причуде, как впрочем и во многом другом. А уж сегодня… мало кто вообще отважился бы подойти к комнате, слишком большим был шанс получить в глаз эльфскую стрелу, ибо лук мнительный бывший скоя’таэль всегда держал наготове. Однако мужчина в дверях не старался сбежать, отнюдь, он прошел вглубь комнаты и уселся в кресло, прямо поверх формы Роше, и взял в руки потрепанный и измазанный кровью шаперон. - Я слышал про твою беду, Йорвет. Сожалею, этот темерец был весьма забавным человеком… Вижу, тоска по нему уже затмила твой разум, раз ты не узнаешь меня, – Гюнтер усмехнулся, закинув ногу на ногу, и вызывающе посмотрел на эльфа. Этот d’hoine бесил Йорвета, своим поведением он вызывал четкое желание убить его, заставить человеческую кровь залить пол, лишь бы этот выродок больше не трогал своими грязными руками еще влажный от крови шаперон. Однако что-то подсказывало эльфу, что в прямой конфликт вступать опасно, и что в этот раз удача не на его стороне. - Кто ты, черт тебя дери, такой? – эльф прищурил единственный глаз, внимательно осматривая незваного гостя. – Как ты прошел через охрану? Чего ты хочешь? – Йорвет умел задавать вопросы властно, твердо, как будто отдавая приказы. Роше часто смеялся, что из уст «белки» даже фраза «Возьми меня!» звучит как приказ к немедленному исполнению, которого, однако, человек ни разу не ослушался. - Меня зовут Гюнтер О`Дим, я торгую зеркалами, но еще… я выполняю разного рода услуги, – мужчина развел в стороны руки и заулыбался еще сильней. – Я здесь, чтобы предложить тебе сделку. У Aen Seidhe ходило много легенд о Гюнтере О`Диме. Его называли демоном, древним богом, происшедшим из-за Сопряжения Сфер, человеком, владеющим некой силой. Но в одном все легенды сходились. Его власть практически безгранична. И сделки с ним хорошо не кончаются. Мужчина же усмехнулся, увидев, что эльф теперь прекрасно понимает, кто перед ним. - И что ты можешь мне предложить? – Йорвет подошел, отбирая у гостя шаперон и отходя с ним к окну. – Мне не нужны ни слава, ни богатство, ни даже хорошее оружие. Мне нужен мой человек, а победить смерть не под силу даже тебе, Стеклянный Человек. - Это сложно, но не невозможно, я могу вернуть тебе твоего Роше, – Гюнтер выплюнул фамилию человека как ругательство. – Но и цена, надо говорить, будет соответствующая. Йорвет не верил своим острым ушам, он резко обернулся, глядя на Стеклянного Человека, и выгибая бровь: – И чего же ты хочешь? – эльф помнил, что плату Гюнтер берет ни много ни мало душами, но сейчас… Казалось, часть души и так отняли вместе со смертью Роше. Он почти забыл, как жил без своего человека. Так странно, ведь столь малый срок для эльфа – ничто. А он забыл, вздохнуть не мог так, чтобы грудь не сдавило, не обожгло болью. Роше стал не только любовью бывшего скоя’таэля. Он притащил этого отчаянного эльфа к Анаис, он сделал для перемирия в Темерии не меньше, а скорее, даже больше, чем сам Йорвет, лишь бы быть рядом с упрямой «белкой». Он позволял многое и искренне старался понять. Всегда. Он был единственным, кому Йорвет мог довериться до конца. Был его сердцем. Отдать душу за жизнь Вернона Роше... Это казалось большой, но не катастрофической ценой. - Я хочу власть над твоими снами, – Гюнтер крутил в руках трубку Вернона, явно собираясь закурить. – Ты мне - свои сны. Я тебе - жизнь для Роше. Сны… О них известно мало, только то, что это, возможно, иной мир, в котором нет места лжи. Эльф понимал, что это наверняка опасно и имеет какой-то подвох. Но Йорвет не верил, что сновидения имеют какую-то особую власть. По крайней мере, уж наверняка меньшую, чем душа, а отчаявшийся Seidhe был готов отдать и ее. Всего лишь сновидения… В сравнении с жизнью возлюбленного жертва казалась ничтожно малой. Поэтому эльф кивнул. Находясь в каком-то трансе, он поставил свою подпись на пергаменте. Когда Йорвет открыл глаза, перед ним сидел большой черный пес. Висячие уши, внимательные карие глаза и шрам… Длинный шрам от задней стороны уха почти до самой ключицы. Пес смотрел знакомым хмурым взглядом, явно осуждая. Эльф закатил глаза, со стоном падая на кровать. Как он мог подумать, что Гюнтер действительно вернет ему человека? Перед ним был пес, явно являющийся Верноном Роше. *** - Привет, – бард всегда