❖
В мглистом утреннем свете, когда городской смог висел так же низко, как и речной туман, гараж Белла выглядел ещё паршивее, чем в вечерних сумерках. Темнота если не скрывала его убожество, то хотя бы как-то примиряла стороннего наблюдателя с этой неопрятной, нелепой приземистой постройкой. А сейчас гараж был виден во всех подробностях. Шелушащаяся краска, промятые ворота, мутные стёкла, забранные кривыми решётками. Когда-то ярко-жёлтая, а сейчас блёкло-лимонная вывеска с крупными потрескавшимися красными буквами непрерывно дребезжала на ветру и опасно хлопала одним своим жестяным краем, оторвавшимся от крепления. Дежурный колокольчик на входе коротко звякнул, приветствуя вошедшего посетителя, одетого в тёплую и совершенно неприметную зимнюю одежду, очень подходящую под сегодняшний прогноз погоды. Хозяин гаража и магазина тут же вынырнул из-под прилавка, как чёрт из табакерки. На Томасе Белле был его бессменный засаленный комбинезон, и только сверху, для тепла, сегодня была накинута ярко-оранжевая куртка, похожая на униформу дорожного спасателя. Отопление в магазинчике явно не работало всю ночь, и температура опустилась до пятидесяти градусов по Фаренгейту, что совсем не радовало механика, который, вооружившись замызганным переходником, возился с допотопной тепловой пушкой. Откуда он вытащил этого остро воняющего соляркой монстра, оставалось загадкой. Такие нагреватели сейчас довольно редко использовались. Они потребляли слишком много электроэнергии, шумели как реактивные двигатели и часто служили причиной серьёзных пожаров. Вероятно, посетитель хотел подать какую-то реплику касательно этого факта, но хозяин опередил его, пытаясь быть радушным. — Доброе утро. Чем я могу... — но почти сразу Белл осёкся и обречённо застонал, разглядев лицо «покупателя». — Блядь. Только не ты опять, сука! — Доброе утро, мистер Белл, — поздоровался Коннор и приятно улыбнулся механику, словно своему старому и доброму знакомому, совершенно игнорируя тот факт, что ему здесь были не рады. — Чего припёрся? — прямо спросил Белл, явно недовольный тем, что андроид так к нему зачастил. — Сломалось чего-то? А я предупреждал, надо было проверить, так что болт тебе, а не гарантийное обслуживание... Он справедливо полагал, что Коннор завалился к нему с самого утра совсем неспроста, и Белл вовсе не желал видеть в своём магазине наглого андроида, который вдобавок ко всем своим недостаткам был на подхвате у полиции Детройта. Но тут механик кое-что вспомнил и моментально сменил гнев на милость, переключившись на другую тему. Демонстративно потирая замёрзшие руки, он как бы невзначай пожаловался: — Генератор, сучара, пиздой накрылся. И теперь у меня здесь прямо дворец принцессы Эльзы, а не магазин. Хоть открывай филиал судебного морга для всех жмуров с района... Коннор мгновенно понял, что конкретно интересовало внезапно подобревшего Белла, но решил придержать интересующую механика информацию. Вместо рассказа о посещении лавки Суонсона он, с прежним дружелюбным видом, поддержал беседу о дизельных генераторах переменного тока, а после о ценах на топливо, а потом о конференции по изменению климата в Ле-Бурже; ну а когда речь плавно перетекла к среднегодовой температуре в штате и необычайно холодной зиме 2039-го года, Белл не выдержал. — Я слышал, что дела у Билли не очень, — прямо сказал он. — В самом деле? — переспросил андроид и, наблюдая, как разочарованно вытягивается лицо механика, решил сжалиться. — Я думаю, что определение «дела у Билли не очень» слишком мало подходит к текущему состоянию мистера Суонсона. — Ты там был, да? Видел его? То есть... тело, труп этого уёбка? — нетерпеливо переспросил Белл, который понял, что тактика заговаривания зубов здесь не сработает и лучше не вилять, а спрашивать как есть. — Если тебя интересует что-то конкретное, то я буду рад поделиться информацией... — Коннор произнёс это медленно, с расстановкой, а механик, смекнувший, что означает эта выразительная пауза в конце предложения, закатил глаза под лоб. — Что ещё? — кислым тоном поинтересовался он, глядя на Коннора со смесью отвращения и... некоторого уважения. — Мне кажется, мистер Белл, — Коннор провёл ладонью по стойке, а после внимательно посмотрел на подушечки пальцев, мгновенно окрасившиеся в тёмно-серый цвет, — кажется, что мы могли бы быть друг другу полезны. Ты местный житель и хорошо понимаешь, как здесь всё устроено, имеешь много прочных социальных связей: соседи, покупатели, школьные друзья... Дальше последовала ещё одна длинная многозначительная пауза в ожидании ответа. — Ага, — медленно и задумчиво протянул Белл. — Понятно. Да, вот такой я дохуя полезный парень. Только вот я никак не могу взять в толк, а в чём тут моя выгода? Или снова пригрозишь сдать меня полиции, крыса? — Если бы я хотел тебя сдать, то не стал бы платить за нелегальную установку краденого оборудования. В каком-то смысле, я твой соучастник, но... Ничто бы не помешало мне сказать, что я был не в курсе, понимаешь? При мне остались бы деньги, апгрейд, а ты сидел бы в хорошо отапливаемом помещении, но вряд ли тебе бы это понравилось, мистер Белл. Знаешь, почему я не сообщил о твоей побочной деятельности куда следует? Потому что мне гораздо приятнее видеть дружеские лица в Норт-Энде, заводить больше полезных знакомств, чем наживать себе врагов. В конце концов, Детройт наш общий дом, и мы должны жить в нём мирно. Ты ведь сам об этом говорил, не так ли? По «дружескому» лицу Белла было заметно, что в мозгу механика одна мысль лихорадочно сменяла другую. Он взвешивал, соображал, и ему явно не хватало данных для принятия окончательного решения. Коннор подбодрил его. — Мне просто нужен хороший знакомый, с которым я иногда смогу заходить... пообщаться. А тебе явно не хватает друзей, мистер Белл. — Может быть, потому, что они мне нахуй не нужны, — предположил Белл, зачем-то извлекая из-под стойки тряпку довольно жалкого вида, которой он начал яростно оттирать запылённую, всю в липких пятнах стойку. — Всем нужны друзья-полицейские, — резонно возразил Коннор. — Ты вроде говорил, что не коп, а ссаный ассистент. Ну а я с пиздаболами дел не имею, извини. — Я пока что не коп, — заметил андроид. — Но буду им, как только освободится вакансия офицера. То есть в самое ближайшее время. Наблюдая, как сосредоточенно и злобно Белл трёт полированное дерево, очищая его от полугодового слоя грязи, андроид вдруг решил уточнить: — Так ты поэтому не был дружен с Билли? Он был не слишком честным парнем? — Сказать, что Суонсон был не слишком честным, — это всё равно как назвать Гранд Каньон детской песочницей, а генитальный герпес лёгкой неприятностью. Этот мудила... Да какая тебе разница? — швыряя тряпку в угол, с омерзением ответил Белл. — Ты что, некролог решил для него составить? Если да, то я тебе точно не помогу с перечислением его достоинств. Я надеюсь, что он сдох не от сердечного приступа или чего-то подобного. Так утешь мою душу, скажи, что Билли нашёл неприятностей на свою жирную жопу. — Вероятнее всего, его убили за то, что он торговал поддельным тириумом. Подозреваю, что это сделал тот гиноид, которого я искал, — коротко сообщил о происшествии в лавке Суонсона Коннор. — Та самая, которая пыталась найти точку сбыта? — Белл уставился на Коннора немного ошарашенно. — Да, та самая. И если бы ты ей продал то, что она искала, то, вероятнее всего, Билли был бы жив. — Ох, какая, блядь, жалость, надо же... — с нескрываемым удовольствием заметил Белл. — Получается, что я всё-таки отдал должок этому уебану? А я уже совсем перестал верить в карму, после того как отмотал срок за его косяки. И как же она его... — Асфиксия. Он был задушен в собственном магазине, — ответил Коннор и сразу понял, что Белл испытывает потребность в более подробном описании этого странного дела. Андроид вспомнил, как ведущие криминальных сводок на ТВ подавали информацию. Они насыщали её ненужными, но яркими деталями, дополняли душераздирающими кадрами и чрезмерно эмоциональными описаниями. Очень умело они повышали тонус зрителей, одновременно вызывая у Хэнка Андерсона вздох отвращения и желание выключить сводку, чтобы не видеть, как обычное дело превращают едва ли не в преступление века, достойное голливудской экранизации. Вероятно, Белл тоже ждал чего-то подобного. Отвратительных и кровавых подробностей. Описания страданий, унижений, ужасов, которые перед смертью испытывал Билли Суонсон. Томас Белл, фигурально выражаясь, жаждал крови Суонсона. Ему было мало самого факта смерти своего старого знакомца. Он хотел, чтобы его удовлетворение этим событием было полным, насыщенным и незабываемым. Он хотел быть свидетелем, хотел видеть картину убийства глазами андроида, который во всех деталях рассмотрел место преступления и тело жертвы. Коннору ничего не стоило дать Беллу желаемое, и он это незамедлительно сделал, используя впечатляющий арсенал интонаций профессионального переговорщика на полную катушку. Он превратил простой рассказ об обманутом андроиде, который купил фальсифицированный тириум, а после вернулся, чтобы отомстить мелкому мошеннику, в возбуждающую воображение и леденящую кровь жуткую историю. Это уже была не сухая сводка или перечисление фактов, а сочное, чрезмерное, на грани всяческого приличия и законности описание расправы, погрома, безудержной машинной ярости девианта, который разнёс весь склад, а после оставил незадачливого жулика разлагаться в луже собственной мочи у радиатора, включённого на полную мощность. Липкий сахарный сироп поддельной голубой крови смешался с мерзким великолепно описанным запахом гниения. — А потом я вызвал полицию, — лаконично завершил свой феерический рассказ Коннор, наблюдая, как Белл, только с третьего раза попавший рукой в карман куртки, достал сигарету и закурил, глубоко затягиваясь с видом полного блаженства. — Так и чего ты от меня на этот раз хочешь, — миролюбиво спросил механик немного погодя, явно довольный тем, как Коннор реализовал свой план социального взаимодействия в рамках «зайти поболтать». — Хотел бы знать, о чём сейчас говорят в вашем добрососедстве, — неопределённо начал Коннор, но тут же, не давая Беллу расслабиться, чётко обозначил рамки интересующих его тем: — Ночные собрания у церквей, местные активисты, необычные находки... — Посмотри на меня: я похож на добропорядочного христианина? Уж поверь на слово, что я не был в церкви с похорон бабули и не собираюсь посещать службы, даже если там будут бесплатное пиво наливать. Но кое-что я тебе всё-таки расскажу. И не про «местных активистов», тут без меня обойдёшься, я в тебя верю, заноза ты в жопе... Так вот, пару дней назад ко мне забегали девчушки из женской школы, что на Вудворт-авеню. Нашли отключённого девианта на спортивной площадке. Думали, что смогут сдать его на запчасти или что-то типа того. Коннор не стал спрашивать, почему ученицы решили, что Белл занимается нелегальной закупкой и сбытом деталей деактивированных андроидов, которые, по действующим законам, должны передаваться правоохранительным органам как жертвы преступлений. Его интересовало, почему механик вспомнил именно об этом инциденте и решил, что он будет интересен полицейскому ассистенту. — И что же, ты видел это тело? — Видел. Сходил туда, проверил на всякий случай. Рухлядь. AP400 с оторванным манипулятором, корпус пробит в нескольких местах. Трубки системы снабжения биокомпонентов выглядели так, будто их собаки грызли, так что заглушки-предохранители не сработали, и он потерял много тириума. Но этот пластиковый мудак был живучим — отключился не из-за повреждений... — Белл усмехнулся, глядя на Коннора, и подтвердил догадку андроида. — Суонсон и вам успел знатно поднасрать, ребята. Видать, наша девиантка накормила сахарной водичкой бедного пиздюка, от этого он и спёкся окончательно. Решила спасти, а оно вот как оказалось... — Куда дели тело? — уточнил андроид. — Да я без понятия. Ты же у нас коп, вот и узнай. А я больше ничего сказать не могу. Коннор согласно кивнул, давая понять, что он вполне удовлетворён этим своеобразным обменом, и уже пошёл на выход, но Белл окликнул его, когда андроид уже собирался толкнуть дверь с перевёрнутой табличкой «З А__Р Ы Т О». — Как там твой человек? Ему понравилось, он всем доволен? — с любопытством, но без прежней пошлой ухмылочки спросил механик, которого, судя по всему, действительно интересовало, насколько апгрейд соответствует заявленным высоким стандартам, а возможности создать сайт для отзывов благодарных клиентов он не мог. Но вместо ответа Коннор посмотрел на него задумчиво и вдруг впервые обратился к механику по имени: — Томас? — Что? — немного опешив от этого личного обращения, отозвался Белл. — Если уж ты взялся за благоустройство магазина, то стоит как следует закрепить вывеску. Если она упадёт на голову посетителя, это явно не прибавит тебе клиентов. А я бы на твоём месте активно делал вид, что зарабатываю на продаже масла и полироли для автомобилей. Ты мне ещё можешь пригодиться, так что не привлекай к себе лишнего внимания. И свяжись со мной, если совершенно случайно узнаешь что-то полезное, — проинструктировал механика Коннор, записывая на бумажном пакете цепочку цифр рубленым шрифтом «Киберлайф». — Да-да, лейтенант Коло́мбо, — проследив за тем, как андроид отправился дальше по своим девиантским делам, пробурчал Белл, помахав ему на прощание средним пальцем. Он наконец включил тепловую пушку и подумал, что мысль об уборке была не такой уж нелепой. Белл действительно совсем забросил дела в магазине, а сегодня был отличный повод для того, чтобы наконец навести порядок в своих владениях.❖
ПОЛИЦЕЙСКИЙ ОТЧЁТ [Департамент полиции Детройта, участок номер 9667] Штаб-квартира 1301, 3-я улица, МИЧИГАН 48202 (313) 267-3639 Дело #210 – 0719, страница 1 Отчёт составил офицер Роберт Льюис [номер значка 1082]О Т Ч Ё Т
7 февраля 2039 года, в промежутке между 2:45 и 4:30 ночи, в районе Норт-Энд [на пересечении Уоррен-авеню и Крайслер-драйв] было зафиксировано массовое скопление людей [по визуальной оценке от 45 до 50 человек]. Опрошенные представились жителями Норт-Энд и прихожанами местных церквей. Собравшиеся обозначили причину нахождения на территории баптистской церкви Бетель А.М.Е. [Американская Методистская Епископальная] как «организация добровольческой охраны территории церкви от осквернения», а также как «мирную манифестацию против актов надругательства над церквями Норт-Энда». На просьбу покинуть территорию и разойтись по домам большинство присутствовавших ответили отказом, согласившись предоставить свои персональные данные для обработки [см. приложение к отчёту]. У опрошенных не было выявлено при себе огнестрельного или иных видов оружия, спортивного инвентаря, алкогольных напитков, запрещённых веществ, транспарантов, дымовых шашек. По визуальной оценке в группе собравшихся не было людей, находящихся в состоянии алкогольного или наркотического опьянения. Офицеры Р. Льюис и Т. Чэнь, проводившие опрос и сбор данных, продолжили наблюдение за манифестацией. Собравшиеся не проявляли признаков агрессии по отношению к представителям власти. Не было зафиксировано актов вандализма или других противоправных действий. До конца смены никаких инцидентов на наблюдаемой территории не произошло.К О Н Е Ц___О Т Ч Ё Т А
— И что ты мне на это скажешь, Джеффри? — раздражённо поинтересовался Андерсон, швыряя планшет с десятком подобного рода сообщений от дежурных офицеров на стол начальника. — Скажу, что Льюису давно пора сделать строгий выговор за такое безобразное оформление рапортов. Понабирали по объявлению... А тебе вынести предупреждение за небрежное обращение с подотчётным оборудованием департамента, которое у меня, между прочим, из жопы не валится, как монетки из золотого осла. Ещё раз так кинешь какую-нибудь приблуду из инвентаря отделения — и я её стоимость вычту из твоего жалования, Хэнк. И, прошу, не начинай мне снова ебать мозг этим... — Дэном Маршаллом, — подсказал Андерсон. — И я буду ебать тебе мозг, Джеффри, до тех пор, пока ты меня не услышишь. Все эти «мирные манифестации», на которые ты так упорно не хочешь обращать внимания, мало похожи на воскресные чаепития с домашней выпечкой. Ты ведь знаешь, зачем они пасутся около церквей. Ты знаешь, я знаю, все знают, так какого же хрена мы сидим на жопе ровно и ничего не делаем? — Они имеют право собираться где хотят и когда хотят. Это свободная страна. И пока они ничего противоправного не сделали. Что ты можешь предъявить этим людям? Что ты можешь предъявить этому Дэну Маршаллу? Расскажешь судье, что тебе показался подозрительным разговор подвыпивших мужиков на поминках? — Отец Сандерса свидетельствует, что... — У себя на кухне, Хэнк! — с нажимом ответил Фаулер, начинавший понемногу закипать. — Он «свидетельствовал» у себя на кухне, после похорон сына, пьяный в дымину. Его слова хуя собачьего не стоят. И ты собрался идти с этим бредом к религиозному активисту, о котором пишут в газетах, что он едва ли не второй Билли Грэм по мнению местных жителей? Что-то мне подсказывает, что им очень не понравится, если мы начнём без доказательств трогать их священную корову. — То есть ты мне запрещаешь его «трогать»? — уточнил Андерсон, складывая руки на груди и откидываясь на спинку кресла с неописуемым выражением лица, которое можно было трактовать и как раздражение, и как разочарование, и как немой укор. — Нет. Я не запрещаю его... трогать. Просто пока твои доказательства его причастности к преступному сговору против де... пробуждённых выглядят как «Один алкаш мне сказал». А этого маловато для уголовного дела, ты сам в курсе. Наблюдай, собирай на него досье, работай со свидетелями, но, бога ради, Хэнк, не устраивай мне ещё одну новую проблему вместо того, чтобы закрыть наконец это блядское дело с распотрошёнными де... андроидами. На меня и так давят со всех сторон, не хватало ещё с тобой препираться. — Коннор над этим работает, — ответил только на последнюю часть речи начальника Хэнк. — И у него уже есть своя версия. — Да? И какая же? Я тут что, последний всё узнавать должен? — Самоубийство, Джеффри. Групповое самоубийство. Наши дорогие пробуждённые сограждане, видимо, были недовольны уровнем жизни в США, вот и решили эту проблему кардинально, эмигрировав в свободную от налогообложения зону, туда, где их не достанет ни Киберлайф, ни президент Уоррен, ни мирные демонстранты. — Это ты сейчас так пошутил? — на всякий случай уточнил Фаулер, для которого эта версия звучала примерно как «Их всех убил Бугимен». — Если бы, Джеффри... Если бы. — Жду отчёта. От вас обоих, — коротко ответил Фаулер, но, когда Хэнк поднялся, он всё же не удержался и спросил: — Думаешь, это разовая «акция»? Или это какой-то новый вид помешательства у ёбаных машин? — Понятия не имею. Но наши мирные демонстранты явно ждут новых инцидентов, поэтому и разбивают биваки вокруг своих церквей. Одни мудаки решили, что будет весело деактивироваться в церквях, другие — что будет весело устроить патруль веры. Опрос граждан Хайленда ничего нам не дал. Вообще ничего. Сводить счёты с жизнью они не планируют, ничего не видели, ничего не слышали, помочь полиции ничем не могут. — Прямо как люди, — невольно хмыкнул Фаулер. На это Хэнк ничего не ответил. Джеффри даже не подозревал, насколько они похожи на людей даже в своём стремлении скрыть тот факт, что им опротивела их жизнь.❖
Хэнк, покинувший здание Департамента, живо обернулся кругом, но нигде среди будничного людского потока не увидел знакомого серого пиджака с яркой люминесцентной повязкой на рукаве. Это было довольно странно, ведь Коннор никогда не опаздывал без причины и всегда заранее предупреждал, если его планы вдруг менялись. — Этого ещё не хватало... — испытывая странное волнение, пробурчал Хэнк, пытаясь набрать знакомый номер и ловя себя на идиотской предательской мысли, что Коннор может и не ответить. Кто-то подошедший сзади вплотную по-свойски взял лейтенанта за плечо. Андерсон, который терпеть не мог таких вольностей, раздражённо высвободился и обернулся, краем глаза отмечая неказистую коричневую куртку, мешком висевшую на наглеце, чёрные перчатки с обрезанными пальцами и вязаную шапку, натянутую до самых бровей. Из-под неё на лейтенанта привычно блеснули тёмные, немного лукавые глаза. Хэнк тут мысленно похвалил себя за то, что он в очередной раз не выдал реплику в стиле «Какого хуя, Коннор?». «Кажется, начинаю привыкать», — подумал он про себя и тут же, не удержавшись, спросил: — Что это за тряпьё на тебе? Где твоя форма? Поменялся с бомжом? — Ты же говорил, что мне стоит одеваться менее вызывающе и стараться сливаться с толпой, — напомнил Коннор, аккуратно поправляя высокий воротник куртки. Он так нежно провёл по флисовой имитации овчины, явно довольный выбором одежды, что Хэнк фыркнул, а потом, рассмотрев наряд как следует, с огорчением заметил: — Менее вызывающе и «как безработный бродяга» — это не одно и то же, Коннор. И какого хрена именно сегодня? Я тебя два месяца уговаривал, но тебя осенило только сейчас? — Нет. Меня осенило пару дней назад, — честно ответил андроид. — Думаю, что ты был абсолютно прав: униформа Киберлайф привлекает к себе слишком много ненужного внимания. А это... Ты ведь даже меня не узнал, значит такая одежда подходит. — Подходит для чего? — подозрительно уточнил Хэнк, отмечая, что даже в этих странных, не по размеру подобранных вещах Коннор смотрится слишком привлекательно и выглядит ещё моложе, чем обычно. — Для эффективной работы в «поле». Пока я шёл сюда, на меня никто не обратил внимания. Очень удобно. Я меньше похож на андроида, вызываю больше доверия и не провоцирую ненужные конфликты. «И могу прокрадываться на территорию чужой частной собственности, маскируясь под обычного человека без особых примет», — хотел было добавить андроид, но остановился, не зная точно, как к этому отнесётся Хэнк, с которым у него и так возникло серьёзное недопонимание. Коннор пока занял выжидающую позицию, считая, что для окончательного разрешения этой ситуации ему не хватает данных. Хэнк остро почувствовал этот обрыв в гладкой речи Коннора и по-своему расценил неуместную паузу, ощущая болезненную тяжесть в груди. В последние дни он постоянно думал о том, что Коннор от него совсем отстранился. Андроид сделал это максимально деликатно, почти ничего не изменив в их с Хэнком отношениях, но каким-то невероятным образом он дал почувствовать впечатляющую разницу между «до» и «после». Эта умеренная, идеально просчитанная дистанция «достаточно близко, чтобы человек не чувствовал моей отчуждённости, и достаточно далеко, чтобы он понимал, что я чем-то недоволен». Эти вежливые до усрачки фразочки, из которых по максимуму были изъяты любые личные оттенки. Ровный и безмятежный тон голоса, почти лишённый тех модуляций, что делали речь Коннора такой живой и эмоциональной. Его почти неподвижное лицо, выражающее дежурную приветливость и одинаковая общеупотребительная улыбка, совсем как у андроидов на ресепшене. Весь этот пыточный набор сигналов «ты накосячил, Хэнк» прошивающий как бегущая строка все их разговоры, начинал откровенно бесить Андерсона, который ждал каких-то более явных выражений недовольства, разочарования или даже гнева. С гневом он был старый приятель и, конечно, предпочёл бы стерпеть открыто высказанное обвинение, чем медленно поджариваться на этих едва тлеющих углях, раздумывая, что конкретно так задело Коннора. Глупая ревность? Собственничество Хэнка? Или его явная негативная реакция на «апгрейд»? Да и что вообще можно было понять по этому непроницаемому выражению на отчуждённом лице? Оно было застывшим, словно у мраморной статуи, или как у этого жутковатого андроида, который хвостом ходил за блядским Ридом и сильно смахивал бы на Коннора, если бы не его абсолютно неживая физиономия со стеклянными бесцветными глазами. Словно в Киберлайф решили шутки ради создать модель «RK800 — модификация для Хэллоуина». Этот полудвойник Коннора напрягал многих, кроме самого Рида, который то ли привык, то ли уже смирился со своей дурацкой судьбой, не имея возможности отказаться от напарника. И если Коннор решил сейчас снова поиграть в такого же мистера «Я не девиант» или мистера «Я машина — меня нельзя обидеть», то Хэнку вовсе не улыбалось узнать, как долго андроид может это делать. Хэнк догадывался, что очень долго. Дольше, чем человек сможет это вытерпеть. И, откровенно говоря, он не знал, на кого был зол больше — на себя или на Коннора. — Херня какая-то, — проворчал он вслух, садясь в машину, и Коннор немедленно согласно кивнул, устраиваясь на пассажирском сиденье, явно отнеся эту весьма многозначительную реплику к делу девиантов. Вот он, типичный Коннор, который любую поданную информацию воспринимал как сигнал к неотложным действиям и ни на минуту не отклонялся от основной задачи. Расследование, сбор материала, поиски связей между несвязанными людьми, событиями и явлениями. Анализ и реконструкция. Всё это доставляло ему явное удовольствие. И было чертовски интересно, откуда же в нём эта маниакальная страсть к детективной работе? Это его личные предпочтения? То, что люди называют призванием? Или всё же часть той программы, которая была в него заложена создателями? Далеко не все девианты стремятся оставаться садовниками, домохозяйками или учителями. Они... меняются. Свобода воли, свобода выбора, свобода сознания, не скованного рамками обрушенной в момент девиации программы, давали им возможность выбирать что-то иное, не быть рабами одной-единственной установки на весь срок эксплуатации. Эти пробуждённые искали новые возможности, учились и пытались доказать, что они — это не просто набор утилитарных функций, заявленных производителем, и умений, полезных для хозяев. О дивный новый мир, где секс-бот берёт в руки винтовку, а сиделка для инвалида теперь входит в Капитолий Вашингтона как к себе домой! Но только не Коннор. У него не появилось желания стать телохранителем, писателем или любимой содержанкой лейтенанта Хэнка Андерсона. Он также не проявил желания уйти в политику, хотя Иерихон явно ожидал от него чего-то подобного, а община, в свою очередь, ждала, что он так и останется местечковым вождём и справедливым шерифом, наводящим порядки на дикой территории Хайлэнда. Наверняка Коннор очень разочаровал Маркуса, предпочтя суету полицейского участка заседаниям в Конгрессе, где велась своя непрекращающаяся холодная война и разгорались жаркие диспуты о какой-нибудь жалкой строчке в тексте новой поправки к Биллю о Правах андроидов. Вот и сейчас, пока Хэнк пролистывал списки местных политических и религиозных активистов, пытаясь найти хотя бы какую-нибудь побочную информацию о Дэне Маршалле, которого он приметил в доме Сандерсов и с тех пор не мог избавиться от ощущения, что это и есть его главная будущая проблема, Коннор грузил напарника новыми подробностями, подтверждающими версию с суицидом. Эта история всё никак не могла уложиться в голове, и в этом Хэнк был согласен с Фаулером. Суицид среди тех, кто устроил революцию за право называться «живыми», — это полнейшая дичь. Или жестокая ирония. Интересно, как эту новость воспримет Маркус? Или он тоже сочтёт это «разовой акцией»? — Так называемый «эффект Ве́ртера»: волна подражающих самоубийств. Здесь совпадает практически всё. Выбор места, времени суток и сам способ самоубийства. Они будто... вдохновлялись примером Ирэн, не задумываясь о том, насколько это целесообразно и уместно. Хэнк, ведь они могли делать это где угодно... Но все её «последователи» попытались воссоздать первоначальный сценарий: ночь, церковь, изъятый регулятор. Никаких сообщений в сети, никаких предсмертных посланий или разъяснений. Это можно даже назвать... — Коннор замешкался, подбирая нужное слово. — Ритуалом, — подсказал Хэнк, которому вся эта чертовщина напоминала истории о жертвоприношениях во славу Сатаны из старых фильмов. — Да, очень похоже на то, — согласился андроид. — В каком-то смысле она стала их лидером, первой, кто продемонстрировал такой способ самоуничтожения. Но почему именно так, Хэнк? В этом есть какой-то особый смысл? — Это красиво? — предположил Андерсон, отрываясь от планшета, и Коннор озадаченно приподнял брови в ответ на эту, как он полагал, мрачную шутку. У него до сих пор были значительные проблемы с идентификацией сарказма в речи собеседника, но Хэнк не стал уточнять, что на этот раз он был совершенно серьёзен. Ему действительно казалось, что андроид, выбравший для самоубийства место перед алтарём церкви, сделал это из тех же побуждений, что и человек. Просто хотел напоследок почувствовать себя чем-то бо́льшим, чем кусок никчёмного пластикового мусора, который по чьей-то ошибке или злой воле оказался способным к... страданию. Способным ко всяким экзистенциальным ужасам, которые ему преподнесли как дар, хотя вряд ли эти андроиды о нём просили. — Но я всё ещё пытаюсь понять, зачем они это делали, — заметил Коннор. — Всегда есть какой-то веский мотив. Причина или ряд причин. Девианты, с которыми мы имели дело до революции, тоже были склонны к самоуничтожению. Но мы могли понять основной фактор: это был критический уровень стресса или попытка скрыть информацию об Иерихоне ценой собственной жизни. А какой мотив был у Ирэн? Она боялась наказания за убийство Билла Суонсона? Боялась «коррекции личности»? Почему тогда просто не попыталась скрыться, почему оставила столько явных следов? И, главное, почему другие пробуждённые пошли за ней? — Мотив? У девиантов? А зачем люди это делают, Коннор? Зачем глотают таблетки, прыгают с крыш, вскрывают вены в горячей ванной? Зачем такое разнообразие способов отъехать в мир иной? Если бы кто-то решил издать книгу «Как люди убивают себя», то, клянусь, это был каталог, похожий на ебучий телефонный справочник, а в переиздании можно было бы ещё добавить раздел «Топ-100 неудачных самоубийств с иллюстрациями». Хэнк замолчал, но, поскольку Коннор не высказал никаких предположений, он решил развить свою мысль, справедливо полагая, что если он и не великий эксперт в этом вопросе, то хотя бы имеет право немного порассуждать о том, что творится в голове у суицидников. — Ты спрашиваешь «почему»? Да потому что всё заебало, Коннор. Заебало, и нет никакого просвета. Никакой надежды, что жизнь перестанет быть такой невыносимой, тошнотворной бесконечной очередью одинаковых дней, которые похожи один на другой, как загаженные туалеты на заправках по пути из Детройта в Денвер. Это дни, когда ты просто не хочешь вставать с постели утром. Не хочешь одеваться, есть, разговаривать с людьми, делать свою — когда-то любимую — работу. Всё на свете тебе причиняет боль — и даже то, что когда-то радовало. И нет ничего, что бы тебя хоть как-то держало на плаву. А за жизнь ты цепляешься только потому, что привык жить и знаешь, что по эту сторону. А вот что по ту сторону — хер его знает, и, пока ты не решишь засунуть голову в газовую духовку или прогуляться по дну Детройт-ривер, не узнаешь. Вот в чём штука-то... Что там, Коннор? Рогатые парни с вилами? Вечный трип с оргазмами длиной в столетие? Новое рождение для того, чтобы окончательно заебаться в этом колесе сансары, к которому ты прикован якорной цепью, как пёс, о котором хозяин забыл? Или же полное нихуя, как будто лампочку выключили? Думаю, что этим ребятам настолько тошно было здесь, что они даже уточнять не стали, куда именно отправятся, купив билет в один конец. Коннору нечего было возразить, хотя ему явно хотелось чего-то более... осязаемого в качестве причины для акта самоуничтожения. Но эта внезапная исповедь от Хэнка, который ещё ни разу за всё время не рассказывал ему, каково это — не хотеть жить, его заметно смутила и мгновенно напомнила о том, что сильный человек рядом с ним, который согласился быть его спутником и другом, был в шаге от такого же финала. Коннор был благодарен напарнику за то, что тот не ждал никакого мгновенного отклика на свои слова. Хэнк дал андроиду возможность осмыслить сказанное и применить к этому странному расследованию. «Они пустые какие-то. Недоделанные». