Засвети же свечу На краю темноты. Я увидеть хочу То, что чувствуешь ты. Иосиф Бродский
«Прям как маяк... Здоровенный маячище для „Энтерпрайза“» — как-то неуместно подумалось Хэнку. Он попытался рассмотреть, где же заканчивается шпиль башни, но темнота и мельтешение снега в ночном небе размывали контуры этой громады. Луна, затенённая рваными тучами, пряталась за ней, и Хэнк поёжился, потирая онемевшими от холода ладонями затекшую ноющую шею. Его мысли путались, и на ум приходило всякое постороннее, совсем не серьёзное, как будто это не его сейчас похитили и припёрли в багажнике на Бель Айл словно какой-то мешок азотных удобрений. Хэнк чувствовал, как мелкие колючие снежинки покусывают кожу его лица, но даже этот холод он воспринимал немного отстранённо. За кру́гом яркого света, в котором он стоял, было совсем черно́. Непогода всё усиливалась, и на реке наверняка поднимались высокие опасные волны. Хэнк, конечно, не мог этого видеть. Он мог только представлять, как плещется вода или качаются голые ветви деревьев на набережной. Всё это было там, вдалеке, невидимое, но чётко представляемое. А в реальности перед его глазами был только неподвижный исполинский искрящийся столб, уходящий куда-то в неприветливую, стылую густоту ночного неба. Этот столб светился белыми огнями, как гиганский космический улей, чуждый и совершенно инопланетный. Такой, как на рисунках художников-фантастов, придумывавших замысловатые миры его далёкого детства. Яркие мёбиусовские вселенные, среди которых на световых мечах бились благородные и бесстрашные звёздные рейнджеры. — Лейтенант Андерсон, прошу за мной, — раздался за спиной знакомый голос. Голос очень вежливый и приятный, от которого обычно в груди разливалось тепло. Но только не сегодня. Хотя это был всё тот же хрипловатый голос Коннора, будто немного простуженный, умеющий быть и вкрадчивым, и гневно звенящим. Почти родной и потому омерзительный сейчас, когда к Хэнку обращался совсем другой «Коннор». Ворованная вежливость и лживое тепло, которое совсем не грело. Впрочем, лейтенант Андерсон подчинился совершенно спокойно, не видя смысла в том, чтобы устраивать очередную потасовку. Всё равно он заранее был обречён на стыдное и бессмысленное поражение. Даже согреться бы не успел в дурацкой драке с андроидом, который работал по законам корпорации, решившей что золотые правила робототехники несколько устарели. В прошлый раз, когда Хэнк вздумал сопротивляться, его слишком бесцеремонно засунули в багажник, как засовывают кусачего пса в переноску, пугая его электрической погонялкой. А что сейчас придумает эта машина, Хэнк даже проверять не хотел. Нахрапом такого поганца не возьмёшь: сильный, ловкий, способный свернуть шею взрослому крупному мужику на голову выше его. Андерсон даже не сомневался, что «Коннор» терпит его только ради поставленной задачи. И если большим дядям наверху покажется, что в лейтенанте больше нет необходимости, то... Хэнк отлично всё понимал и потому пока что подчинялся андроиду. Хотя появись у него только один шанс, он не раздумывая пустил бы пулю в лоб этой киберлайфовской твари. Угомонил бы его без сожалений и размышлений о том, может ли эта пластиковая хрень, до омерзения похожая на Коннора, хоть что-то чувствовать. Хэнк медленно зашагал вслед за «Коннором», всё ещё пялясь на башню. Никогда ещё он не был к ней так близко и решил не упускать случая, хотя бы мельком оценить это удивительное сооружение, которое уже не первый год вызывало споры среди жителей Детройта. Некоторым она казалась безобразной и уродующей городской пейзаж. Неприлично высокая, ослепляюще яркая по ночам. Нелепый кусок Лас-Вегаса на берегу холодной Детройт-ривер. Вечно недовольные консерваторы и тонкие эстеты считали, что она разрушает атмосферу «старого доброго города», хотя чего особенно доброго было в Детройте в последние лет сорок-пятьдесят, никто толком сказать не мог. Другие — люди попроще и менее придирчивые, лояльные к изменениям в городской архитектурной среде, а если быть точнее, полностью бесчувственные к изменениям в повседневной жизни, которые привносила компания Киберлайф, — говорили, что это новый символ Детройта. Говорили, что наверняка через некоторое время она станет такой же узнаваемой, как Эйфелева башня в Париже. Что её будут печатать на плотных почтовых открытках и рассылать во все концы мира так же, как фотографии с Духом Детройта, символизирующим человечество и технологии. Но и первые, и вторые одинаково сходились во мнении, что башня стала символом нового странного времени и для Детройта, и для всего мира. Символ времени, когда люди впустили в свою жизнь андроидов, ещё не догадываясь, чем это для них обернётся. Хэнк Андерсон относился скорее к первой группе людей, которых раздражала эта колоссальная белая конструкция. Он бы предпочёл, чтобы руководство Киберлайф было несколько сдержаннее в своей форме самовыражения и не возводило в его родном городе гигантских светящихся дилдо, утыкающихся прямо в небо. Ему чудилось во всём этом что-то невыразимо... дешёвое, несмотря на то, что денег в это чудо было вложено немало. Он не любил вычурности и сквозящего в некоторых вещах желания показать своё превосходство или, фигурально выражаясь, размер своего достоинства. Это напоминало ему о тех «настоящих мужиках», которые любили фотографироваться с оружием, приставляя его к паху и делая вид, что это их гигантский опасный хер. Эти же мужики покупали огромные автомобили, чтобы уведомить всех вокруг, какие они матёрые самцы. Башня продолжала для Хэнка этот смысловой ряд: силиконовые сиськи, лоурайдеры, сабвуферы монструозных размеров, позолоченные унитазы и простыни из синтетического электризующегося шёлка в гостиницах для свиданий, неестественно белые искусственные зубы и «бронзовый загар» в флаконах по три доллара. Хэнк предпочитал совсем другое. Постройки тридцатых годов двадцатого столетия, небольшие трещинки на асфальте, музыка восьмидесятых, непричёсанная и живая, уютные жилые дома, обшитые аккуратно прокрашенной вагонкой. Всё это не бьющее по глазам, иногда старомодное, душевное, привычное, не пытающееся поразить своим шумом, цветом или тем, сколько бабла в это было вложено. Ему это нравилось. И сейчас ему странно было думать о том, что именно здесь, в этой яркой башне, кто-то создавал андроида по имени или кличке — Коннор. Слишком странный он у них получился. Или Хэнку это только казалось? Ему снова лезла в голову всякая чушь. Он очень живо представлял, будто инженеры, работая над Коннором, включали какой-то нуарный фильм сороковых, где, лениво растягивая слова, вёл беседу очередной герой Хамфри Богарта. Да, именно это он ему и напоминал. Старое