Единственное яблоко в саду. Его сорвать соблазн велик настолько, Что я накликать на себя беду На самом деле не боюсь нисколько. Владимир Салимон Our private life is subject to investigation No time to waste People say they heard about our deviation But you never looked so good. Duran Duran
Его снова накрыло. Внезапно, жёстко, да ещё и при свидетеле. Хэнку, конечно, было не привыкать к этой блуждающей волне его сознания, которая иногда, безо всякого штормового предупреждения, падала на него, переламывая пополам и размазывая, как бескостную медузу по берегу. Но одно дело — терять контроль в одиночку. Хвататься за пистолет на собственной кухне и до потери пульса репетировать контрольный выстрел в голову. Совсем другое — выворачиваться наизнанку перед ним. Делать никому не нужный каминг-аут: «Здравствуйте, я — Хэнк Андерсон, и я хочу сдохнуть». А потом ещё задавать вопросы, на которые сам не знаешь ответа. И бессильно беситься от того, что этот андроид, появившийся в его жизни всего пару дней назад, не может чётко и внятно на них ответить. Сколько у Коннора было настоящего, а не загруженного в память систематизированного чужого опыта? Едва бы набралось на неделю жизни. А Хэнк уже требовал у него ответов на экзистенциальный тест для продвинутых специалистов. И злился. Злился так, будто андроид был виноват в том, что нечаянно и слишком сильно задел за его больное. За то, что поднял со дна всю муть, встряхнув Хэнка, как пакет с просроченным молоком. «В следующий раз иди и доебись до младшеклассников, чтобы они тебе теорию квантовой гравитации разъяснили», — от души посоветовал Хэнк сам себе. Почему он сорвался на Коннора этим вечером в парке у моста Амбассадор, Хэнк и сам не мог понять. Когда он приставил ствол своего магнума ко лбу напарника, в нём было столько чувств, что он не взялся бы рассчитывать в процентах, какое из них было сильнее. Отчаяние или отчаянная надежда на перемены? Злость на Коннора или ненависть к себе? Но одно он помнил точно. Это было острое желание увидеть в глазах напротив хоть какое-то чувство. Не просто удобную, уместную в контексте ситуации имитацию. А настоящий, непроизвольный, неконтролируемый отклик. И лучше всего, и желаннее всего остального — страх. Дикий, примитивный животный страх смерти, который бы дал ему уверенность в том, что жизнь в глазах Коннора ему не приснилась. Немного старого доброго страха совсем не помешало бы им обоим. Хотя бы слабый отблеск ужаса. Хотя бы лёгкое сомнение. Хотя бы мимолётная тень неуверенности. Ведь в других андроидах это было? Хэнк это сам видел: в глазах HK400. И прошлым вечером, во взгляде другого девианта, той Трейси с синими волосами. Эта проститутка и убийца, которая так трогательно держала за руку свою подружку, была достоверной на все двести процентов. Всё было правдивым, обнажённым до предела. Её короткий простой рассказ всего в несколько предложений. Их крепко сцепленные руки. Их настороженные взгляды. Их почти голые тела под холодным ноябрьским дождём. А потом они ушли, оставив молчаливых напарников в подворотне за клубом. Смылись, оборвав эту странную сцену, оставляя ощущение полной нереальности всего произошедшего. Хэнк был зол потому, что Коннор, отпустив Трейси, всё-таки обманул его дурацкие ожидания. Андроид давал одной рукой и забирал другой. Играл в «живое-неживое», и невозможно было понять, что он сделает в следующий момент. Коннор не был рациональной, предсказуемой машиной. Он только стремился быть таким. Правильным, последовательным, оптимальным, а в итоге вёл себя как автомат по выдаче рандомных решений. По крайней мере, так казалось Хэнку. Кажется, он совершенно зря смеялся, ради забавы представляя, как этот моментально обучающийся искусственный интеллект начнёт забивать на инструкции, полностью «интегрировавшись» в общество старого лейтенанта. Хэнк несмешно пошутил про то, что андроид нахватается от него дурных привычек, а Коннор просто взял и без шуток попёр против всех предписаний. Без явной причины, вопреки приказу и вопреки всякой логике охотник на девиантов взял и просто отпустил тех, за кем охотился. Если бы в Киберлайф об этом узнали, то засбоившему RK800 не дали даже времени вежливо попрощаться с лейтенантом Андерсоном. Но откуда им было знать об этом «происшествии»? Коннор отправил аккуратный подправленный отчёт, а Хэнк сделал вид, что так всё и было. Коннор в тот вечер перестал быть просто напарником. Он стал сообщником, который самовольно нарушил приказ. Они вместе с Хэнком отпустили девиантов. Не сговариваясь. Не обсуждая это происшествие и его причины. Оба проебались, каждый по-своему, однако у Хэнка в этом деле был свой странный, но всё-таки мотив. Не оправдание для внутреннего расследования, конечно, не туз в рукаве его адвоката, но веская личная причина. Когда Хэнк снова увидел этот натуральный, такой осязаемый, на сто процентов человеческий страх, то не смог ему не поверить. Он мог слушать доклады Коннора о вирусе, о неизвестном программном сбое, о внезапном побочном эффекте: эмуляции человеческих эмоций. Он мог соглашаться с разумными доводами о невозможности истинных чувств андроидов. Но только до тех пор, пока не увидел собственными глазами, как машина боится. Как она ненавидит, как она начинает чувствовать отвращение, боль и любовь. Если бы у этих девиантов был шанс на справедливый суд, то они, скорее всего, не ушли бы от него. Но их ждали только тесты, эксперименты, разбор и деактивация. А какой мотив был у