ступал тихо, но сейчас он не таился, проходя к бадье, в которой нежился старший ведьмак. Лютик был одет в простые хлопковые штаны и просторную рубашку, он, с еще влажными после мытья волосами, видимо, пошел искать старых друзей, как только узнал о том, что они прибыли в замок, даже не переодевшись. Эскель подзывает к себе барда жестом. Без своего броского и яркого кафтана с украшениями менестрель такой… трогательный. - Ванна для ведьмака редкое удовольствие, – хмыкает убийца чудовищ, рассматривая такого непривычного сейчас Лютика. - Однако Геральт тот еще чистюля, – смеется Лютик, присаживаясь на край бадьи и рассматривая ведьмака, ища новые шрамы. - Да, но ведро с тёплой водой и целая ванна... - Это разные вещи. Согласен, - Лютик наклоняется ближе, все еще рассматривая Эскеля. - Темерия оказала нам шикарный прием. Несмотря на то, по какому печальному поводу мы прибыли... Роше был прав, делая ставку на Анаис. - Она очень мудрая для своего возраста. И она так же очень опечалена смертью Роше, - Эскель берет барда за руку. - Тебе очень идёт эта рубашка. - Спасибо, - Лютик поднимает на мужчину голубые глаза. - Я... я обычно в ней сплю... Барду не пристало выглядеть блекло. Искусство - это всегда вспышки чего-то яркого, будь то пение, костюм или что-то иное. - Не знаю, в этой одежде ты как будто настоящий, без лишнего пафоса и позы, старый добрый романтик Лютик, - улыбается ведьмак, вдруг потянув трубадура на себя, заваливая того в бадью. Бард со вскриком и плеском падает в воду, после выныривая и громко смеясь. - Эскель... ты шалун! Ведьмак смеется, прижимая Лютика к себе: - Ты точно учёный человек. Мог уже покрыть меня матом, а сказал только, что я шалун. Лютик смущается. Рассказывать ведьмаку о своей карьере в Оксенфуртском университете явно не время и не место, да и вся ситуация в целом кажется довольно смущающей. - Видимо, я ночую у тебя, – улыбается бывший профессор, стягивая с себя мокрую рубашку и выкидывая ее прочь из бадьи. - Совершенно точно, - кивает Эксель, помогая Лютику избавиться от брюк и усмехаясь. - И, видимо, совершенно голый. - В твоей постели, - поддерживает его бард, выкидывая штаны и вновь прижимаясь к ведьмаку. - Именно, - улыбается Эскель, поглаживая Лютика грубой ладонью по бедру. - Знаешь, меня это более чем устраивает, - урчит бард, целуя ведьмака в челюсть. Этот их странный, дистанционный роман начался еще в Каэр Морхене, когда Лютик один раз оставался на зимовку. Зима была холодной и длинной, по коридорам цитадели блуждали сквозняки. Ламберт мерз и матерился, почти не отходя от камина, полыхающего в большом зале. Весемир был занят своими, только ему известными делами. А вот у Эскеля нашлось время между охотой на вилохвостов, чтобы проводить длинные вечера у камина в одной из комнат, слушать пение барда, рассказывать истории. Они сами не заметили, как оказались под одной шкурой, по-медвежьи сильные объятья ведьмака дарили неугомонному барду ощущение защищенности, а добрый нрав Лютика помогал отгонять кошмары, неизменно преследующие ведьмаков. Когда наступила весна, их дороги разошлись, Лютика ждала дорога, новые песни, сказания и легенды. Эскеля – работа. Но тогда, когда они стояли у ворот древнего пристанища ведьмаков, руки дрожали, а сердца разрывались от еще не случившейся, но близкой разлуки. Они оба приняли решение путешествовать отдельно, слишком опасно поэту быть рядом с ведьмаком. Слишком боялся Эскель погибнуть на заказе и оставить барда одного в какой-нибудь глухомани рыдать над его телом. А после - чтобы того разорвали волки. Они не часто встречались, но всегда были вместе столько времени, сколько давала им судьба. И Эскель искренне считал дурного барда своим предназначением, нелепым, но родным. Сейчас ни тот, ни другой не хотели терять ни минуты тепла друг друга, ладони ведьмака уже скользили по бедрам барда, а тот, то и дело облизывая губы, надрачивал тонкими пальцами член своего мужчины. Нежно и аккуратно, от самых яичек до головки, заставляя мышцы под исчерченной шрамами кожей ходить от удовольствия подобно морским волнам. Грубые ладони Эскеля легли на упругие ягодицы барда, сминая их, разводя, на миг замирая, чтобы взять с бортика репейное масло, но почти сразу проникая внутрь и вырывая