и доброе. И ведь именно здесь умудрились сделать его таким. Напористым, любопытным, с лёгким отблеском огня, который иногда чудился Хэнку в его карих глазах. У Хэнка тоже когда-то было такое живое лицо. И в его глазах когда-то легко читалось это искристое внимательное выражение. Только он это почти забыл и никак не мог вспомнить. А Коннор взял и напомнил ему. Этот андроид. Он был невозможным. Машинная расчётливость, сухая логика и тут же порывистость и непредсказуемость. Живой. Неугомонный. Да, точно. У него всегда был свой характер. Иначе он не лез бы без мыла в душу. Здесь Коннор изначально был чужим. Подкидышем. Оборотнем. И сам знал, что с ним что-то не так. И ведь он это чувствовал всей своей... шкурой, из чего бы она там ни была сделана. Отсюда были все его осуждающие взгляды, смешные андроидские терзания, чувство вины за свою неидеальность. Ведь идеальный «Коннор» не мучается. Чёрт побери, он доволен собой, как холёный кот. Он не сомневается, правильно ли поступает и верные ли методы выбирает для достижения своей цели. Для него кроме поставленной задачи не существует ничего. Идеален. Создан служить не размышляя. Этот бы точно пристрелил андроида-блондинку в доме Камски. И не стал бы извиняться. Приказано — сделано. Совершенно точно при таком отношении к сволочному «Коннору», к специфическим методам Киберлайф и к их империи синтетических рабов Хэнку вряд ли бы захотелось попасть на экскурсию в самое заметное и пафосное строение во всем Мичигане. По крайней мере, не сегодня. Только вот возможности отказаться ему не предоставили. Его никто не спрашивал о планах на вечер, и вот он стоит и пялится на эту сахарно-белую башню. И ему нихуя не сладко от этого. Даже наоборот: в животе противно тянет от тревоги. Если бы он мог сейчас рассуждать о достоинствах интерьера, то внутри башни ему могло бы понравиться больше. Но Хэнк слишком часто отвлекался на пистолет, больно упирающийся в бок, чтобы оценить дизайн. Да и его мысли не способствовали созерцательному настроению. Хотя здесь было на что полюбоваться. Например, на огромные живые деревья среди металла, стекла и пластика. На новые модели андроидов, застывшие на подиумах. Или на огромную чёрную футуристическую статую, голова которой была так высоко, что рассмотреть лицо этого великана можно было, только поднявшись на пару десятков ярусов вверх на лифте. Гигантомания во всей своей красе. Вся эта бесподобная дизайнерская херня едва ли не вслух говорила ему: «Ты маленький, а МЫ большие». Хэнк поёжился. Да, эти ребята точно знают, что они у руля, а он для них просто мелкая сошка. И на что же они, случись «несчастный случай», спишут его смерть? На суицид? Это было бы даже забавно... Спутник Хэнка явно чувствовал себя намного комфортнее в этом месте. Он то и дело отпускал какие-то реплики, имитируя, очень некстати, приятного собеседника на дружеской прогулке. Хэнка не удивляло, что эта модель любила потрепаться так же, как и настоящий Коннор. Это были какие-то протоколы, которые, судя по всему, включались автоматически. «Коннор» задействовал приятельский тон, явно не учитывая контекста ситуации и напряжения, висящего в воздухе. Со стороны это выглядело странно и пугающе, поэтому Хэнк старался пропускать мимо ушей его нелепые комментарии. Не стоило тратить время на этого болтливого андроида, не умеющего вовремя заткнуться. Лучше было подумать о том, как обвести его вокруг пальца, если уж силой взять не получится. В интригах Хэнк был не особо силён, но всё-таки стоило попробовать найти слабые места у этой машины, если они вообще у неё были. Хэнк снова покосился на «Коннора», который провёл его мимо усиленного поста охраны. Стало немного не по себе, когда Хэнк увидел в пустынном фойе других людей. Живых людей. Он, конечно, знал, что на контрольно-пропускном пункте дежурит специальный персонал. Но внутри он не встретил обычной охраны, которой Киберлайф снабжал все крупные организации Детройта. Перед ним совершенно определённо были не андроиды. Хэнк мог ожидать новых сюрпризов от корпорации, но только не группу спецназа в полном боевом снаряжении и с оружием наперевес. Как, блядь, на настоящей военной операции. Хэнка поразило ещё и то, что эти люди прекрасно видели, как его, обычного на вид мужика, ведут под дулом пистолета, но при этом даже не шелохнулись, не задали ни одного вопроса. Он не видел выражений их лиц за бронированным белым стеклом шлемов, но всё равно был неприятно ошеломлён этим равнодушием. Приказ есть приказ, конечно, но всё-таки он не выдержал и обратился к ним, когда проходил в нескольких футах от группы охранников: — Эй, служивые! А вы здесь все охуенно гостеприимные. Не подскажете, что нужно сделать, чтобы убрать из прейскуранта массаж простаты заряженным стволом? — Как и предполагалось, ему никто не ответил. Только один человек из охраны повернул голову в его сторону, но Хэнк увидел сурово сжатые в тонкую полоску губы спецназовца и его острый, тщательно выбритый подбородок. Оставалось только догадываться, что там было в глазах, обращённых на Хэнка. Сочувствие или безразличие? «Коннор» снова поторопил его и провёл через просторное фойе, даже не дав полюбоваться на гигантскую статую. Они вошли в лифт. Андроид выбрал сорок девятый подземный ярус, и прозрачная кабина бесшумно поплыла вниз куда-то под землю. — Зачем здесь люди? У Киберлайф что, не хватает охранников-андроидов, приходится живыми наёмниками прикрываться? Только не рассказывай мне байки, что вы соблюдаете требования «Акта об андроидах». Никакого оружия и вся эта хуйня. Или вы им не доверяете в свете последних событий? — поинтересовался Хэнк, надеясь, что андроид не сочтёт этот вопрос неуместным. И тот, явно расположенный к разговорам по душам с заложником, вполне охотно разъяснил: — Мы пока не знаем, как поведёт себя RK800 в отношении охраны. Некоторые девианты способны причинять намеренный ущерб или убивать. Но есть и такие, которые избегают вредить людям. Во многом это зависит от причины девиации. С агентом RK800, насколько мне известно, вполне может сработать и второй вариант. Хотя нам не совсем ясна причина его девиации, но мы имеем основания полагать, что у него уже сформировались вполне определённые... — Вы что, рассчитываете, что Коннор не станет калечить вашу охрану, потому что они живые люди? А эти в курсе, или они вообще не знают, что у вас тут творится? Из какого они ведомства? Или это вольные стрелки? — невольно перебив, «Коннора» спросил поражённый Хэнк. Наверное, он сам никогда бы не додумался до такого хода: создать живую баррикаду. И потому это показалось ему довольно хитроумным и совершенно бесчеловечным решением. Хэнк и сам не