Коннора? Это была проснувшаяся эмпатия? Жалость? Сбой программы? Зачем ему было так подставляться из-за незнакомых андроидов? Коннор так и не сказал ему. Даже стоя под дулом пистолета, который навёл на него лейтенант, он был спокойным, собранным, как будто бы искренним, но закрытым. Не могло там ничего не быть, в его голове, в этой пластиковой коробке с проводами и микросхемами. Что-то же его заставляло делать эти выборы. Так почему он делал одно и говорил совершенно другое? Нет, Коннор, конечно, не врал, когда сказал, что совсем не боится Хэнка. Он действительно не боялся. То ли действительно он был идеально стабильным андроидом — гордостью инженеров Киберлайф, то ли знал: не сможет Хэнк в него выстрелить. Что крутилось там в его голове? Рассчитывал ли он на то, что лейтенант не решится пустить пулю между глаз дьявольски дорогой машине, за которую ему придётся всю оставшуюся жизнь расплачиваться? Или действительно не считал себя живым, а значит и не мог испытать страх смерти? Неживое умереть не может. Андроид сказал только, что это может навредить их расследованию. И взбесил Хэнка ещё сильнее. Взбесил так, будто он дал и не выполнил какое-то обещание. Будто он поклялся стать тем, кто поймёт, услышит, даст ответы. Хэнк видел это обещание в его глазах. В его поступках, решениях и в его промахах. Слышал в его голосе. Вернее, выдавал желаемое за действительное. Он просто очаровался удачно подобранным оптическим блоком и тембром голоса. Поверил в него и пытался обвинить Коннора в том, что тот оказался слишком уж правдоподобным, слишком человечным внешне. Что трудного в том, чтобы усвоить это? Пора было зарубить на носу: Коннор не человек. Коннор не задаётся человеческими вопросами, которые мучают Хэнка, не раз приставлявшего верный магнум к своему виску пьяными и одинокими вечерами. Коннор не будет размышлять о том, что произойдёт после выстрела. Коннору не страшно и никогда не будет страшно. Он никогда не задумается о том, что там. Что там, за гранью? За металлическим щелчком спускового крючка? За нахлынувшей, как прибой, тьмой? Если будет нужно, он отправится на деактивацию по первому требованию. Без страха, без размышлений о несправедливости и без мыслей о том, что о нём, возможно, кто-то будет сожалеть. Коннор — неживое. И в этом он Хэнка уделал. Поманил, обнадёжил и оставил кожаный мешок разъёбываться со своими жалкими органическими проблемами. У Коннора не было вопросов. Только задачи, инструкции и заданные кем-то приоритеты. Если бы он начал задумываться или ставить под сомнение авторитеты пользователей, то был бы уже не машиной, а чем-то больше и сложнее. Совсем как девианты. Те, которые размышляли о свободе выбора, о рабстве, об аде и рае, о своём личном странном Боге. И эти девианты были совсем не дураки. Они придумали свою религию и не поставили в центр какого-нибудь Создателя вроде инженера Киберлайф, кодера или рядового тестировщика, который херово проверил качество выпускаемой продукции и не утилизировал первого девианта, потому что отвлёкся на слизывание сахарной глазури с пончика. Наверное, неприятно знать, что твои создатели — обыкновенные люди, работники на зарплате. А люди на роль богов подходят слабо. Слишком ничтожные, слишком жестокие, слишком потерянные. Зависимые от желаний, вредных привычек и гормонов. Помешанные на реалити-шоу, деградирующие до состояния животных в Чёрную пятницу. Да они были неспокойными и ненасытными животными, только без хвостов и рогов. Непостоянные, склонные к обману и самообману, ленивые, забывчивые, эгоистичные твари. Для полного счастья им нужно трахаться почаще, жрать послаще, жить подольше, ухватывая самые жирные куски, желательно из-под носа у слабого и нерасторопного соседа по кормушке. Они живут ради скидочных купонов, двойного шоколадного сиропа, ради премиальных в конце года, азиатского порно, ярких трипов, быстрого прироста мышечной массы, ради разгона с нуля до шестидесяти двух миль в час всего за две с половиной секунды. Быстрее, больше, чаще, интенсивнее, вкуснее. Полный комплект смертных грехов с горстью грешков помельче — вот что такое человек. Мешок, набитый дерьмом под завязку, который для чего-то хочет жить вечно, но пока не может. А зачем кожаному мешку вечность? Что он будет с ней делать? Проверять, какое количество жизненного пространства он сможет загадить, переводя ресурсы на дерьмо? А Коннор, который мог бы жить почти бесконечно, меняя запчасти и переписывая своё сознание на более совершенные носители, не бился над «быть или не быть?» и не строил из себя Лоуренса Оливье с черепом наперевес. Если бы Хэнку захотелось, то он бы услужливо позволил размозжить свою красивую, аккуратно причёсанную голову. Без сопротивления, без упрёка во взгляде, без осуждения бессмысленности этого действия. А потом лежал бы там, на побелевшей от снега набережной, освещённый холодным и безразличным светом уличного фонаря. Неподвижный и пустой. Ещё одна полезная, совершенная игрушка, сломанная бесполезным человеком. Наверное, именно это и тянуло Хэнка к нему. С кем ещё разговаривать полумертвецу, как с неживой машиной? Ему сначала казалось, что этот андроид как-то смог подобрать к нему пароли, ключи, коды, залезть в голову, пользуясь хитровыебанными техниками внушения и психоанализа. Иначе с чего бы Хэнк начал заводить с ним все эти сопливые разговоры о предназначении, свободе воли и «О чём ты думаешь, Коннор?». Но после этой странной беседы у моста он всё понял. Они