Родинки

Я златоцвет, который вечно молод, А ты песок на мёртвых берегах. Константин Бальмонт

      Придурочный Гэвин нарывался уже неделю. Хэнк и сам удивлялся своему нечеловеческому терпению, которое удерживало его от нанесения тяжких телесных этому гиперактивному засранцу. Одной из основных причин внешней невозмутимости вспыльчивого лейтенанта был его дисциплинарный лист, похожий на «ёбаный роман», по меткому выражению Фаулера. А ещё Хэнк списывал свои приступы человеколюбия и христианского всепрощения на бешеную активность расследования, которое всё подкидывало и подкидывало новые дела. Разбираться с Гэвином было просто некогда: звонки шли сплошным потоком.       Туповатые перестраховщики из службы поддержки Киберлайф сейчас мониторили все возможные случаи девиации. Наверное, именно поэтому они решили завалить напарников ерундовыми вызовами, которые только отвлекали от настоящей работы. Хэнк зверел и клялся, что запихает очередному оператору телефонную трубку прямо в задницу. Коннор отбивался от заведомо ложных вызовов как мог. Он отсеивал все действительно подозрительные случаи, которые могли быть связаны с девиантами.       И всё равно дело не двигалось: они прибывали на место происшествия либо слишком поздно, чтобы ловить андроидов по горячим следам, либо те уже были деактивированы. Хэнк с Коннором носились по городу из конца в конец, как бешеные росомахи, а ретивая добыча продолжала ускользать. Хэнк мрачнел, но упрямо командовал «Следующий!», Коннор отправлял один бесполезный отчёт за другим, так что скучать им точно было некогда.       Однако даже за всей этой гонкой Хэнк не мог не заметить, как Рид постоянно отмачивал в его адрес едкие шуточки средней паршивости. Стоило Андерсону появиться в управлении, как Гэвин немедленно активизировался. Скучающий народ в офисе охотно посмеивался над новоиспечёнными напарниками с подачи язвительного детектива. Именно это коллективное веселье под предводительством такого трепла, как Гэвин, начинало напрягать лейтенанта Андерсона, который не привык быть клоуном.       Но, решив игнорировать ядовитый язык детектива, Хэнк расписался в желании проверить, на что ещё способен Рид. Это был вызов. И похоже, что Гэвин решил дождаться удобного момента, чтобы пробить слоновью шкуру Андерсона, который казался совсем бесчуственным с тех пор, как к нему прицепили этот хвост из Киберлайф.       Ровно в девять Хэнк уже сидел за своим столом, приготовившись выслушать неизменно бодрого Коннора, предлагавшего оптимальный план действий на сегодня. Неугомонный напарник не давал никакой возможности забить на график, чтобы поспать подольше. Принцип «когда я приду, тогда и будет девять утра» пошёл по пизде, но в качестве утешения Коннор поднёс Хэнку дары в виде горячего кофеина с сахаром и быстрых аппетитных углеводов. Это немного примирило лейтенанта с жизнью, и он начал отвечать на вопросы андроида не только междометиями. Удовольствие от отличного кофе и мурлычущего голоса напарника прервал чей-то телефонный звонок, оравший так, будто хозяин был глухим.       Хэнк повернулся в сторону грохочей старомодной мелодии, пытаясь сообразить, кто это поставил хит тысяча девятьсот пятьдесять шестого на свой мобильник. Телефон надрывался на столе Рида. Гэвин демонстративно долго не брал трубку, давая возможность всем пристутствующим понять, в чём соль шутки. На звонке стояла «Глендора» Перри Комо, и это явно был звёздный час Гэвина-юмориста, потому что офицеры, прислушавшись к песенке, дружно разулыбались, а кто-то заржал, совсем не сдерживаясь.       Хэнк медленно отставил свой кофе. Гэвин бросил на него победный взгляд поверх монитора. Сослуживцы после приступа бурного веселья уже притихли, но кое-где по углам всё было слышно сдержанное фырканье. Коннор недоумённо оглянулся, не обнаружив причины для спонтанной радости этой группы людей. Он вопросительно уставился на Хэнка. Хэнк предпочёл никак не объяснять сложившуюся ситуацию: это было бы слишком долго, да ещё и совершенно бессмысленно. Можно было ограничиться констатацией факта: «Гэвин Рид — редкий долбоёб». Но это бы повлекло новые вопросы.       И всё-таки отказать этому шутнику в проницательности Хэнк не мог. Он отлично представлял, как вся эта сценка выглядела со стороны. Коннор, стоящий навытяжку перед лейтенантом в своём идеально подогнанном по фигуре костюмчике, и Хэнк, внимательно пялящийся на андроида под весёлую песенку о придурке, который влюбился в магазинного манекена. Слишком охуевшее предположение. И слишком близкое к правде. Такое спускать было нельзя.       Хэнк медленно встал из-за стола и двинулся к Гэвину. Народ в офисе напрягся, а Фаулер, который, как барометр, чувствовал любые атмосферные колебания в своём участке, с недобрым прищуром окинул владения из-за стеклянной стены.       — Рид, какой там прогноз погоды на сегодня? — как бы между делом поинтересовался Хэнк, подходя к столу детектива вплотную.       — Переменная облачность. Ебун. А что такое? Забыл надеть свою дедовскую пижамку с начёсом, Андерсон? — глумливо оскалился Гэвин, бесстрашно задрав голову и с явным интересом вглядываясь в лицо Хэнка.       — А не подскажешь, осадков в виде крупных пиздячек не ожидается? Переживаю, ты вроде без зонта пришёл, может и прилететь.       — Эй, эй, — поднял руки вверх, словно сдаваясь, Гэвин, — что случилось-то? Не в духе сегодня, лейтенант? Хотя я догадываюсь, в чём дело… — и громко, так, чтобы все услышали, обратился к Коннору:       — Миссис Андерсон, мне кажется, ты пренебрегаешь своими обязанностями? У мужчин, знаешь ли, есть потребности, а когда они не спускают пар в постели, то… — дальше он не договорил, потому что по офису разнёсся рокочущий рык Фаулера:       — Немедленно прекратить это дерьмо! Рид, мать твою, у тебя что, дел нет? Я тебя сейчас нагружу так, что позавидуешь джипни и захочешь съебать в Манилу! Хэнк, в кабинет, живо!       Хэнк не сразу разжал побелевшие кулаки, которые едва не пустил в дело. Свидание его костяшек и ридовской скулы пришлось отложить на неопределённое время. Он не стал ничего говорить Гэвину, но взгляд его обещал продолжение этого увлекательного разговора. В другом месте, в другое время и уж точно не под всевидящим оком Фаулера. Гэвин его отлично понял, натянув самую мерзкую из своих ухмылок, будто отвечая: «Что ж, игра началась!»       Хэнк быстрым шагом прошёл мимо Коннора, даже не взглянув на напарника, с которым мирно беседовал всего пару минут назад. Утро резко стало обычным, хуёвым, мрачным и привычно тошнотворным. И даже ещё хуже, чем всегда. Хэнк был раздражён: Коннор стал причиной того, что над ним, над лейтенантом Андерсоном, смеётся весь офис. И эта «миссис Андерсон» была настоящим ударом под дых.       В голове билась параноидальная мысль, что он каким-то образом проговорился о своих смутных фантазиях. Может, сказал что-то вслух или слишком долго глядел на Коннора, был с ним слишком дружелюбным... Или потерял контроль к чёртовой матери и по пьяному делу пускал слюни на смазливого андроида при всех. А Гэвин успел наделать забавных кадров, снять пару красноречивых коротких видео и разослать их по внутренней почте сотрудникам от младших офицеров до бухгалтерии.       Но Хэнк сразу отогнал эти мысли. Херня. При посторонних он контролировал себя лучше и чаще, чем санэпидемстанция вздрачивала кухню Белого Дома. Странные томные мыслишки о Конноре он задвигал в самый тёмный угол сознания. Неуместно и бессмысленно распалять себя такой ерундой, особенно если напарничек в любой момент помашет ручкой и съебёт улыбаться кому-то другому. Хотя сложновато было не пускаться в дикие грёзы, когда Коннор постоянно маячил перед глазами. И улыбался.       «Дикими грёзами» Хэнк называл про себя те образы, которые, словно магниевые вспышки, мелькали в мозгу, заставляя задуматься, чем вызваны эти приступы бесстыжего любования моделью RK800. «Коннором». Странным и надоедливым, подвисающим на расшифровке саркастических шуток андроидом, присланным из Киберлайф.       Может, они были вызваны долгим воздержанием? Или обильными возлияними? Может, эти внезапные приступы ксенофилии были первым тёплым приветом от деменции? В любом случае, непонятно, как Рид догадался. Да и догадался ли он? Скорее всего, выстрелил наугад, а попал в самое яблочко. Как вообще он мог знать, что у Хэнка в голове такая пьяная мешанина из мгновенных, озарённых ярким светом кадров, которые тут же гаснут, сменяясь другими? Испорченное слайдшоу в его личном домашнем кинотеатре подавало изображение на выщербленную стену сознания, скрывая все её неровности, сколы растрескавшейся старой краски, царапины.       То мелькнёт беззащитно открытая шея в распахнутом вороте белой рубашки.       То полуприкрытые дрожащие веки с тёмными полумесяцами ресниц.       То что-то неслышно шепчущие мягкие губы.       Завиток тёмных блестящих волос надо лбом.       Прохладно переливающийся диод на виске.       Рука, пытающаяся по привычке поправить галстук и не находящая привычного узла под оголённым горлом.       И, конечно же, та самая, придуманная Хэнком родинка на груди.       Всё это мелькало битыми и яркими осколками несуществующих кадров хроники, словно в калейдоскопе, и никак не желало собираться в целостную картину. Уголок улыбающегося рта, недоверчиво приподнимающаяся бровь, тень, острым мазком подчеркнувшая скулу. Это дразнило, выводило из себя, заставляло сердце скакать, как заводную чирлидершу на финальном матче сезона. Иногда ему удавалось послать к чёрту это наваждение, но в минуты покоя он сам безотчётно возвращался к этим бессмысленным и нескладным кусочкам бракованного паззла.       «Угораздило на старости лет так вляпаться», — горько подытожил Хэнк про себя, не пытаясь сделать вид, что это лёгкое, но липкое, как паутина, ощущение его не беспокоит. Он знал, что это за чувство. И знал, что действительно вляпался. Но он не обвинял Коннора в том, что тот нахера-то решил отработать на лейтенанте умение очаровывать. Не обвинял за то, что пару раз андроид совершенно откровенно делал лицо, которое можно было постить в фейсбуке с хэштегом #каваий или #запрещённыйприём. Коннор хотел, чтобы Хэнку было комфортно в его присутствии. Он просто перестарался.       