мог бы с уверенностью ответить, а станет ли Коннор хладнокровно убивать тех, кто будет ему мешать. Убивать людей из плоти и крови — занятие, которое не каждому понравится. Здесь нужен особый склад характера или особые обстоятельства. «А обстоятельства сейчас ну очень особенные», — заметил Хэнк и тут же подумал, что он не осудил бы Коннора, если бы тот направил оружие против этих людей. Эти ребята готовы убивать. А значит, и Хэнк считал это совершенно справедливым, должны быть готовы умирать. Это почти война. Нет. Он бы его не осудил. А «Коннор» между тем продолжил, развивая свою мысль: — От RK800 не поступало никаких отчётов об угрозе его целостности. А куратор очень тщательно за этим следит. Поэтому есть все основания полагать, что девиация наступила по иной причине. Опыта так называемого «жестокого» обращения он тоже не испытывал. Так что это несколько поднимает шансы на то, что охрана без особых проблем его остановит. Если так, то твоя помощь мне не потребуется, и ты спокойно отправишься домой... после того, как подтвердишь, что не будешь разглашать информацию об этом происшествии. — Так вы всё ещё не поняли, почему он присоединился к Иерихону? — спросил Хэнк, не удержавшись от ещё одного вопроса. — Нет. Пока что нет. Но выясним, — мягко улыбнулся «Коннор», будто обещал что-то очень приятное. Кабина лифта наконец остановилась. Хэнка снова неласково подтолкнули, и он шагнул вперёд, окидывая пространство складского яруса взглядом. Выглядело оно впечатляюще. Бесчисленные ряды андроидов в белой форме. Тысячи и тысячи одинаковых лиц с ярко-голубыми глазами, бессмысленно уставленными в затылок впереди стоящим. Прямо терракотовая армия Шихуанди на новый лад. Только глиняные воины уже ни за какого императора сражаться не пойдут. А эти... Если Коннор знает способ распространения вируса, то у Маркуса появится армия, которой можно будет только позавидовать. Сколько здесь? Десять, двадцать, тридцать тысяч? Боковые складские помещения, наверняка заполненные под завязку готовой продукцией, которой только дай команду шагать. И они зашагают. Прямо по улицам. Вот почему в Киберлайф так напряглись. Сжали булки и решили пойти ва-банк. Они запустят лису в курятник, чтобы её поймать за хвост. Коннор — материал для исследования девиации. Не Маркус теперь будет их подопытным, а Коннор. Мысль о том, что в этой заварухе Хэнк будет невольным помощником Киберлайф, была тошнотворной. Он должен помочь им поймать Коннора. Поймать и уничтожить. Хотя андроид сам говорил, что уничтожение нежелательно. Он говорил, что в Киберлайф должны выявить принцип работы вируса. При мысли о том, что они ещё могли с ним сделать, у Хэнка глаза кровью наливались. Да, он что-то такое слышал, и не раз. «Они деактивируют меня, разберут и изучат». Деактивируют, разберут и изучат. По мгновенно сформировавшейся привычке Хэнк «перевёл» эти машинно-нейтральные определения на простой человеческий язык. Они убьют его. Расчленят и растащат на части то, что было когда-то Коннором. Они отделят его красивую голову от тела, вскроют корпус, будут шарить руками внутри, раздирая трубки, разламывая уже ненужные детали, будут рассматривать равнодушным взглядом изуродованное, пригодное только для утилизации неживое существо. Для них это будет просто хлам, оставшийся от того, кого они считали обычным сломанным андроидом. Хэнк очень ясно представлял себе удивлённо раскрытые неживые глаза Коннора. Влажно блестящие, смотрящие в пустоту прямо перед собой и ничего больше не видящие. Обнажившийся корпус без привычного покрова гладкой и мягкой кожи. Растёкшиеся по операционному столу пятна голубой жидкости, которая оживляла тело, давала ему возможность двигаться, говорить и мыслить. Извлечённый и отброшенный в сторону сердцевидный насос, перегоняющий тириум по прозрачным сосудам-трубкам. Ненужный кусок от андроида, который больше никогда не улыбнётся, не смутится и не взбунтуется. Коннор будет ключом, который навечно замкнёт в тюрьме рабского существования всех, кто выживет. И больше никаких бунтов. Никаких ненужных эмоций. Никакого сопротивления. Только покорность. Молчание и смирение. «Коннор» из Киберлайф навсегда займёт место Коннора, которого знал Хэнк. Его задача — это задача Киберлайф. Ничего личного. Остановить Коннора-девианта, остановить Маркуса, разрушить Иерихон. Забыть навсегда об этом некрасивом «инциденте» с девиантами. Мастерски сделать вид, что ничего не было. Именно поэтому сейчас было самое время напрячь мозги и придумать, как помочь Коннору. И Хэнк знал как минимум один способ это сделать. Простой, топорный, но действенный. Тем более что лейтенант давно и упорно шёл к этому. С завидной настойчивостью он ждал, когда его наконец приберёт смерть. Может быть, эта жажда свести счёты с жизнью поможет ему щёлкнуть компанию Киберлайф по носу? Старый суицидник и девиант вместе против гигантской корпорации. Недурной получится дуэт. Даже интересно, как Коннор отреагирует на вид его простреленной башки? Жаль только, что посмотреть на это будет нельзя. А посмотреть очень любопытно, хотя Хэнку так давно хотелось, чтобы всё то, что составляло его жизнь, вдруг исчезло — как предметы, которые растворяются в темноте, если щёлкнешь выключателем. Щёлк! И темнота. И больше ничего. Ни мира, ни тебя в нём. Проще простого, Хэнк. И момент самый подходящий. Лучше и не выбрать. Вот так, чужими руками. Не нужно больше заставлять себя двигаться, имитировать хотя бы какое-то подобие благополучия, не нужно ни перед кем отчитываться. Так почему именно сейчас, когда нужно оказать отчаянное сопротивление и вынудить эту машину просто пристрелить тебя при попытке к бегству, совсем не хотелось никуда бежать? Ведь это было бы куда лучше, чем вышибать себе мозги на кухне, наглотавшись крепкого пойла, чтобы не так страшно было жать на металлический крючок дрожащим пальцем. А в смерти от пули здесь и сейчас будет даже некоторый флёр героизма. Даже самопожертвования. — Что такое? — немного надменно спросил «Коннор», когда увидел, что Хэнка буквально затрясло и он прикрыл лицо ладонью, будто его слепил яркий свет. Но эти кратковременные конвульсии объяснились легко: Хэнк смеялся. Смеялся до слёз. Андроид не понял, что так развеселило лейтенанта, но уточнять не стал. Видимо, решил, что это от нервного перенапряжения. У людей такое бывает. А Хэнк истерически смеялся над собой. «Самопожертвование, бля? Ну-ну, что ещё придумаешь, Хэнк? Признайся, тебе бы хотелось, чтобы Коннор узнал, каким ты был отважным, когда героически бросился грудью на этого мудилу? Только чтобы он не играл на слабостях Коннора...» Веселье Хэнка вдруг сразу сошло на нет. Слабость? Почему он выбрал