просто охуенная пара. Союз, заключённый на небесах. Или в конференц-зале во время брифинга по делу девиантов. Похуй как и похуй где. Он этого не хотел и не ждал. Тихо пускал пузыри в своём болоте. А потом настырный андроид вломился в его жизнь с разбегу, прилип, хоть с кожей его отрывай. Но отрывать теперь совсем не хотелось. Коннор проник на работу, потом в дом, а потом и в голову. Он словно взял Хэнка за шиворот и тряс изо всех сил, выбивая многолетнюю пыль из похмельной башки лейтенанта. Хэнк почувствовал себя ожившим. Вдруг проснулось забытое чувство: азарт расследования, заставлявший кровь приливать к голове, а не к заднице, которую Хэнк отсиживал ежевечерне дома на диване. Это было так странно, будто его достали из наполовину засыпанной могилы и сказали: «Встань и Работай!» И он встал. И он принялся за работу с давно забытым рвением. Да, уж чего-чего, а заразительной целеустремлённости Коннору было не занимать. Хэнк криво улыбнулся и только сейчас заметил, что открытая бутылка пива, неприкаянно и одиноко торчащая на протёртом от пыли столике, так и осталась нетронутой. Он отнёс её на кухню и вылил тёплое пойло в раковину. Зацепился трезвым взглядом за картонные коробки от лапши, собрал их, скомкал и отправил в мусорное ведро. Поправил плохо закрывающуюся дверцу кухонного шкафчика. Убрал брошенный кухонный нож на подставку. Задумался, глядя в тёмный проём окна, за которым плотно густел влажный чернильно-синий ноябрьский вечер. Слишком длинный вечер. Делать на кухне больше было нечего. Он выключил свет и вернулся в гостиную. Ещё какое-то время Хэнк тупо пялился в телевизор, сидя на старом, продавленном, но очень удобном диване, который казался ещё уютнее после того, как с него смели́ бритвенно-острые осколки окаменевших на́чос. Нашлись и заброшенные куда-то в угол диванные подушки вместе с травянисто-зелёным пледом, так удачно скрывавшим жирные пятна от соусов на светлой обивке. Сумо громко и довольно посапывал рядом, прижимаясь тёплым и мягким боком к ноге Хэнка. Шёл вечерний выпуск новостей. Хэнк машинально отключил звук: напористые и полные энергии голоса ведущих раздражали, а суть происходящего можно было без труда понять, просто взглянув на субтитры. У строгого рубленого шрифта, в отличие от взбудораженных голосов дикторов, не было свойства делать истерические акценты и давить на эмоции. Лица корреспондентов, беззвучно открывающих рты и выразительно кривляющихся на камеру, казались Хэнку довольно забавными. Но как только трансляция прервалась на рекламу и мелькнул знакомый логотип Киберлайф, представлявшего новую линейку улучшенных андроидов для дома, — он по привычке переключил канал. Картун Нетворк крутил доисторический мультфильм «Пиноккио». На KNC шёл репортаж о нашумевшем бестселлере, созданном искусственным интеллектом. Нетфликс, ударившись в ностальгию, крутил «Мир Дикого Запада». Хэнк выключил телевизор. Теперь на потемневшей глянцевитой поверхности плазмы он видел только своё отражение. «Чего я от него жду? Он же просто инструмент. Закроем дело — и ему придётся вернуться в Киберлайф. Даже если бы я хотел его себе оставить ради развлечения, мне бы не предложили его выкупить. Ни со скидкой, ни с доплатой. Он мне никто. Не настоящий напарник, не друг и даже не собственность. Так, дорогая тачка на тест-драйве», — продолжал размышлять Хэнк, взяв в руки телефон и рассеянно прокручивая список номеров в разделе контактов. Всё это было верно, и оставалось только одно но: сложно было считать вещью того, кто тебя за шкирку вытаскивает из алкогольной комы. Хлещет по щекам, приводя в чувство. Это не забота. Но очень на неё похоже. Сложно думать, что тот, кто выбивает из тебя суицидальную дурь, всего лишь машина, которую можно продать, сломать, выкинуть на помойку. Он был свой. Близкий, хоть и непонятный. Это не привязанность. Но слишком сильно её напоминает. Именно из-за него Хэнк вспомнил, за что всегда презирал самоубийц. За то, что считал их слабаками и придурками, которые думают только о себе, о своих засратых трагедиях и выбирают самый простой путь — просто сбегают от проблем. Он никогда не пытался найти лазейку, сбросить свои проблемы на других, никогда не хотел жалости к себе. Он всё это ненавидел. Но всё-таки и он едва не соскользнул в эту заманчивую темноту, в которую так долго вглядывался, пытаясь понять, есть там что-то или пусто, глухо и беспросветно, как во сне под конской дозой секонала. Но вот ведь парадокс: коп, который не хотел жить, начал гоняться за андроидами, которые боятся умереть. У бога, Киберлайф или у Коннора, у кого-то из них, отличное чувство юмора. Суицидник против девиантов. Может, план был в том, чтобы Хэнк их депрессией заразил? Предложил поиграть в русскую рулетку? Кто нашёл патрон, тот молодец. С его-то везением он бы всех их уделал. Только вот здесь они просчитались. Андерсон был хреновый охотник. Он мог бы сутками на репи́те слушать одну и ту же обучающую лекцию от Киберлайф о том, что девианты просто сломались. О том, что все их реакции ненастоящие. О том, что синтетические существа не могут ничего чувствовать. Ни боли от сигаретных ожогов, ни удовольствия от нежных прикосновений. Хэнк в ответ только пожимал плечами. Да откуда Коннору вообще знать, как именно выглядит ужас в глазах живого существа, которому грозит смерть? Из обучающих роликов? Вот поработал бы он в патруле хотя бы полгода, так насмотрелся бы. Хватило бы пары выездов на стрельбу в Норт-Энде. Огнестрел в живот — особенно живописное зрелище. Впечатляющее, незабываемое, вонючее. Чаще всего в таких случаях уже знаешь, что дело раненого труба. А ты — последнее, что он видит в своей жизни. Это хорошо сбивает базовые настройки. Не каждый выпускник академии такое выдерживает. А кто выдерживает, тот уже не путает, где смерть, завязшая в кишках, а где умелая актёрская игра. «Может, вот она? Причина?» — предположил Хэнк. Наверное, вид Трейси сбил с толку Коннора и поэтому он споткнулся, засбоил, дал ей уйти. А потом пожалел об этом и попытался оправдаться. Забавно. Он до сих пор не понял, что именно из-за этих сбоев Хэнк на нём и зациклился. Начал искать скрытые смыслы в жестах, взглядах и словах. Коннор, наверное, бы сильно удивился, если бы узнал, что именно Хэнк слышит, когда андроид выдаёт очередную реплику. Слова, которые Коннор произнёс, принося свою машинную клятву верности, в голове Хэнка звучали опасно: «Я буду тем, чем вы захотите, лейтенант. Напарником, собутыльником или просто машиной». Хэнк знал, откуда это тепло, растекающееся по рукам и ногам, не дающее думать ни о чём, кроме слов:«Я буду тем, чем вы захотите».
Это было искушение, и не было никакого смысла делать вид, что в нём просто проснулся эстет, который смотрит на андроида как китайский турист на Клауд-гейт. Хэнк едва ли не впервые дал смутному щекочущему чувству оформиться и преобразиться в чёткую, ясную мысль. Ему хотелось потрогать андроида. Раздеть. Рассмотреть во всех подробностях. Узнать, какой он на вкус, чем от него пахнет и умеет ли он стонать. Хотелось прямо сейчас, не оттягивая, удовлетворить своё странное любопытство, хотя он никогда не считал себя любопытным. Ему было мало тех скупо открытых форменным костюмом полосок «кожи» Коннора. Он уже изучил их во всех подробностях, да так, что мог бы сдавать экзамен по дисциплине «Расположение родинок на скине RK800», а потом тест на знание типовых пассов руками, которые этот андроид выдавал, беседуя с Хэнком. Угол наклона головы, подъём бровей, поворот корпуса в сторону собеседника или полная неподвижность в момент отправки отчётов, когда только ярко-жёлтый маячок на виске сигнализировал о том, что Коннор сейчас где-то в другом «месте». Оставалось только удивляться себе. Коннор предложил ему помощь, внимание, поддержку. Он не наседал, просто констатировал факт: «Я рядом, я помогу, если потребуется!» От кого ещё такого дождёшься? А Хэнку всё равно оказалось мало. Наверное, второе имя любого человека Желание. Некоторые учатся говорить «дай!» раньше, чем скажут «мама». И Хэнк точно такой же. Дай. Хочу. Моё. Только моё, Коннор. Хэнк вдруг представил, как Коннор прикусывает губу. Он никогда так не делал, но представилось это очень живо, и он не выдержал. — Я хочу тебя, Коннор. Прозвучало это как-то хуёво. Грязновато. Даже унизительно. Унизительно для Хэнка. Коннору, возможно, было бы всё равно. Но всё-таки Коннор обещал Хэнку не это. Вообще он вряд ли даже подумал о таком варианте... использования. Его создавали не для того, чтобы он отдрачивал старым похотливым козлам, у которых встаёт на красивого андроида. Хэнк снова взглянул на своё искажённое, растянутое по горизонтали отражение: — Да уж, любовничек ты что надо, Хэнк. Лихо тебя переебало от одних только красивых стеклянных глаз. А что ты с ним делать будешь? У него, наверное, даже... Дальше мысль понеслась, как мустанг, которому прижали раскаленное тавро к шее. Хэнк представлял себе полураздетого Коннора, лежащего на его кровати, изящного и расслабленного, смотрящего своими чудесными карими глазами прямо в душу. В этих глазах читалось то самое: «Я буду тем, чем вы захотите». Хэнк бы не стал делать ничего... противозаконного. Он просто нашёл бы каждое миниатюрное пятнышко на его коже. Исследовал эту звёздную карту из родинок. Это был бы даже не секс в привычном смысле слова — он только хотел к нему прикасаться и слышать в ответ своё имя, произнесённое хрипловатым, тихим голосом. Коннор у него на быстром вызове. Протяни руку, нажми пару кнопок и говори. Или приказывай. Требуй. И вместо призрачного Коннора из твоих фантазий приедет настоящий, осязаемый и готовый «помочь». — Помочь, как же. Ты ж, бля, тут загибаешься, Хэнк. От спермотоксикоза, нужно срочно яд отсосать, — съязвил он, оттягивая ткань домашних штанов, в которых резко стало неуютно. Облапать, потискать, потереться о Коннора. Взять то, что хочется. Не спрашивать, можно ли. Он же вещь. Прекрасная, ценная, желанная вещь — что-то лишённое души, не способное к ответу. К чувству. Даже к отказу не способное. «Я буду всем», — вот и всё, что он может сказать. Это даже не любовник. Это заурядная пластиковая шлюха, удобное устройство для мастурбации. Совсем как те андроиды в Эдеме, которые прижимались к стёклам кабинок и смотрели на каждого посетителя как на своего единственного. Такие правдоподобные куклы, изображающие интерес, страсть, а может, даже и любовь. За отдельную плату, конечно же. Но возможно... Возможно, Коннор понимает концепцию любви? «Да если даже и понимает, то у тебя всё равно ноль шансов, Хэнк», — с мрачным мазохистским удовольствием подумал Хэнк. Но теперь он точно для себя решил, что вопрос со звонком напарнику закрыт. Только не был решён вопрос с внезапно возникшими потребностями тела, которое заныло от предвкушения и требовало явно чего-то большего, чем рукоблудие в душевой кабинке. Хэнк решил, что раз уж пустился этим вечером во все тяжкие, то он мог бы пофантазировать наедине с