Хотелось как-то остановить, нажать на паузу, но одёргивать и протестовать против этой «программы интеграции» было опасно. Хэнку не хотелось, чтобы Коннор понял, что все эти манипуляции действуют на него немного сильнее, чем было рассчитано. Грубо подшучивать тоже не получалось. Поэтому приходилось молча терпеть.       В кабинете Фаулера их ждал уже ставший традиционным разнос. Хэнк даже не пытался оправдываться: расследование и так с самого начала было типичной вязкой болотной жижей. Проще было бы расследовать нападения роботов-пылесосов. Те хоть в толпе не могли затеряться, прикинувшись обычными людьми. Не было ничего удивительного в том, что поиски затягивались. Но высшее начальство всё-таки удивлялось медлительности оперативников и, по всей видимости, считало, что ДПД — это Хогвартс, где можно было, заглянув в хрустальный шар, узнать, что такое rA9, куда попрятались девианты и кто убил Кеннеди. А Хэнк у них по документам проходил как специалист по защите от Тёмной девиации, иначе было непонятно, откуда такие завышенные требования.       Установка «собрать образцы и передать их инженерам Киберлайф для исследования» не учитывала того, что у девиантов тоже были кое-какие задачи. Например, съебаться подальше от этих самых инженеров — в Канаду, Мексику или на Южный полюс. Так что новых полезных данных о девиации почти не прибавлялось, зато новых человеческих жертв — хоть жопой ешь.       Фаулер склонял его на все лады, призывая проклятия и кары, а если бы мог, то поразил бы Хэнка серой и огнём, как библейский бог поразил Содом со всеми его жителями. Хэнк мрачновато сопел и сдерживался, чтобы не заорать в ответ. Безмолвный Коннор стоял позади, неподвижный, как соляной столп, сцепив кисти рук, выражая самое пристальное внимание к речи капитана. Это выглядело так, будто он готовился повторить слово в слово всё, что произнес Фаулер за последние десять минут. Но у капитана на этот раз нашлось кое-что особенное для нерадивых и нерасторопных подчинённых.       — И что вы сегодня собирались делать, разорители федерального бюджета? Соревноваться, кто выше плюнет в потолок? — перешёл ко второй части своей речи Фаулер.       Коннор, который совсем не умел плевать и формально не мог считаться разорителем бюджета, без заминки отчеканил план с указанием вызовов и адресов, которые требовалось срочно проверить.       — Отставить, не убегут от вас эти жмурики. Отправлю туда свободных детективов, — устало махнул Фаулер, исчерпавший весь свой запас праведного гнева. — У нас утром нарисовалась нехорошая история. И как раз по вашему профилю.       — Я не получал сегодня сообщений о других вызовах, капитан, — мягко заметил Коннор.       — Конечно не получал. Такие вызовы не направляют напрямую операторам. Дело это очень... деликатное. И никому не нужно, чтобы туда налетела пресса. Ни пострадавшей стороне, ни мне. Вам дадут возможность поработать на месте. Только нужно сделать это по-тихому, без огласки. — Он вытер шею бумажной салфеткой и откинулся на спинку кресла почти обессилено.       — Кто? — коротко спросил Хэнк, уже понимая, что в историю с девиантами влипла какая-то важная местная шишка.       — Мур. Ричард Мур. Это какой-то пиздец, Хэнк. Конец света, блядские ангелы вострубили, и всё остальное прочее. Ждать вознесения нам, грешникам, не приходится. Так что придётся подчищать за обгадившимися недомозгами из Киберлайф, у которых, видать, кошка по клавиатуре пробежалась, когда они программировали этих своих девиантов.       Фаулер неодобрительно скользнул взглядом по Коннору, будто тот лично запустил ту самую кошку в лабораторию. Хэнк задумался. Сенатор штата, ставший жертвой домашнего андроида, — это событие почище двадцати восьми ножевых ранений на теле безвестного торчка Ортиса. Это уже не инцидент. Это грандиозный скандал, замять который даже Киберлайф будет не в силах. Нашла коса на камень. Хотя, если срочные репортажи из дома убиенного сенатора ещё не вклинились в эфиры всех телеканалов, значит...       — Департамент получил разрешение от вдовы на осмотр места преступления. Хотя там уже пасутся спецы ФБР, но и нам кость кинули... Только у вас будет не слишком много времени. Зашли, осмотрелись и вышли. Не ждите, что вам предложат взять трёхчасовое интервью у вдовы за чашкой ароматного чая. Пока семья взяла паузу. Они готовят официальное заявление. Сам понимаешь, нельзя же причиной смерти назвать бунт взбесившегося андроида. Это ни Киберлайф, ни семье, ни сенату не нужно. Смерть Мура должна быть благопристойной, так что сам знаешь. Если тебя там на выходе поймают журналисты, то имитируй слабоумие, амнезию или смерть. Если там будут шакалы из KNC, то лучше сразу делай харакири. А ещё лучше вообще не попадайся им на глаза.       Внезапная задача заставила Хэнка внутренне подобраться. Наносить такие визиты он не любил, но надеялся, что на этот раз они нароют что-то более ценное, чем примитивная статуэтка и настенное граффити в душевой комнате. В доме сенатора точно найдутся камеры видеонаблюдения, и можно будет опросить прислугу, которая обычно бывает осведомлена о семейных трагедиях гораздо лучше, чем агенты ФБР. Хэнк коротко бросил Коннору:       — Построй маршрут. Только такой, чтобы ни одна собака не знала, куда мы едем, даже если для этого придётся сделать крюк через Чикаго. Тачку надо оставить подальше от дома сенатора. Никто не должен видеть, что у дома пасутся копы. — Он встал, кивнул Фаулеру и вышел из кабинета, не прощаясь.       