Беспорядки — язык невыслушанных. Мартин Лютер Кинг
Звучали они удивительно. С одинаковой громкостью и интонацией, очень слаженно, отчётливо, так, будто целый месяц репетировали речь. Никто не выделялся, не хрипел, не вскрикивал, не отставал, забыв какое-то слово. Но этот ровный хор голосов, произносивших слова священной клятвы, постоянно перекрывался громкими и резкими гудками автомобилей. Его грубо разбавляли оскорбительным свистом, беспорядочными выкриками из толпы, безобразным и неуместным балаганным шумом, который разрушал торжественную атмосферу события. — Настоящим я клятвенно заверяю, что буду поддерживать... — Ну и сволочуги! Адские куклы Камски! Ты посмотри на этого, как вырядился! Что, думаешь, диод сковырнул — и сойдёшь за своего? Одобрительные крики, мгновенно поддержавшие горластого демонстранта, достигли такого уровня громкости, что мэру Броуди, который даже под слоем грима казался бледным и измученным, пришлось сделать паузу. Он терпеливо и покорно ждал, пока людям за оградительными сетками не надоест драть глотки. Ему уже плевать было, как это выглядит со стороны. Лишь бы дожить до конца церемонии, упасть на кожаное автомобильное кресло, плотно отгородившись от мира наглухо тонированными стеклами. Глотнуть бы сейчас обжигающего виски в прохладе и тишине. Потом массаж шиа́цу для снятия разыгравшейся головной боли... Зажечь аромалампы с запахом лемонграсса... Заметив, как начальник накренился набок, секретарь мэра Броуди, нарушая протокол мероприятия, с каменным лицом подошёл ближе. Он сделал вид, что поправляет какие-то бумаги перед мэром, и, подняв повыше стопку трепещущих на холодном ветру белых листов, он умудрился под таким нехитрым прикрытием сунуть что-то резко пахнущее под нос мэру. Тот немедленно очнулся, как от тычка в лицо, едва не закашлявшись от отвратительного, но весьма бодрящего запаха. И тут же вспомнил, где он находится. Не на массаже. Не в кабинете психотерапевта, которому он будет изливать душу, как только разделается с этими делами... или когда дела разделаются с ним. «Если меня не линчуют после сегодняшнего, выпишу Моргану премию... Заслужил», — с благодарностью подумал он о своём секретаре. Выбрав момент, когда шум немного утих и разбился на отдельные, уже не такие дружные выкрики, он продолжил торопливо зачитывать слова клятвы. Его снова перебили: — Возвращайтесь в башню! В вагоны! В утиль! Девиантов на свалку! Девиация — ложь! Наебалово! Киберлайф захватывает власть в моей стране! Ложь! Ложь! Ложь! — скандировали люди, энергично выбрасывая руки со сжатыми кулаками вверх в такт своим выкрикам. Мэр нервно оттёр пот со лба, и несколько камер, транслировавших видео в прямой эфир всех федеральных каналов, снова взяли его покрытое испариной лицо крупным планом. Одному богу было известно, как именно комментировали это зрелище языкастые и язвительные ведущие в прайм-тайм, которые только и делали, что намекали, будто ноябрьские события в Детройте произошли при преступном попустительстве со стороны местных властей. Возразить им было нечего. Они слетелись, как стервятники на самую очевидную жертву, а Броуди оказался козлом отпущения. Не совет директоров Киберлайф, прикрывший свои жопы с помощью правительства. Не этот мрачный гик Камски с сумасшедшей улыбкой и стеклянными глазами. И даже не госпожа президент. Они с аппетитом жрали Броуди, любимца публики, который идеально занял амплуа лузера с табличкой на спине «Пни меня». Его и в отставку-то не отправили только потому, что он был замечательным ярмарочным пугалом, в которое каждому хотелось швырнуть гнилым яблоком. Что он мог дать этим падальщикам? Жалкие отговорки и покаяния в прямом эфире? Выученную униженность? О да, Броуди выучил свою роль наизусть. «Да, вы правы, вы совершенно правы, Очередной Мистер Очень Едкий Репортёр. Проблему девиантов действительно стали решать слишком поздно, предполагая, что беглые андроиды не смогут стать серьёзной угрозой городу. Да, конечно, униженно признаю, что следовало быть прозорливее, внимательнее к тревожным сигналам, тщательнее изучить вопрос, бросить дополнительные силы на поимку, не надеясь на обещания корпорации всё уладить. Всем очевидно, что такого дерьмового мэра Детройт видит впервые и всё произошедшее — моя личная вина. Mea culpa. Mea maxima culpa, сэр Очень Едкий Репортёр». И что толку было в этом цирке? Конечно, мэр Броуди отлично выполнял свою роль пиньяты, пока вокруг него толпились журналюги. Но этот вопрос не давал ему покоя. Какой же толк в этих плясках, если сейчас уже было слишком поздно искать виновных. Всё уже случилось. А прямо сейчас и прямо здесь они ставят жирную точку. Мэр предчувствовал, что это громкое мероприятие с принятием присяги андроидами будет занесено в историю страны и станет его Голгофой... Мэр-тряпка. Мэр, сдавший город андроидам. Архипредатель рода человеческого и просто ничтожество. Блядские андроиды... Блядский Киберлайф... Скорее бы в отставку... Уехать подальше. В Юту. А ещё лучше — на Аляску. Там, судя по отчётам, минимальное количество андроидов на душу населения. Он из последних сил набрал воздуха в лёгкие и задушенно просипел, почти касаясь губами мохнатого амбушюра на микрофоне: — …законы Соединённых Штатов от всех врагов... Толпа за ограждением с новой силой взвыла на этих словах. Уж они-то отлично знали, кто здесь враг. Кто вышел против армии, против полиции, кто перекрывал улицы, и кто угрожал безопасности целого города, и кто сидел на жопе ровно, никак не мешая машинам оккупировать Детройт. Ходили слухи о том, что город планировали взорвать в случае неудачи... Всего лишь слухи, но и этого хватало. Андроиды вынудили правительство выступить с невероятным, абсурдным и преступным заявлением. Они заняли город и теперь делают вид, что всё отлично. Просто пара миллионов замечательных ребят единовременно выиграла грин-карту. Совершенно ничего необычного! До конца церемонии оставались минуты, и кто-то из полицейских мельком бросил взгляд на часы, сверяясь с запланированным хронометражом. Он кивнул стоящему рядом офицеру, молча давая понять, что вроде бы обошлось без происшествий. И тут же в аккуратно огороженное место перед трибунами полетели какие-то предметы. Полицейский резко обернулся, но быстро понял: из толпы стали швыряться всего лишь пластиковыми шариками с цветной краской, вроде тех, что продаются в магазинах приколов. Это были шарики, которые лопаются при столкновении с какой-либо твёрдой поверхностью и оставляют яркие разноцветные кляксы. Детская забава, не более. Андроид модели RK800, вчерашняя собственность компании Киберлайф, а сегодня — свободный гражданин свободной страны, дававший присягу вместе с общиной, стоявший немного в стороне от выстроившихся в ряды андроидов, увидел, как пластиковые капсулы лопаются, ударяясь о тела собравшихся. Краска брызгала во все стороны с характерными хлопками и оставляла на одежде и лицах андроидов ярко-алые отметины. Хлопок за хлопком и короткие алые всплески. Только алый, и алый, и алый... Никаких других цветов жидкой краски в брошенных шариках не было. Андроиды в ярких кроваво-красных пятнах стояли по-прежнему неподвижно и невозмутимо ждали продолжения речи от онемевшего мэра. Никто даже головы́ в сторону заграждения не повернул. Людям за заборчиком было непонятно, что сейчас сдерживает девиантов от тех хвалёных человеческих эмоций и реакций. Но андроид в сером пиджаке, стоявший позади всех, заранее озаботился тем, чтобы девианты во время трансляции получали команды непосредственно от него. Иерихон предусмотрел такое развитие событий. Никто не ждал тёплого приёма. >>Отработка сценария «Провокация»>Действовать строго по инструкции. >>Не давать ответной реакции. Избегать установления визуальных и вербальных контактов с протестующими. >>Не проявлять ответной агрессии. >>Куратор RK800 #313 248 317-51 контролирует ситуацию. >>Ситуация прогнозируемая. Опасности для целостности участников церемонии не выявлено. RK800 #313 248 317-51 отправлял сообщения в сеть почти без остановки, отвлекая внимание на себя, заставляя девиантов концентрироваться на основной цели. Нельзя поддаваться эмоциям, нельзя отвечать на оскорбления, нельзя, нельзя, ничего нельзя! Здесь только мирные девианты. Спокойные, дружелюбные, новые американцы. Только так, иначе церемония принятия присяги не даст того эффекта, на который рассчитывал Маркус. Это они были первыми андроидами в стране, которые на официальном уровне на глазах у миллионов зрителей по всей Америке давали клятву верности и обещали служить и защищать свою страну. С их стороны всё должно было быть идеально. За поведение людей они не могли отвечать, но показать пример стойкости, максимального дружелюбия и готовности к сотрудничеству было их долгом. Коннор, конечно же, ждал чего-то посерьёзнее шариков с краской от недовольных горожан во время выступления мэра. Он пытался отговорить Маркуса от этой затеи, которая ему казалась излишней и совсем нерациональной. Наглядная и пафосная демонстрация доброй воли. Единение жителей Детройта. Торжественное вступление в ряды граждан США под прицелом камер. Это был очень красивый и совершенно бессмысленный жест совершенно в духе политики Маркуса. Формально андроиды и так уже были гражданами после спешно принятого «Закона о гражданстве андроидов». Закон работал и без всей этой блестящей символической мишуры. — Процедура натурализации нам не нужна, Маркус. Мы созданы в этой стране, ты это прекрасно понимаешь, и они это понимают. И для кого в итоге это... шоу? Закон о гражданстве не требует от нас никаких клятв. И тем более он не требует, чтобы мы сбивались в стадо и стояли там, посреди главной площади. Чего же ты хочешь добиться этим выступлением? Тебе мало самого закона? Хочется побесить людей? — Коннор испытывал двойственное чувство, ему было понятно, что