собой, всё равно никто не узнает. От фантомного Коннора не убудет. Не умеет же он читать чужие грязные мыслишки? И Хэнк попытался представить себя и Коннора. Например, в автомобиле. — Ваше авто припарковано в жилом квартале, лейтенант. Это может быть приравнено к непристойному обнажению и сексу на публике. По законам штата Мичиган это грозит штрафом в размере от пятисот до трёх тысяч долларов либо тюремным заключением на срок до двух месяцев, — рассудительно уточнил голос Коннора в голове. — Да забей, Коннор, какая нахер разница?! Хэнк отмахнулся и продолжил. Он сосредоточился на автомобиле, который стоял посреди… посреди... Тут он завис. Посреди чего, блядь? Посреди Харт Плаза, чтобы туристы советы давали, как лучше оприходовать андроида? В какой позе и как найти у него подходящее технологическое отверстие. Призрачный Коннор, занявший место на диване и сложивший руки на колени, осуждающе покачал головой. Хэнк открыл глаза. Да уж! Его обламывала собственная фантазия, которая до этого работала бесперебойно и даже слишком активно, не давая толком выспаться. Неслыханная наглость. — Окей, — разозлился Хэнк. — Прибегнем к старому доброму дедовскому методу. Он так быстро поднялся с дивана, снова уронив грёбаную подушку на пол, что Сумо, разбуженный этим движением, недовольно фыркнул. Хэнк собрался быстро, будто боялся, что его злость испарится. Он не хотел, чтобы решение поехать туда, где на него никто не будет смотреть круглыми непонимающими глазами, не обернулось бессонной, невыносимо долгой ночью. Выскочив из дома, он поймал запоздалое такси, пожав плечами на замечание таксиста, сообщившего, что он уже закончил смену и повезёт только за наличку. — Скучная погодка, а? — начал разговор таксист, явно надеясь потрепаться с клиентом. — Двадцать один градус по Фаренгейту. Влажность двадцать один процент. Ветер около трёх миль в час, — выдал Хэнк неживым голосом и совершенно в стиле Коннора, а потом подумал и добавил: — Вероятность выпадения осадков: пятнадцать процентов. — Синоптик, что ли? — с уважением спросил водитель. — Астронавт. Завтра снова... туда. — Хэнк закатил глаза под лоб, будто указывая куда-то вверх. Машина притормозила у уже знакомого здания, и видно было, что таксиста так и распирает желание как-то пошутить на тему прощания с Землёй, но он не может придумать ничего искромётного. Хэнк расплатился с ним и, пока он выбирался из приземистой неудобной тачки, почувствовал желание развернуться и валить обратно. Домой. Подальше от клуба, от андроидов и от своих дурацких идей. Но он втянул носом влажный воздух, прикрыл глаза на мгновение и скомандовал сам себе: «Вперёд, рейнджер! Или ты резиновых писек испугался?»❖
Клуб так ярко переливался ядерной синевой и неоновой фуксией, что, даже закрывая глаза, Хэнк продолжал видеть вывеску и очертания здания в подробностях. Они выжигались на сетчатке, как клеймо, которое ставят тусовщикам на входе в ночной клуб. Иллюминация хреначила вовсю и вспыхивала кислотными белыми фейерверками на мерцающих стенных панелях так, что даже небо над ним подсвечивалось. Такой дешёвый, но эффектный искусственный аналог северного сияния над детройтским кварталом неоновых фонарей. «Пролетая над нашим шлюходромом, не забудьте посмотреть налево». Андерсон медленно прошёл по коридору, где на стены транслировались зацикленные ролики с сочными сиськами и упругими булками размерами примерно со средний детский батут. Дальше, не глядя по сторонам, через мини-зал с презентационным модельным рядом, а оттуда в сам клуб. Находиться здесь на правах простого посетителя было почему-то неуютно, и Хэнк подозрительно огляделся — знакомых вроде бы не видно. Вдоль витрин и подиумов шаталась немногочисленная разномастная публика, изучающая ассортимент клуба. Ему не хотелось нарваться на кого-то, кто мог бы потом растрезвонить, как Хэнка «Ненавижу Андроидов» Андерсона потянуло на экзотику в виде пластиковых кукол. В целях конспирации он сообразил даже взять карту, которая была оформлена на другое имя. На всякий случай. Хэнк прошёлся мимо светящихся подиумов с моделями-стриптизёрами, думая о том, что вряд ли он кого-то здесь арендует. Точно не после того, что случилось на складе, когда его отмудохала одна из местных барышень. Но посмотреть на них повнимательнее очень хотелось. Логичным казалось начать с гиноидов. С «женским полом» всё было просто, по крайней мере, в таком месте, как бордель. Никакого стресса: где надо — выпуклости, где надо — впадины. Он остановился у ближайшей приветливо улыбавшейся девицы. Кофейная «кожа», чёрные глаза с монструозными ресницами, как у Лиз Тайлер. Заметив Хэнка, остановившегося напротив, она улыбнулась ещё радостнее, приоткрыв ровные белые зубки. Услужливо повернулась, демонстрируя достоинства своего корпуса, частично покрытого мерцающей паутинчатой сеткой из мелких страз. Трейси обернулась из-за плеча с лукавым видом и медленно провела ладонью по своему неестественно гладкому бедру, остановившись на аппетитных ягодицах. Контрастный неоновый свет полосами расхлёстывал её бархатный, без единого изъяна скин. Ни подкожного жира, ни бугорков апельсиновой корки, ни пропущенного во время эпиляции волоска. Обтянутая только чёрным полуспортивным бельём, облизанная розово-голубыми языками подсветки, идеальная женщина без недостатков. Лоснящаяся, подтянутая, отзывчивая, улыбчивая и безмозглая. Степфордская любовница. Не пиздит, не захламляет ванную комнату, не требует её понимать и выделывает