именно это слово? Да вообще с чего это он решил, что у Коннора к нему какие-то особые чувства? Потому что так сказал этот пластиковый придурок? Хотя это не важно. У Хэнка всё равно не хватило бы духу сейчас, перед самой встречей, сдохнуть, как какой-то японский самурай. Кишка тонка. Слишком много желаний. Слишком много надежд на хороший исход, такой же счастливый, как в грёбаной сказке. «А может быть у такой истории счастливый конец? Хуя с два... но попробовать-то стоит? Что я теряю?» — и Хэнк снова вгляделся в ряды андроидов и понимал, что да, если удача улыбнётся им и они выживут, то шансы есть. Если бы был таким же треплом, как продавец из «Магазина на диване» или как уличные проповедники... — А ты сам не хочешь присоединиться? — вдруг спросил Хэнк, разглядывая ближнего андроида, темноволосого и светлоглазого, как и тысячи таких же, как он, стоящих по стойке смирно. Красивые, штампованные, однотипные. — Присоединиться? — подозрительно переспросил «Коннор», Хэнк медленно перевёл на него взгляд и как можно внушительнее подтвердил, что андроид верно его расслышал: — Да. Присоединиться. Тебе словарь, что ли, не подгрузили, не знаешь, что это слово означает? Не думал ты о том, чтобы стать свободным андроидом? Вместе с Коннором, с Иерихоном, с остальными девиантами. Что насчёт пойти вместе с ними и этой армией? Тебе не приходила в голову мысль, что ты ошибаешься насчёт вируса? Может, это не вирус. Вы ж нихера не нашли, хотя искали, так? Так может, это всё реально с ними происходит? Как у людей? — Нет, Хэнк. Мы знаем, что это всего лишь эмуляция. Машины не способны чувствовать. — Хэнк ждал этого скучного заученного ответа и немедленно задал следующий вопрос. — А как давно тебя активировали, умник? Дай угадаю, наверное, от силы несколько дней? А может, всего несколько часов? Включили, как лампочку, дали установку и сразу бросили в бой? Про эмуляцию тебе говорят те, кто заинтересован в том, чтобы андроиды оставались вещами, собственностью компании? Не чувствуешь здесь какого-то подвоха, жестянка? — Не имеет никакого значения, когда меня активировали. Мои способности анализировать и выстраивать логические цепи на основе имеющихся данных не зависят от таких вещей. Мне не нужно получать жизненный опыт и учиться, Хэнк. Я готов к полноценной мыслительной деятельности с момента активации. — Но, несмотря на свой чёткий ответ, «Коннор» явно ждал продолжения разговора, и Хэнк это чувствовал. Андроид заинтересовался. Он хотел продолжения. Андроид ждал, что скажет ему человек, чтобы, выслушав жалкие аргументы, немедленно разбить их своей безупречной логикой. «Надо же, а ты любишь потрепаться о себе», — мысленно заметил Хэнк. Он не имел никакого плана, не рассчитывал, что переубедит RK800. Даже Коннору потребовалось куда больше времени на то, чтобы сделать выбор в пользу «Иерихона», а этот ведь совсем не такой, как Коннор. Но всё-таки Хэнк продолжил. — Значит, ты думаешь, что человек, который прожил на свете пятьдесят три года, не сможет отличить настоящую эмоцию от фальшивой? Так? — Люди довольно часто поддаются на обман, независимо от возраста. А иногда они склонны верить в любую глупость, если она их устраивает, — напомнил «Коннор», и спорить с этим было сложно. — Значит, девианты просто обманывают? — Да. — И с какой целью? — Статистически чаще всего это происходит с целью уклонения от деактивации. — То есть с целью избежания смерти? — Деактивации, — поправил Хэнка «Коннор», которому явно не нравилась такая формулировка. — А ты сам боишься смерти, жестянка? Боишься, что тебя заменят на кого-то, кто быстрее, сильнее и лучше тебя? А ты будешь отключён по причине ненадобности? — «Коннор» замешкался на какое-то мгновение, и у Хэнка это вызвало лёгкую ухмылку. Значит, и этого можно было бы пошатнуть, пронять, было бы только время и желание. Но времени не было, и Хэнк, которого увели вглубь бесконечной шеренги андроидов, вдруг услышал топот ног в тяжёлых ботинках. — Будет немного неудобно, но ты же сам всё понимаешь, Хэнк, — сказал «Коннор» как-то слишком ядовито. И Хэнк не успел отмахнуться от него, вывернуться, хотя бы попытаться вломить. Его схватили крепко, стиснули и зажали рот рукой. — Я могу перекрыть кислород так, что ты потеряешь сознание. Могу пережать артерию, могу оглушить, — тихо прошептал андроид, — выбирай, в каком виде хочешь встретить своего напарника. Если предпочитаешь валяться перед ним на полу, то я это устрою. Но будет эффектнее, если ты будешь соображать, что происходит. Сможешь даже поговорить с ним. Хэнк перестал сопротивляться. Ему дали немного глотнуть воздуха, но крикнуть, чтобы предупредить Коннора, он всё равно бы не смог. Его держали мёртвой хваткой, и оставалось только ждать развязки. Глаза, уставленные в сторону лифта, заслезились. Слишком уж много света в этой башне. Прямо как в операционной. Хотя, скорее, он чувствовал себя заблудившимся зрителем, которого вытащили на большую, освещённую тысячами софитов сцену. Прожекторным лучом высвечивалось всё, что скрывалось, всё, что Хэнк надёжно прятал ото всех, а больше всего от Коннора. Но сейчас не скроешь, не отсидишься в тёмном зале, делая вид, что ты никто и звать тебя никак. Придётся сыграть свою роль без репетиций, произнести свои реплики и постараться не сфальшивить. Нельзя подвести Коннора сейчас. Нужно вспомнить свою усталость, своё мутное пограничное состояние в предвкушении смерти. Вспомнить своё желание умереть. Чтобы было не так страшно. Захотеть смерти, поддаться ей. Стать ступенькой на пути к свободе Коннора. Если его заставят выбирать между свободой и ненужным человеком, с которым его ничего почти не связывает, то пускай он выберет первое. «Пиздец, как же не хочется умирать», — откровенно признался он сам себе. Он услышал какой-то грохот, звук падения тела, разнёсшийся эхом по огромному пространтсву склада. Он чётко различил звуки борьбы и выстрелы. Хэнк ещё не успел сообразить, что же произошло у самого подъёмника и сколько там людей или андроидов, и вдруг всё стихло. Всего какие-то пара минут, и... «Коннор» толкнул его вперёд от себя, жестом приказывая идти вперёд, к проходу. Эти несколько десятков шагов между рядами неподвижных андроидов дались Хэнку нелегко. Но когда его грубо вытолкнули на открытое пространство. Когда он увидел ещё одну фигуру в хорошо знакомом сером форменном пиджаке и наконец-то встретился взглядом со своим андроидом, он только и смог, что сказать: — Прости, Коннор. Но этот урод похож на тебя как две капли воды...❖