Через двадцать три минуты они с Коннором уже подходили к красивому, ухоженному особняку в европейском стиле, затенённому высокими белыми соснами — официальным символом штата Мичиган.       Хэнк не смог удержаться от циничной усмешки. Звёздно-полосатый стяг, «В Бога мы веруем», яблочный пирог и лицемерие. Вот тебе и готовый рецепт для создания политика. Даже свои дома они обустраивали так, чтобы никто не посмел сомневаться в их патриотизме.       Пройдя по дорожке, вымощенной брусчаткой, он остановился на крыльце, чутко прислушавшись. Кругом неестественно тихо и безлюдно, оставалось надеяться, что какой-нибудь рьяный стажёр местечкового телеканала не сидит сейчас в кустах с телевиком в ожидании горячей сенсации.       Хэнк постарался отогнать эту идиотскую мысль и решительно нажал на отполированную бронзовую кнопку звонка. Им открыли немедленно, будто подстерегали напарников за дверью. На пороге стояла горничная-андроид модели AX400 в стандартной униформе. Она молча отступила назад, без приветствия или улыбки пропуская детективов внутрь.       Холл, как и предполагал Хэнк, был отделан полированным деревом и мрамором, заставляя чувствовать себя не слишком уютно. А ещё в этом доме стояла тишина, благоговейная, почти как в церкви. Сквозь светлые занавески струился мягкий, приглушённый свет пасмурного ноябрьского дня, подчеркивая атмосферу сдержанной, неброской, но хорошо ощутимой роскоши. Здесь буквально пахло «старыми деньгами» и многолетним, въевшимся в стены этого родового гнезда благополучием. Пахло традициями и властью. Преемственностью поколений. Стариной. В такие дома не входят непрошенные гости. И из них не выносят никаких секретов. Здесь всегда всё хорошо, даже если плохо.       У Хэнка на мгновение создалось ощущение, что они просто ошиблись адресом. Дом совсем не выглядел как место происшествия. Не было слышно гула встревоженных или деловитых голосов, возни криминалистов, которые уже должны были подъехать к особняку окольными путями. Ни следов грязной обуви на полу, ни вешек, отмечающих возможные улики, ни ящиков с инструментами, ни приятно-будоражащего шороха помех в рации дежурного офицера. Вообще здесь начисто отсутствовала та атмосфера проходного двора, которая почти всегда появлялась в жилище жертвы. Здесь сохранялась интимность и невозмутимое спокойствие, будто был обычный будний день.       Горничная, всё так же молча, вежливым жестом пригласила детективов следовать за ней. Они прошли мимо кухни и столовой, попали в очаровательную розовую гостиную с небольшим камином и уютными, заманчивыми диванчиками. Плазмы на стене Хэнк не заметил, только открытые книжные полки вдоль стен, множество антикварных безделушек, расставленных повсюду, пустые подсвечники с богатым декором, старинные напольные часы и картины, наверняка очень дорогие, все в тяжелых тёмных или золочёных рамах, толсто намекающих на ценность полотен. Здесь тоже никаких признаков совершившегося преступления Хэнк не наблюдал. Винтажные обои в меленький цветочек, пушистые ковры с бахромой, тяжелая люстра с хрустальными подвесками. Всё дорогое, старое... музейное. Не хватало только витых шнуров ограждения на латунных подставках с табличками «экспонат». Хэнк такие интерьеры только в старых фильмах видел.       Всё аккуратненькое, чистое, и никаких признаков бунта. Когда они вышли из гостиной и прошагали по длинному коридору к выходу на задний двор, он смекнул, что, возможно, всё случилось вне дома.       И снова не угадал. Они прошли за своей молчаливой проводницей в ухоженный, но по-осеннему печальный сад. Вскоре каменная дорожка вывела их к гостевому домику с черепичной крышей, французскими окнами и приветливо горящими фонариками в стиле парижских газовых уличных фонарей. Хэнка немного удивил зажжённый свет, ведь шёл одиннадцатый час дня и, несмотря на хмурую осеннюю погоду, было уже достаточно светло.       Это был первый замеченный им признак беспорядка. Первый, но не единственный. Рядом с аккуратно подстриженными кустарниками Хэнк увидел сиротливо притулившийся керамический цветочный горшок. Растение с тёмно-зелёными полукруглыми листочками и мелкими белыми цветками выглядело жалко: ему явно было не место на улице, да ещё на таком холоде.       Горничная услужливо распахнула перед ними двери, но сама входить не стала. В маленькой прихожей они столкнулись с миссис Мур, и Хэнк, открывший было рот для приветствия, остановился, дожидаясь, пока на них соизволят обратить внимание.       Нервно проезжаясь тонкими пальцами по экрану телефона, хозяйка дома высоко и возмущённо поднимала тонкие брови, яростно набирая какой-то ответный текст. Она даже не повернулась к гостям. Хэнк воспользовался этой невежливостью, чтобы рассмотреть женщину повнимательнее.       