Alea jacta est

«Грустные люди, мы друг без друга Долго не можем, больше не будем, Стоит представить, что нас не стало, Жизнь под ударом, я под ударом…» Они разделились в деревне Яворник, Геральт, Эскель, Лютик и Трисс поехали дальше, через приграничный мост. В Новиград. Деревня приняла эльфского лидера хорошо, даже слишком, Бьянка, нервничая, кусала губы, ей казалось, они попали в засаду. Она ерзала в седле, с опаской глядя на окруживших их ликующих нелюдей. К ней особого радушия они, кажется, не испытывали. Центром внимания был Йорвет. Его имя скандировали как лозунг, ему кидали цветы, и все это походило на какой-то дикий фарс, а уж когда толпа начала выкрикивать поздравления… эльф вовсе был бледным от ярости. Одним движением он прервал всеобщее ликование, вскинув ладонь вверх. - Какого черта тут происходит, мать вашу? – взревел эльф, сам не узнавая своего голоса, ярость кипела в нем, не находя выхода. Из притихшей толпы к нему вышел жилистый краснолюд – староста деревни, судя по богатому кунтушу и перстнях на толстых как сосиски пальцах. - Дык, милсдарь Йорвет, празднуем мы, значится, смерть презренного человечишки, что мучал милсдаря подле себя такое длительное время, – краснолюд учтиво поклонился. Йорвету казалось, что он ослышался. Деревня праздновала смерть Роше? Когда по всей стране флаги приспущены? Когда всем понятно, что этот человек сделал для их мирной жизни больше, чем кто-либо? Эльф спрыгнул с лошади и, не думая долго, выхватил из ножен меч, приставляя его к горлу краснолюда. - Какого черта ты, bloede arse, имеешь право говорить так о Верноне Роше?! – казалось, Йорвет на грани срыва, и скоро он начнет резать за это оскорбление всех и каждого, не замечая, мирный ли это житель или нет. Бьянка тоже спешилась, замечая, как большая часть жителей, ропча, прячется по домам, боясь гнева своего покровителя. - Говори! – конец изогнутого меча царапнул шею старосты. За спиной бунтовщика все еще стоял отряд из верных тому эльфов и краснолюдов, готовых в любой момент взяться за оружие, преимущество было явно не на стороне постоянной власти. Однако Йорвету было плевать. - Да ладно, брось, Йорвет, можешь не притворяться, - вперед вышел совсем молодой эльф, лет сорок отроду, он развел руки в стороны и усмехнулся. – Никто в жизни не поверит, что ты, командир бригады «Врихедд», просто так взял и лег под какого-то презренного dh’oine, да еще и во имя сосуществования. Понятно, ты ждал его смерти, чтобы прибрать к рукам Темерию и стать ее полноправным хозяином, чтобы даровать эти земли нелюдям. А там бы уж мы просто перебили этих свиней или заставили выращивать нам еду, они все равно больше ни на что не годятся. Так что мы просто ускорили процесс. Пробраться в конюшни и подрезать подпруги за пару минут до охоты было, знаешь ли, довольно сложно. Однако, говорят, этот dh’oine просто захлебывался собственной кровью. В глазах Йорвета потемнело, воспоминание нахлынуло на него с головой, он снова видел это. Испуганно ржущая лошадь, утопающая в трясине, молодые листья, солнце и его человек, лежащий на земле сломанной куклой, захлебывающийся собственной кровью, умирающий, пытающийся прошептать, что любит. И все это их вина. Отряда глупцов, что решили, что вся их работа только спектакль. Ярость, и так кипящая в крови эльфа, выплеснулась наружу. Он одним взмахом отрубил краснолюду голову, заставив других ахнуть и отступить, и сделал шаг к говорившему с ним юноше: – Ты… мелкий говнюк, не знающий жизни. Не знающий запаха пороха и войны, – шипел Йорвет. - Вернон Роше сделал для эльфов, краснолюдов, дриад больше, чем любой ебаный скоя’таэль! Наш мир, все вокруг - это его заслуга, его. Это он шел навстречу, чтобы нам разрешали селиться, где захотим, жить так, как лучше для нас, а не просто мир по законам людей! Он выбил равные права для всех нас. Я тут не причем, идиот. Вы… вы подняли руку на того, кто все это время прикрывал ваши паскудные задницы! Следом все кануло в туман, Йорвет напал, больше не в состоянии сдерживать себя, мятежники сопротивлялись, скорей от страха и непонимания, чем действительно желая эльфу смерти. Где-то под ногами рычал Роше разрывая зубами, чьи-то брюки, а затем кожу, мышцы, впивая клыки в кости. Бьянка отмахивалась, как могла, соперников все же было слишком много, она была сосредоточена как никогда. Все закончилось так же резко, как началось. Где-то заскулил Роше. Жалобно и протяжно, будто прося защиты. Все замерли. Пес лежал у стены одного из домов и скулил. Йорвета как будто ударило громом, он метнулся к псу, поднимая его на руки и заглядывая в карие глаза. Осознание, что он может умереть и в собачьей шкуре, накрыло внезапно и с головой. Эльф не хотел увидеть эти глаза гаснущими еще раз. Он бы просто не выдержал, остатки рассудка покинули бы его окончательно. Бьянка тем временем поспешно перевязала рану на руке