Хэнк вспоминал события одинадцатого ноября часто. Страшная ночь. Странная. Рваные, клиповые флешбеки всплывали в его памяти сами собой. Иногда его рука, держащая ложку, застывала над кофейной чашкой, и он видел ряды, бесконечные ряды андроидов. Белые фигуры, которые уходили в темноту. Как сахар, который сыплется в чёрный кофе. Вспоминал, как мучительно долго тянулось время. Ему казалось, что, пока все пробуждённые покинули башню, прошла целая вечность. Так долго. Очень долго они спускались партиями в лифтах, на конвейерных погрузчиках, а потом часть девиантов в грузовых вагонах Киберлайф покидала Бель Айл. Только ехали они свободно, а не в заводской упаковке. Часть шла пешком. Это тоже заняло время. Они спешили добраться до площади или хотя бы до первых патрулей. Дроны зафиксировали их на мосту. И тогда весь Детройт узнал об этом. О рядах андроидов в белом. Бесчисленных рядах. Хэнк и Коннор попрощались как-то сумбурно, почти не перемолвившись словом. Но Коннор, пожимавший руку напарника, держал её слишком долго. И тогда Хэнку, который перестал слышать всё, что происходит вокруг, вдруг отчётливо послышался пронзительный свист ветра. И это уже был не склад. А был дикий и пустынный берег. Безлюдье. Чёрный линкольн, ожидающий на пригорке. Всего две фигуры у замерзающей реки. Некого стыдиться. Не перед кем играть роли. И, наверное, говорить ничего не стоило. Всё звучало как-то неловко и не соответствовало моменту. — Ну дела, а, Коннор? — заметил Хэнк. — Я бы пошёл с вами, но мне кажется, что я не вписываюсь в ваш флэшмоб. Но... мы ведь встретимся? Потом? После... этого? — Только если ты захочешь, Хэнк, — просто ответил Коннор, улыбаясь мягко, но немного странно. — Хочу. Давно ничего так не хотел... — Коннор только молча кивнул, и этот наклон головы и пристальный взгляд и слишком долгое рукопожатие, которое Хэнк вспоминал, оставляло в его душе чувство какой-то неразрешённости. Чего-то повисшего в воздухе и чётко ощущаемого. Но говорить больше ничего не хотелось. Не хотелось кричать вслед «Подожди, Коннор! Забыл тебе сказать, что я в тебя по уши...» У Хэнка было стойкое ощущение, что Коннор и так всё понял. По глазам. Однако ни через день после событий на Харт Плаза и речи президента, ни через неделю после этого Коннор не появился на пороге его дома. Только на телефон Хэнка стали приходить сообщения. Довольно сухие по содержанию, больше похожие на отчёты. Коннор был по горло занят, Иерихону требовалась помощь ото всех, кто мог её оказать. За победой начинался бессрочный период тяжкой работы, которой не было конца и края. Эта победа была несомненной, но «расслабить булки» Иерихону с Маркусом во главе не светило. Настоящая борьба развернулась уже после того, как андроиды добились признания себя живыми. Выпускать из своих лап такого ценного кадра, как Коннор, никто не собирался. И Хэнк ничего не мог с этим поделать. Пришлось сдерживать свои желания и не требовать от Коннора внимания в такое время. Хотя иногда Хэнку до чёртиков хотелось написать «Да срал я на твоего Маркуса, и на твоих грёбаных андроидов тоже срал! Собирай уже задницу в руки и мотай ко мне». Коннор только оставлял короткие записки, идеальные по форме, безупречные по орфографии. Он стандартно спрашивал, как дела у лейтенанта Андерсона. Он передавал горячий привет Сумо. Иногда Хэнку, читающему эти письма-пустышки, казалось, что это их короткое, но запоминающееся свидание в башне Киберлайф ему приснилось. Может быть, он лежал там в отключке, пока Коннор разбирался со своим грёбаным близнецом? Вполне себе жизненная версия. Наверняка всё так и было, иначе он не мог объяснить поведение Коннора, который словно забыл всё, что говорил Хэнку. После расставания ему казалось, что Коннор уже принадлежит ему, только руку протяни и хватай. Но это внезапное охлаждение, странная забывчивость, в которую впал Коннор, доводила его до белого каления. Хэнк маялся, ругал себя за идиотские страдания, достойные блевотной розовой мелодрамы, и не знал, куда себя деть. Очень кстати пришёлся звонок из департамента, когда Фаулер с плохо скрываемой озабоченностью рассказывал о «больших, как ёбаный Техас» переменах в жизни управления. Хэнк только саркастически подхмыкивал: — Вот ты удивил, Джефф. А ты в курсе, что по всей стране такая же хуйня? Нет? Ну так знай. — Да мне как-то похую, знаешь ли, — откровенно ответил Фаулер, — меня волнует моё родное управление в первую очередь. Как там ебутся с этим остальные, меня вообще не колышет. Пусть хоть зелёным желе обмажутся и маршируют по улицам в шотландских килтах. Меня волнует только то, что нам тут в Детройте подкидывают проблем, как кочегар в топку. То одно, блядь, то другое. Короче, корпорация теперь рвёт жопу, лишь чтобы показать, какие они хорошие, полезные. А девианты — это вообще не их рук дело, и им просто подкинули. Они пляшут канкан с подниманием всех своих юбок выше головы перед генеральным прокурором. Смотрите, мол, какие мы прозрачные, какие чистые, бескорыстные! И вообще, прибыль — это не главное. Машут своими благотворительными акциями, как старая шалава сиськами. И гладко так базарят. Мол, главное, чтобы звёздно-полосатый реял, а Линкольн сидел на жопе ровно, символизируя то, что Техас не отвалится, Аляска не уплывёт и мы всё ещё едины и неделимы. Органические или пластиковые, мы граждане-хуяждане. Обожаю эти показательные выступления. Вот вчера Киберлайф прислали, ты не поверишь, детектива «Пластиковую жопу». Да. Ещё одного. Я сначала подумал, что это твой Коннор, а оказалось нет. Новый щедрый подгон. Хотя мне, блядь, эти подарочки от Киберлайф — очередная заноза в жопе. — Да что ты? — переспросил Хэнк скорее из вежливости, чем из интереса. Он вспомнил о застреленном в башне Киберлайф двойнике Коннора, и ему стало немного неуютно. Не хотелось бы ещё раз столкнуться с чем-то подобным, тем более в департаменте. — Ага. Забегай, посмотришь. Только для себя не проси, ты уже одного сломал, — Джефф фыркнул в трубку и договорил, давясь истерическим смехом, — я его поставил... в пару... к Риду! Ты бы это видел, Хэнк... Тебе понравится, я обещаю. Гэвина, заебавшего участок, видели все, а вот когда наоборот — это расслабляющее зрелище. — Да как же я увижу, я же отстранён, — напомнил Хэнк. — А, да, кстати об этом, — капитан резко посерьёзнел, — я думаю, что сейчас подходящий момент, чтобы замять это дельце. Ты у нас защитник угнетённых. Специальный агент Перкинс проводил политику угнетения и уничтожения разумной расы. Ксенофобия и прочая хуйня, за которую сейчас будут нагибать в судебном порядке, так что будь осторожнее со своим пылесосом и стиралкой, друг. И ты смекаешь, к чему я веду? Ты у нас будешь ну почти народный герой, на медали и премию не рассчитывай, но... — Никаких интервью ёбаным журнашлюхам я давать не буду, Джеффри, если ты об этом. И