штуки, которые Линде Лавлейс не снились даже под барбитуратами. Не залетит, не наградит мандавошками, не потребует познакомить с мамой. Красотка, влюблённая в каждого, у кого есть кредитка. А может, только притворяющаяся. Прямо сейчас, когда она проехалась по стеклу грудью, что она подумала о мужике, который на неё пялился? Хэнк нервно сглотнул слюну. Взглянул на панель авторизации, и Трейси прижалась к стеклу обеими ладонями. Но Хэнк, уже занесший руку над светящейся сенсорной поверхностью автомата, вдруг увидел отражение в стекле, разделяющем его и гиноида. Там маячил крупный седой мужик, уже очень немолодой, в дурацкой рубашке, бородатый и сосредоточенно-угрюмый. «Привет, Хэнк, давно не виделись. Выглядишь поёбанно», — подумал он, а потом вспомнил: «…Я хотела забыть обо всех этих людях. О запахе их пота и грязных словах». Голос сбежавшей Трейси, дрожащий от гнева и отвращения, будто записанный на плёнку, повторил ему всё, что она думала о таких, как он. Чёрт их знает, этих андроидов, может, эта черноглазая красотка прячет за улыбкой такое же отвращение к посетителям, которые приходят снять её на полчаса? Может быть, они все здесь такие? Девианты, скрывающие свой изъян? Не знающие, куда им податься, и живущие в стеклянной клетке до тех пор, пока очередному клиенту не захочется «пожёстче». И только тогда страх смерти пересилит в них страх быть пойманными. Ему даже проверять не хотелось, как эта кукла воспримет его попытки понять, как они устроены. «Что за бред, Хэнк? Так ты скоро и у микроволновки будешь спрашивать согласия на то, чтобы разогреть себе ёбаный кусок пиццы! Не могут же они все быть девиантами», — подумал он, но всё-таки отошёл от витрины. Постоял немного, пялясь на чьи-то ноги в плексигласовых стриптизёрских туфлях, размышляя о том, что он, в конце концов, не насиловать их собирается. Искоса взглянул на андроида-мужчину в соседней кабинке. Подошёл ближе. «Я просто смотрю!» — сказал он сам себе. Но в какой-то момент ему показалось, что посетители все разом уставились на старого извращенца. Обернулся. Никто не смотрел. — Ладно, — тихо сказал он вслух. — Я просто на экскурсии и не должен ни перед кем оправдываться. Это, блядь, законно. Очередной HR400 в капсуле был высоким, рельефным, скучновато совершенным Кеном. Волосы светлые, глаза зелёные, загар золотистый — оживший плакатный герой с постера «Незабываемые летние круизы по Великим озёрам», ни больше ни меньше. Хэнк не заинтересовался этим заманчивым предложением и пошёл дальше. У другой модификации Трейси мужского типа кожа была бледнее, а похабные блёстки, встроенные в скин, напоминали о подростковом вампирском романе начала двухтысячных. Модель для любителей попсовой готики. Плавный, томный, андрогинный, с раскосыми немного хищными глазами и очень чувственными пухлыми губами, которые он то и дело по-дурацки облизывал. Хэнк никогда не увлекался вампирской темой, поэтому прошёл мимо. В кабинке под номером одиннадцать стоял андроид ростом чуть пониже Хэнка. Изящный и тонкий, а главное, кареглазый и темноволосый. Хэнк не успел даже подумать о том, что он делает, как рука сама собой нажала на панель и отправила платёж. Парень моргнул диодом и мило улыбнулся клиенту, выходя из своей стеклянной колбы. Он вообще-то не был похож на Коннора. Ни в каком месте. «Но если выключить свет…» — Хэнк не додумал. Андроид мягко взял его за руку, мурлыкнул что-то приветственно-приятное и повёл за собой, говоря какие-то дежурные фразы о том, что Хэнк ему сразу понравился и они отлично проведут время вместе. У Хэнка на этот счёт были определённые сомнения, но гладкая тёплая ладонь, уверенно держащая его за руку, и этот темноволосый затылок, на который он неотрывно пялился, отбивали всякое желание сопротивляться. Их номер был как две капли воды похож на тот, в котором они с Коннором вчера проводили осмотр. Здесь стояла такая же большая круглая кровать с чёрно-красными простынями из сильно электризующегося синтетического шёлка. Светящаяся плазменная панель по всему периметру комнаты мерцала пунцовыми и золотыми искрами, транслируя перетекающий абстрактный узор. Как огромная лава-лампа. Помигивал, привлекая к себе внимание клиента, монитор мини-бара и дополнительных платных услуг. Микродозы текилы, бурбона, абсента в бутылочках, рассчитанных на два глотка. Гондоны, разогревающие и охлаждающие смазки, массажное масло, каталог игрушек, пугающих даже на превью. Прямо праздник для любителей запихать в себя что-то необычное. Строгие чёрные бусы? Пожалуйста. Драконий хер с ребристыми отростками? Всего за доллар девяносто девять центов. Наслаждайтесь пребыванием. В углу, за стеклянной перегородкой, располагался санузел для посетителя. Всё, чтобы привести себя в порядок после сеанса: антибактериальное мыло, губка, одноразовый набор из зубной щётки, расчёски, санитайзера и антиперспиранта. Освежители воздуха на любой вкус. Только «Роскошная пассифлора», судя по краснеющему датчику дозатора, закончилась. Зато привычного «Хвойного леса», напоминавшего о запахе в кабинах тягачей, было в избытке. Всё продуманное, удобное, типовое. Это вызывало чувство лёгкого дежавю. «Найди пять отличий. Не хватает мёртвой проститутки, задушенного клиента, пиздабольного Гэвина, Криса и...» — Хэнк остановился на последнем имени и почувствовал, как сзади ему на плечи легли руки андроида. Наверное, он просто хотел снять с Хэнка пальто. Такой тихий. Аккуратный. Услужливый. — Полегче, приятель, я сам прекрасно с этим справляюсь с трёх лет, твоя помощь не требуется. — Андроид немедленно подчинился. Хэнк коротко спросил, чтобы не выдавать противного волнения и острого ощущения неправильности всего происходящего: — Как тебя зовут? Есть своё имя? — спросил Хэнк только для того, чтобы заполнить паузу. — Ник. Но вы можете называть меня по-другому. Я запомню и буду отзываться на любое... — Да, на любое имя, которое мне понравится. Я знаю. Могу назвать тебя Гэвином и попросить отсосать. А могу назвать Джеффри. Только тогда тебе придётся ебать меня. Желательно гигантским чёрным дилдо, жёстко и с оттягом, чтобы неделю сидеть не мог. Принцип понятен. — Так кем мне лучше быть? Гэвином или Джеффри? — осторожно улыбаясь, уточнил андроид, не вполне уверенный в том, шутит клиент или действительно задаёт сценарий для сессии. — А ни тем и не другим. До Джеффри ты не дотягиваешь: не хватает двадцати фунтов нервов, лысой башки и ровного шоколадного загара. А для Гэвина... Поверь, Ник, лучше тебе не знать, сколько говна может быть в одном человеке. И у тебя всё равно не получилось бы вжиться в роль. Ник разумно промолчал, улыбнувшись очень сдержанно. Он вообще выглядел так скромно, насколько ему это позволял прикид из одних только чёрных форменных трусов. Хэнк подумал, что, наверное, какую-то примитивную программу диагностики им всё-таки вшивают. Просто чтобы они могли подобрать правильную модель поведения для неразговорчивых клиентов. Этот вот строит из себя скромнягу. Паренька с соседней улицы. Откуда-то этот Ник знал, что если он начнёт вилять задом, то это сильно не понравится хмурому мужику, который его снял. Быстро же он догадался, что если будет виснуть, то получит в лоб. Хэнк ещё раз бросил взгляд по сторонам, хотя рассматривать в номере было больше нечего. — А эта хрень на стене, её можно сменить? А то мне кажется, что я в чьём-то желудке перевариваюсь. Он уже ждал, что ему снова предложат на выбор вид с вершин Килиманджаро или из пентхауса Хью Хефнера, но обошлось. Почти мгновенно в комнате сгустились нежные янтарно-лиловые сумерки, стены всё еще искрились, но эта россыпь ярких блёсток давала света не больше, чем флуоресцентные звёзды, которые так любят клеить на потолках в детских спальнях. Лицо андроида было теперь совсем неразличимо, и Хэнка это устроило. — Если вы хотите, чтобы я имитировал определённую модель поведения — задайте параметры, — предложил Ник как-то очень тихо и будто бы неуверенно. У Хэнка внутри что-то сжалось от этого предложения. Значит, он не один такой болван, который тащится в «Эден», чтобы получить свой кусочек суррогатного счастья. Наверняка люди ходили сюда не только чтобы получить новые необычные впечатления. Сколько раз этот андроид уже изображал бывших любовников, мужей, недоступных, но желанных мужчин? Наверное, и Хэнку он мог помочь. Сделать вид, что он не одинокий человек, которому до смерти понравился временный напарник. Представить, что они с Коннором встретились совсем при других обстоятельствах. — А голос ты умеешь менять? — вспомнив что-то из того, что рассказывал Коннор, спросил Хэнк. — Да. Я могу подобрать голос из своей библиотеки, которая включает… — Можешь имитировать голос другой модели? Например, RK800? — будничным тоном поинтересовался Хэнк. — Конечно, — после короткой паузы отозвался знакомый, с глуховатой хрипотцой голос Коннора. И Хэнк понял, что дверь ловушки захлопнулась. Ник ещё что-то спросил, но Хэнк его не сразу понял. Андроид помедлил, но решился повторить вопрос: — Как мне тебя называть? — Лейтенант, — облизнув пересохшие губы, ответил Хэнк. — Называй меня «лейтенантом». — Хорошо, лейтенант, — послушно ответил «Коннор». Хэнк начал стягивать свою куртку, от спешки путаясь в её рукавах. Освободившись, он швырнул её в угол. Ему показалось, что в номере немного душно — или это просто кровь прилила к голове, — и нужно было немного успокоиться. Он опустился на край кровати, заставляя себя глубоко и ровно дышать, пока андроид молчал. — Подойди. Пожалуйста, — сказал он с некоторым усилием, андроид приблизился и молча опустился на колени перед сидящим Хэнком. Не встретив сопротивления, он положил руки на колени Хэнка, ловко придвинулся, раздвигая его ноги в стороны, и, устроившись между бедрами, обнял за шею. В такой темноте лицо Ника было не разглядеть, но Хэнк всё же закрыл глаза для верности. Губы андроида медленно и деликатно, словно спрашивая «Можно ли?», прикоснулись к щеке, потом легко поцеловали в уголок рта. «Этот пластиковый потаскун понял, что я тут новичок», — смекнул Хэнк и аккуратно отодвинул от себя андроида, который слишком настойчиво и быстро предлагал себя, видимо, для того, чтобы успеть отработать сессию. — Стой. Не нужно, — остановил он его. — Погоди, Ник. Слушай, ложись и просто... Ну знаешь, можешь просто потрепаться? Про погоду? Или сводку новостей зачитай, я как раз сегодня пропустил вечерние новости. Что там у канадцев? Хэнк расстегнул верхние пуговицы рубашки: ему было жарко. Ник лёг, как его и просили, но почему-то вместо создания приятного звукового фона он позвал из темноты: — Лейтенант? — и в голове Хэнка сразу стало пусто. Медленно он повернулся на кровати, скользя коленями по гладкому шёлку, подобрался ближе, ориентируясь на ровно светившееся кольцо диода, и навис над лежащим андроидом. На пробу провёл ладонью от груди машины до плоского твёрдого живота. Кожа, вопреки ожиданиям, оказалась тёплой, живой, очень приятной на ощупь. Он наклонился