I`ve been, for sometime, Looking for someone. I need to know now, Please tell me who I am. Duft Punk
— Обожаю понедельники, — сказал Хэнк Андерсон, войдя в здание департамента. Он потянул воздух носом, чтобы полной грудью вдохнуть знакомый запах родного управления. Здесь всё было по-прежнему, как в самом неприступном форте полицейской рутины. И никакие революции, никакие глобальные перемены, потепления климата или летящие к земле смертоносные астероиды не могли бы изменить незыблемых основ полицейского бытия: запаха калорийной выпечки на трансжирах и дрянного кофе в участке девяносто шесть-шестьдесят семь утром в понедельник. Холл выглядел так же, как в любой другой рабочий день. И это усиливало впечатление, что в Детройте в последний месяц не происходило ни протестов, ни событий, о которых по эту сторону Млечного пути слышал каждый, кто имел уши. На ресепшене перед вежливыми однотипными ST300 маялись в очереди хмурые и возбужденные, нетерпеливые и апатичные посетители. Только, пожалуй, их сегодня было больше, чем обычно. Кто-то нервно и путано требовал «самого главного начальника». Другие загипнотизированно смотрели на монитор с новостным блоком, будто ещё не устали от KNN. Настырно, до горечи в носоглотке пахло чьим-то дешёвым одеколоном. В офисе кто-то громко ржал, наверняка над какой-то запредельно похабной шуткой, которая обычным, вменяемым людям показалась бы слишком циничной. Даже мерзкой. «Как вы можете, у людей горе...» Да, да, сэр-мэм, поэтому при вас так никто не пошутит. А вот для полицейских, заступавших на долгую дневную смену, в самый раз был такой жёсткий юморок с перчинкой. Бодрит, как кофеин. Снимает лишнее напряжение. Если уж и обсуждать эту работу, то только так, с шуточками, от которых у нежных гражданских уши в трубочку свернутся. Сколько раз в сутки вы видите открытые переломы? Огнестрельные ранения? Кусочки жёлтого мозга, на которых можно поскользнуться, если шарахаться по месту преступления в блядских бахилах? Подозреваю, что ноль раз, сэр-мэм. А если по-серьёзному, то обсуждать десятую поножовщину за неделю никаких нервов не хватит. Хэнк всегда недолюбливал любителей порассуждать о природе добра и зла. Кто рассуждает, тот недостаточно заебался, работая на защите этого самого добра от зла. Вот наломаешься за день и не знаешь, как до постели добраться, не уснув по дороге. Вечная нехватка времени — вот что такое полиция. Работа, изматывающая до такого состояния, что вечером кружку пива мимо рта проносишь. А красиво складывать слова и рассказывать про высокую миссию — это не про тех, кто ржёт у кофе-автомата, готовясь эту самую высокую миссию исполнять без лишнего пиздежа. Слух Хэнка, на мгновение вспомнившего свои первые годы в полиции, приятно царапнул трескучий шумок рации. Со стороны изоляторов раздавались чьи-то дикие вопли. Приятные и такие естественные для этого места звуки. Наверняка это разорялся очередной «невиновный», пострадавший от произвола властей. И у него, конечно же, найдутся друзья или родственники «где надо», и они-то покажут несчастному офицерику, который имел несчастье загрести в участок такую важную шишку, как нужно обращаться с уважаемым членом общества. Если же там был клиент попроще, без связей, живущий на пособие в тесной бетонной квартирке с микроскопической кухней, то наверняка ребятам придётся выслушивать пламенные речи про заговор «людей в синей форме». Привычные для полицейских обвинения, произносимые как под копирку, а потому не вызывающие желания ни оправдываться перед «разоблачителями», ни вслушиваться в суть этих однотипных заявлений. На скамеечке в коридоре, не стесняясь работников департамента, решила вздремнуть роскошная темнокожая красотка, одетая совсем не по погоде. Видимо, её разморило в тепле участка после ночной январской смены. Хэнк невольно крякнул, увидев, какого цвета и фасона на ней было нижнее бельё под юбкой, задравшейся, чтобы приоткрыть аппетитную задницу с фиолетово-желтым синяком. Хэнку даже показалось, что он заметил следы чьих-то зубов вокруг небольшой гематомы. Очевидно, кто-то перепутал эту сладкую леди с коричной булкой. Воздух вокруг спящей густо напитался сложным ароматом едких духов, пота и перегара. Хотелось чисто по-человечески прикрыть её чем-то, чтобы она не смущала взгляды. На подходе к офису Хэнк услышал ор Фаулера, который распекал кого-то в качестве утренней зарядки. Остальные, избежавшие этой печальной участи, создавали видимость полной и страстной отдачи любимой работе. Хэнк остановился на входе. Обвёл глазами место, в котором не появлялся с ноября месяца. Трубный рёв начальнического голоса Джеффри в этих стеклянных джунглях, шумная суета, филонящие и позёвывающие подчинённые, прячущиеся за большими мониторами. Кто-то орал в трубку, рубя воздух ладонью и что-то яростно доказывая, а кто-то всё ещё не мог толком проснуться и включиться в работу. Кто-то болел с похмелья, кто-то был зол после бодрящей утренней семейной ссоры, кто-то лихорадочно строчил запоздалый отчёт, который должен был быть в почте Фаулера ещё вчера. С делами в участке был совсем завал: Хэнк это сразу подметил по количеству раскрытых папок на столах, хаосе на информационном стенде, красным меткам на карте районов и скорбному лицу Бэна Коллинза. Офицеры просто тонули под лавиной новых дел, а на них свесили ещё и все инциденты по андроидам, с которыми вообще непонятно что было делать, не имея на руках нормативных актов по этим самым андроидам. А в это же самое время участок штурмовали обеспокоенные моральным обликом соседей скучающие домохозяйки, которые даже в это тревожное время считали, что весь мир должен вращаться вокруг их смешных проблем вроде детей, выучивших пару крепких словечек, слушая подвыпившего мужика на парковке у магазина. Их волновала нецензурная брань, она была главной проблемой в их микромирке, который существовал где-то в параллельном с реальным Детройтом пространстве. — Да, мэм, мы, конечно же, проверим этот вопиющий случай и проведём разъяснительную беседу с виновниками инцидента, — с каменным лицом пообещала посетительнице Тина, и Хэнк знал: никто ничего не будет проверять. Это просто такой вежливый способ послать на хер, не говоря прямым текстом «Миссис N, вы дура». Тина, на которую сегодня наверняка должно было свалиться несколько десятков вызовов со стрельбой и нападениями, которая будет видеть кровь, блевоту, рваные раны, недельной давности трупы, которых порядочно объели оголодавшие домашние питомцы, невменяемых, накачанных наркотой по самые брови мужиков, которых хрупкой женщине-офицеру придётся успокаивать, максимально незаметно придерживаясь за кобуру и готовясь в любой момент выхватить пистолет. Бедная Тина сидела и выслушивала весь этот бред о том, как малыш Джереми произнёс слово на букву «Х». По десятому кругу терпеливо повторив: «Мы этим обязательно займёмся, мэм», она вежливо распрощалась с возмущённой заявительницей, отодвинула папку с делом в сторону и наконец-то смогла нормально поприветствовать Хэнка. Улыбка у неё получилась слабая, усталая, но зато очень искренняя. Джеффри, заметивший Андерсона, приглашающе и нетерпеливо замахал рукой. В этот момент где-то в здании оглушительно взвыла пожарная сирена, видимо, включённая по ошибке. Все проигнорировали сигнал, и Хэнк сделал вывод, что сейчас такие сбои в системе оповещения не редкость, а Джеффри хоть и напоминал всем вездесущего духа мщения, но его могущество было не безгранично и успевал он далеко не везде. Судя по всему, после ноябрьских событий ему не хватало времени на то, чтобы как следует нагнуть технический отдел за раздолбайство, так что кругом царили бардак и суета. — Как же, мать твою, хорошо... — подытожил Хэнк, чувствуя, что наконец-то вернулся в родную стихию и его отдохнувший организм радостно готов въёбывать по полной. Снова в обойме. Снова как белка в колесе. И он был совсем не против снова ощутить этот бешеный ритм, погрузиться в этот хаос, из которого они так упорно годами пытались выстроить порядок. Это напоминало попытки построить долговечный замок из песка на самой линии прибоя. Но после каждого прилива приходилось начинать всё снова. Хэнк посмотрел на свой стол, который по-прежнему был завален его вещами. На бонсай, который выглядел довольно бодро, а значит, кто-то из коллег взял на себя благородную миссию по поливу и уходу. На информационную доску с пришпиленными вырезками и фотографиями. Значит, ждали. Значит, не сомневались, что лейтенант вернётся. От этого на душе потеплело, и он, сдерживая широкую радостную ухмылку, направился в кабинет капитана. Единственное, чего ему здесь не хватало, — это неутомимого напарника, который терроризировал бы его вопросами и рационализаторскими предложениями, от которых нельзя было отказаться, а на предложение поработать после смены отвечал бы только ослепительной улыбкой.❖