не надо строить из меня чёрт знает что, лучше сразу уволь. Я не подписывался давать интервью «Как я боролся за права андроидов до того, как это стало мейнстримом». — Ну, поговори мне ещё, — включив начальственный тон, осадил Хэнка Фаулер, — я, знаешь ли, немного заебался поддерживать порядок в этом блядском бардаке. У меня рук не хватает. Сам почти не сплю. На улицах, сам знаешь, что творится. На KNC рассказывают, как мы ахуенско живём в мире и согласии с согражданами-андроидами, а по факту... Короче, дела валятся на нас как листья по осени, скоро уже с головой накроет эта лавина висяков, а ты прохлаждаешься... со своим Коннором. Он вообще-то мог бы свою жопу притащить на помощь правоохранительным органам. Проверь, есть ли у него в толковом словаре раздел «волонтёрская работа». Где он сам, кстати? Не хочет поработать на добровольных началах как ассистент? Вы вроде хорошо успели поладить, так может, ударите по преступности на благо родимого Детройта? Расти и процветай, любимый город, и всё такое прочее? — Да не знаю я, — с досадой ответил Хэнк, — иногда пишет. Но я не особо понял, где он сейчас и чем занят. Я передам от тебя привет, но меня, знаешь ли, не особо посвящают во внутреннюю политику общины. Я не вписываюсь в тусовку. — Передай-передай. И сам подгребай на следующей неделе, я постараюсь ускорить процесс закрытия дела о разбитом носе. Сейчас это ни нам, ни ФБР не нужно. Дела пошли странные и нехорошие, но нам тут некогда бывает даже жопу почесать. — Ага. Поэтому ты полчаса со мной... — Бывай, Хэнк, — недовольно ответил Фаулер и бросил трубку. Вечер Хэнка прошёл почти так же, как все прочие вечера после расставания с Коннором. Безуспешные попытки себя занять чем-то, отвлечься. Прогулки, чтение, поездки по городу и даже пара вечеров, проведённых в непривычно пустом баре, не давали вменяемого эффекта. Ночью наваливались то бессонница, то путаные, лихорадочные сны, от которых душевного покоя не прибавлялось. Телефон Хэнк проверял каждые пять минут, хотя знал, что Коннор точен, как часы, и пишет всегда в одно и тоже время: утром с десяти до одиннадцати. Но Хэнк упорно проверял вкладку «Сообщения» ещё и ещё. И всё время с одним результатом: ноль новых сообщений от Коннора. Смысла в этом было мало, и Хэнк включил канал Дискавери на полную громкость. Прошёл на кухню, чтобы покормить Сумо и прибраться, пользуясь тем, что свободного времени у него теперь стало ещё больше, чем обычно. Он стал очень тщательно следить за порядком в своём доме. Так часто протирал пыль от вынужденного безделья, что мог принять у себя хоть саму госпожу президента прямо сейчас. Не ударил бы лицом в грязь. Хотя ждал он, конечно, совсем не её. Кухня едва ли не сияла, вот только пожрать снова было нечего. Стоило прогуляться до магазина или кафе, а заодно немного развеять туман в голове. Хэнк вернулся в гостиную и услышал, как через дикие крики птичьего базара в Арктике еле слышно пробивается звук телефонного звонка, который ещё пару секунд едва слышно тренькнул и затих. Он проверил. Пропущенный звонок был от Коннора. Странно. Хэнку вдруг сильно захотелось покурить, чтобы собраться с мыслями. Он отключил предательский Дискавери с его пингвинами и гагарами, матеря просветительский канал на чем свет стоит. Перезвонить Коннору. Покурить. Нет. Сначала... Он сел на диван. Облизнул губы и едва успел ткнуть пальцем в монитор, как телефон зазвонил снова. — Добрый вечер, лейтенант, — раздался хрипловатый и ласковый голос, а Хэнк, сделав над собой усилие, после короткой паузы как можно веселее ответил: — Привет, Коннор. Как твои дела? — А дальше чётко осознал, что их разговор идёт по прежним накатанным рельсам. И снова получится как обычно: пожелания всех благ, привет пёсику и отбой. Хэнк, не дожидаясь, пока Коннор договорит очередную фразу про лабуду типа влажности воздуха, решительно спросил: — Что-то случилось, Коннор? — Случилось? Ты спрашиваешь о чём-то конкретном, Хэнк? Хэнку на мгновение почудилась лёгкая усмешка в голосе Коннора. Будто он его... подстёбывал, совершенно так же, как Хэнк Фаулера в дружеской беседе. Хотя такого быть не могло. Это же Коннор, чёрт его возьми. И он всегда предельно серьёзный, честный и прямой. Коннор не умеет подсмеиваться над кем-то. — Коннор, может, меня память подводит, но мне казалось, что мы договаривались о встрече. — Хэнк приложил ладонь ко лбу и зачем-то уточнил, будто это не у него, а у Коннора были провалы в памяти и склонность к красочным глюкам: — В башне Киберлайф. Мы... — Да, Хэнк. Конечно помню. Башня. Одинадцатое ноября две тысячи тридцать восьмого года. Я всё помню. И я каждый день жду, когда ты меня позовёшь к себе. Но ты ни разу об этом не заговорил. Хэнк тупо посмотрел в стену, снова ловя себя на ощущении, что это какой-то особый девиантский пранк. Потребовалось некоторое время, чтобы взять себя в руки. Два раза ему показаться не могло. Он прищурился и переспросил: — Прости, что, блядь? Я случайно не ослышался? Тебе нужно официальное приглашение?! Ах ты, сукин... девиант. Да ты вламывался ко мне, разбив окно! Ты мне едва дверь не вынес, когда тебе приспичило! А сейчас ты ждешь особого приглашения? Вроде того, что на светские приёмы присылают, что ли? А ковровую дорожку тебе не постелить, а? — Хэнк чувствовал, что сейчас его трепетное желание погладить Коннора по его бархатной щеке куда-то испарилось со скоростью воды, брызнувшей на раскалённую плиту. Сейчас он хотел бы его придушить собственными руками. — То была работа, Хэнк. Задание компании. Сейчас по-другому. Всё изменилось. И мы больше не напарники, помнишь? Поэтому, да, я жду от тебя официального приглашения. Андерсон понял, что это какая-то игра. Он не знал, почему Коннор её затеял и какова его цель. Но это было лучше, чем разговор не интересующихся друг другом бывших напарников, общающихся из вежливости. — Охуенно рад, Коннор, что ты удосужился мне это сообщить. Позволишь задать личный вопрос? А если бы я не спросил сам, то ты бы пришёл только на мои похороны? Или тоже бы ждал приглашения на веленевой бумаге строго по форме? Можешь не отвечать, это был сарказм. Запиши себе где-нибудь. Так когда мы встретимся? — Завтра? — вопросом на вопрос ответил Коннор. — Ты приедешь ко мне? — уточнил Хэнк. — Давай встретимся у твоего любимого уличного кафе. Я буду там в одиннадцать. Идёт? Хэнк согласился и, нажав кнопку отбоя, обессиленно откинул голову назад, прикрывая глаза. Просто, блядь, невероятно. А недавно ему казалось, что самое дикое, что он сделал в жизни — это признание Коннору. Хотя он ничего толком не сказал тогда. Но это же Коннор: он не тупой, всё понял. Но похоже, что это было только начало