ниже над неразличимым в сумраке лицом и ласково попросил: — Назови меня Хэнк. — Хэнк, — нежно произнёс Коннор, — ты поцелуешь меня, Хэнк? Хэнк нащупал пальцами щёку андроида. Погладил её, чувствуя, как некотролируемо подрагивает рука. Скин на лице Ника оказался таким натуральным, естественным, неотличимым от настоящей кожи. Хэнку хотелось проверить, как он пахнет, и пришлось наклониться ниже, но Ник, который явно видел лучше него в этой темени, подался вперёд и сам поцеловал. Пальцами вцепившись в плечи, андроид удержал Хэнка рядом с собой, не давая разорвать этот мягкий влажный поцелуй. Это было странно, необычно, невозможно приятно, и на следующие несколько минут Хэнк просто отключился. Только жаркая темнота. Сладкие губы. Бешеный стук сердца. Пальцы андроида легко скользили по его лицу, проходились по волосам, и он делал это так нежно, будто и вправду хотел, будто ему было приятно, а когда Хэнк оторвался от него, уткнувшись в шею, он вздохнул немного разочарованно. Они лежали молча, почти не двигаясь, только рука Хэнка иногда сжималась сильнее на гладком плече Ника. Ему хотелось что-то сказать, но кроме тупого «спасибо» ничего на ум не приходило. Хэнка отвлёк какой-то посторонний звук. Мелодичный, но навязчивый звон. Он не сразу понял, что это, а потом сообразил: закончилось оплаченное время. В изголовье кровати тускло засветилась панель, на которой предлагалось продлить время или завершить сеанс. Хэнк автоматически выбрал пункт «на всю ночь» и подтвердил платёж, но, когда андроид попытался снова его обнять, решительно убрал руки со своей шеи и повалился на спину. — Хэнк? — позвал Ник голосом Коннора, но очарование уже рассеялось. То, что казалось таким реальным минуту назад, оказалось дешёвой мишурой на ярмарочном костюме, которая выдаёт себя за чистое золото. Хэнк чувствовал только опустошённость. Ни гнева, ни боли, ни жгучего желания, которое погнало из дома. Только пустота. Он лежал без движения среди этого фальшивого космоса с пошловатыми розовыми галактиками и сиреневыми туманностями, которые изображали миллионы далёких бутафорских миров, и ни о чём не думал. Молчал и андроид, о котором Хэнк напрочь забыл. Через некоторое время навалился сон, блаженный, глубокий и без сновидений. Ровно в половине восьмого утра Хэнк проснулся, как по будильнику. Он умылся, оделся и вышел из номера, даже не обернувшись на андроида, молча проводившего его взглядом. Вернувшись домой на такси, он успел переодеться в свежее, выгулять и покормить Сумо, однако на завтрак времени уже не хватило. Хэнк отправился на работу, чувствуя себя, вопреки всему, отдохнувшим и даже довольным. «Неудивительно, это была самая охуительно дорогая ночлежка в моей жизни, подумать только — спустил четыреста баксов за ночь и даже не потрахался», — хотя Хэнк произносил этот мысленный монолог ворчливым голосом, он не чувствовал разочарования. Ему действительно полегчало. Дедовский метод сработал, пусть и не так, как было запланировано. В департамент он явился почти вовремя, но Коннор, который, конечно, уже был тут как тут, встретил его вопросом вместо приветствия: — Хэнк, где вы были всю ночь? Лейтенанту показалось, что этот тон у Коннора был какой-то слишком требовательный, а взгляд слишком подозрительный. Снова его хлестнула по нервам абсурдная мысль: «Коннор знает! Знает, что я всю ночь провел в борделе. Так… спокойно, Хэнк, погоди… Откуда он мог узнать? Ну да, блядь, он же детектив!» Но Коннор прервал эту лихорадочную работу мысли: — Я получил вызов около часа ночи: новый инцидент. Немедленно позвонил вам, но вы не отвечали. — Хэнк вспомнил, что оставил телефон дома, а утром так и не удосужился проверить сообщения. — Я приехал к вам домой, — продолжал свой рассказ Коннор, — но вас не было. Автомобиль был припаркован у дома, и информации о вызовах такси с вашего телефона не было. Я попытался добиться разрешения поработать с уликами, пока вы не выйдете на связь, но мне было отказано. Коннор произнёс последние слова с мягким, но всё-таки осуждением. Он всё ещё ждал ответа. Однако Хэнк вывернулся: — Ну так чего ты стоишь столбом? Поехали! — Коннор пристально посмотрел в лицо лейтенанта, явно собираясь начать допрос, выясняя, где пропадал лейтенант, поэтому он его опередил: — От любопытства кошка сдохла, Коннор, и вообще, что это ты там теребишь? — Это ваш завтрак, лейтенант, — сдержанно ответил андроид, подавая Хэнку шуршащий бумажный пакет. — Я не сомневаюсь, что вы сегодня не завтракали, а это вас будет отвлекать от полноценной работы. Мы и так потеряли много времени. Хэнк присмотрелся к пакету. На коричневой бумаге был отпечатан логотип популярной бургерной со слоганом «Приготовлено с любовью!». Позже, уже сидя в пассажирском кресле, Хэнк вытянул два сэндвича, один с индейкой, другой с салатом и сыром. Остывающий кофе, наспех прихваченный в автомате, был дрянным, но всё равно этот завтрак определённо был лучшим за последний месяц. В распотрошённом пакете всё ещё что-то оставалось, и Хэнк, пошарив в нём, достал большое тёмно-красное яблоко с блестящими на солнце боками. Он посмотрел на фрукт озадаченно. — Я что, похож на ёбаную Белоснежку или на блядского А… — и Хэнк замолк. — Ред делишес, — уточнил Коннор и продолжил что-то говорить про Айову и Яблочную ассоциацию, но Хэнк почти его не слушал. Смотрел на это чёртово сочное яблоко и думал, что если Коннор ещё не свёл его с ума, то в ближайшее время точно сведёт. В этом не оставалось никаких сомнений.