из уст барда мелодичный стон. Лютик как всегда был податливым, он знал, ведьмак не причинит ему боли, потому плавно насаживался на пальцы ведьмака, расслабленно постанывая, еще больше распаляя партнера, и заставляя его добавлять новые пальцы. Когда же пальцы заменил горячий, набухший член с четко очерченной головкой, Эскелю пришлось закрыть рот барда ладонью, больно громким и мелодичным был его голос, не пристало так кричать в замке, где произошла беда. Ладонь была самым доступным кляпом, хотя ведьмак хотел бы заткнуть рот Лютика чем-то другим и использовать обе ладони, чтобы сжимать бока барда, оставляя на нем следы от пальцев. Лютик двигался сам, упираясь коленями в дно бадьи, сам насаживался на крупный член ведьмака до упора, двигаясь быстро и резко, как любил Эскель. С каждым толчком из бадьи на пол водопадом лилась вода, так что когда ведьмак, зарычав, обильно кончил, воды в бадье стало значительно меньше. Поэт что-то простонал в зажимающую его рот ладонь, кончая следом и расслабленно падая ведьмаку на грудь, тяжело дыша, отходя от оргазма. Через какое-то время Лютик нехотя слез с ведьмака, оказываясь в воде. Он задумчиво взглянул на расслабленного брюнета, мягко взял его член в руки, а затем, начиная круговыми движениями облизывать головку, в рот. Эскель тут же напрягся всем телом и ошалело посмотрел на барда. - Лютик! Ты что... делаешь? - М... это называется минет, - на миг отвлекся от своего дела бард. – Расслабься, дорогой, - Лютик не то, что бы был в этом деле дока, просто повторял то, что делали по ночам с его членом многочисленные поклонницы, просто хотел доставить своему мужчине удовольствие. - Нет, я знаю, что это, но, Лютик... Ты уверен? - шепнул ведьмак. В народе считалось, что такие утехи - дело в основном проституток, но каждый, кто по-настоящему любит, хоть раз пробовал доставать своей половинке это удовольствие. Лютик вовсе не считал это унижением… и он любил ведьмака. - Не будь я уверен, не начинал бы, - улыбнулся бард, возвращаясь к своему занятию: неспешному изучению горячим язычком головки. Эскель шумно выдохнул, когда губы Лютика вновь коснулись его члена. - Курва, - выругался он, хватаясь руками за бортики бадьи. - Где ты так научился... Бард выразительно посмотрел на ведьмака, не выпуская его достоинства изо рта, и, помедлив, взял член глубже, давая ему проникнуть в горло и начиная плавно двигать головой. - Ммм, черт, Лютик! - Эскель закинул голову назад, часто облизывая губы. С каждым разом бард удивлял его все сильнее. Грудь ведьмака часто вздымалась, и он хрипло постанывал каждый раз, когда губы барда почти касались его мошонки. Лютик просто хотел, чтобы кроме моря боли, что переносит каждый ведьмак, у Эскеля было что-то еще, например, воспоминания о горячей ванне и развратном барде, что отсасывал ему как никогда в жизни, о вечерах у камина с горячим вином, с одной кружкой на двоих, с одним дыханием на двоих. Ведьмак зарылся рукой во влажные волосы Лютика, но не чтобы направлять или принуждать, а чтобы почувствовать его ещё сильнее, чтобы понимать, что вот он, бард, здесь, рядом, такой развратный и красивый. Однако надолго Эскеля не хватило, мышцы пресса напряглись, и он прошептал: - Лютик, я сейчас... Бард с готовностью принял семя в рот, глотая его. Немного осталось на губах, и когда Лютик отстранился и поспешно их облизал, ведьмака почему-то одновременно удивил и возбудил факт того, что Лютик глотнул. Подогретый видом юркого язычка, который слизал белесые капли, ведьмак притянул менестреля к себе и поцеловал… Поэт мягко ответил на поцелуй, но быстро отстранился. - Тебе не противно? – поэт морщился, он бы не стал целовать шлюху, которая только что ему отсосала. Впрочем, он вообще не целовал шлюх. Да и если отвлечься от этого, выходило негигиенично и невкусно. - Ты только что держал мой член во рту, а потом все глотнул! - восторженно произнёс ведьмак. - Это меньшее, что я могу сделать в благодарность, - бард тихо рассмеялся бурной реакции казалось закаленного ведьмака. - Пойдем в кровать? - Да, конечно, - кивнул Эскель и, выбравшись первым из бадьи, подал Лютику полотенце. В тот вечер они уснули вместе перед горящим камином, обнаженные и совершено счастливые, усмирив совесть горьким темерским вином.