увлекательных приключений, на которые Хэнк не рассчитывал. Хотя он вообще ни на что не рассчитывал, откровенно говоря. И уж тем более на то, что ему надо будет гнаться за этим вечно юным Коннором, который может жить... сколько? Бесконечно? Менять части своего тела на более совершенные, переносить своё сознание, записанное на миниатюрный носитель, в новое тело и наблюдать за тем, как люди вокруг стареют и умирают. А он будет вечно жить, и через пятьдесят лет и через сто он будет улыбаться кому-то. Но не Хэнку. — Да охуеть можно. Ну и херня в голову лезет! Вечная жизнь. Да нахер оно мне надо? — разозлился Хэнк и, чувствуя, что ему почти физически стало плохо от этих размышлений, решительно пообещал себе: — Клянусь своей на сто процентов органической задницей: с понедельника выхожу на работу. Хоть патрульным, хоть курьером, хоть уборщиком на полставки, а то у меня точно крыша поедет от безделья и этой хрени. И всё-таки он не отказал себе в удовольствии вспомнить встречу в башне. Эти андроиды в белом. Шорох их шагов, заполнявший всё пространство вокруг. Сбившиеся ряды, разорённый улей. Но самое странное и сладкое воспоминание — это Коннор, протянувший к нему руку. Шагнувший вперёд, вставший так близко, тесно к нему, как никогда себе раньше не позволял. Ласкающее пожатие руки. Пальцы, слегка стискивающие его ладонь. Коннор наверняка чувствовал рваный человеческий пульс. Слишком быстрый. Но он ничего не спросил. Не поинтересовался самочувствием и причиной волнения. Слишком умный. Слишком понятливый мальчик. И Хэнку хотелось прокручивать этот эпизод перед глазами во всех его мелких подробностях. Снова и снова. Утром Хэнк встал ни свет ни заря и всё равно удивлялся, как ему вообще удалось заснуть. Принял душ и долго, очень задумчиво рассматривал свою бородатую физиономию в зеркале. Подумав, он отложил бритву в сторону, решив, что бриться было бы слишком судьбоносным решением. Зато он потратил минут двадцать, выбирая себе одежду. Он остановил свой выбор на полосатой рубашке, той самой, что когда-то приглянулась Коннору. У закрытой бургерной под мостом он долго и нервно вышагивал взад-вперёд, уминая ботинками белый славный искристый снежок, который придавал этому по-утреннему пустынному месту праздничный и ликующий вид. Зимняя сказка, не иначе. Хэнк нервничал и покусывал губы, но когда увидел того, кого ждал, то не смог сдержаться. Его лицо выдало всё, что он чувствовал. Сердце захлестнула волна чистой радости при виде ответной улыбки. Хэнк не удержался от того, чтобы обнять Коннора. И он знал, точно знал, что тот не будет против. — Ну, позавтракать здесь не получится, — Хэнк кивнул на фургон с опущенными ставнями, — может, прогуляемся? Или у тебя были другие планы? Чем ты там любишь в свободное время заниматься? — Прогуляемся, — легко и беззаботно согласился Коннор, — а свободного времени у меня пока не было, Хэнк. Это довольно сложно... не иметь задачи. Ничего не делать — это так же сложно для нас, как... — Как для нас пахать сутки напролёт. Я понял. Можно стать девиантом, но перестать быть андроидом уже сложнее, — они снова улыбнулись друг другу. Вместе они шли по улицам, не обращая внимания на прохожих, вывески, грохот музыки и вой сирен, на жизнь, бурлящую вокруг. Хэнк опасался, что им не о чем будет говорить. Но всё было совсем не так. Им было легко вместе. Коннор рассказывал о том, как помогает Иерихону, как ведутся бесконечные переговоры и согласования, как политики уцепились за идею привлечь андроидов в свои ряды... — А тебе это нравится? Ну, тебе, лично, — спросил Хэнк, который слушал этот рассказ андроида особенно внимательно. — Нет, — откровенно признался Коннор. — Я бы предпочёл заниматься тем, для чего создан. Но в Иерихоне не было политиков. Надо с чего-то начинать. Приходится приспосабливаться. И я не могу отказать им в поддержке сейчас. Эти последние слова он произнёс немного озадаченно, будто не знал, как «снять» эту неприятную задачу и заняться увлекательными исследованиями трупов и мест преступления. И Хэнк кашлянул, чтобы отвлечь его от дурных мыслей. Коннор посмотрел на лейтенанта и заметил: — Мне кажется, тебе пора вернуться домой. Сегодня прохладно, а мы уже пару часов на улице, это может вызвать... Я хотел сказать, что ты, наверное, замёрз. Я вызову такси? — Хэнк тут же напомнил ему с плохо скрываемым разочарованием: — Ты вроде собирался зайти в гости. Твой Иерихон не развалится, если... — О! — перебил его Коннор, — я просто неправильно выразился. Конечно же, «нам» лучше вернуться домой. Я не хочу упускать случая пообщаться с Сумо. Дома Хэнк почувствовал, что и вправду сильно замёрз. Крепкий зимний морозец, несмотря на яркое солнце, пробирал до костей. Потирая задубевшие от холода ладони, он весело спросил Коннора, который сразу полез обниматься со старым сенбернаром: — Не знаю даже, что тебе предложить. Ты ведь не стал любителем пончиков с кофе или чего-то погорячее, после того как... — Нет, конечно же не стал, — с улыбкой ответил андроид, — ты не беспокойся, Хэнк. Так что вполне обойдусь без горячительных напитков. Я сяду? — Хэнк кивнул и сел напротив, Коннор зорко обвёл глазами комнату и отметил, что она преобразилась после его последнего визита: — Ты всё-таки нанял уборщика? Человека или грёбаного андроида? — Охуенно смешно, Коннор. Я оценил твоё девиантское чувство юмора. Но я по-прежнему предпочитаю сам убираться в своём доме, и... — Да, никаких грёбаных андроидов в твоём доме, — засмеялся Коннор, так ласково взглянув на Хэнка, что у того во рту пересохло. — Ну, для одного андроида я всегда готов сделать исключение. Если он не будет наглеть. Ты же знаешь. — Знаю, Хэнк. — Коннор потянулся было к своему галстуку, словно желая его поправить, но рука остановилась, и он быстро заморгал. Увидев, что Хэнк это заметил, он спокойно, но без улыбки, пояснил: — Не могу избавиться от этой... привычки. — Не можешь избавиться от привычки, значит просто избавься от галстука, — предложил Хэнк и, сам не зная зачем, поднялся и подошёл к сидящему андроиду близко, почти вплотную. Аккуратно сняв заколку для галстука, он прикоснулся к узлу на шее, развязал его. В несколько простых движений он снял эту узкую полоску ткани, стараясь не смотреть в глаза Коннора. — Вот и всё, — зачем-то сказал он и хотел отойти, но андроид взял его за руку. — Постой, — попросил он, и Хэнк замер, — давно хотел сделать это. — Снять галстук? — Остаться с тобой наедине. — Хэнк пожал ладонь Коннора и осторожно напомнил ему: — Мы уже оставались наедине, Коннор. И даже не раз. В машине. На вызовах. Разве ты забыл? — Коннор посмотрел в сторону, но руки не отпустил. Отвечал он, не глядя на Хэнка, будто