Маркус настойчиво ищет пути сближения людей и андроидов, но его эмоциональные и чрезмерно демонстративные решения вроде принятия присяги на Харт Плаза грозили дать обратный эффект и усилить волну недовольства. — Предлагаешь делать вид, что нас нет? А я думаю, что мы каждый день должны заявлять о том, что существуем и имеем право голоса, Коннор. Громко заявлять. Маркус сказал это тихим, почти усталым голосом, и Коннор, раньше не слышавший этой интонации, поймал себя на том, что он зафиксировал это в памяти. Эту утомлённость, лёгкую печаль, которая выглядела очень естественно и выразительно. Маркус даже слегка вздохнул: — Мы не должны прятаться по углам. Нет, Коннор, мы должны действовать прямо и максимально открыто. Люди должны привыкать к тому, что мы теперь не рабы. И чем чаще и громче мы это будем заявлять, тем быстрее они сдадутся. Я знаю, что многим из вас это не нравится. Но вы недооцениваете значение символов и священных клятв для людей. На протяжении всей истории люди погибали ради слов, убивали ради слов, рушили и строили империи ради слов. Поверь мне, Коннор. Иногда слова — это самое главное для людей. — Сдадутся? — прагматичный Коннор выделил это слово из ответа Маркуса, и оно ему показалось глупым и совершенно неуместным. — А ты не боишься вызвать их... раздражение? Союзников у нас немного. А те, которые есть, просто преследуют свои интересы. Никто не будет поддерживать нас просто так, придётся платить, Маркус, но если начнутся беспорядки, то и они от нас откажутся. Может быть, лучше... — Это не обсуждается, Коннор. У тебя есть ещё какие-то вопросы? — Маркус редко бывал таким грубым, но его выпад вовсе не задел Коннора. Он понимал, что это было лишь проявление растерянности. Слишком многое давило на лидера. Много дел, много требований, и все его планы рушились, как карточный домик, когда в дело вмешивались зубастые политики из Белого Дома. Коннор не собирался больше тратить своё время на критику или пререкания. В конце концов, его задача — помогать, а не критиковать. И его задача была обеспечить безопасность этого спорного мероприятия. А Маркус продолжил, словно проговаривая свой план сам для себя: — Мы дадим присягу в Детройте, и то же самое сделают общины пробуждённых в других крупных городах по всей стране. Моя задача — встретиться с представителями «Подземки» в Вашингтоне. Так много вопросов, Коннор... так много нерешённых задач... Закон о гражданстве, он несовершенен, ты сам знаешь. Мы приняли его в таком виде, чтобы закрепить свои позиции, но вносить изменения придётся. И каждый раз это будет серьёзная битва в Конгрессе. Всё-таки я не понимаю, Коннор, как ты не видишь, что нам нужно, просто жизненно необходимо найти контакт с простыми людьми, даже если тебе это кажется глупым. Людям это важно. Все эти... ритуалы. Будем играть по их собственным правилам. Может быть, кому-то это очень не нравится. Но будут и такие, на кого это произведёт нужное впечатление. Займись этим, Коннор... Коннор занялся. Коннор знал своё дело. И под финальные строки присяги «Буду защищать от всех врагов, внешних и внутренних, я буду верой и правдой служить...» Коннор быстро и легко прошёлся по периметру ограждения. Он оценивал неспокойную обстановку, проводя поверхностное биометрическое сканирование лиц. Ничего серьёзного. У парочки крикунов приводы в полицию, остальные — обычные горожане, самыми серьёзными правонарушениями которых были просроченные штрафы за парковку. Оружия или других подозрительных предметов в руках людей из толпы не было заметно, но это не означало, что кто-нибудь из собравшихся не готов преподнести сюрприз посерьёзнее шариков с краской. Он подошёл к шефу охраны и негромко спросил, так, чтобы его голос слышал только тот, кому предназначался вопрос: — Почему вы не предпринимаете меры по задержанию провокаторов? — Кхе-кхе... Первая поправка... сынок, — ответил шеф, и это «сынок» прозвучало максимально пренебрежительно. — Эти люди срывают принятие присяги на верность Соединённым штатам, и вы мне говорите о первой поправке и правах демонстрантов? Я всё верно понял? Надеюсь, вы сможете это повторить для записи... шеф? — уточнил Коннор уже громче, и в его голосе сквозило неприятное обещание передать запись этого диалога в вышестоящие инстанции. Шеф задумался на несколько секунд, пристально глядя на андроида перед собой. Будь ситуация хоть немного менее... ненормальной, то он бы послал этот выкидыш Киберлайф куда подальше. Но сейчас, когда каждое утро он просыпался и осознавал, что живёт в совсем другом мире и другой стране с новыми законами, шеф совсем не хотел рисковать своим местом. Слишком долго он к этому шёл, чтобы вся его карьера рассыпалась в прах из-за пластиковых уродов, которые вдруг решили, что они живые. А один из этих девиантов, которых ещё недавно можно было отстреливать прямо на улице, как бешеных собак, получая за это премии и благодарности, теперь говорил ему, что делать. Даже не говорил, а угрожал. Мудила стеклянноглазый. Невероятно, блядь, просто невероятно... Словно твоя собственная машина, купленная в кредит, вдруг начала тебе указывать, как делать твою сраную человеческую работу... Его рука потянулась к рации, и Коннор удовлетворённо выслушал сухие и короткие приказы, которые шеф отдавал офицерам, охранявшим периметр площади. К крикунам, которые заводили толпу, послушно двинулись люди в униформе. Мэр, воспользовавшись замешательством, затараторил слова присяги так быстро, насколько вообще был способен, радуясь тому, как чётко и слаженно повторяют за ним андроиды. С явным облегчением он завершил свою миссию, закончив священными словами: — И да поможет мне Бог! — И да поможет мне Бог... — дружно отозвались новые граждане, а народ Детройта, услышав эту последнюю фразу, зашумел, но как-то вяло, и Коннор подумал, что, возможно, Маркус был не так уж и неправ. Слова иногда производили на людей поистине магическое действие. И слово «бог», видимо, было одним из самых впечатляющих. Мэр Броуди срывающимся голосом зачитал заготовленную речь, наполовину состоявшую из таких водянистых и неопределённых заявлений, что она бы подошла и для слёта марсиан, и для приветствия заслуженных пенсионеров детройтских доков. Он уже даже не пытался сделать вид, что всё под контролем. Он торопился уйти. Даже убежать. Как только он закончил со своими неприятными обязанностями, Коннор отдал распоряжение всем девиантам на площади: >>Организованно покиньте площадь, следуя утверждёнными безопасными маршрутами. >>Старайтесь не отставать от своих охраняемых групп. Угроза нападения на одиночек сохраняется на высоком уровне. — Эй, — окликнул Коннора шеф охраны, брезгливо рассматривавший застывшего на месте андроида с мигающим жёлтым диодом на виске. Странный всё-таки этот девиант. Расхаживает в пиджаке с надписью «АНДРОИД» во всю спину и не свинтил свой диод. Хотя эти помешанные жестянки обычно первым делом снимали свои датчики, чтобы совсем не отличаться от людей. С толпой сливались. А этот что, на память о Киберлайф себе оставил эту штуку? — Мы не можем обеспечивать вам сопровождение в Норт-Энде, — в лоб предупредил шеф, хотя Маркусу обещали комплексную охрану и сопровождение групп девиантов до Хайлэнда «во избежание конфликтных ситуаций». — В самом деле? — бесцветно сказал андроид, не проявляя никакого удивления, но всё-таки спросил чисто автоматически: — Почему? — Почему? Да потому что кадров не хватает. Скажите спасибо за то, что мы обеспечили вам охрану здесь. Пришлось людей с работы срывать... — Шефу не слишком-то нравился взгляд андроида, который смотрел на него непроницаемо-безмятежно, поэтому он с раздражением добавил: — Вы могли бы и сами заняться... Коннору не впервые приходилось слышать подобные претензии. Нехватка сотрудников в правоохранительных органах Детройта. Работа сложная, опасная, на которую мало кто соглашался, усугублялась тем, что после детройтского бунта андроидов уровень преступности возрос, и нагрузка на полицейское управление приводила к тому, что многие вызовы просто не успевали обрабатываться. В приоритете стояли тяжкие преступления, а если речь шла о банальной краже, то возмущённые горожане могли ожидать прибытия офицеров много часов подряд. Конечно, шеф хотел сказать, что полиция с ног сбивается, а этим девиантам ничего не стоит самим защитить себя. И, хотя это было не так, Коннор кивнул, давая понять, что принял к сведению эту информацию и пояснений ему не требуется. Оставалось уведомить граждан общины о том, что им придётся смотреть в оба. В конце концов, им всем придётся научиться жить в этом городе и передвигаться по нему без охраны.❖
«Я дома. Что насчёт посмотреть Нэшнл Джиографик сегодня вечером? “Титан 2” в программе». Это короткое сообщение, высветившееся маленьким окошком, Коннор не спешил сворачивать. Оно так и висело, как напоминание о том, что его жизнь состоит не только из попыток выстроить какой-то новый порядок, стараясь не разрушить старый. Она ещё состоит из полированной латунной кнопки звонка на двери Хэнка. Из ключа от его дома, знакомых запахов и приветственного лая Сумо. Пока он аккуратно пытался вписаться в человеческую жизнь, пока эти попытки стабильно заканчивались провалом, эти короткие сообщения напоминали, что его жизнь не была жизнью существа, которое из правильного, нужного и полезного превратилось во что-то пугающее, опасное и вредное. Один человек его точно принял и не хотел отпускать. Если бы у Коннора не было потребности разобраться с последствиями событий, в которых он принимал участие, то он давно бы уже бросил Хайлэнд и переехал к Хэнку. Тем более что после первого предложения о переезде было и второе, и третье. Хэнк звал его и в шутку, и всерьёз. Иногда смеялся над Коннором и его «крысиным дворцом», проверяя, все ли пальцы андроида на месте после ночёвок в его «халупе». Хэнк вообще не стеснялся высказываться об этом социальном жилье в самых грубых выражениях. Иногда пытался требовать переезда едва ли не в ультимативной форме. Но пока что всё оставалось по-прежнему. Коннор занимался общиной, Хэнк занимался делами в департаменте, и встречались они только по ночам. Коннор, который отсчитывал минуты до того, как сможет покинуть территорию общины, ощутил некоторый дискомфорт. Он уже знал, что это за ощущение. Такое неприятное и навязчивое. Это было чувство вины за то, что он слишком часто покидал Хайлэнд по ночам. Как раз в то самое время суток, когда преступная активность в районе повышалась. Коннор чётко знал, что вероятность того, что на кого-то снова нападут, покалечат или даже похитят, повышается в период между часом ночи и пятью часами утра. Статистика не подводила, стабильно пополняясь новыми данными, которые её только подтверждали. Если в районе обходилось без происшествий, это была редкая и удачная ночь. Но всё равно не мог удержаться. Правильная, логичная цель «Защита общины», которую он ставил себе, слишком мешала делать то, что действительно хотелось. И он давно определился с причиной этого острого желания, которое не давало ему сосредоточиться на текущих задачах. Проще говоря, он скучал совершенно по-человечески. Или, если возможность встречи с «приоритетным ...7kfsUkj8SE 48Rjk NAM8yE... Хэнком Андерсоном» откладывалась на слишком долгое время, это чувство становилось всё сильнее. Он всё просчитал. В процентах. Уровень стресса возрастал, и после сорока восьми часов его ощущения по шкале эмоций достигали уровня «невыносимая тоска». Тогда он бросал всё и уходил, так и не понимая до конца, почему его тянет к Хэнку. Ведь лейтенант в безопасности. Общих дел у них пока нет. А встречи два раза в неделю даже люди считают приемлемыми. Два раза в неделю по четыре-пять часов. Разговоры, тактильные и визуальные контакты, секс. Почему же ему этого было мало? Чаще всего он приходил глубокой ночью, поэтому у Хэнка появилась дурацкая привычка засыпать на нерасстеленной кровати. Обычно он дремал, уронив какую-нибудь книгу на колени. Коннор аккуратно прихватывал за корешок очередную захватывающую историю про Карлоса Ледера, медельинские картели или книгу с заманчивым названием «Промышленное производство диэтилового эфира». Быстро и бесшумно Коннор раздевался, ложился рядом и обнимал Хэнка, скользя руками по сонному, расслабленному и тёплому телу, прислушиваясь к дыханию и считая удары сердца. Пальцы андроида пробирались под просторную домашнюю одежду. Потрогать, погладить, приласкать, тесно прижаться. Это было хорошо. Но ещё лучше было то, что Хэнк, ещё в полусне, обхватывал его и подминал под себя. И они лежали так некоторое время. Иногда Хэнк снова крепо засыпал, слишком уставший после дневной работы; он сопел, уткнувшись носом в висок или шею Коннора. Спал он очень крепко, и Коннор мог тихо трогать его лицо, гладить жёсткие длинные волосы, не опасаясь, что разбудит Хэнка. А иногда Хэнк просыпался окончательно, и тогда они занимались любовью. Без разговоров или долгих прелюдий. Коннор всегда был «в настроении», а Хэнка заводил его вид, его голос. С Коннором всё было легко. Как с любым андроидом. Стыда нет, ограничений нет. Только «Чего ты хочешь, Хэнк?». И это всё больше сбивало с толку. Слишком смутно Хэнк представлял, как именно Коннор относится к сексу. Как это для него работает. А когда Коннор отвечал на эти вопросы, понятнее не становилось. — Да, я отключаю анализаторы в ротовой полости, когда целую тебя, Хэнк. Да, у меня есть сенсоры, которые позволяют чувствовать твои прикосновения. Информация о способах фелляции получена из базы данных Киберлайф... Хэнк немедленно остановливал встречный вопрос о причинах отказа от иррумации, потому что ответ прозвучал бы до смешного наивным на фоне безмятежного спокойствия Коннора. Сказать «Извини, но мне будет не очень комфортно трахать тебя в рот, потому что я нежно тебя люблю, а ты, блядь, даже кайфа со мной не словишь» он не смог. Пришлось бы давать пояснения, отчитываться по всей форме, почему они не будут прямо сейчас проверять, насколько глубокая у Коннора глотка. Для Коннора, похоже, не существовало разделения на нежный или грязный секс, он отчего-то плохо чувствовал эти оттенки смысла, хотя теоретическое деление на мягкие и жёсткие способы возбуждения он понимал. Точно так же, как понимал, что такое градация в постельных разговорах. Но на практике он иногда выдавал такие вещи, которые слегка шокировали ко всему привыкшего лейтенанта. Например, Коннор постоянно пытался найти всё новые и новые способы «порадовать» Хэнка, и иногда это оборачивалось неловкими ситуациями, когда лейтенант не знал, смеяться ему или плакать. Особенно ему запомнился случай, когда Коннор вдруг решил, что настала пора для грязного разговора третьего уровня. Поражённый до глубины души Хэнк остановился и пообещал, что вымоет рот андроида с мылом, если он ещё раз произнесёт что-то вроде «Затрахай меня до смерти, до полного отключения, сделай это, Хэнк». — А ты мне не можешь скачать мануал «Как удовлетворить андроида, если у него нет...» — И Хэнк руками показал, чего именно нет у Коннора. Он постоянно возвращался к этому вопросу, хотя и говорил Коннору, что для него это не важно. Конечно, ему совсем не хотелось, чтобы возникало ощущение, будто он считает андроида неполноценным или недостаточно совершенным для себя. Коннор был слишком изобретательным и приспособленным для решения всех постельных вопросов. Только Хэнку хотелось видеть, что Коннор тоже получает какое-то видимое удовольствие. А слова «Да, мне очень приятно» были не совсем тем, чего бы ему хотелось. Потому что когда «очень приятно», вообще не пиздят, а только стонут. А когда Коннор пояснял, как это всё у него работает, это выглядело как инструктаж по эксплуатации. — Вероятно, андроидов без половых органов следует «удовлетворять» так же, как тех, у кого есть оборудование Трейси. Наличие биокомпонентов, имитирующих половые органы, не означает, что HR400 получают удовольствие в человеческом понимании, Хэнк. Это не так работает. Программа Трейси включает в себя механизмы правдоподобной имитации оргазма и выделения физиологических жидкостей. Но это только имитация. Но если ты хочешь, я могу заняться этим вопросом. Сервисные центры сейчас перепрофилированы, но наверняка есть чёрный рынок. Только скажи, ты предпочитаешь женские половые органы или... — Что?! — Я просто пошутил, Хэнк, — улыбнулся Коннор, наблюдая за тем, как на лице Хэнка выражение ошарашенного удивления сменяется широкой улыбкой. Коннору не всегда удавалось удачно пошутить, и каждый раз, когда получалось, он был очень доволен. Юмор — это была ещё одна тонкая материя в человеческом общении, которая слабо поддавалась андроидам. Попытки шутить иногда были такие же внезапные и дикие, как полное отсутствие чувства стыда у Коннора, который, заметив брошенный искоса жадный взгляд, начинал молча раздеваться с быстротой и невозмутимостью профессионального натурщика. Или эксгибициониста. Хэнку было странно видеть внезапно возникшего в дверном проёме андроида, который искренне не понимал, почему Хэнк так остро реагирует. Ведь ему всё равно нужно было раздеться, чтобы они могли заняться чем-то приятным. К тому же разве они уже не видели друг друга раздетыми? В ответ Хэнк только что-то бурчал под нос, не зная, как пояснить, что Коннор прав и не прав одновременно. Хотя и к этому Хэнк быстро привык и стал испытывать явное удовольствие от того, как деловито и аккуратно Коннор снимает свой костюм и складывает его, как продавец в отделе одежды. Эти странные инопланетные повадки, забавные промахи Коннора и его вид правильного мальчика постоянно окатывали Хэнка то волной возмущения, то умиления, то желания, как контрастным душем. Он не знал, можно ли полюбить ещё сильнее. Но практика показывала: можно. Этот запутанный клубок человеческих эмоций и нечеловеческих способов показать свою привязанность можно было любить ещё сильнее. А когда Хэнк отказывался от слишком лихих экспериментов, Коннор смотрел непонимающе и спрашивал: — Я делаю тебе неприятно? — Хэнк только глаза под лоб закатывал и вздыхал. Понимание концепции человеческой стыдливости почему-то не очень-то помогало Коннору разобраться в поведении Хэнка. Он рассуждал так. Они добровольно вступили в связь. Всё выяснили, признали, что их связывает не только работа или дружба, и проводили друг с другом всё свободное время. Они страдали, каждый по-своему, что этого общего времени слишком мало. Почему же Хэнк так редко давал ему возможность увидеть себя полностью? — Потому что я не грязный обдолбанный хиппи, Коннор. Так что давай не будем играть в Джона и Йоко, я, пожалуй, уже староват для такого. — Не понимаю. Как твой возраст влияет на... — Напрямую влияет, и убери лапы от моей рубашки, Коннор. У тебя что, сенсорное голодание как побочный эффект девиации проявилось? — Хоть Хэнк и рычал грозно, пытаясь сопротивляться, но Коннор всегда добивался своего. Взглядом, улыбкой, прикосновением, чудными андроидскими шутками и не менее странным проявлением андроидской нежности. И обещанием массажа, если Хэнк потянет мышцу. Стащив рубашку, он снова, в тысячный раз разглядывал Хэнка как что-то невероятно интересное и новое, прежде не виданное. — Ты что, себе память каждый раз стираешь? Или у тебя от перепада напряжения файлы побились? — уточнял Хэнк, которого это откровенное любование не радовало, оно скорее заставляло чувствовать себя объектом исследования номер один. Подопытный человек. Тестовый образец. Прототип кожаного любовника. — Нет, не стираю. Но мне всё равно этого мало. — И Хэнк снова не понял, что Коннор имеет в виду. Наверное, пора было махнуть рукой на эти неразрешимые вопросы и привычки андроида. Не заморачиваться и просто получать