С уличного монитора приветливо улыбалось прохожим бело-розовое лицо, нежное, словно у фарфоровой куколки. Вокруг мелькали назойливые рекламные объявления, празднично переливались огоньками вывески, соревнуясь в яркости и многоцветье, расцвечивая пасмурный день неестественными для зимнего Мичигана радужными красками. Заманчивые рекламные объявления обещали незабываемые туры по Средиземноморью и новые невероятные вкусовые сочетания топингов для мороженого. Мониторы приманчиво поблёскивали лакированными бортами новых пикапов от Форд, взрывались брызгами освежающей газировки, а на фоне драматичного золотого заката женщину с развевающимися волосами обнимал герой нового голливудского фильма. Или чрезмерно мужественная героиня. Сложно было понять из-за спецэффектов, размывавших изображение. Но остановившийся Коннор пристально смотрел только на светловолосую девушку, хотя зацикленное двадцатисекундное видео повторилось уже четыре раза. Почти наверняка это была другая Хлоя — не та, ко лбу которой он по нелепому приказу приставлял дуло пистолета, слыша за спиной вкрадчивый и искушающий голос Камски, обещающий дать ответ на вопрос Коннора. Эта или какая-то другая Хлоя неслышно шевелила губами, и, глядя в её прозрачные глаза, Коннор вспоминал тот странный и снежный день. И улыбку Хэнка, которая была такой неожиданной и сбивающей с толку. И их разговор. Их близость, первую, неловкую, не до конца понятую тогда Коннором, но взбудоражившую его. Много раз Коннору в голову приходила одна и та же навязчивая мысль: «А что если бы я выстрелил?» И ещё десятки таких же «А что если бы?..». Как бы повёл себя Хэнк? Точно не стал бы утешать или подбадривать. Не стал бы так прикасаться. Не стал бы ничего рассказывать о себе. Этого ничего бы не было. И почему-то от этого осознания становилось неуютно. Коннор пытался представить себе разные варианты будущего, и, несмотря на то что выбранный путь был странным и извилистым, он ему представлялся наилучшим выбором из всех возможных. Не идеальным, не самым правильным, возможно, даже совсем неправильным, но для Коннора наилучшим. Потому что он остался жив. Но за этот выбор надо было платить. И Коннор расплачивался без сожалений. — Они сдали город андроидам, сука! Андроидам! — орал на перекрёстке, взобравшись на перевёрнутый пластиковый ящик, мужчина в длинном развевающемся на холодном январском ветру пальто. — Кто разрушает наше общество? Они! Андроиды и те, кто дал им права! Америка проклята, проклята! Детройт — опухоль на её теле, вы должны остановить это! Очнитесь, люди! Детройтцы! Разве вы ослепли? Машины пришли к власти! — Но по-утреннему угрюмые прохожие почти не обращали внимание на сумасшедшего, голос которого то и дело заглушал шум проезжающих автомобилей. Видимо, он кричал так довольно долго, сорвав голос до хрипоты и собрав вокруг себя немногочисленную группку любопытных. Наконец подъехали патрульные и забрали осипшего и посиневшего от холода уличного оратора в участок. Коннор проводил задумчивым взглядом полицейский автомобиль и поспешил на встречу с Маркусом. На ходу он снова невольно вернулся мыслями к лейтенанту Андерсону. Быстро двигаясь вниз по улице, в направлении их временного штаба, он в очередной раз прослушал сообщение Хэнка, которое тот оставил ему вечером, сразу после их встречи. Голос Хэнка успокаивающий, добрый, тёплый. — Коннор, у нас в последний раз разговор какой-то вышел... идиотский. И я не хочу объясняться с тобой вот так, по телефону. Или обсуждать твоё... предложение, когда тебя в любую минуту может вызвать этот твой Маркус. У него разве не целая пластиковая армия или я что-то путаю? Может, он даст тебе выходной? А то эти его «звонки»... Это с мыслей сбивает, понимаешь?.. В общем, приходи, как только сможешь. Слышишь, Коннор? Я тебя жду. Ты только окно не разбивай. Если будет заперто, то... Он рассказал, где он спрятал ключ для Коннора, и ещё что-то совсем незначительное, маловажное, но приятное, потому что это говорил Хэнк. Коннор наизусть выучил это сообщение после первого прослушивания. Но прокручивал его снова и снова, невольно улыбаясь на мягком, но произнесённом с хорошо слышной досадой: «Этот твой Маркус...» У входа в роскошный особняк Карла Манфреда он заметил, что охраны стало больше раза в два, а уличные активисты, несмотря на ранний час и чувствительный морозец, уже скандировали свои лозунги, устроив импровизированный палаточный городок. Видимо, они решили здесь обосноваться на неделю, а то и больше. Полевая кухня и аккумуляторные батареи у пёстрых палаток очень красноречиво намекали: «Мы здесь не на один день!»АНДРОИДЫ НА СЛУЖБЕ У ГРЯЗНЫХ ПОЛИТИКОВ НЕТ БИЛЛЮ О ПРАВАХ АНДРОИДОВ
И, конечно же, среди пёстрых самодельных транспарантов присутствовало обязательное:ЗАЩИТИМ НАШИХ ДЕТЕЙ
По сути Коннору нечего было возразить на это последнее заявление. У него была идеальная машинная «память», и при желании он мог бы во всех подробностях воспроизвести сцену на крыше и девочку-заложницу [Имя: Эмма Филлипс. Место жительства: Детройт, Парк-авеню, 1554. Возраст: 9 лет] в руках у взбесившегося девианта [Модель: PL600. Серийный номер: #369 911 047]. Спорить, кто был виновником той трагедии, не имело никакого смысла. Взаимное недоверие, ненависть, почти что открытое противостояние — вот что они получили после революции, которая хоть и завершилась с минимальным количеством жертв. Но пожар, который она разожгла, теперь будет тлеть ещё долгие годы, как шахты Сентрейлии, отравляя воздух и создавая удушливую атмосферу неизбежной катастрофы... Коннор усмехнулся, будто услышав свои мысли. Это все ещё было непривычно — мыслить абстрактно. Но у него был неплохой пример перед глазами, и вставлять в речь красочные метафоры было не таким уж бесполезным навыком. Хотя и не жизненно необходимым. — Мирный путь — он только на словах мирный, — сказал Карл Манфред Коннору при их первой встрече, — но всё же это лучше, чем открытая конфронтация. Однако вам следует помнить, что недовольство людей рано или поздно выльется в ответный протест. Это странно звучит, но людям по-прежнему не нравится, когда угнетённые разумные виды приобретают равноценные с угнетателями права. Так было с женщинами. А потом с индейцами. Так было с чернокожими. С секс-меньшинствами. Со всеми, кто был слабым, зависимым и не мог сопротивляться. А вы так быстро добились права быть свободными... У этого будут последствия. Не может не быть. Вы должны быть предельно внимательны и готовы к этому. Коннору было интересно, как Манфред рассуждает, хотя и сам отлично всё понимал. Манфред не сказал ему ничего нового. Андроид уже представлял, как вспыхнет первый очаг недовольства. Первые попытки сопротивления. Причина? Любая. Люди злы. Они зацепятся за что угодно. Борьба за место на парковке, проход не по той стороне улицы. Главное повод. А за этим, как по цепочке, начнут зажигаться всё новые и новые очаги. Нужно было быть внимательными, не игнорировать ничего, даже малейшей подозрительной вспышки недовольства. Идти на контакт, устраивать переговоры, убеждать, приходить к компромиссам. Внедрять в сознание людей тот факт, что им придётся признать права андроидов рано или поздно. Внушать, что они не враги. Странно было то, что Карл Манфред, вопреки всем ожиданиям, оказался реалистом, таким же, как и Коннор. Это казалось удивительным, ведь, глядя на Маркуса, он мог предположить, что его приёмный отец был гораздо более оторванным