и взглянула на мятежников, которые ошалело смотрели на шепчущего что-то псу на Старшей Речи Йорвета и шептались между собой. - Видать, милсдарь правда был влюблен в командира, – наконец под согласное угуканье вздохнул другой краснолюд, менее богато одетый, но явно более здравомыслящий. – Мы это… в заблуждении пребывали... Бьянка вздохнула, она все еще сомневалась, что пес, которого она вчера вечером расчесывала гребнем, ее командир. Однако Йорвет, похоже, был в этом уверен, по крайней мере волновался он явно по-настоящему и называл пса Роше. - Вас будут судить за измену в Вызиме, – наконец эльф поставил пса на лапы, переднюю правую Роше держал на весу, поскольку она оказалась сломана. Голос эльфа был уже намного тише, но оттого звучал не менее страшно, чем полный ярости крик. – Там будут решать, что с вами будет дальше. Отрубят голову, как вашему зачинщику, или найдут другой вариант. Кажется, королева что-то говорила о том, что снимет с убийц кожу. Вы, наверное, не понаслышке знаете, что Роше был непревзойденным мастером пыток. Так вот, думаю, в Вызиме найдется масса его учеников, желающих потренировать на вас его коронные приемы, – Йорвет ухмыльнулся, и эта ухмылка заставила побледнеть многих бунтовщиков, еще оставшихся в живых. Какая горькая ирония… Бывший скоя’таэль сделал все, чтобы нелюди Темерии доверились ему и признали его лидером. И они признали. Да так, что отняли у него его сердце. Городская стража, до этого испарившаяся в неизвестном направлении, окружила бунтовщиков, готовясь выполнить любой приказ Йорвета. - Заприте их в тюрьму, наденьте кандалы. Я сообщу королеве. И найдите лучшего лекаря в этой заднице! – рявкнул мужчина, направляясь к таверне. Ему надо было выпить. *** - Что-то дурное у меня предчувствие, – вздохнул Лютик, глядя в кружку с элем. Они сидели в корчме «Гусиная Гузка» почти под стенами Новиграда. Казалось, до города остался последний рывок, только вот сил на него у путников не осталось. И они решили, сделав небольшой крюк, завернуть в корчму. - У тебя всегда дурные предчувствия, – мрачно фыркнул Геральт. – Поверь моему опыту, они другими не бывают. Что бы ни случилось, предчувствия только дурные. Кончай меланхолить, Лютик. Менестрель только вздохнул снова, в каком-то смысле это было правдой. Но ведь тонкая душевная организация барда всегда подсказывала ему, что скоро случится беда. Он поерзал на лавке и, подумав, достал из-за спины лютню, проводя по струнам. Ему хотелось спеть. Только вот… Он скосил глаза на своего ведьмака. Эскель внимательно смотрел на него, желтые ведьмачьи глаза блестели в свете вставленных в лампады свечей. Заметив, что бард взял в руки лютню, таверна оживилась. Люди поспешно разворачивались в сторону их стола, так что Лютику пришлось выйти на импровизированную сцену в центре корчмы, где в обычное время играли местные музыканты и барды. Он был немного смущен, то, что он собирался сейчас спеть, было более личное, чем когда-либо. Выдохнув, он вновь тронул струны лютни и, стараясь не смотреть на стол, где сидели его друзья, тихо запел: «Устав от бесцельных драм, Скучая бесцветным днем, Я был так наивно прям, Надумав сыграть с огнем. Отдав многоцветье тем Осеннему блеску глаз. Я думал о том зачем, Зачем бог придумал вас?.. Тех, кто сводит с ума, Без улыбок и слов, Стоя рядом и глядя в окна небес, Кто вливает дурман, Без вина и цветов, Отравляя без яда хрупких принцесс... Сюрпризы осенних дней, Кровь носом, а дождь - стеной. Дворами, что потемней, Я просто иду домой, И в переплетеньи жил Ответ не могу найти: Зачем же господь судил Стоять на моем пути Тем, кто сводит с ума, Без объятий и снов, Кто играючи сносит голову с плеч, Тем, кому ерунда - Потрясенье основ, Кто не ждет и не просит спичек и свеч... Качаясь в цепях моста, Смеясь на руинах стен, В надежде на чудеса, Я вновь получил взамен Бессонницы легкий люфт, Угар воспаленных глаз, Однако же, я люблю По правде сказать, лишь вас... Тех, кто сводит с ума, Не касаясь души, Растворяясь в дожде под конец сентября, Кто уходит впотьмах - Невидим, неслышим, Оставляя лишь тень в свете злом фонаря... Когда голос барда стих, и отзвучал последний аккорд, какое-то время вся таверна сохраняла молчание, а затем аплодисменты обрушились на Лютика, как морской шторм, сбивая барда с ног и унося на его место. Однако сам менестрель казался отчужденным и задумчивым, он рассматривал свои руки и не осмеливался поднять глаза на ведьмака. Эскелю очень хотелось обнять хрупкого барда, прижать его к себе, но в заполненной народом таверне это казалось невозможным. За окнами начал идти дождь, крупные капли били по воде, сваям, на которых стояла таверна. По крышам домов в деревне Яворник, под плечам сидящих на траве под деревом эльфа и пса, которые хоть и не слышали песню, отчего-то ощущали ее аккорды даже так далеко. Новый день даст новую надежду.