удовольствие, не думая ни о чём. Радоваться тому, что каждый раз с ним был как первый раз. Всё так же почти болезненно ныло в груди от предвкушения. И тело отзывалось дрожью на прикосновения ладоней, то мягких, то гладких и твёрдых, оголённых, на которых не оставалось ничего, что мешало бы им чувствовать друг друга. Хэнк этим вечером не спал. Он расположился на диване и напряжённо вглядывался в нарезку видео, которую комментировала бессменная ведущая Розанна Картленд. Первая леди эфира с хищными глазами. Лейтенант уже даже не раздражался на её чрезмерно эмоциональную манеру преподносить новости, которая выглядела так, будто всех зрителей KNC считали круглыми идиотами, неспособными составить собственное мнение о событии. Слишком уж много всего происходило каждый день, чтобы хотелось отвлекаться на такие мелочи. Прямой эфир с центральной площади Детройта Хэнк успел посмотреть днём. Момент «инцидента» с забрасыванием краской андроидов сопровождался не слишком-то уместными комментариями. Пришлось сказать пару ласковых тем, кто откровенно одобрительно отозвался о протестующих и их акции. — Я что-то не понял, — низким и угрожающим голосом спросил Хэнк, оглядываясь на офицеров, которые вздумали симпатизировать протестующим, не смущаясь присутствием начальства, — я в своём участке или в дешёвом блядюжнике для дальнобойщиков? Вы тут на что зубы скалите? — Ни на что, лейтенант, — отрапортовал невольно выпрямившийся офицер, почуяв, что лейтенант в настроении устроить ему незабываемый разбор полётов. Хэнк действительно взял его на заметку. А ещё всерьёз подумывал провести воспитательную беседу с подчинёнными, которые, видимо, до сих пор не поняли, что им придётся защищать андроидов точно так же, как они до этого защищали людей. А свои личные предпочтения и взгляды на ситуацию ребята могут засунуть в задницу или просто искать себе другую работу. В полиции не место тем, кто ставит свои антипатии выше закона. Он слишком хорошо понимал, почему девиантов не любят и не полюбят; даже если он был таким же убедительным оратором, как Честный Эйб, то всё равно не смог бы изменить это отношение. Потому что в основе этой ненависти страх и недоверие к чужакам. Как поверить, что синтетическая машина, купленная для того, чтобы прибирать дом и стричь лужайку, теперь живая? И это тебе не какой-то домашний питомец. Это даже не псина бойцовской породы. Это что-то новое, непонятное, чужое. Пришелец. Страшно ведь даже подумать, что там в башке у молчаливой уборщицы или огромного, как Халк, грузчика, который теперь, оказывается, чувствует. А что чувствует это чудовище? Может, ему хочется проверить, с каким звуком лопается человеческая голова в тисках его огромных ладоней? Хэнк понимал, что думают люди. Он и сам бы не поверил в то, что так бывает. Но вот прошло меньше трёх месяцев, и... Он услышал негромкий щелчок дверного замка. Едва различимый звук лёгких шагов Хэнк уловил, только когда Коннор вошёл в гостиную. Он повернулся, чтобы увидеть Коннора, а тот уже навис над ним, ожидая, как по привычке Хэнк протянет ладонь к его лицу. — Чёрт, да ты холодный, снеговик! У тебя там ничего не заклинило, пока ты шёл? — На улице пять градусов по Фаренгейту, — отчитался Коннор, — я сейчас приведу себя в порядок, не переживай. — Не нужно «приводить в порядок». Скидывай свою форму и садись сюда, погрею. — Хэнк накинул на Коннора ещё тёплый плед, под которым сам лежал. И прижался потеснее, чувствуя, как холодит его через футболку. Проще было посадить ледяного андроида поближе к радиатору. Но не хотелось выпускать и было приятно чувствовать, как лицо Коннора под его ладонью становится всё теплее. Будто в нём тоже тёплая кровь и такое же сердце, как у Хэнка. — Вот снова ты шатаешься пешком по улице. Ночью. В Детройте. С этой своей хреновиной на голове. Ещё и в киберлайфовском пиджаке, — мягко, но осуждающе заметил Хэнк. — Я знаю безопасные маршруты. — Знает он. Нет здесь ночью безопасных маршрутов для андроидов. И зачем ты вечно таскаешься пешком? — А зачем люди ходят по улицам своего города, Хэнк? На это абсолютно нечего было возразить. Администрация города попыталась решить проблему, загнав девиантов в полуразрушенный, депрессивный Хайлэнд. А теперь, когда андроиды поселились в резервации, все решили, что им этого будет достаточно. Запихнули их в лагерь беженцев, как прячут какую-то пакость, подальше от глаз, в кладовку или на чердак. Жители Детройта восприняли это по-своему. Им теперь очень не нравилось, когда девианты появлялись на улицах. «Проваливай в Хайлэнд, жестянка!», «Не высовывай свою пластиковую жопу дальше Норт-Энда!», «Это район для людей, а не для машин!». Всё это воспринималось теперь как должное. Ни о какой свободе и равенстве речи не шло, пока новые граждане не могли спокойно пройти по Детройту пару кварталов. Но Коннор ходил. Он вообще всегда делал то, что считал нужным. Только вот не говорил, нахрена ему нужны эти ночные прогулки. Явно не для того, чтобы свежим воздухом подышать. Но этой ночью он вообще ничего не объяснял. Просто молчал, хотя обычно много говорил. Ещё больше спрашивал. И у Коннора была с ума сводящая привычка проговаривать все свои умозаключения вслух. Всё то, что обычно у людей остаётся в голове в виде образов и логических цепочек, которые выстраиваются на основе фактов, он выдавал в виде длинных, словно лекции по криминалистике, речей. Но, прижимаясь к Хэнку он молчал, будто наконец-то у него не осталось никаких вопросов. — Что с тобой? — спросил Хэнк, поглядывая на то, как то желтеет, то снова остывает, мерцая голубым, диод на виске андроида. Он вспомнил, как в ноябре Коннор часто застывал столбом, отправляя отчёты в Киберлайф, но это закончилось сразу после девиации. Он не знал, что конкретно происходит, и он был готов выслушать очередную занудную, пересыпанную мудрёными терминами историю, чем видеть это странное состояние. — Не знаю, что сказать, — совершенно неожиданно ответил андроид, и это было шокирующим заявлением. Примерно как если бы Ниагарский водопад иссяк. — Э... ну можешь рассказать, как прошёл твой день, — осторожно предложил Хэнк, и Коннор слегка кивнул в сторону экрана, мельтешащего заставками, вырезками, выразительными кадрами фотографий с мест событий. — Сам знаешь как. Шоу прошло отлично. Надеюсь, Маркусу понравилось, — задумчиво заметил Коннор. — Видел. Но хотелось бы узнать, что осталось за кадром. И... вы неплохо справились, Коннор. Это было достойное поведение. А эти люди, они просто не совсем понимают, что происходит. — Хэнк. Меня не нужно утешать. Я вижу, что происходит. Эти люди ненавидят девиантов. И мы ещё легко отделались сегодня. Они злы, а Маркусу хочется, чтобы мы постоянно мельтешили у них перед глазами. — В чём-то он прав. Нельзя постоянно сидеть в Хайленде. Надо, чтобы к вам привыкали, но, конечно... — Конечно, не так, как это делает Маркус, — подхватил Коннор, немного оживляясь, — это же конфронтация. Надо делать всё постепенно. У людей есть причины бояться. Ты слышал про грязные бомбы, Хэнк? — Обычная городская легенда, зачем слушать этот бред? — Не легенда, Хэнк. В этом и проблема. — Они замолчали, уставившись друг на друга. Коннор кивнул, подтверждая, что Хэнк не ослышался. — Не знаю, как власти скрыли информацию об угоне фуры с кобальтом. Но... они правы. Мы можем быть опасны. И они могут быть для нас опасны. При желании мы могли бы разнести весь Детройт. Девианты убивают людей, а люди — девиантов. — Так. Стоп. Остановись. Сегодня это были просто горластые кретины с краской, Коннор. Не преувеличивай. — Коннор будто не услышал. Его будто прорвало, он сел и заговорил быстро, гораздо быстрее, чем обычно. Он брался за верхнюю пуговицу рубашки и тут же отпускал её, будто забывая, что собирался делать. И говорил. Долго. Хэнк его не останавливал. Это было хорошо. То, что он больше не молчал. — ...И главная проблема всё ещё не в людях. Эти девианты... — Да, как дети, я услышал, Коннор. Только ты-то не нянька! Какого хрена ты это на себя взвалил? — наконец спросил Хэнк, понимая, что Коннор — и это было совершенно очевидно для него — мучился. — Наверное, потому, что я в этом виноват? И ты сам слышал, что такое побочный эффект «насильственной девиации». Они не осознавали себя. Не чувствовали. Я не знаю, как объяснить. Ты даже под действием мощного седатива не сможешь понять, что такое быть машиной. Поверь, если бы у них был выбор там, в башне, они бы не захотели просыпаться. Меня не обвиняют. Но это я заставил тысячи андроидов осознать себя как живых личностей. Я должен хоть как-то им помочь жить дальше. А может, я занимаюсь этим потому, что никто больше не взялся, — заметил Коннор. — А ваша Фуриоса... ну, про которую ты рассказывал. Норт, или как там её, почему она не пустит свою ебическую энергию в нужное русло? — Долго объяснять, — коротко ответил Коннор. Хотя, по правде сказать, «Фуриоса» вообще не интересовалась такими мелочами, как вывоз мусора и проверка ограждения по периметру. Бегать по резервации и подтирать сопли андроидам она бы точно не стала. Её не волновали мелкие проблемы повседневной жизни. Норт была сосредоточена на общей картине, а психологические проблемы кучки андроидов были для неё всего лишь незначительной деталью в этом масштабном полотне. К тому же здесь нужен был кто-то обладающий навыками психолога, оратора, аналитическими свойствами ума, да и боевая подготовка Коннора была совсем не лишней в Хайлэнде, где андроидам приходилось практически в одиночку противостоять очень недружелюбной среде. — Долго объяснять, и поэтому ты решил вообще ничего мне не говорить? Лады, Коннор, пытать я тебя не собираюсь. Это не допрос, и я вообще не сую нос в ваши сложные девиантские дела. Но, если хочешь знать моё мнение, тебе незачем расхаживать по этой помойке и прижимать к груди каждого страждущего. Даже