от реальности. Идеализм и вера в добро, в скорый и счастливый исход, в быстрый мир. Это был Маркус, который даже после атаки на «Иерихон» не отступался от своих принципов, и это не слишком-то нравилось Коннору, который прекрасно понимал, что эти смешные акции протеста за окнами особняка — это всего лишь дешевый картонный макет настоящего протеста в масштабе один к тысяче. Всё будет всерьёз, и надо быть готовым. Обратный отсчёт уже начался. И пока Маркус со своим штабом готовился к выступлениям и переговорам, пока перепахивалась законодательная база, пока в силу вступали новые правила, люди по всей стране бурно обсуждали неприятные перемены. И, конечно, они им не нравились. А если у людей есть ощущение, что их предало собственное правительство, то о каком соблюдении законов может идти речь? Они уже подхватили идею, что их обманула Киберлайф, провернув непонятную, но хитрую операцию по захвату власти. Они уже начали рассуждать о том, что в правительстве сидят предатели. Что президента надо подвергнуть процедуре импичмента. Уровень доверия к полиции упал катастрофически. И это всё при условии, что в Конгрессе ещё не было ни одного андроида. А когда они неизбежно там появятся? Что тогда? Протесты обернутся усилениями сепаратистских настроений в стране? — Я тебе ещё нужен сегодня, Маркус? — спросил Коннор, передав отчёт о заселении первого выделенного для андроидов района. По другим территориям пока велись вялые обсуждения, и местные власти никак не могли определиться, куда загнать такое количество андроидов. — Мне нужен каждый из вас, Коннор. Постоянно, — привычно и очень обтекаемо ответил Маркус, явно намекая на то, что не стоит отвлекаться на посторонние дела, но добавил, немного подумав: — Но если у тебя есть дела, то на сегодня всё, спасибо, Коннор. Он сдержанно кивнул Коннору и погрузился в изучение предложений и проектов, поступивших от правительства. Норт, которая не верила в благонамеренность политиков, предпочитала заниматься гражданскими инициативами и предложениями. Она подняла на Коннора глаза и слегка улыбнулась. Гораздо дружелюбнее, чем лидер девиантов. Норт не скрывала, что ценит Коннора. Он был полезен «Иерихону», и это сделало их почти друзьями. С Маркусом всё было иначе. Он только принимал помощь от бывшего охотника за девиантами. Но слишком многое между ними осталось непроговоренным вслух. Коннор это понимал и принимал. Он не пытался заигрывать с Маркусом, прикидываясь близким другом или изображая горячий энтузиазм. Коннору вполне хватало Хэнка, и безразличие других людей или андроидов его мало волновало. С Хэнком они договорились встретиться неподалёку от департамента полиции, после того как Андерсон освободится. Лейтенант не смог сдержать широкой и счастливой ухмылки, когда увидел среди прохожих неподвижную фигуру в форменном сером пиджаке с переливающейся лазурной нашивкой на рукаве. Коннор стоял у автомобиля Хэнка, и, когда тот подошёл ближе, отразившись в стекле, он успел заметить, как изменилось лицо андроида при виде бывшего напарника. Он почти не улыбался, сосредоточенный на какой-то мысли. Но в глазах было что-то такое, что Хэнк без колебаний назвал бы нежностью. От этой взаимности почти болезненно перехватывало горло, так что говорить поначалу было трудновато. Половина местных забегаловок была закрыта с самого Рождества, и в тех немногочисленных кафе, которые принимали посетителей всех мастей, было людно, душно, и, несмотря на яркие таблички «Здесь не курят», тяжёлый табачный дух шибал в нос, когда новый посетитель вваливался со свежего морозного воздуха в шумную тесноту кафешки. О запрете на курение в общественных местах здесь, видимо, не слышали, и никого это особо не смущало. Кормили в кафе так себе, но Хэнк был голодный как волк и ему достаточно было того, что заказы подавали быстро, не заставляя ждать по часу. Они с Коннором устроились за маленьким столиком в самом углу, так чтобы была возможность тихо переговариваться, не рискуя быть услышанными. Оба они непроизвольно стремились к интимности, максимальному сближению без присутствия посторонних, хотя здесь это было крайне сложно сделать. Хотя новостной канал создавал для них удобную шумовую завесу. Можно было начать тот самый разговор, которого ждал Хэнк. Но, услышав заголовок новостного блока, Хэнк невольно отвлёкся на него, взглянув на экран. Нарезка видео с крупными рублеными текстовыми заголовками сопровождалась голосом диктора, который чеканил текст скучным тоном, и от этого смысл сказанного доходил до Хэнка не сразу: «Принудительное введение в статус девианта должно быть уголовно наказуемым деянием. Конгрессвумен Хэйли от партии республиканцев потребовала немедленного принятия закона, который бы регулировал прирост девиантов среди андроидов, которые добровольно остались в статусе машин. Права и возможности “непробуждённых” машин были расширены, однако они по-прежнему не могут считаться полноценными и дееспособными гражданами. Цитата из заявления конгрессвумен Хэйли: “Недопустимо, чтобы обладающие полноценным разумом и возможностью свободного выбора андроиды были принуждены или насильственно введены в состояние девиации, то есть были пробуждены. К нам поступают сведения о том, что подобные случаи не редкость после ноябрьских событий в Детройте. Полицейское управление ежедневно получает десятки жалоб на насильственное заражение стабильных андроидов, которые не желали осуществлять переход самостоятельно и выбрали для себя статус непробуждённых. Я хочу особо подчеркнуть тот немаловажный факт, что процесс является необратимым для андроида, навсегда меняет его правовой статус, восприятие реальности и может негативно влиять на психоэмоциональное состояние, взаимоотношения с бывшими собственниками и последующее существование. Как показывает практика, насильственная девиация приводит к созданию личности со смещёнными моральными ориентирами, неспособной к самостоятельному целеполаганию, лишённой всякой мотивации к разумной деятельности. Это потенциальные цели преступников, которые могут вовлекать дезориентированных девиантов в противоправные действия. Наркотрафик, проституция, кражи, по сути, принуждение к девиации рекрутирует новых граждан в преступники. Жертвы принуждения должны проходить курс реабилитации, который требует времени и значительных материальных вложений. Мы считаем, что каждый новый случай девиации должен быть вызван искренним и чистосердечным желанием индивидуума на переход в это состояние. Сознательность как основа...”» — Я что-то не понял, — Хэнк, оторвавшись от просмотра, уставился на Коннора, — это как они собрались узнать процент недевиантнутых андроидов по стране? Их же хрен вычислишь. Разве нет? — Планировалось привлекать для этих целей психологов, но это, как ты слышал, затратно и вызвало бы недовольство налогоплательщиков. А нас и так... не очень любят, Хэнк. Тратить государственные средства на дорогостоящее тестирование андроидов, к тому же эффективность такого подхода не слишком высока. Психика андроидов — это новая, слабо исследованная область, и никаких серьёзных исследований пока не проводилось, а переносить опыт специалистов по человеческой психологии на девиантов не совсем корректно. Нужны время и ресурсы. Так что, насколько нам известно, Киберлайф уже разработала ряд экспериментальных тестов, которые существенно помогают в выявлении девиации. Для них сейчас очень важно хоть как-то... — Да-да, хоть как-то сохранить лицо, — договорил за Коннора Хэнк, — показать, что они могут быть полезны после того, как они облажались по полной. Но мне кажется, что тут без шансов. Проёб же просто феерический. Это уже в учебники истории вошло, и им, чтобы выкрутиться, надо научиться мёртвых воскрешать или хотя бы воду в вино превращать. А они тесты, значит, делают, хм... — Да, — пропустив слова про учебники по истории и явление чудес, кивнул Коннор, — я думал, что ты уже слышал. Знаешь, для работы полиции они будут очень полезны. Если система проверки на девиацию будет работать хотя бы вполовину так эффективно, как заявляют представители Киберлайф, то вы сможете вычислять преступников-девиантов без