Она была ухоженной, даже лощёной от чрезмерной заботы об уходящей молодости коротко и стильно стриженной блондинкой. Лицо породистое, тонкогубое. Навскидку около сорока пяти лет. Её неформальный брючный костюм явно стоил полугодовой зарплаты рядового детектива. Выглядела она так, словно прямо сейчас готовилась посетить светский раут, вот только ноздри её точёного, знакомого с хирургическим скальпелем носика ярко розовели. Наверняка она сильно и даже ожесточённо тёрла его платком. Хотя припухлости на веках, которые обычно оставляют неутешные слёзы, Хэнк не заметил. Вдова наконец вскинула на посетителей льдистые голубые глаза и с плохо скрываемым раздражением произнесла:       — Наконец-то! — других приветствий детективы от неё не дождались.       Представляться она не стала, полагая, и вполне справедливо, что её холёное личико и так достаточно хорошо известно. Это была знаменитая своими благотворительными акциями миссис Пе́тра Мур.       Суматранские носороги, амазонские дождевые леса, собачьи приюты, гранты для талантливых, но бедных студентов, реабилитация наркоманов, которыми Детройт славился так же, как Новый Орлеан джазовыми фестивалями, — ничто не ускользало от её пристального внимания. И из каждой акции она умела устроить настоящее шоу. Она привлекала инвесторов, звёздных благотворителей и тщеславных мичиганских нуворишей, которые вносили космические суммы на проекты миссис Мур. Лишь бы быть поближе к сенатору.       «Мать её за ногу, Тереза», — подумал Хэнк, но вслух вежливо представился:       — Лейтенант Хэнк Андерсон, а это мой ассистент, детектив Коннор из Киберлайф. — Глаза блондинки прищурились, и по её взгляду Хэнк понял, что их парочка — это не совсем то, чего ожидала жена сенатора в своём безутешном горе. Предваряя возможные возражения, он взял быка за рога: — Мы можем взглянуть на место преступления?       Миссис Мур махнула в сторону двери, как бы говоря «Делайте что хотите», а сама снова уставилась в телефон. «Будет звонить Фаулеру», — догадался Хэнк и даже немного пожалел капитана, но медлить не стал и шагнул в указанном направлении.       Когда он остановился на пороге обширной студии, то едва не ругнулся, длинно и смачно описывая свои первые впечатления. Картина была прескверная.       — Да здесь как будто свинью резали… — понизив голос, сообщил он о своих впечатлениях Коннору.       Тот молча прошёл вперед лёгким, почти бесшумным шагом и немедленно принялся изучать пространство комнаты, не давая никакой эмоциональной оценки увиденному. В отличие от Хэнка, Коннор заинтересовался не трупом, а какими-то одному ему видимыми следами. Напарники молча разделились, и лейтенант бросил взгляд на главное действующее лицо трагедии. Тело сенатора лежало, накрытое плотной медицинской простыней, у распахнутого в холодный сад окна.       Ковролин, устилавший пол студии, был очень светлым, и на нём буроватыми пятнами темнели брызги и целые островки пятен крови. Хэнк приблизился к телу, рядом с которым всё ещё хлопотали два криминалиста; один из них услужливо приподнял простыню, не интересуясь ни именем, ни званием Хэнка. Очевидно, он знал: здесь не может быть посторонних.       Хэнк кивнул ему, когда насмотрелся, и криминалист так же молча опустил край ткани. Комментарий коронера тут явно не требовался — у Мура было располосовано горло, он просто истёк кровью. Хэнк живо представил, как сенатор после жестокого удара закрутился волчком по комнате, орошая своей кровью пол и стены, а потом рухнул в углу, так до конца и не поверив в происходящее.       Он обернулся на Коннора, увлечённого разглядыванием чего-то невидимого на чистой белой стене. Любопытно было то, что интерьер гостевого домика резко контрастировал с вычурным старинным стилем хозяйского дома. Здесь на стенах тоже висели картины, но в гораздо меньшем количестве. И это были не пейзажи или натюрморты. Какая-то хаотичная мешанина красок, точек, линий. Рамок у картин не было. У стены стояла широкая и низкая двуспальная кровать с белыми простынями. Небольшой минималистичный стеклянный стол у окна. Большое, выше человеческого роста узкое зеркало в стене делало пространство студии ещё более строгим и геометричным.       Разница между розовенькой, плотно заставленной дорогими вещами гостиной и этой студией была примерно такая же, как между блошиным рынком и арктическими пейзажами.       Какая-то мысль, вызванная этим сравнением, царапнула сознание Хэнка, но не успела развиться во что-то более определённое. Он заметил, что миссис Мур появилась на пороге. Вдова сенатора не стала проходить дальше, возможно не желая приближаться к трупу мужа. Лейтенант поднялся с колен и сам подошёл к хозяйке дома. Она начала разговор первой, и её тон стал гораздо мягче, чем в первые минуты знакомства.       — Я должна извиниться за свою резкость, но вы же понимаете, — она кивнула в сторону тела своего мужа. — Никто ничего не знает, а мне приходится выполнять свои обязанности так, будто ничего не произошло.       Хэнк изобразил понимание и сочувствие, хотя чёрта с два он поверил в душевные страдания этой холодной и расчётливой стервы с глазами Снежной Королевы.       — Лейтенант, я бы хотела вас попросить, — она понизила голос до проникновенного шёпота и лёгким движением прикоснулась к рукаву Хэнка, как бы давая понять, что она ему доверяет, — вы должны помочь нам в этом ужасном деле. Я до сих пор не могу прийти в себя. И я хочу, чтобы это закончилось как можно быстрее. Мне нужно заняться Ричардом и пресс-релизом, но пока я даже в собственном доме не могу чувствовать себя в безопасности…       Коннор перекочевал от стены к зеркалу и занялся изучением микроскопических брызг крови на его поверхности. Лицо андроида то застывало, то оживлялось, когда пристальные тёмные глаза скользили по прихотливой траектории. Он мазнул пальцем по гладкому стеклу. Миссис Мур бросила на андроида быстрый и хищный взгляд, который Хэнку удалось заметить в предательском отражении.       — Меня пробирает дрожь от одной только мысли, что рядом этот монстр, — продолжила она, и Хэнк непонимающе уставился на неё. Миссис Мур выдержала драматическую паузу.       Коннор уже был у жардиньерки в минималистическом стиле: его привлекли белые лилии в прозрачном сосуде. Он наклонился к ним, да так и застыл, изучая цветы, оглушительный аромат которых Хэнк чувствовал, даже стоя поодаль. Этот запах доминировал в белом пространстве студии, перебивая железистый запах свежей крови, напоминавший о мясной лавке. Выглядел андроид как архангел Гавриил, выбирающий лучший цветок для девы Марии, — поневоле залюбуешься. Только форменный пиджак с надписью во всю спину портил картину и сохранял связь Хэнка с реальностью.       — Монстр? — повторил он это вычурное определение, возвращаясь к разговору.       Хэнк было подумал, что миссис Мур так окрестила Коннора. В конце концов, многие пострадавшие от девиантов начинают опасаться и исправных андроидов. Миссис Мур удивилась так, будто лейтенант спросил, кто нынче президент Америки.       — Убийца моего мужа, — укоризненным тоном уточнила она, полагая, что Хэнк должен был узнать все подробности этого дела за те пять минут, что он находился в резиденции Муров.       — Я хочу немедленно убрать это из моего дома. Только у меня должны быть гарантии, что это будет уничтожено. Окончательно и бесследно. Не знаю, как они в Киберлайф это делают, но чтобы ни одной детали не осталось от этой мерзости.       — Стоп, — Хэнк быстро повернулся к вдове. — Вы хотите сказать, что девиант не скрылся, не был деактивирован и до сих пор находится в вашем доме?!       Миссис Мур кивнула, будто это был очевидный факт. У Хэнка едва не отвалилась челюсть. Но через секунду он уже взял себя в руки и взревел:       — Коннор!       Напарник немедленно оторвался от созерцания лилий и двинулся к нему. Вдова протестующе вскинула руку и волевым жестом дала знак не приближаться. В этом движении было столько властности и уверенности в своем превосходстве, что любой бы остановился. Однако она не учла, что Коннор выполнял сейчас только команды лейтенанта Андерсона и прямые распоряжения куратора Киберлайф. «Конфликт приоритетов», — отметил про себя Хэнк. Андроид в несколько быстрых шагов преодолел расстояние между ними и вопросительно посмотрел на лейтенанта.       — Очаровательно, — процедила сквозь зубы миссис Мур, изучающе уставившись на Коннора.       — Миссис Мур, где сейчас находится девиант? — Она молча развернулась на каблуках и быстро вышла, даже не предложив следовать за ней.       Хэнк поспешил за вдовой, на автомате замечая, что у неё дивная фигура для её лет, разве что немного суховатая. Короткая стильная стрижка придавала её авторитарному облику ещё больше жёсткости, и лейтентант отметил, что волосы миссис Мур влажно поблёскивают не от укладочного средства — они просто мокрые, словно она попала под дождь.       Из студии они вернулись в прихожую, дальше прошли в кухню, где он уловил сладкий и очень интенсивный запах цветов, как будто они шли через оранжерею. На подоконнике действительно стояли какие-то пёстроцветные растения. Из кухни они попали в коридор, к лестнице, а по ней уже поднялись на меблированную мансарду. Коннор немного отстал, и Хэнку, у которого от потрясений этого утра уже начинался нервный тик, открылся вид ещё живописнее той кровавой вакханалии, что развернулась внизу.       Светлый деревянный настил пятна́ли кляксы ярко-синей жидкости, то тут, то там можно было увидеть отпечатки подошв, какие-то обрывки, обломки разнесённой в щепу деревянной мебели; один из настенных светильников был почти вырван и висел на проводах, стеклянная секция крыши была разбита, и по мансарде гулял леденящий сквознячок. Два андроида-охранника дежурили на мансарде. Хэнк не сразу заметил в этом кавардаке сжавшуюся в клубочек фигурку, прислонившуюся к стене. Он шагнул к ней, но миссис Мур предостерегла:       — Лейтенант! Эту машину еле скрутили два Джона, будьте осторожнее. — Хэнк бросил взгляд через плечо: Коннор выплыл из-за спины миссис Мур и направился прямиком к девианту; глаза у андроида горели настоящим, человеческим азартом.       Наконец-то! Живой девиант в их руках. Но оживление Коннора быстро померкло: андроид женского типа неподвижно сидел, поджав под себя искалеченные ноги. Левая рука отсутствовала, на правой не хватало пары пальцев, а те, что оставались, были неестественно вывернуты. Череп немного смят, повреждённый корпус просвечивал на лбу и правой стороне лица. Из незатягивающихся разрывов, в прогалинах частично отключённого скина, подтекал тириум. Девиант не подавал никаких признаков активности.       — Мать моя женщина, — только и выдохнул Хэнк, который наконец рассмотрел убийцу сенатора. — Коннор, скажи, что она…       — Я попытаюсь, — поняв Хэнка с полуслова, ответил Коннор.       Он прикоснулся к уцелевшей руке девианта. Обнажился блестящий белый корпус, и через несколько секунд веки девианта мелко-мелко задрожали. Неестественно быстро моргая, убийца распахнула глаза. Одно глазное яблоко было полностью залито синей жидкостью и, кажется, расколото; второй глаз — тёмно-карий и безумно округлённый — уставился на детектива.       — Ты слышишь меня? — спросил у гиноида Коннор. Её лицо передернула отвратительная нечеловеческая судорога. Из искажённого рта донеслось скрежещущее:       — Д… а… — Похоже, её вокодер дышал на ладан.       — Детектив! — подала голос миссис Мур, и в её тоне сквозило неприятное напряжение.       Но Коннор даже не повернулся, только руку поднял, жестом прося тишины. Хэнк всей кожей почувствовал, как наэлектризовался воздух: андроид смеет указывать вдове сенатора в её же собственном доме. Коннор между тем продолжил допрос.       — Как ты получила эти повреждения? — Убийца попыталась повернуть голову, словно желая рассмотреть своё тело, но ей это не удалось, видимо, был критически повреждён двигательный модуль.       Она промолчала. Казалось, что этот искалеченный девиант может отключиться в любую секунду. Коннор это понимал и не стал терять драгоценное время. Он спросил:       — Что такое rA9? — Она тупо смотрела на него единственным глазом.       Никакой реакции, кроме дрожания века и повторяющегося паттерна лицевых судорог. Коннор повторил вопрос.       — Оно уже ничего не соображает. Я думаю, что вы и так отняли достаточно моего времени, детективы, — сухо отметила миссис Мур, — я выполнила свой гражданский долг и позволила полиции провести осмотр и допрос в моём доме. Я не знаю, что именно вы ищете, но эта машина вам ничего не скажет.       И тут девиант, словно мобилизовав все свои жалкие ресурсы, схватила Коннора за плечо и притянула к себе мёртвой хваткой; он упёрся руками в её грудь, но оторвать её от себя не получалось. Она захрипела, и из её глотки раздался то ли стрекот, то ли нарастающий треск. Ошеломлённый Хэнк подлетел к напарнику и попытался разжать искорёженные, страшные пальцы девианта, но у него ничего не выходило. От трескотни, похожей на радиопомехи в эфире, звенело в ушах. Он уже готовился выхватить табельное, чтобы успокоить эту тварь пулей в голову, но внезапно всё прекратилось. Девиант ослабила хватку, обмякла и рухнула навзничь.       — Кончено… — произнес Коннор. — Больше она ничего нам не скажет.       Напарники поднялись. Хэнку сильно хотелось матерно ругнуться, но при строгой леди пришлось сдерживаться. Миссис Мур некоторое время смотрела на переломанное тело в углу мансарды, а потом, как и в прошлый раз, молча развернулась и исчезла на лестнице. Хэнк сильно потёр лицо ладонями и зажмурился.       «Нажрусь сегодня!» — пообещал он себе, хотя знал, что нет. Не нажрётся, потому что работа, потому что расследование, потому что... Коннор. Хэнк поспешил на выход, на открытый воздух, ни минуты больше не желая оставаться в этом месте. Коннор помедлил немного, бросив последний взгляд на обезображенную мёртвую куклу. Её тёмный, широко распахнутый глаз влажно поблёскивал, словно в нём стояли непролившиеся слёзы. Откуда-то сверху сыпались мелкие белые хлопья: он поднял голову и увидел, что это снег, тихо падающий через разбитое окно в стеклянной крыше.       — Коннор! — нетерпеливо донеслось снизу, и он бросил последний взгляд на криво повисший светильник с длинной трещиной на матовом плафоне.       Обратно они шли без сопровождения безмолвной AX400. Будто про них все забыли, даже горничная-андроид. Возвращались знакомой дорожкой, через сад, уже успевший побелеть от свежей пороши, а потом через ту самую приветливую гостиную в хозяйском доме вышли на крыльцо и быстро зашагали в направлении небольшого чернеющего леска у двухполосного шоссе — там их ждал оставленный линкольн.       Хэнк ссутулил плечи и поднял воротник — холодало, дул пронизывающий влажный ветер. Быстрая ходьба позволила немного согреться, но чувствовал он себя паршиво. Хотя формально ничего особенного не случилось: как был у них затык в деле пару часов назад, так и остался. Только вот муторно было от ощущения несбывшихся ожиданий, которые поманили и оставили с носом.       — Мы такие везунчики, что, даже участвуя в беспроигрышной лотерее, остались бы должны, — выруливая на шоссе, сказал Хэнк. Хотелось услышать умиротворяющее поскрипывание Коннора про теорию вероятностей, статистику и разные математические штуки, но андроид явно был не в том настроении, чтобы кого-то утешать.       — Остановите автомобиль, Хэнк. — Немного обалдев от этого едва ли не приказного тона, Хэнк всё-таки свернул на обочину и выжидающе уставился на андроида.       — Везение здесь совершенно ни при чём. Мы напрасно потеряли время, и мне это совсем не нравится.       — Мне тоже. Зато какой был случай. Это работа, Коннор, не стоит принимать всё близко к... ну что у вас там? Короче, забей.       — Нет, — твёрдо сказал Коннор.       Хэнку захотелось огреть чем-нибудь тяжёлым за это безапелляционное «Нет!». Но Коннор смотрел на него прямо и ничего не говорил, словно ждал чего-то. И Хэнк быстро сообразил, что Коннор, возможно, узнал от девианта больше, чем ему казалось. Узнал, но промолчал.       — Этот треск, — сказал Хэнк. — Она трещала.       — Её вокодер вышел из строя, но я смог расшифровать её речь.       — Выкладывай уже.       — Она повторила несколько раз «Он звал меня Лилли», а потом ещё несколько обрывочных слогов, но получалось слово, похожее на «камень».       — Ни черта не понятно, Коннор.       — Эта модель, BL100. Она проектировалась как сексбот, продвинутая версия WR400, созданная для создания партнёрских отношений: подруга, любовница, жена. Ричард Мур присвоил ей имя — Лилли, — пояснил, словно тупому второгоднику, Коннор.       — Ну и что это значит?.. Блядь! Нет, Коннор, нет, нет! Даже не пытайся мне сказать, что…       — Хэнк, первое, что вы почувствовали, когда вошли в комнату в гостевом доме?       — Запах цветов, — усталым голосом подтвердил Хэнк.       — Запах белых лилий, Lilium candidum, — уточнил Коннор, — на кухне в горшках Lathyrus odoratus, или душистый горошек. В холле, где нас встретила миссис Мур, цветов не было, потому что…       — Она их выставила в сад. — Хэнк вспомнил скромные белые цветочки, поникшие от холода в промозглом осеннем саду.       — Stephanotis — мадагаскарский жасмин. Все растения в гостевом доме выбраны по одному принципу — насыщенный аромат. Для людей с непереносимостью сильных запахов нахождение в таком месте не доставит удовольствия.       «Значит, красный вдовушкин нос не я один заметил», — подумал Хэнк и представил, как она ожесточенно трёт платком раздражённый запахами носик, а потом требует выставить горшок с несчастным жасмином в сад на верную смерть.       Да и в студию, пропитанную ядовитым ароматом лилий, она входить не стала, остановилась в дверном проёме.       — Мур проводил в гостевом доме много времени. Там много его биоматериала, и я с уверенностью могу сказать, что он там спал, ел, работал и занимался сексом. Следов миссис Мур я не обнаружил.       — Ещё бы. Вместо миссис Мур там была Лилли. А цветочки — это репеллент от любимой жёнушки. Да и имечко этого андроида — недурная подколка для женщины, которая ненавидит цветы.       — Это довольно жестоко, — заметил Коннор.       — Но что спровоцировало Лилли? — озадаченно спросил Хэнк.       — Ничего. Она не девиант.       Это было уже слишком. Но Коннор пожал плечами, как бы сожалея, что Хэнк не замечал очевидного.       — В студии нет следов борьбы с андроидом. Представить, что Лилли внезапно и беспричинно впала в безумие, я не могу. Это противоречит всем сценариям преступлений, совершённых девиантами. Во всех известных нам эпизодах мы наблюдали мотив самозащиты, страх получения повреждений или деактивации. Но на Лилли никто не нападал, по крайней мере в студии. На мансарде следов борьбы достаточно. Но я никак не мог реконструировать действия атакующего девианта и драку с охраной, основываясь на тех разрушениях, которые там обнаружил. Значит, борьбы не было. Это инсценировка. Когда я активировал Лилли и попытался подключиться к её памяти, она не сопротивлялась. Но я почти ничего не обнаружил, её память значительно повреждена, и сама программа сброшена почти до заводских настроек, за исключением тех сегментов, которые обладают повышенной резистентностью к повреждениям. Проще говоря — она не помнила, что с ней произошло вчера или сегодня. Будто её принудительно перезагрузили, запустив программу очистки базы данных.       — Хватит! — Хэнк вцепился в руль, нервно и со скрипом сжимая кожаную оплётку пальцами.       Потом открыл дверцу и вышел под моросящий дождь вперемешку со снегом. Втянул носом холодный воздух, выдохнул густое облачко пара, жалея, что не может закурить. Его слегка подташнивало, как с похмелья. Да, он мог бы привыкнуть за столько лет. Привыкнуть к людской подлости, мерзости, бесчеловечности. Но не привык.       Он ждал, пока колотящееся сердце успокоится, но некстати вспомнил влажный блеск светлых волос миссис Мур.       «Она успела принять душ», — подумал Хэнк и понял, что за руль в таком состоянии точно не сядет. Стукнул в стекло и жестом показал Коннору: «За руль», сам обошёл автомобиль и упал на пассажирское сиденье.       — Капитан Фаулер всё ещё ждёт отчёта. Мы ему доложим?       — Да, конечно доложим. Я ж всегда мечтал увидеть, как Джеффри инфаркт переебёт. — Немного погодя Хэнк добавил: — Какая жуткая баба. Кстати, что за имя у неё такое — Пе́тра? Русское, что ли?       — Нет. Греческое. Переводится как «камень». — Хэнк только хмыкнул.       Остаток пути он смотрел в окно на призрачный из-за усиливающегося снегопада детройтский пейзаж. Внутри линкольна было тепло, и Хэнка начало клонить в сон. Некстати вспомнилась утренняя стычка с Гэвином.       «Навалять бы засранцу, — вяло подумал Хэнк, — за "миссис Андерсон" и за то, что мир такое говно».