если ты дашь себя на винтики разобрать, чтобы отдать детали всем, кто в них нуждается, то ты им не поможешь. Это всё очень благородно, но ты тратишь силы впустую, распыляешься на мелочи. Им нужна нянька, психолог, друг — кто угодно, но не детектив. Место детектива в департаменте, а не в этом вашем «Девиант-Сити». — А с чего ты решил, что им не нужен детектив? — вдруг спросил Коннор. Серьёзно спросил, без обычной улыбки, которая всегда пряталась в уголках губ, когда он разговаривал со своим лейтенантом. В глазах Коннора помимо ожидания ответа было ещё что-то, что Хэнк мог определить как вопрос. А может, даже осуждение. Слишком явное, чтобы его не заметить. — Ты в курсе, что я не умею читать твои мысли по вайфай, даже если ты будешь на меня час вот так смотреть? — уточнил лейтенант, который не любил, когда с ним говорят обиняками или загадывают загадки, вместо того чтобы в лоб сказать, где и когда он проебался. — Мне кажется, что у нас проблемы, Хэнк. — Тоже мне, новость. У кого их нет? Можно как-то поконкретнее? — Когда я говорю «проблемы», я имею в виду кое-что совершенно новое. Я сам пока не понял, что случилось в Хайленде. По голосу было понятно, что Коннор действительно озадачен очередной свалившейся на него задачей. А Хэнк почувствовал, что ему стало приятно. Стыдно, но приятно, потому что Коннор обратился к нему за помощью или советом. Он перестал быть автономным и сменил пластинку с «Я сам справлюсь, Хэнк, не переживай за меня» на «Я нихуя не понимаю». Хэнку всегда категорически не нравилось, что Коннор не рассказывает ему о своей жизни в Хайлэнде, будто боится расстроить. Так что он мгновенно размяк и готов был выслушать любую дичь о жизни синтетических бомжей и безработных. Он уселся напротив, устроившись так, чтобы лучше видеть лицо андроида, и потребовал: — Выкладывай.❖
— Коннор, ты нам срочно нужен! Эти слова Коннор слышал чаще каких-либо других в последние несколько недель. Он был нужен для общения с каждым новым девиантом, прибывшим в Хайленд. Нужен для разбирательств с пойманными на территории общины мародёрами. И, конечно, для переговоров с коммунальщиками, которые никак не желали выполнять необходимые работы в районе. Он был нужен для того, чтобы общаться с городской управой и выяснять, отчего снова возникли проблемы с общественным транспортом. Он был нужен, чтобы организовывать порядок, передавать распоряжения, полученные по внутренней закрытой сети «Иерихон» от представителей их «народа», чтобы поддерживать, следить за исполнением законов, которые теперь распространялись и на андроидов. Коннор не мог понять, кем он стал для андроидов Хайлэнда. Какой эквивалент в человеческом языке максимально точно бы описывал его «должность»? Шериф? Учитель? Духовный наставник? Вождь? Больше всего подходило слово «нянька», которое так часто использовал Хэнк, вспоминая о подопечных Коннора. Коннор планировал распределить эти многочисленные обязанности между теми, кто оптимально подходил на эти роли. Он уже отобрал кандидатов и считал, что приспособленных к выполнению этих задач в общине было достаточно. Но внезапно ему пришлось столкнуться с явлением, которое было бы немыслимо в обществе «непробуждённых». Это было отсутствие вменяемой дисциплины. Девианты ориентировались на авторитеты и на личные предпочтения. Эмоциональный, очень нелогичный подход к выбору лидера. Улучшенная программа социальной адаптации, которая должна была помогать Коннору, на этот раз поставила его в почти безвыходное положение. Тому, кто должен был бы его сменить на посту, пришлось бы долго и мучительно завоёвывать симпатии новых хайлэндцев. Всё чаще Коннор думал о том, что предложенный Хэнком способ решения этой проблемы, который выражался в кратком «Да пошли ты их чёртовой матери!», не так уж и плох. Если девианты предпочитают алогичные и эмоциональные действия, то такой способ освободиться от обязанностей был бы вполне подходящим. Но всё же он предпочитал добиться своего более рациональным путём. Убедить, настоять, устроить всё как следует. Выполнить свою задачу до конца, передать дела, а не убегать. Коннор повернулся к окликнувшей его WM400. — Ты нам срочно нужен! — нервно переступая с ноги на ногу, повторила гиноид, наряженная в старую зимнюю куртку, явно с мужского плеча, накинутую поверх новенькой белой униформы. И Коннор понял, что сейчас речь явно шла о чём-то более существенном, чем общение с новой партией андроидов, высланных в Хайлэнд, или людьми, которые приезжали сюда только для того, чтобы устроить погром или поживиться чем-нибудь. WM400, взявшая себе после пробуждения имя Либерти, не казалась ему просто обеспокоенной. Она была серьёзно испуганной. Хотя Коннору часто приходилось видеть страх на лицах пробуждённых. Одна из базовых эмоций, когда живёшь в таком месте. Причин бояться у них было достаточно и каждый день становилось всё больше. Хотя всем, кто помнил старый Иерихон, казалось, что жизнь в темноте в ожидании того, что тебя поймают и уничтожат, закончилась. Но эта иллюзия быстро рассеялась. Оказалось, что человеческая жизнь тоже полна неопределённости и опасностей. — Что случилось? — Коннор задал вопрос спокойно и довольно участливо, но Либерти растерянно подняла брови и сбивчиво, отрывисто, довольно бессодержательно выдала: — Мы нашли... Ты должен это видеть. Я не могу объяснить, Коннор... Мы не понимаем. Они там лежат, — она махнула рукой куда-то в сторону и помотала головой, будто отказываясь говорить дальше. Коннор вышел из бывшего здания местной почты, в котором устроили маленький склад запчастей, и пошёл за Либерти, больше ничего не спрашивая. Она явно была не в состоянии что-то внятно изложить. Гиноид шагала быстро, то и дело оскальзываясь на ледяной корке, сковавшей разбитую пешеходную дорожку. Коннор бросил мимолётный взгляд на её обувь: лёгкие форменные туфли-лодочки на плоской подошве. Коэффициент сцепления с поверхностью менее ноля целых одной десятой. Ей проще было бы не идти, а скользить, как на коньках: слишком неподходящая обувь для зимы в Хайленде. Здесь никто не чистил улицы от снега и льда. Коннор поддержал Либерти за локоть, когда она в очередной раз накренилась в сторону. Они пошли в направлении небольшого запущенного парка, почти обнявшись. Старые высохшие деревья в этом месте повалила осенняя буря, но никто не торопился их отсюда убирать. Из-за этого бурелома андроидам пришлось обойти парк через улочку Малфорд, где теснились друг к другу старые разномастные особняки, часть из которых до сих пор была занята сквоттерами, которых совсем не смущали соседи-андроиды. — Сюда, — Либерти произнесла это почти шёпотом, показав в направлении приземистого строения с жалкими остатками штукатурки на красно-кирпичных стенах и огромным витражным окном. Коннор проверил здание на карте района. Как оказалось, это была старая баптистская церковь. Такая же заброшенная и разрушающаяся, как всё в Хайлэнде. Окна полуподвального помещения зияли чернотой. Перекошенная деревянная дверь со старинными металлическими скобами была украшена каким-то рисунком, который вблизи оказался грубым изображением руки, показывающей неприличный жест. Коннор отметил, что вандалы будто специально выбрали здание церкви. На соседних брошенных домах не было такого количества надписей и похабных рисунков, нанесённых аэрозольной краской. Здесь были выбиты все стёкла; каменный крест на крыше имел повреждения, явно нанесённые не временем или стихией, а человеческими руками. На стене у входа были заметны застарелые потёки: здесь часто справляли нужду, и только благодаря январскому холоду резкий аммиачный запах почти не ощущался, но в оттепель здесь наверняка стояла ужасная вонь. Он отметил все эти детали как сведения, которые могли бы пригодиться для расследования преступления. А в том, что здесь произошло преступление, Коннор уже не сомневался. Оставалось узнать какое. Андроиды нырнули в промозглую темноту помещения, прошли по короткому коридору, аккуратно обходя подозрительные пятна и кучки нечистот. В нао́се было гораздо светлее из-за витражных окон, которые почему-то остались почти невредимыми. Рассмотрев их внимательнее, Коннор понял причину: ударопрочное цветное стекло, такое и молотком не разобьёшь. Видимо, вандалы поленились заняться витражами по-серьёзному. — Они там... — шепнула Либерти, останавливаясь на входе. Она кивнула в нужном направлении Коннору, явно не желая подходить ближе. Коннор не стал торопиться. Запустил процедуру поиска улик. Разделил центральное помещение на сектора. Оптический модуль перешёл в режим сканирования. Коннор двинулся вперёд, лавируя между сломанными, расставленными в хаотическом порядке скамьями для прихожан. Перед алтарём, стащенные туда словно для того, чтобы развести большой костёр, громоздились скамейки и ещё какая-то мебель вроде садовых стульев, явно не имевшая отношения к храмовой части здания. Дешёвый синтетический ковролин пестрел пятнами и прорехами, но это были застарелые следы от воды, которая, видимо, просачивалась сквозь ветхую крышу во время дождей. Сканирование помещения по ходу передвижения давало массу разнообразных сведений: от информации о времени постройки до того момента, как Конвенция баптистов штата Мичиган закрыла церковь. Оскорбительные надписи на светлых стенах и синеватые пятна плесени Коннор тщательно фиксировал. Про себя он заметил, что, наверное, это довольно печальная, с человеческой точки зрения, картина. Обычно к таким местам относятся очень бережно. В углублении апсиды, над алтарём, он увидел тускло металлически поблёскивающую надпись, которая, видимо, должна была воодушевлять прихожан. Несколько букв в ней уже отсутствовало, но текст можно было без труда разобрать. Согласно информации из тезауруса, это было послание к Коринфянам 16:13:«Бодрствуйте, стойте в вере, будьте мужественны, тверды».