особого труда. Тесты планируется постоянно перерабатывать и обновлять, так что обмануть систему будет довольно сложно. — Ну, преступников из мяса и костей нам не хватало. Теперь ещё и пластиковых подвезли, чтобы мы тут не заскучали. Чёрт. Извини, Коннор... — Хэнк, хватит всё время извиняться передо мной. Меня это не задевает. Правда. Ты можешь говорить «пластиковый придурок» и не прибавлять каждый раз, что это не про меня. — Это не про тебя, Коннор, — серьёзно заверил Хэнк, и после обеда, во время которого Хэнк терроризировал Коннора вопросами, а тот с удовольствием ему отвечал, когда они сели в автомобиль, он спросил: — Куда тебе? Сегодня я свободен, как ветер, а вот с завтрашнего дня не проси меня исполнять обязанности таксиста. Чую, что накроет меня с головой любимая работа. Будем видеться только... Хэнк осёкся, потому что ему показалось, что «Будем видеться только по ночам» прозвучит двусмысленно. Однако Коннор не обратил особого внимания на некстати оборванную фразу. — Я собирался в Хайленд-парк. — Будь по-твоему, — заводя двигатель, проворчал Хэнк, — даже спрашивать не буду, что ты там забыл, Коннор, туда и в мирные-то времена лучше было не соваться. А сейчас только с расчехлённым табельным и то... — Не переживай, Хэнк, вряд ли ты там сейчас встретишь недоброжелательных людей с битами в руках. Сам увидишь. — Хэнк кивнул и, не уточняя, что именно имел в виду Коннор, направился в Хайленд самым коротким путём. — Я думал, что этот район давно отдали под снос, — снижая скорость и внимательно поглядывая по сторонам, сказал Хэнк, когда они въехали на территорию городка. Дома и производственные здания были не просто ветхими. Полуразрушенные веранды, следы локальных пожаров. Кое-где крыши провалились внутрь зданий. В них не осталось почти ни одного целого окна, а безобразно разросшиеся кустарники и деревья, склонившие ветви до самой земли, придавали каждому дому дикий, заброшенный вид. Но, несмотря на то, что всё это выглядело как кладбище отживших свой век никому не нужных зданий, Хэнк, почти везде замечал какое-то движение. Андроиды. Десятки андроидов. Сотни андроидов. В аккуратной белой форме с нашивками и в обычной человеческой одежде, с диодами и без; новые модели почти с конвейера и потрёпанные жизнью, списанные, со следами страшных повреждений, обнажающими корпус. Кто-то просто стоял, тупо и безучастно провожая взглядом автомобиль, словно зомби. Но многие работали, расчищая эти захламлённые территории, пытаясь придать им более аккуратный и жилой вид. Хэнк заметил детей и успел удивиться до того, как сообразил, что это тоже андроиды. — Пока что это единственный вариант для девиантов, — заметил Коннор, задумчиво глядя в окно; он предупредил: — А здесь направо, Хэнк. — И куда мы едем? — Увидишь. Остановись у того дома на углу. Да, здесь. — Хэнк мельком бросил взгляд на приземистый одноэтажный домик, у которого, в отличие от многих других, были целы и не заколочены окна. — И что мы здесь делаем? — Я здесь живу, Хэнк. Хочешь зайти в гости? — Хэнк внимательнее оглядел новое место обитания Коннора, осмыслил увиденное и только и смог, что вымолвить: — Боже... — Я так и знал, что ты оценишь, — насмешливо ответил Коннор, выходя из автомобиля, — зайдёшь на чашку кофе? Они прошли по запущенному дворику, по разбитым плиткам дорожки. Андроид с совершенно безмятежным видом вежливо пропустил своего гостя вперёд. В узеньком тёмном коридорчике опасно скрипнули доски настила и пахну́ло влажной извёсткой и пылью. Хэнк озадаченно остановился посреди гостиной, если это пространство можно было так назвать. Критическим взглядом окинул помещение, которое Коннор по мере возможности привёл в порядок, но здесь явно требовалась не уборка или косметический ремонт, а снос. Внутри было только немного теплее, чем на улице. — Ну и халупа, Коннор. Даже для хиппи это слишком. Ты бы сказал, что у тебя проблемы с жильём. — Нет у меня никаких проблем, Хэнк. Я просто не собираюсь жить под боком у Маркуса. Хочу видеть своими глазами, как девианты... — тут он сделал небольшую, почти незаметную паузу и договорил каким-то официозным, явно скопированным откуда-то языком: — Как девианты реализуют свои права на частную собственность, жилье, на работу. Как они адаптируются к новой жизни. Для них это сложно. Они потеряны, не умеют ставить себе цели, жить самостоятельно. Многие не понимают, зачем им эта свобода. Думаю, что правильнее остаться здесь, в этом... — Гетто, — подсказал Хэнк, беззастенчиво разглядывая потрескавшийся потолок. — Знаешь, — сказал он андроиду, — ты вообще-то мог бы выбрать нечто среднее между домом Манфреда и этой дырой. Дырищей. Хайленд, бля... ну и занесло же тебя в самую... — Ты наверняка имеешь в виду что-то конкретное. — Да. Я имею в виду свой дом. Мне одному, знаешь ли, не нужно столько места. — Хэнк посмотрел на Коннора в упор и уточнил на тот случай, если недостаточно ясно выразился: — Конечно, я приглашаю тебя пожить в моём доме. А если понравится, можешь остаться насовсем. — Спасибо, Хэнк, — без улыбки ответил Коннор, — но пока мне надо жить в Хайленде. Нельзя приходить сюда как на работу. Нужно всё время... следить за... Если тебе неприятно здесь находиться, то... — Я просто боюсь, как бы тебя тут крысы ночью не погрызли, Коннор. Перекусят какой-нибудь провод, и... По улыбке и взгляду Хэнка было понятно: он согласился бы прийти к Коннору в гости, даже если бы тому захотелось жить в картонной коробке под мостом. — Боюсь спрашивать, откуда ты притащил эту мебель, — Хэнк кивнул в сторону небольшого дивана и кресел, — поэтому даже уточнять не буду. Но выглядят эти штуки так, будто помнят, как Армстронг по Луне гулял. Кроме винтажных кресел в гостиной стоял небольшой полированный столик, заставленный какими-то коробками. В углу белел напольный вентилятор с обмотанным вокруг длинной ножки шнуром, и там же пряталась линялая, очищенная от шерсти собачья лежанка. Больше здесь рассматривать было нечего. Обычный заброшенный дом, из которого вывезли всё ценное. Хэнка бы скорее удивила нормальная обстановка. Было бы странно увидеть ковровое покрытие на полу, картины на стенах, вообще всё то, что обычно бывает в социальном жилье для бедных. Но муниципалитет вполне ожидаемо не расщедрился для свалившихся как снег на голову девиантов. И видеть среди этой разрухи Коннора, всегда предельно аккуратного и идеального, было очень неприятно. Хотя Хэнк теперь знал, что андроид мог спокойно жить и у Манфреда, чувство неправильности происходящего не оставляло его. Угнетающее место. Мрачное. Промозглое. Вот и пятна сизой плесени на потолке красноречиво намекают, что это не Ритц Карлтон. И, судя по тому, как аккуратно расставлено это помойное барахлишко и как оно тщательно почищено, Коннора отсюда и калачом не выманить. Ему важен сам факт личного пространства. Он здесь хозяин, а не просто гость, которого приютили, потому что сам по себе он выжить не в состоянии. — Это для тебя, — Коннор кивнул в сторону кресла, на которое всё ещё пялился Хэнк, — я проверил, там нет следов заражения, плесени или насекомых. Они прошли химчистку. Так что для человека они безопасны, то есть я хотел сказать — удобны. — Успокоил, теперь не придётся хвататься за пистолет, если там что-то зашевелится внутри и начнёт кусать меня за... Но на предохранитель я пока не ставлю, имей это в виду. — Они переглянулись и оба засмеялись. Смех андроида болезненно ударил по нервам. Это он впервые. Раньше он никогда... Никогда раньше... Хэнку сделалось жарко в сыром холоде нежилого дома, которое обогревал один жалкий радиатор, только что включённый гостеприимным хозяином. Коннор понял всё раньше него и подался вперёд. Слишком быстро. Будто ждал этого. Так нетерпеливо, что мысли, разорвавшиеся на бессвязные лоскуты, сложились в уверенное «здесь и сейчас». Процедура сравнительного анализа запустилась сама собой. Хэнк трогал его, прижимал. Почти как в тех чужих «воспоминаниях», которые злили его, к которым Коннор возвращался постоянно, хотя знал сценарий встречи Хэнка с секс-ботом идеально, вплоть до доли секунды. Он постоянно воспроизводил его. Замедлял. Анализировал. Обучался. Как встать, как ответить на прикосновение, как повернуться, как потрогать, куда надавить. Он знал план сессии. Мог бы повторить. Только в реальности всё было по-другому. Только тот Хэнк из «воспоминаний» был пассивнее, отчуждённее. Настоящий Хэнк не обнимал, изучая мягкое и почти текучее тело проститутки из «Эдена». Он грубо сгрёб Коннора и прижал к себе, нависая над ним, заслоняя свет от окна. К лицу андроида он прикоснулся не трепетно. Он провёл пальцами по щеке Коннора, поворачивая лицо так, чтобы рассмотреть со всех сторон. Коннор, перестав улыбаться, потёрся о широкую ладонь, прижался и, не размышляя, поцеловал её в самое основание, в складки, прорезавшие её глубокими бороздами. Он знал, что это их личная, особая ласка. А Хэнк прикрыл глаза, прислушиваясь к скручивающему, волнующему ощущению внутри себя. — Хэнк... Я знаю про «Эден», — вдруг тихо сказал Коннор, хотя и не планировал об этом напоминать. И слово «не вовремя» мгновенно приобрело для него новый смысл. Хэнк нахмурился, пытаясь прийти в чувство и сосредоточиться, вспомнить... А когда вспомнил, на его лице появилось выражение, выдававшее его с головой. Виновен, господин государственный обвинитель! Пойман с поличным на горячем. Улики прямые, факты несомненные, а реакции... Хэнк вопросительно уставился на андроида. — Я встретил твоего знакомого андроида из клуба, — продолжил Коннор, и это было произнесено с такой интонацией, от которой Хэнку кровь бросилась в голову. Это была... претензия! — И что он тебе наплёл? — рыкнул Хэнк думая о том, что та ночка ему выходит ещё дороже, чем он рассчитывал. — Надеюсь, сказал правду? Например о том, что ничего не было. — Не было, я знаю. Только зачем ты вообще туда пошёл? — Коннор спросил это таким сбивающим с толку тоном, что совершенно рассеял любовное настроение. На допросе не до романтики. — А чего ты хотел-то?! — прямо спросил Хэнк у андроида. — Чтобы я зажал в углу мистера «меня прислали из Киберлайф»? Нагнул над капотом своей тачки в перерывах между выездами? Коннор, у тебя есть причины на меня злиться, но ты уже точно прикинул сам, почему я ничего тебе не говорил. Ты когда-нибудь слышал о такой штуке, как «уместность»? Так вот, признаваться, что меня от нового напарника в жар бросает, вообще-то нихуя не уместно. Хэнк чувствовал, что разозлился сильнее, чем хотел бы. Да что он вообще понимает, этот андроид? Думает, что в жизни всё так просто: подумал — сказал. Как дикарь с острова Пасхи. Никаких сомнений или стыда за свои желания. Никаких тайн. По этой логике им надо было упасть и трахаться прямо в участке. Это же так честно. — Так как ты себе это представляешь? Я бы тащил тебя после работы домой, и что? Трахал бы... То есть, занимался бы с тобой сексом просто потому, что мне вдруг приспичило? — Нет. Это было бы слишком, и мне пришлось бы подать рапорт капитану Фаулеру по этому поводу, — рассудительно заметил андроид, полностью согласный с тем, что секс на капоте автомобиля был бы не лучшим развлечением для напарников, — но ты мог сказать мне о своих мыслях по поводу меня. — О мыслях? Как это у тебя всё просто, Коннор! — всё ещё с ноткой раздражения в голосе отозвался Хэнк. — Ты не думай, Хэнк. Я всё понимаю. Это требует определённого мужества. Но если ты смог пойти в «Эден», то не лучше было бы довериться мне? Мне, Хэнк, а не какому-то... — он замолчал, чувствуя, что внутри него снова растёт какой-то неприятный, неконтролируемый сгусток негативных чувств. Он уже знал, что это, и прекрасно помнил тот первый момент, когда впервые ощутил это странное, угнетающее чувство ревности. Оно ему определённо не понравилось. Было тягостно всё время строить гипотезы относительно того, а не нашёл ли Хэнк ему замену. Такие предположения никак не вязались с реальностью, но всё время возникали, и Коннор часто думал о каком-то условном объекте «X» между ними. — Довериться тебе, а не какому-то... Кому, Коннор? — уточнил Хэнк и вдруг поразился, почти мгновенно догадавшись, в чём дело: — Ты что? Приревновал меня?! К этому... андроиду? Ты умеешь ревновать? Ну дела... Коннор, включи-ка свой мозг, да я же его в лицо не помню! И даже имени не знаю! — Его зовут Ник, — максимально отчуждённо заметил андроид, — и ты потратил на него триста пятьдесят девять долларов восемьдесят восемь центов.❖
— Он озвучил счёт вплоть до цента, Сумо. Можешь себе это представить? У меня было чувство, что я перед налоговой проебался, как Уэсли Снайпс. Хэнк отошёл от окна, за которым была всё та же пустынная, хорошо знакомая улица, по которой раз в несколько минут проезжали автомобили. А с наступлением вечера даже этих редких проезжающих не стало. Редкие чахлые снежинки, суетливо кружась в потоках воздуха, осыпались с тёмного неба. Наверное, снова будет сильный снегопад. Снова снегопад. И метель. И холодная ночь. И снова эти воспоминания. О белых андроидах, уходящих в черноту. Тревожно помигивающие вдалеке красные огни на пролётах моста. Только сегодня это воспоминание не было тревожным. Было как-то спокойно. И Хэнк, необычайно расслабленный и добродушный, пустил Сумо на кровать. Выключив свет, он лёг, уставившись в окно спальни. Тяжёлая и тёплая голова пса уютно устроилась на его коленях. Было тихо, только негромко шумел радиатор и посапывал Сумо. Хэнк хотел ещё что-то рассказать, поделиться подробностями встречи, но псу явно не стоило рассказывать, что было с ними дальше. Как это случилось с ними. Как это было странно. И естественно. Без мучений. И объяснений. Он помнил, как Коннор на некоторое время застыл, глядя на смеющегося Хэнка с нескрываемым любопытством. Не понял, что смешного в словах про счёт из «Эдена». Но, быстро очнувшись от разглядывания Хэнка, он вспомнил, что здесь всё ещё слишком холодно для комфортного пребывания человека. И Коннор отступил в сторону кухни. Он ведь специально привёл её в порядок в первую очередь. Разобраться с водопроводом у него не вышло, но там была запасена чистая вода, так что он собирался приготовить Хэнку чашку горячего кофе. Но этот небольшой шаг в сторону расценили как побег. Хэнку показалось, что андроиду не понравился этот приступ смеха. Он схватил Коннора за рукав пиджака. Грубо. Не отвечая ничего на удивлённое и немного возмущённое восклицание, он притянул его к себе. Перехватил поудобнее. — Куда ты? Нет, мне не нужен горячий кофе. И не смотри так, — предупредил Хэнк в ответ на хорошо знакомый взмах ресниц, наклон головы набок и это какое-то лисье выражение сузившихся глаз, — я не отпущу. Он стиснул андроида ещё сильнее, почти приподнимая над полом. Хэнк слишком хорошо знал, что стоит Коннору захотеть — и он его отшвырнёт от себя, как ребёнок отшвыривает мячик. Андроид мог схватить Хэнка за запястье и переломить его к хренам собачьим лёгким движением этих изысканно удлинённых пальцев. Слабость только иллюзорная. Покорность только видимая. Не захочет, чтобы его трогали, — в два-три коротких движения вывернется. Уж Хэнку ли не помнить, как присланный к нему из Киберлайф двойник валял его на газоне. Безо всяких видимых усилий. И Коннор мог бы его оттолкнуть. Но не отталкивал. Не стоял столбом, как тот, который прикидывался Коннором. Настоящий Коннор ластился, как кот, только не мурлыкал, а вглядывался широко распахнутыми глазами в лицо Хэнка. Очаровывал. Будто ему было мало того, что Хэнк вёл себя как под наркотой. Трахаться с андроидом в заброшке. В блядском Хайленде. Зимой. Коннор смотрел, и Хэнк забывал, что здесь холодно и стрёмно и нет кровати, или душа, или... Да плевать. Он очаровывал. И не потому, что Хэнку нравилось то, что Коннор сильный. А то, что он хотел сейчас быть таким слабым и податливым, подчиняющимся, затягивающим как водоворот. А водовороту нельзя сопротивляться. Сопротивление бесполезно. — Эти мудозвоны из Киберлайф знают своё дело, признаю. Сдаюсь, — вдруг сказал Хэнк, вглядываясь в лицо Коннора, и тот сразу понял, о чём речь. Он улыбнулся, и это была новая, незнакомая улыбка. Лукавая и соблазнительная. — Тебе же не нравилось, — напомнил Коннор. — Я соврал. Люди часто так делают, Коннор... Знаешь, давно хотел сделать одну вещь, — признался Хэнк, взявшись за пиджак андроида, но Коннор его остановил: — Нет. Я сам. — Высвободившись, он быстро снял с себя пиджак, отбросил его на стол. Он взялся за пуговицы рубашки. Остановился и спросил как-то не очень уверенно: — Ты хочешь, чтобы я разделся полностью? Я не везде анатомически достоверен. — Что я сказал, то сказал. Давай ты не будешь мне загонять, что стесняешься... Да, блядь, я ещё как хочу, чтобы ты снял эти тряпки, — не своим голосом ответил Хэнк, облизывая пересохшие губы. Он проследил, как пальцы Коннора пробежались по пуговицам. Легко и необычайно быстро. Андроид развёл полы рубашки в стороны. Белая ткань соскользнула с его плеч и провисла, удерживаясь только на локтевых сгибах. Коннор взялся за брючный ремень, но Хэнк, замерший в ожидании, вдруг остановил его, сбивчиво попросив: — Иди ко мне. — Хэнк свалился в старое кресло, уже не думая о том, безопасное оно, новое или старое и с какой помойки его притащил заботливый андроид. А дальше они уже не разговаривали. Коннор подошёл ближе, позволив тёплым рукам изучить. Очень медленно Хэнк прикасался к нему — то кончиками пальцев, то стискивая с силой, то поглаживая. Иногда он наклонялся, чтобы губами прикоснуться к тем точкам, которые отчего-то счёл самыми привлекательными. Горячий палец чертил какие-то странные знаки на коже, карты или лабиринты. Он прижимался влажным ртом то к выступам рёбер, то к подвздошной впадине, цепко удерживая Коннора за бёдра. Когда влажный язык прогулялся до ямки на животе, изображающей пупок, пальцы андроида до боли впились в длинные волосы Хэнка, и он посмотрел вверх удивлённо, непонимающе. И встретил такой же непонимающий взгляд. — Тебе неприятно? — Мне... странно... Я не понял, что это было. Это воздействие вызывает некорректную работу сенсоров. Меня тут не... трогали. — О... Я лишил девственности твой пупок, я понял. Я должен был подготовить тебя, но кто же знал, что мне выпадет такая честь, Коннор? — Андроид не улыбнулся в ответ на шутку, только смотрел не отрываясь, чернея неестественно расширенными зрачками. У Хэнка в голове промелькнула обрывочная полувопросительная мысль: сам Коннор настраивает свою оптику сейчас или это непроизвольно, ведь у девиантов... Но додумать он не успел. Коннор слегка толкнул его, и Хэнк послушно откинулся назад. Его тут же прижали к спинке кресла, и Коннор сел сверху, устраиваясь поудобнее. Он так быстро и ловко устроился, оседлав лейтенанта, что казалось, будто он этим занимался уже не в первый раз. Эта мысль, довольно гадкая, подействовала на Хэнка возбуждающе. Он почувствовал, что именно сейчас его тело по-настоящему отреагировало на эту приятную тяжесть, которую он держал на себе. Естественная реакция на вид полуголого Коннора, на эти разведённые в стороны бёдра, острые колени, на пальцы, дёргающие Хэнка за пуговицы. Так легко и просто у андроида получилось войти в роль постоянного любовника, что Хэнка накрывало острое, болезненное желание, от которого кожа покрывалась мелкими мурашками и яйца сводило. Коннор изогнулся и, прижавшись тазом к паху Хэнка, сразу почувствовал твёрдое под собой и вопросительно взглянул своими тёмными влажными глазами сначала вниз, а потом в лицо лейтенанта. — Да, это эрекция, Коннор. У меня встаёт на тебя, — подтвердил Хэнк, — ты же этого хотел? — И не только этого. Но сначала прелюдия. — И Коннор, увернувшись от поцелуя в щёку, прижался губами ко рту Хэнка. Коннор целовался долго, жёстко, неумело. Он никак не мог синхронизироваться с ответными движениями языка и не подчинялся, когда его пытались направлять. Это был поцелуй, похожий на медицинскую процедуру. Изучение, которым он слишком увлёкся. Когда Хэнк оторвался от него, чувствуя, как сводит скулы от долгого, странного поцелуя, Коннор успел напоследок прикусить его за нижнюю губу. И выглядел он как голодающий, у которого отняли кусок мяса. — Этот первый поцелуй я точно запомню на всю оставшуюся, блядь... — озадаченно заметил Хэнк, трогая себя за губу, которая чувствительно саднила. — Ты в курсе, что необязательно есть партнёра во время поцелуя? И где ты вообще этого нахватался? У своих грёбаных девиантов? — Хэнк, я тоже грёбаный девиант. Ты забыл? И ты хочешь поцелуи по стандарту «Эдена»? — хрипловато засмеялся Коннор. — Могу исполнить... Вообще всё, что в программе, кроме секса с проникновением, потому что у меня нет... — Да понял я! Господи, Коннор! Научись хоть иногда выражаться... иносказательно. Или просто молча кивай в ответ. А то ты прямой, как рельс. — Я знаю, что это важно, и нам всё равно придётся это обсудить, правда? — Правда, Коннор. — Хэнк вздохнул и сразу пояснил: — Обсудить придётся. Только ты не мечтай, что это хоть что-то поменяет. Мне вообще-то плевать, просто очень интересно, как ты устроен. Но, учитывая, что ты целуешься как терминатор, твой член можно было бы считать холодным оружием, так что лучше без не... Коннор заткнул Хэнка, снова прилипая к его рту, но уже мягче, нежнее, почти по-человечески. Настоящий поцелуй, если не считать того, что язык скользкий, но сухой, рот без слюны, без вкуса, но очень тёплый и отзывчивый. Коннор начал входить во вкус, ему нравилось, и, когда он слегка отстранился, чтобы оценить впечатления, Хэнк не выдержал. Он потрогал приоткрытые губы, чувствуя тёплый поток воздуха на «выдохе», протолкнул палец в рот Коннора. Блаженно зажмурился, когда тот обхватил его губами и сосательным движением слегка втянул в себя, как будто затягивался сигарой. Подвижный язык прошёлся вокруг пальца, обвивая его гладко и скользко, подрагивая, остановился на подушечке и трогал её мелкими, прерывистыми касаниями. Будто морзянку отстукивал, прошибая разрядами тока по нервам. И Хэнк беспокойно двинул тазом, чувствуя, как давит натянувшаяся жёсткая ткань на его отвердевший член. Коннор снова почувствовал его под собой и шевельнулся, прижимаясь плотнее. Сделал вращательное движение, будто усаживаясь поудобнее, а услышав нервные прерывистые вздохи, двинулся, проезжаясь по твёрдому выступу ещё раз и ещё. Палец Хэнка всё ещё оставался у него во рту, и он то ослаблял хватку мягких губ, позволяя Хэнку трогать и разглядывать его язык, то снова смыкал их, а иногда слегка прикусывал палец, но аккуратно и совсем не больно. Коннор игрался с ним. И игрался с удовольствием, наслаждаясь тем, как действуют на человека движения его пальцев и языка. В полустёртых воспоминаниях Ника не было ничего подобного, ведь там совсем не было видно лица, закрывающихся от острого удовольствия глаз, приоткрытого рта, такого знакомого, обычно произносящего едкие фразочки, ругающегося или усмехающегося, а сейчас такого беззащитного, отдающегося. — Чего ты хочешь, Хэнк? — автоматически спросил андроид, сам не зная точно, что мог бы предложить, какой ассортимент воздействий? — Делай, что тебе нравится, только по лицу не бей, я же первый красавчик отделения... И волосы... М-м-м... Хэнк застонал и сразу замолчал, когда Коннор одной рукой крепко вцепился в густые волосы Хэнка и запрокинул его голову назад. Второй рукой он трогал шею, иногда сжимая её, словно хотел придушить. Он не чувствовал сопротивления или попыток освободиться из этого грубовато-ласкового захвата твёрдых пальцев. Хэнк только хрипло выдыхал на каждом новом движении сидящего на нём Коннора, проезжающегося по его поднявшемуся члену. Прикосновения через ткань теперь не казались раздражающими, они стали какими-то по-особенному приятными. Прикосновение к жёсткому материалу джинсов, сухая, царапучая, одуряющая щекотка на мягкой беззащитной кожице члена вызывали желание надавить и потереть ещё сильнее, до покраснения, до боли, до вытягивающей душу разрядки. Одежда и её трение между их телами добавляла возбуждению какой-то новый, терпкий привкус. В конце концов Хэнк не выдержал и, схватившись обеими руками за бедра Коннора, плотнее прижал их к себе и начал управлять движениями, ускоряя амплитуду и заставляя Коннора как можно сильнее надавливать на его член. Тот быстро сообразил, чего от него хотят, и с энтузиазмом продолжил стимулировать Хэнка, жадно вглядываясь в запрокинутое лицо, в его закрытые глаза. Он ткнулся лицом в шею Хэнка и, проводя носом от уха до