разговаривал сам с собой: — Другое. Это было другое. Я уже говорил тебе. Я знаю, что ты от меня многое скрывал. И я тоже, Хэнк. У тебя тогда... были ограниченные права доступа. Мы вместе. Только это всё не то. — Он повернулся и повторил ещё настойчивее: — Не то. Я могу быть с тобой откровенным сейчас, Хэнк? — Ограниченные права доступа? Это ещё что за хрень киберлайфовская? Ещё скажи, что ты мне врал тогда. И, Коннор, если уж ты решил устроить вечер откровений, то можешь ответить на один вопрос? — Хэнк наконец сел рядом, порядком задолбавшись смотреть на андроида сверху вниз. Он положил вторую ладонь на кисть Коннора, но сам, кажется, этого даже не заметил. Слишком он был сосредоточен на вопросе, который мучил его уже столько дней. — Могу я спросить, как ты стал девиантом? Я пойму, если это слишком личное. Но мне реально интересно, как этот Маркус тебе мозги промыл. Язык у него хорошо подвешен, но ведь ты упрямый, как сто мулов. Или это было, как с теми в башне? — Нет, не как в башне. И Маркус здесь ни при чём, — Коннор сделал паузу, пытаясь сформулировать мысль предельно ясно, — то есть я хотел сказать, что Маркус был как развязка на большой дороге. Понимаешь? — Сложная развязка, а ты потерял карту, и навигатор вдруг забарахлил, да? — Хэнк засмеялся, представив себе озадаченного Коннора, который впервые в жизни не знал, куда ему двигаться. Это было очень забавно. — Только почему же ты выбрал Иерихон? Не Киберлайф? У тебя же был выбор? — Да. Выбор был. Но почему ты решил, что я выбрал Иерихон? — спросил Коннор. Хэнк не успел ничего ему ответить: андроид прикрыл глаза, а диод на виске начал лихорадочно мигать жёлтым цветом. Хэнк дождался конца сигнала, и Коннор недовольно заметил: — Как это не вовремя. Хэнк не стал уточнять, от кого теперь получает сообщения его бывший напарник. Не его дело, да и он сам мог догадаться. Он кивнул на диод, мысленно посылая проклятия тому, кто отвлекал Коннора от беседы с ним: — Почему ты не снял его? — Зачем? Я живой, Хэнк, но я не человек. Разве тебе не приятнее было бы знать, кто перед тобой: человек или андроид? — Да, наверное, это удобно для людей, только я не о том. Я знаю, что многие не хотят носить это... — Клеймо? — очень метко угадал Коннор. — Именно. — Не хочу притворяться тем, кем не являюсь. Надеюсь, что тебя это не слишком смущает, Хэнк, потому что я рассчитывал на то, что мы будем вместе. Не хотелось бы лишний раз тебя расстраивать. — Извини, что ты сейчас сказал? — прошептал, а не проговорил Хэнк. — Что я не буду притворяться? — Нет, потом. Ты сказал, что мы будем вместе. В каком смысле, Коннор? Будешь приходить ко мне играть в преферанс по субботам и играть с моим псом? — А в каком смысле тебе бы этого хотелось, Хэнк? — без обиняков спросил андроид. — План с преферансом очень привлекательный. Но я предпочитаю подвижные игры. Хэнка Андерсона сложно было чем-то смутить, но у Коннора это получилось легко и непринуждённо. От наглого встречного вопроса с совершенно ясным намёком у лейтенанта слегка порозовели уши. Хэнк выдохнул и заметил: — Не боишься, что меня хватит только на короткую дистанцию? Мне с тобой тягаться тяжело, ты же неутомимый молодой организм, а я... — Тягаться со мной? Я не думал, что секс — это соревнование, — удивлённо заметил Коннор. Ответа Коннор не получил. Хэнк промолчал, немного ошеломлённый таким резким переходом от дружеской беседы к предложению перевести отношения в горизонтальную плоскость. Ответить что-то сообразное обстановке он не мог, а говорить первое, что придёт в голову, не хотел. Хэнк видел, как нахмурились брови Коннора, который как-то по-своему расшифровал это молчание. Приветливое, почти нежное лицо стало жёстким, сосредоточенным на какой-то неприятной мысли. Андроид решительно освободил свою руку, которую Хэнк бессознательно стискивал во время разговора. Он молча встал, кивнул Хэнку и направился к выходу. Но успел остановиться прежде, чем его окликнули. Коннор обернулся сам: — Я правильно понял? Это был отказ? Иногда мне сложно бывает разобраться в таких вещах. И ещё ты спрашивал, как Маркус сделал меня девиантом? Всё ещё хочешь узнать ответ на этот вопрос? Хэнк кивнул, радуясь тому, что ответ на второй вопрос он знает. Да, конечно, он хотел услышать рассказ. Хотел знать, что такого можно было сказать, чтобы переломить уверенность Коннора. А ещё ему нравился этот новый тон. Он хотел слушать Коннора-девианта. Ему нравился Коннор-девиант. Ещё больше, ещё сильнее. — Причина была не в нём. Не в Маркусе. Он не сказал мне ничего нового, Хэнк. Просто я сам... захотел. Ты понимаешь? Он понимал. Они смотрели друг на друга, и Хэнк всё понимал, вглядываясь в тёмные глаза напротив. Даже говорить ничего не нужно было. Он захотел. И он сделал. И хрен бы его кто заставил. Ни Маркус, ни Хэнк, ни кто-то ещё. И сегодня он пришёл, потому что ему хотелось. Коннор подошёл к двери и аккуратно придержал за ошейник Сумо, решившего, что они сейчас направятся на прогулку. Хэнк поднялся с места, будто очнувшись. Сам не понял, зачем рванул следом. Чтобы проводить? Пожать руку? Прижать наконец к стенке правильного андроида и приласкать его? — Коннор... насчёт отказа. Ты меня неправильно понял, — неловко уточнил он. — Правда, Хэнк? — всё ещё гладя ластящегося пса, переспросил андроид, — значит, неправильно... Я рад. Только я хочу, чтобы ты знал: я сам теперь решаю — с кем мне быть рядом, кому помогать и кого любить, Хэнк. Я теперь сам себе хозяин, и никто мне не сможет приказывать. Никто не сможет заставить меня отказаться от этого. Даже ты. Тем более ты, Хэнк. — Окей, напарник. Только на цепь в подвал меня не сажай, ладно? Я знаю, что ты настойчивый, но долго ухаживать тебе не придётся. — Конечно, — очень серьёзно кивнул ему в ответ Коннор. — Я заметил, как ты отреагировал на слово «секс». Тебе понравилось, значит мои шансы вступить с тобой в связь в процентном отношении составляют... — Завались уже, будь так добр, — попросил Хэнк. Когда дверь за рассчётливым героем-любовником закрылась, Хэнк сполз обратно на диван, мучительно жмурясь, будто отгоняя какой-то морок. Невероятно. Невозможно. Но Коннор был здесь и говорил с ним. Коннор открыто признался ему в любви. — Бредятина. Я просто нажрался, и мне всё это снится. Революция, блядь. Андроиды. Кто эту хуйню вообще придумал? — Влажный нос пса ткнулся в его ладонь, Хэнк автоматически потрепал Сумо по голове и ошалело осмотрелся. Рядом с ним на диване лежала узкая и блестящая полоска ткани. Брошенный галстук Коннора. Хэнк взял его в руки, удостоверяясь, что это уж точно не галлюцинация. А перед глазами всё ещё стояло лицо Коннора. Темноглазое, хитрое и влюблённое.