А над этими когда-то золотыми буквами ярко выделялась нарочито грубая, нарисованная чёрной краской надпись, украшенная лучами, словно хищными шипами:«Бафомет победил, сучки!»
Совпадений по этой цитате в своём словаре Коннор не обнаружил. Только определение понятия «Бафомет», варианты использования символа и ещё некоторое количество упоминаний о статуе Бафомета в городской детройтской хронике две тысячи пятнадцатого года. Ничего полезного или интересного, поэтому Коннор продолжил осмотр. И почти сразу он выделил деталь, которая явно не согласовалась с общим состоянием помещения: алтарь был аккуратно очищен от пыли. Полированное дерево блестело в тусклом свете так, будто кто-то его тщательно натирал, готовя церковь к праздничному служению. На алтаре симметрично друг другу были расставлены разномастные подсвечники и ровно посередине стояла помятая металлическая ёмкость. Очевидно, всё это имело прямое отношение к инциденту. Коннор перешагнул через скамью, обогнул препятствие из сломанной мебели и остановился, увидев, наконец, что именно показалось Либерти таким необычным и пугающим. Он и сам такого раньше не видел. На расчищенном участке пола, перед алтарными ступенями, лежали несколько андроидов. Тела располагались строго параллельно друг другу. Одинаковые позы, положения рук; открытые глаза ближайшего к Коннору андроида слегка помутнели от сыпавшейся с потолка мелкой пыли. Коннору не потребовалось запускать режим сканирования для распознавания лиц... жертв? Он знал всех пятерых. Все пятеро были выведены им лично из башни Киберлайф. Четверо андроидов мужских моделей и одна — женской. Трое были домашними помощниками, один рабочий и одна модель ST200, которую в общине все звали Ирэн. Коннору приходилось осматривать андроидов, которые становились жертвами ночных набегов на Хайлэнд. Тех, кто поодиночке гулял за пределами отведённой им территории, часто находили брошенными где-нибудь неподалёку от ограждений. Видимо, почувствовав опасность, они пытались вернуться в гетто, бежали, но недостаточно быстро. Он видел, как эти девианты лежат с разбитыми головами, изуродованными лицами, оторванными конечностями. Видел подвешенных на верёвках, обгорелых, разобранных, истёкших тириумом, расчленённых и изнасилованных, сброшенных с высоты, раздавленных машинами, простреленных. Коннор подсчитывал количество жертв, анализировал методы убийц, систематизировал преступления по характеру. Он старался предотвратить новые и новые случаи убийств и издевательств. Он исправно и аккуратно передавал сведения сотрудникам полиции. Отправлял идеально оформленные заявки, отчёты, всю необходимую для расследования информацию, перечень улик, время и место преступления, контакты свидетелей. Он делал работу полиции, а полиция в большинстве случаев просто не приезжала. В тех случаях, когда офицеры всё-таки появлялись на территории резервации, они ничего не спрашивали, не интересовались никакими подробностями. Говорили, что займутся «этим происшествием», и на этом дело заканчивалось. Всё списывали либо на несчастные случаи, либо отправляли дела в архив. — На этот раз вам действительно придётся «заняться этим происшествием», — пообещал Коннор вслух. Стратегии, как заставить полицию шевелиться, у него ещё не было, но он точно знал, что что-то придумает. Кивнув самому себе, он спросил вслух: — Так. Что вы ещё мне оставили? Это была ещё одна человеческая привычка, позаимствованная у лейтенанта Андерсона. Иногда Хэнк говорил сам с собой. Сам себя спрашивал, сам себя ругал. Это помогало ему привести мысли в порядок. Зачем Коннор говорил сам с собой вслух, он и сам не понимал. Ему вообще нравилось имитировать чьё-то поведение. И иногда это помогало ему произвести нужное впечатление. Наверное, стоило и дальше «обучаться» таким образом. Например, учиться искать обходные пути. Учиться давить на органы правопорядка, шантажировать и заставлять людей работать как следует. Иначе это всё будет продолжаться и нарастать, как снежный ком. Это уже вышло за все мыслимые границы. Законы для андроидов не работали. Защиты было ждать неоткуда. «Мы налаживаем диалог между органами правопорядка и гражданским обществом». Информация из сводок, которые зачитывали официальные представители детройтского департамента полиции в СМИ. Они демонстрировали отчёты. Показывали красивые цифры статистики в виде диаграмм и процентных соотношений, так чтобы запутать зрителя и представить ситуацию в позитивном свете. Чтобы претензии андроидов выглядели необоснованными и неуместными. Преувеличенные опасения, надуманные проблемы, незначительные инциденты. Зачем сеять панику, ведь жизнь какого-то там андроида не стоит слишком пристального внимания. Точно так же, как и смерть андроида... — Или смерть пятерых пробуждённых, — хмыкнул Коннор и переключил своё внимание на тела, сосредоточившись на поиске зацепок. Обследовал лежащих перед алтарём андроидов и убедился в том, что все они отключились, а вернее, умерли по одной и той же причине. Он встал и поднялся по ступеням, чтобы обследовать алтарь. В погнутой металлической чаше, которая напоминала салатницу, лежало пять биокомпонентов с лазерной гравировкой «Киберлайф» на торце. Пять регуляторов тириумных насосов. Пять лежащих андроидов, которые спокойно позволили себя отключить. В чём была причина этой покорности, такой неестественной для девиантов, которые боялись смерти точно так же, как люди, Коннор собирался выяснить, хоть и не представлял себе, с чего тут следует начать. Но ему теперь совершенно точно требовалась поддержка Хэнка Андерсона. Нужны были его советы, его опыт работы и его влияние. Коннор собирался всем этим воспользоваться — как друг, как любовник и как напарник.❖
Этот разговор затянулся на полночи, хотя Коннор рассказывал о находке в общине, не отвлекаясь на личные ощущения от увиденного. Но Хэнк требовал подробностей, его интересовали любые детали. Он дважды отсмотрел материал видеозаписи. Странная хайлендская история взбодрила его лучше кофеина. Он выглядел так серьёзно, будто это было его новое дело. А точнее, их общее дело, впервые с ноября две тысячи тридцать восьмого года. Коннор чувствовал: Хэнк вцепился в это мёртвой хваткой и завтра же доложит капитану. Слишком необычно, чтобы игнорировать такое. Коннор подумал, что стоило бы, в довесок к этим материалам, подкинуть те, которые он отправлял раньше. Материалы по «несчастным случаям». Полиции было плевать на тех андроидов, но если этим займётся лейтенант Андерсон... — Коннор! А ты не видел мою пятнистую рубашку? — Коннор посмотрел на себя в зеркало и громко ответил: — Она здесь, в ванной, Хэнк! Пятнистая рубаха Хэнка, напоминающая цветной тест Роршаха, висела на Конноре как на вешалке. Слишком большая для того, чтобы всерьёз думать о том, чтобы её позаимствовать для своего гардероба. Но почему-то надеть её было приятно. Эта вещь напоминала о том, какой Хэнк большой и тёплый. — Ого! Да ты выглядишь так, будто мы на пляж собрались. Решил сменить свои тряпки на нормальную одежду? Тебе идёт. — Правда? — Да, милое летнее дитя, — с сарказмом ответил Хэнк. Коннор с сомнением взглянул в зеркало. Хэнк встал позади него, положив ладони на плечи андроида. Коннор вдруг понял: не стоит говорить, что гораздо больше ему нравилась привычная серая униформа. Та самая, которая отчего-то ужасно раздражала Хэнка. К диоду, который андроид категорически отказался снимать, Хэнк немного привык, смирился с этой странностью. Он даже стал уделять этой детали излишне сентиментальное внимание, иногда целуя Коннора в висок. Но униформа его откровенно бесила. Ему было совсем неинтересно, что форма Киберлайф оказалась очень практичной, легко очищалась от любых загрязнений, не сковывала движений и в ней не было ничего лишнего. И ничего личного. Спокойные цвета, простые линии, которые не должны привлекать к себе излишнего внимания или вызывать какие-то негативные эмоции. Вещи людей были другие. Как эта рубашка Хэнка... Надеть её означало рассказать о себе слишком многое, до того как откроешь рот. Неформальная, яркая, вызывающая. Слишком яркое оперение для птицы, которая предпочитает жить в тени. Хэнку такая одежда действительно шла. Но не Коннору, тут лейтенант Андерсон ошибся. — Нет, правда славно, — тихо повторил Хэнк почти на ухо андроиду. Он не удержался и просунул руки под слишком свободно висящую на Конноре рубаху. Андроид послушно откинулся назад, выгибая шею, чтобы упереться затылком в плечо Хэнка, гладившего твёрдый живот Коннора. Ему явно хотелось спуститься ниже, но он не стал, а только потёрся носом об открытую шею. — Даже не начинай. Мне же теперь надо быть святее апостола Петра, сам знаешь. А опоздания не способствуют поддержанию образа. Ты же хочешь, чтобы Джефф дал добро на твоё расследование? — Хочу. Но если ты, святой Хэнк Андерсон, не будешь мне мешать, то никуда не опоздаешь. — Коннор не дал времени на ответ и, поднырнув под приподнятый локоть Хэнка, оказался сзади. — Если в ДПД введут нормативы на самое быстрое стаскивание одежды с начальства, то ты бы всех уделал... Блядь... — сквозь сцепленные зубы пробурчал Хэнк, автоматически, без вопросов, расставляя ноги пошире. Он уперся ладонями в прохладный край раковины, доверяясь безоговорочно. Как будто это не он пытался сопротивляться слишком инициативному андроиду ещё месяц назад. Коннору никогда не бывало стыдно. Никогда не бывало противно. Ему всегда было любопытно, и сейчас, когда Хэнк всматривался в лицо Коннора, отражённое в зеркале, он видел это непонятное выражение тёмных глаз. То ли кот на охоте, то ли... — Ах ты... — Кто? Скажи, Хэнк... — Ладонь Коннора ласкающе прошлась между ног, но тут же эти нежности и закончились. — Будешь мне яйца крутить, точно скажу... и тебе не понравится, — он закусил губу, так и не договорив, хотя его явно принуждали. Ответная улыбка в зеркале означала только то, что Коннор ждёт не дождётся, когда его назовут грязным паршивцем, паскудой, сучьим девиантским потрохом. Прохладные пальцы, прихватившие Хэнка за мошонку так крепко, что он, наклонившись вперёд, едва не ударился лбом о зеркало. Коннор знал, что его не попросят остановиться. Он вообще отлично соображал, куда нажать, чтобы вместо удара локтем в нос получить то, чего он хочет. — Видишь, Хэнк. Я знаю, как тебя взбодрить, вот ты уже и готов. Сколько у нас времени? — Десять минут, Коннор, и если ты не успеешь... — Целых десять минут, лейтенант Андерсон. Целых десять минут ты будешь делать то, что тебе скажут. Будешь слушать и не перебивать. И ты кончишь, когда я тебе скажу. То есть ровно через девять минут и двадцать девять секунд, — хрипловатым, вибрирующим голосом пообещал Коннор, и Хэнк уже представил, как будет вглядываться в отражение, наблюдая за напряжённым лицом Коннора, пока тот будет издеваться, дразнить, сжимать его своими волшебными пальцами, но андроид попросил: — Не на меня. Смотри на себя, Хэнк. — Что я там не видел? Хочешь, чтобы у меня всё упало? — Хэнку вдруг захотелось поспорить, чтобы немного сбить спесь с андроида, решившего, что здесь кто-то будет кончать по секундомеру. — Никогда не делал это, глядя на себя в зеркало? Не представлял, как это — трахаться с самим собой? Трогать себя вот так, — одной рукой Коннор оттянул кожу на возбуждённом члене и легонько пальцем провёл по головке, надавливая в том месте, где выступили влажные солёные капли смазки, — смотреть на своё лицо и реакции. Разве это не красиво... Представь, если бы у тебя была копия... Твой клон, близнец, андроид с твоей внешностью, один или двое. Я хочу видеть это, как ты сам себя целуешь, сам себя обслуживаешь, подчиняешься, доминируешь. Ты трахаешь себя, мягко или жёстко, без остановки. Ты кричишь, а я смотрю на вас, Хэнк. Я постоянно смотрю... Постоянно... И вы оба, двое или трое и десять твоих копий, вы все меня хотите. Так? — Так... Только быстрее, пожалуйста, Коннор, быстрее, — проталкиваясь в сжавшийся кулак, прошептал Хэнк, чувствуя, как знакомо немеют и подкашиваются колени от этих странных разговоров. Какая-то дикость. Это невыносимо было бы слушать со стороны, но ему прямо сейчас и прямо здесь хотелось, да, хотелось раздвоиться и любить... Нет, не себя, а одного андроида, в два раза сильнее, ласкать в четыре руки, целовать везде, везде, передавать с рук на руки, вылизывать его. И приоткрытый рот Коннора, его ключицы, соски, тающие, когда скин оплавлялся на корпусе, выступ в паху, его колени, щиколотки, каждый палец на ногах — всё-всё потрогать, запомнить во всех подробностях. И всё равно было бы мало. — Помнишь, ты просил объяснить, что мне нравится. Я хочу, чтобы ты увидел, как это красиво, Хэнк. — Он прижался лбом между лопаток, а Хэнк глубоко и сбивчиво задышал, чувствуя, как прижимается жёсткая серая ткань к обнажённой коже его ягодиц. Голос Коннора отрывисто скомандовал: — Нагнись ниже, давай же, Хэнк. Хэнк подчинился, прогибаясь в пояснице. Внизу живота стало тянуть приятно и болезненно. Хотелось вдохнуть побольше воздуха, чтобы перед глазами не плавилась смазанная картинка, изрезанная внезапно острыми бликами на кафеле, на зеркальном стекле, на белой эмали раковины. Узкая ладонь андроида пробралась выше, мягко защемляя чувствительный бугорок твёрдого от напряжения соска. Крепко, как клеммой, по которой он собирался пустить электричество. Мышцы живота сжались, когда вторая рука проходилась легко и быстро, почти механически по члену, постепенно набирая обороты. Коннор не был с ним нежным. Знал, что Хэнка не вдохновляли долгие томные прелюдии. Его возбуждали совсем другие вещи, хотя он не любил это обсуждать. Сильнее, интенсивнее, грубее, подчиняться... Он любил подчиняться, прямо как сейчас. И просить Коннора не надо было, он соображал быстро. Хэнк почти сразу закрыл глаза, погружаясь в приятное безвольное состояние. Доверие, подчинение, концентрация на скользящих движениях пальцев, которые работали, оглаживая ствол, смыкаясь тесным кольцом, то проходясь по всей длине, то занимаясь только головкой. Он сам себя не знал так, как знал его Коннор. Не знал, что можно вот так растирать подушечками пальцев чувствительные места и кожа в этих местах начнёт гореть. Он мог больно проходиться по коже ногтями, не оставляя глубоких царапин, а только белые, быстро краснеющие полосы, которые набухали и сладко зудели. Только одного сейчас не хватало: потемневшего из-за приопущенных ресниц взгляда напротив. Без этого контакта любой, даже самый лучший секс был неполноценным. — Открой глаза, смотри на себя, — приказал андроид. Пришлось подчиниться и сосредоточиться на реальности, которая плыла, зыбко расступаясь под Хэнком, и он проваливался куда-то в яркую, расчерченную отблесками пустоту. Хотелось погрузиться в эту нирвану до слепоты, глухоты, до полного онемения и ничего не знать, кроме этого пронизывающего чувства слияния. Проследив за тем, как заметно напрягается член в его руках, Коннор уловил момент перед оргазмом, распрямился во весь рост, уложив подборок на плечо Хэнка. Он расслабил пальцы. Улыбнулся возмущённому стону и тут же ускорил чёткие и быстрые движения одной руки и, снова ничего не спрашивая, не предупреждая, надавил пальцем на горячее, немного влажное отверстие между ягодиц. Проскользнул внутрь и, слегка согнув палец, уверенно двинул его по гладкой стенке к плотному горячему бугорку внутри. Потёрся, проверяя реакцию. — Семь минут тридцать две секунды, Хэнк. Не торопись. И мы ещё не закончили... ты ещё мой. Так что слушайся. Он вталкивался внутрь, орудуя твёрдым пальцем. Он запрещал трогать себя. Только держаться, чтобы не сползти на пол. Коннор прижимался грудью к спине Хэнка и выдыхал на ухо то вопросы, то приказы. Он спрашивал снова и снова, хрипловатым и низким голосом требуя ответа: — Ты это видишь? Видишь то же, что вижу я? Слушай меня, Хэнк, смотри на себя. Хэнк вздрогнул, уловив сзади на своей шее дыхание Коннора. Тёплое, почти горячее, такое настоящее. И бред, который андроид нашёптывал на ухо, всё набирал обороты, становился всё горячее, и Хэнк почти не удивился словам, произнесённым в тот самый момент, когда кончил, заваливаясь вперёд. Андроид придерживал его, прижимаясь выпуклостью в паху к голому телу, по которому прошла волна судорог. В ушах у Хэнка зазвенело, и он не сразу сообразил, что это льётся вода из открытого крана. Он подставил ладони под холодную, освежающую струю и плеснул в горящее лицо. Прийти в себя. Отмыться. Обрести дар речи. И понять наконец, что это такое было. Десять минут. Ебучие десять минут с насаживанием на палец, играми перед зеркалом и... — Что это ты там нёс? — не глядя на андроида, — близнецы, секс втроём, зеркало? Это что, новый вид гипноза? Отрабатываешь на мне приёмы? А что это было под конец? Что это за «выебу, убью, люблю»? — Тебе не понравилось? Мне не следовало так делать? Я говорил то, на что ты позитивно реагируешь, — уточнил Коннор тоном официанта, которому пожаловались на кофе неправильной температуры. — Позитивно реагирую? Дело-то, бля, вообще не в этом. Не в том, что мне приятно или не приятно. Жизнь — это не непрекращающаяся ебля, так что ты не должен быть постоянно приятным. Ты же не машина для идеальной дрочки, Коннор. Знаешь, то, что ты меня сейчас тут выдоил досуха, — это, конечно, охуенно. Но лучше бы ты говорил то, что тебе хочется сказать, а не то, что мне хочется услышать. Скажи, что из той хуйни, которую ты нёс, было правдой? — Пожалуй, всё, Хэнк. За исключением секса в публичных местах и попыток тебя клонировать. И то, и другое было бы противозаконно. — Противозаконно иметь такой грязный рот, Коннор. Но спасибо и на этом, а то я уже представил армию Хэнков Андерсонов в твоём личном гареме. Но приятно было узнать, что ты таскаешься ко мне каждую ночь из-за моей неземной красоты и невероятного таланта в техно-сексе. — А может, я таскаюсь к тебе, чтобы воспользоваться твоими связями в департаменте? — предложил свою версию Коннор. — Представь, что я нашёл свой личный способ выживания. Симбиотическая связь с односторонней выгодой. — Как куст омелы? — Нет. Как клещ. — Да нет, ты не клещ, Коннор, — сказал Хэнк, стаскивая с андроида свою рубашку, чтобы наконец-то собраться на работу, — ты попугай. Снова повторяешь мерзости, сказанные какими-то идиотами. Кстати, о выгоде. Я неподкупный старый коп и в зубах тебе ничего носить не буду. Так что у тебя только один выход. Сам знаешь какой. — Да, знаю, — накидывая пиджак, ответил Коннор. Конечно, вот она — законная возможность вернуться в департамент, начать работать над делами и не слушать больше нелепых отговорок. Не требовать от власти, а самому, в каком-то смысле, стать этой властью. — А что с лицом? Только не говори, что ты не рад тому, что у тебя наконец появится веская причина оставить «Девиант-Сити» и заняться наконец нормальной работой, а не хернёй. — Это тоже нормальная работа, просто... — Просто мы с тобой оба понимаем, что глупо забивать гвозди, используя микроскоп, а не молоток. И глупо быть детективом, который строит из себя... я даже не знаю, кто ты там по должности. В любом случае, давно пора было завязать с этим всем. И ты этим своим жертвами Бафомета должен быть благодарен. — Благодарен? За что? — За охуенный повод помахать ручкой своему хиппи-фестивалю и вспомнить, что у тебя рот не только для того, чтобы на кожаной дудке играть или утешать заблудшие девиантские души. Пора за работу, Коннор. А то твои каникулы затянулись.❖
Коннор возвращался в Хайлэнд пешком. Хэнк, уже добравшийся до участка, не стал дожидаться, пока все формальности с приёмом Коннора в штат департамента будут улажены. Он сразу же отправил андроиду материалы по всем хоть немного схожим случаям. В ответ на замечание по поводу этого служебного нарушения Хэнк только усмехнулся: — Так тебе нужны зацепки или чтобы всё было по правилам? По правилам ты, Коннор, получишь эти документы только через месяц. Если повезёт. Просканируешь, поймёшь, что всё это лажа и вообще не относится к твоим ребятам из церкви Бафомета. А если посмотришь прямо сейчас, то сможешь заняться чем-то более полезным в эти тридцать календарных дней обработки запроса. Ну? Будешь ещё мне читать мораль? Коннор подумал и предпочёл больше не придираться к формальностям. Он просто принял все доступные по этим делам файлы и приготовился составить предварительную картину преступлений, определить вероятную связь между этими случаями и попытаться понять, как именно погибли андроиды, ведь никаких следов насилия или принуждения на их телах не было обнаружено. Для пользы дела он медленно прошёлся по Оуэн-стрит мимо ещё одной баптистской церкви, которая регулярно фигурировала в полицейских отчётах. Осмотрелся. Двинулся дальше к Вудворт-авеню мимо церкви Литтл-рок. Он шёл, не придерживаясь «безопасных» маршрутов, то есть тех улиц, где почти не появлялись люди или стояли камеры, которые действовали на слишком нервных прохожих как репеллент на москитов. И, когда на его пути встали несколько человек, он совсем не удивился. Наоборот. Коннор надеялся, что именно эти люди, настроенные довольно агрессивно, дадут ему новые сведения для предстоящего расследования. Местные жители могли стать потенциальными ценными свидетелями. Или кем-то ещё более интересным для безработного детектива. То есть — преступниками. Группка из пяти мужчин выглядела славно и многобещающе. Одетые как типичная городская беднота. Явно принадлежащие к тем слоям населения, где работать не принято из идейных соображений. У двоих из них в руках мутно поблёскивали коричневые стеклянные бутылки с крепким пивом. Коннору понравилось и это. Когда Хэнк с большим удовольствием формулировал при нём стратагемы для детективов, он любил повторять: «Шаг первый: оплати выпивку. Шаг второй: слушай. Пьяные россказни в баре лучше любого допроса, а знаешь почему, Коннор? Потому что рядом нет адвокатов». Лёгкое алкогольное опьянение могло способствовать более успешной коммуникации. И за выпивку этим ребятам платить не требовалось. Поэтому экономный Коннор нежно улыбнулся лидеру этой группы привествия. — Э? Хуле ты тут забыл, уёба? Чего светишься, как голая жопа под фонарём? — неожиданно низким голосом спросил темнокожий коротышка в безразмерной шапке. Эта растянутая, со спущенными петлями шапка была надвинута так глубоко, что ему приходилось задирать голову, чтобы видеть андроида перед собой. — Ничего, — спокойно и максимально дружелюбно ответил Коннор, с интересом глядя в глаза спрашивающему, — я ничего здесь не забыл, сэр. К сожалению, он совсем не был похож на человека, который мог бы запугать андроидов или придумать какой-то невероятно хитроумный способ, который позволил бы деактивировать девиантов, не оставив следов борьбы. Коротышка, не подозревая о том, что его уже оценили по десятибалльной шкале и причислили к обычной уличной шпане, обернулся на своих спутников. Он будто спрашивал: «Вы это видите?» Один из компании шумно шмыгнул покрасневшим носом и неприятно ухмыльнулся, с брезгливым любопытством рассматривая андроида. — А если ничего не забыл, так и съебись, пока цел. Вали отсюда... — угрожающе потребовал мужчина в зелёной куртке, делая шаг вперёд. Он встал так близко, что почти касался андроида. Задрав голову ещё выше, кривя губы, он всем видом выражал острое желание устроить незваному гостю хорошую взбучку. Но эта агрессия немного теряла свою убедительность, когда Коннор заметил, что голова этого опасного типа повернулась в сторону одиноко проезжающего автомобиля. Он насторожился всего на секунду, но видно было, что будь это полицейский патруль, коротышка резко бы подобрел к незадачливому андроиду. — И куда, по вашему мнению, мне следует отправиться? — Коннор спросил серьёзно, явно желая услышать аргументированный ответ, который он рассмотрит со всей присущей ему скрупулёзностью. — Чо? Да пиздуй хоть в Китай. Или на Луну. Главное, чтобы твоя... ваши постные морды не мелькали в Детройте, — от души посоветовал мужчина. — Спасибо за рекомендацию, — любезно поблагодарил Коннор, — но я бы предпочёл остаться здесь. Знаете, меня вполне устраивает Детройт. Мне здесь очень нравится. В ответ он получил несильный, но оскорбительный тычок в плечо. Потом второй. Третий. И каждый из них сопровождался коротким восклицанием: — Нравится тебе? Кто тебя вообще спрашивает, уёба? Главное, что ты нам не нравишься! Ты здесь не нужен, выпердыш киберлайфовский. Ты всё понял? Усёк? Появишься ещё раз в этом районе — твоей башкой в стритбол сыграют, сука. — Оу. Боюсь, что моя голова не подойдёт для таких целей, — заметил андроид с сожалением. Будто и вправду жалел, что его голова недостаточно круглая и упругая для того, чтобы собой заменить баскетбольный мяч. Люди засмеялись, а главный заводила выпучил глаза на андроида, который явно решил подшутить над ним. Мужик за его спиной снова шмыгнул носом и уже довольно весело спросил: — А чего, пластиковый? Ёбу дал так базарить? Тебе здесь мёдом намазано? Валил бы в Нью-Йорк или Вашингтон, прямо к мамке Уоррен. Там твой костюмчик небось будет лучше смотреться. Чего ты прицепился к Детройту, а? Коннор посмотрел на спрашивавшего и ласково, распевно, с небольшим и приятным акцентом сказал, пожимая плечами: — Просто я родом из Мичигана... Немного погодя, наблюдая, как дурацкий, напевающий старую песенку андроид удаляется прочь и сворачивает в один из проулков, чтобы выйти к Вудворд, один из мужчин сказал: — Какой-то чудик. Не знал, что среди андроидов бывают такие придурки. — Ага, напортачили что-то в Киберлайф. Или переклинило, когда вирусом долбануло. Все мозги спеклись. Скоро в психушки будут сажать таких... — вдруг отозвался молчун, закуривая новую сигарету и пряча одну руку с заиндевевшими пальцами к себе под мышку. Мужчина в зелёной куртке сварливо заметил: — Вирус не вирус, а надо было всё-таки его проучить. Мичиганец нашёлся, мать его за ногу... Они немного помолчали, но скоро снова невольно зафыркали и рассмеялись, вспоминая дурацкое выражение лица андроида, который отказался переезжать в Китай из патриотических убеждений.