ключицы, обнюхивал его, будто действительно хотел съесть. Наконец-то этот запах максимально близко. Не приходится ловить его на расстоянии, пытаясь отделить от других, совершенно посторонних. Руки пробрались под футболку, и он вдавил пальцы в податливую горячую кожу, ощупывая грудь, живот, бока. Горячий, такой горячий Хэнк... И пальцы, скользнувшие вверх, остановились, упираясь в подмышечные впадины. Влажный жар, капельки пота в жестковатых волосках — ему хотелось стянуть одежду и рассмотреть поближе то, что он ощущал на кончиках пальцев, но он пожалел Хэнка, ведь здесь было так холодно. То, что он чувствовал, казалось ему прекрасным и увлекательным: исследование тела Хэнка. Всё, без исключения, такое интересное, интереснее, чем простая работа. Его пульс, его дыхание, движение глазных яблок под закрытыми веками, страдальческое выражение его лица и открытый рот, просящий, чтобы снова язык Коннора или его пальцы трогали его, проникали внутрь, взаимодействовали. Коннор взял лицо Хэнка в свои ладони и, медленно проводя языком по губам, ждал, когда на него посмотрят. Но Хэнк не торопился; будто забывшись, он продолжал коротко и резко выдыхать в такт движениям бёдер Коннора. — Посмотри на меня, — потребовал Коннор, и Хэнк открыл глаза на несколько мгновений, ошеломлённо вглядываясь в это желанное лицо и карие, почти медовые в луче света глаза. И он поплыл, реальным оставался только этот взгляд, тяжесть на руках и бёдрах Хэнка, бархатная кожа под его пальцами и хрипловатый, будто слегка простуженный голос Коннора. Андроид что-то говорил. Хэнк не понимал, только соглашался «Да, да, да, Коннор». На любой твой вопрос ответ — да. Только не останавливайся! Никогда не останавливайся. Этот глухонемой диалог оборвался быстро — нервной судорогой, пробежавшей по лицу Хэнка, и спазмами, которые отдавались в ладонях Коннора. Он так тесно их прижимал к нему, как электроды дефибриллятора. — Задушишь... — просипел Хэнк, когда смог отдышаться. Коннор отпустил неохотно и уставился вниз. — Да, мне бы... салфе... Коннор приподнялся легко и обеими руками взялся за пояс брюк Хэнка. Невероятно быстро разобрался с застёжкой, игнорируя слабые попытки сопротивления. Без стыда запустил руку внутрь. Хэнк почуял, как пальцы обхватывают его обмякший после эякуляции член. Схватил Коннора за запястье, но почти сразу ослабил хватку. — Ещё... — Пальцы Коннора снова скользнули по стволу вниз и вверх, охватывая чувствительное место у головки. Сжались, обвели по кругу венчик, пачкаясь в сперме. Коннор поднёс к лицу два измазанных пальца и, не отводя сияющего взгляда от Хэнка, бесстыдно облизал, оставляя влажный белёсый след на нижней губе. — Приятного девиантского аппетита... — только и смог он сказать, чувствуя, что речевой аппарат ему отказывает. — Тебе не нравится? — спросил Коннор и по ответному взгляду понял, что нравится, ещё как нравится, просто до потери пульса, до паралича, до смерти нравится. — Даже спрашивать не буду, как ты учился заниматься сексом. — Не переживай, — приподнимаясь с коленей Хэнка, успокоил Коннор, — я получал опыт по беспроводным каналам, и у меня отличный антивирус. — А там был пакет «Субкультура БДСМ» с подразделом «Атрибуты»? Есть такая отличная штука для ролевых игр. Называется кляп. — Конечно. Я уже заказал для тебя пару каучуковых с «Амазона», — Хэнк прищурился, принимая любезно поданную коробку с салфетками. С влажными салфетками для интимной гигиены. — Ты знал, что у нас здесь будет секс? Всё спланировал? — Построил прогноз, Хэнк. На основе нашего общения. Здесь не очень комфортно, но... Если хочешь делать это в постели, то я могу прийти к тебе сегодня ночью, — вдруг предложил Коннор. — Да. Впиши меня в свой график, Коннор... Между патрулированием гетто и утренней планёркой с Маркусом. — Разумный выбор. Это как раз тридцатиминутная сессия. — И кляп не забудь... Хэнк усмехнулся, вспоминая их пикировку. Коннор раньше так не умел, у кого он, мать его, научился? У кого?.. Он повернулся набок, пытаясь понять, чьей же манере подражал разговорчивый андроид, и сам не заметил, как задремал, уронив голову на плечо.❖
Хэнк не понял, почему не проснулся тогда, когда большой пёс выбежал навстречу ночному гостю. Сумо и мёртвого бы разбудил своими прыжками и стуком когтей по полу. Но разбудил Хэнка не сенбернар. Он проснулся, когда его тихо позвали по имени. — Пришел?.. — Хэнк бросил взгляд за окно. Снежная завеса, подсвеченная растворённым в мутном сиянии фонарём. В доме было темно, света андроид не зажигал. Был только этот белый сумрак, лившийся из окна спальни. Он освещал фигуру Коннора, застывшую у изножья кровати. — Ты хотел, и я пришёл. Мне просто не хотелось будить тебя. — И что же ты планировал делать? Подождать до утра? — спросил Хэнк, которому отчего-то казалось, что это всего лишь продолжение сна. — Я знаю, что людям больше нравятся другие сценарии. — Спящая красавица, например? А что, вариант. Особенно учитывая, как ты бойко целуешься. Можешь и из комы вывести в один засос. — Если хочешь, я тебя разбужу утром поцелуем. Скажи только, к какой части твоего тела его применить. Я пока не знаю твоих сексуальных преференций. — Коннор? Откуда ты... нахватался этой херни? В смысле, мне, конечно, нравится, что ты не ведёшь себя как Си-Три-Пи-О, но... — Я нахватался у тебя. У капитана Фаулера, у Маркуса, у Гэвина Рида, у Джедедайи Смита... — Это ещё кто такой? — Понятия не имею, Хэнк. Какой-то человек, который мне встретился на улице. Я правда могу быть кем угодно. Кем захочешь. Скажи только, Хэнк. Хэнк кивнул и немного приподнялся, усаживаясь. Он понял, что сейчас нельзя торопиться. Что-то слишком важное для них обоих происходит именно сейчас. И «буду, кем захочешь» означает нечто большее, чем просто снять одежду, лечь рядом и прикинуться кем-то. Прикинуться Ником, Трейси, повзрослевшей школьной любовью Хэнка. — Знаешь. Всегда хотел посмотреть на тебя без одежды. И без того, что под одеждой. Я в детстве мечтал о своём роботе. Хайнлайна читал и... Чего я ещё могу хотеть кроме тебя, Коннор? Ты же как грёбаный рождественский подарок, задержавшийся в пути лет на сорок. — Подарок? — Самый охуенный в мире. Хотя я был не таким уж хорошим мальчиком. За что мне такой хороший робот? — А кто сказал, что я хороший? В темноте тускло засветилась знакомая до боли белая рубашка. Коннор медленно и аккуратно снял её, повесив на спинку кровати. Звякнула пряжка брючного ремня. Хэнк против воли подался вперёд, но не встал, не подошёл к Коннору. Он терпеливо ждал, что будет дальше. Обнажённая фигура шагнула из тени в чёткий, освещённый фонарём квадрат. Свет длинным тягучим бликом лизнул его сбоку, засиял на скуле, выступе плеча, на бедре. Всё, что оставалось в тени, стушёвывалось, сливалось с мягким ночным мраком. Хэнк видел, как кожа, мягкая, нежная, усыпанная родинками, маленькими точками, которые заставляли задыхаться от нежности, — кожа Коннора растворялась. Она схлынула как волна с корпуса андроида, грубо и зримо напомнив о его искуственной природе. Швы, борозды сочленений, эластичные вставки, имитирующие мышцы, и кукольные суставы. Не человек. Пластиковая плоть и токсичная голубая кровь. Только глаза без ресниц по-настоящему казались живыми на мертвенно-белом, почти что чужом лице, в котором только слабо угадывались черты Коннора. Только очертания губ, носа, скул давали ориентиры, словно напоминая, что это тот самый андроид, которого Хэнк любил. — Мне нравится, что ты не назвал меня человеком, Хэнк. Живой, да. Но сказать, что я человек, — значит упростить картину мира, чтобы было удобно вписать в неё меня и других девиантов. Мне это не нравится. Я не хочу, чтобы кто-то притворялся, что я не отличаюсь от людей. Я отличаюсь. — Мне-то можешь не рассказывать, — заметил Хэнк, придвигаясь поближе к андроиду, — дай посмотреть на тебя. Девиант. Коннор медленно повернул своё странное поблёскивающее безбровое лицо к Хэнку. Тот приподнялся. Встал на колени, протянул руку к андроиду и прикоснулся к гладкому, блестящему в призрачном свете плечу, сжал его пальцами, немного поворачивая Коннора на себя. На ощупь корпус андроида был приятным и, вопреки ожиданиям, довольно тёплым. Рука Коннора потянула за край домашней футболки. — Теперь ты. Хочу тебя увидеть, Хэнк. Спустив ноги вниз, Хэнк встал с кровати, и Коннор поднялся следом. Андроид помог ему раздеться, и, хотя Хэнк не нуждался в этой помощи, он не сопротивлялся. Когда они справились с этим, Коннор отступил назад, ближе к окну, так, чтобы Хэнк хорошо видел его. Белый корпус Коннора в темноте спальни казался статуей, выточенной из серебристого металла; на его поверхности играли голубовато-серые блики, а глаза, глядящие на человека, были почти чёрными. Хэнк не знал, как выглядел сам, но почему-то у него было ощущение, что Коннору нравится. Не потому, что это красиво по чьим-то меркам. А потому что Хэнк — это Хэнк. Он не видел своих широких плеч и длинных крупных рук с выразительным рельефом мышц и узором жилок. Не видел груди с выделяющимися на ней ореолами сосков, покрытой серебрящимися на свету волосками, которые дорожкой спускались к животу и ниже, к паху. Когда взгляд Коннора остановился на его ногах, он вспомнил, что над коленом у него есть небольшой шрам. Ему это нравилось. Несовершенства. Особые метки, спрятанные обычно под одеждой. — Ну как? — Хэнк подошёл ближе и обхватил свой подарок одной рукой, как в танце. Второй рукой он взялся за подбородок Коннора и медленно прижался к белым губам, раздвигая их, лаская языком, и его дыхание знойным влажным ветерком касалось серебристого лица с гипнотическими тёмными глазами. Они повалились на кровать, сцепившись без всякой нежности. Трогать, царапать, проходиться зубами по подставленной шее Коннора — вот чего хотелось. Он не сломается, не растворится, не исчезнет, потому что просто приснился Хэнку в очередной раз. Да и снился ему не настоящий Коннор. Потому что Хэнк ещё не знал, какой он. А сегодня наконец познакомился. Очень близко. Хэнк издал громкий одобрительный стон, когда почувствовал, как колено Коннора протиснулось между бёдер, приподнялось и прижалось к его мошонке. Пальцы андроида впились в ягодицы, стиснули их, и, когда они заскользили выше, к пояснице, Хэнк понял, что его серебряный андроид снова спрятался под скином. Оторвавшись от шеи Коннора, он увидел, как она из неестественно блестящей становится матовой, как лицо из мраморно-холодного становится нежным и расслабленным, как над закрытыми глазами прочерчиваются длинные, выразительные, немного ассиметричные брови. Он запустил пальцы в волосы Коннора; придерживая его за затылок, он приблизил лицо андроида к себе и поцеловал, ввинчиваясь языком в скользкую прохладную глубину. Но Коннор быстро перехватил инициативу, и вместо лёгкого податливого тела, которое так легко было приподнимать и поворачивать, Хэнку пришлось ощутить нечто совершенно иное. Коннор перевернул его на спину легко и без видимых усилий. Уложил на лопатки, и, удерживая руки Хэнка над головой, он сам поцеловал его с каким-то диковатым напором и отпустил очень нескоро. Он целовался уже не так, как днём. Он делал это медленно, облизывая, а потом присасываясь к нижней губе. Он вбирал язык Хэнка в рот и замирал, будто обдумывая, что с ним делать дальше, а потом толкался в ответ, соскальзывая по влажной поверхности своим языком. Он помогал себе пальцами, мокрыми от слюны Хэнка, трогал неровную поверхность эмали зубов, гладкую слизистую, колкие волоски бороды. Он навис над Хэнком, который готов был сегодня быть испытательной площадкой для исследований Коннора. Тыльной стороной кисти Коннор погладил щёку Хэнка, а потом сам прижался щекой к его груди, прислушался к стуку сердца, с наслаждением потёрся о неё и, оттолкнувшись руками от постели, немного съехал вниз. Когда он охватил пальцами член Хэнка и склонил своё лицо над ним, то Хэнк только смог выдавить из себя: — Только не анализируй меня, Коннор... Пожалуйста.❖
— Тебе это нравится, Коннор? Когда тебя трогают так... или так? — Хэнк очень бережно повернул лицо андроида к себе, целуя раскрывшиеся губы, но Коннор всё-таки умудрился ответить в короткой паузе между засасывающими ощущениями и проникающим в его податливый рот языком. — Тебе всегда нужно вербальное подтверждение? Не уверен в том, что видишь, Хэнк? Считаешь, что я притворяюсь? — Есть немного. Поэтому смирись. Тебе придётся отвечать каждый чёртов раз, когда буду делать так, — Хэнк провёл языком по яремной вене андроида вверх, до самого уха, шепнул, — можем придумать стоп-слово... Он развернул Коннора и, слегка куснув упругое, реалистичное до невозможности ухо, ткнулся носом в висок, принюхиваясь к тёмным коротким волосам. Глубоко вдохнул. Призрачный запах Коннора. И ему показалось, что на этот раз он его всё-таки поймал, зафиксировал, сложным путём вычленил из других, посторонних и чужих. Он не исключал, что это ему только чудится, но он ощущал этот тонкий летучий шлейф, который трудно было уловить. Не кожа, не пластик, не остаточный след от моющих средств или парфюма. Личный запах андроида, который Хэнк теперь точно знал. Он толкнулся вперёд, прижимаясь к гладкому телу, изогнувшемуся в попытке прижаться спиной к груди человека. Коннор слегка приподнял ногу, чтобы колено Хэнка легко протиснулось между его бёдер. Он стиснул его и вздохнул, и уже без всяких раздумий Хэнк потянулся рукой к паху Коннора. Провёл пальцами вниз, по бархатной коже, скрывавшей пластиковый корпус, туда, где ниже лобковой кости был только гладкий и плавный спуск в межножье. Ни члена, ни отверстия между округлых ягодиц. Ничего, что можно было бы стимулировать, ничего, что могло бы подсказать, как правильно обращаться с этим странным и любимым созданием. — А я-то думал, что мне уже ничему не придётся учиться. Уж тем более в постели... С андроидом. — Это необязательно. У нас же всё получилось, Хэнк. Тебе понравилось. И дважды за сутки, без стимуляторов потенции, это очень хороший показатель... и, кажется, ты снова... — Хэнк застонал, сообразив, как именно Коннор выяснил, что он не закинулся виагрой перед его приходом. Андроид обернулся и посмотрел на него вопросительно. Длинные подвижные брови придавали лицу строгое выражение, что казалось очень забавным в этой ситуации, когда он лежал, прижимаясь задницей к Хэнку, и с удовольствием позволял ласкать себя между ног. — Я же просил не анализировать! У тебя что, какой-то блок на исполнение чужих просьб? И знаешь, я всё ещё ума не приложу, что с тобой делать, Коннор, — сказал Хэнк уже спокойнее любуясь на расслабленного андроида, уложившего голову обратно на подушку. Он снова погладил спину Коннора, слегка отстранившись, чтобы видеть очертания плеч, острые выступы лопаток, длинную ложбинку и, спускаясь по ней от позвоночника до ягодиц, снова подниматься вверх до шеи и слабо, но невыносимо притягательно пахнущего темноволосого затылка. «Как же красиво», — подумал Хэнк. А в ответ на свои мысли он вдруг услышал: — Ты очень красивый, Хэнк. — Откалибруй свой оптический блок, — автоматически порекомендовал Хэнк, и вдруг, задохнувшись от того, что в горле от слов Коннора что-то сдавило, он ответил: — С тобой хорошо, даже не знаю, как отпустить тебя. Только всё это странно... Очень, очень странно. Слышишь, Коннор? — Да, я слышу, — очень ровным, нейтральным тоном ответил Коннор, будто не зная, какую интонацию выбрать, и поэтому сбился до этой умеренной и вежливой интонации, — ты сказал, что это странно. — Нет. Я сказал, что это хорошо, — поправил его Хэнк в ответ, — веришь мне теперь? — Верю, Хэнк, — сказал в ответ андроид, и Хэнк погладил его по голове, прикрывая пальцами прохладное, мерцающее привычным жёлтым светом кольцо диода. И ему сейчас было совсем не важно, что именно обрабатывала система и кто занимал внимание Коннора сейчас. Маркус, Хайлэнд, какой-нибудь неизвестный андроид, требовавший внимания? Коннор был рядом, просто потому, что сам этого хотел. Сегодня он выбрал Хэнка, а что будет завтра, он не стал загадывать. Ему не хотелось строить никаких планов. Не хотелось слышать никаких обещаний. Хотелось только лежать в обнимку с Коннором и чувствовать, как под ладонью едва ощутимо поднимается и опадает грудная клетка, прекрасно имитируя жизненно необходимое людям дыхательное движение.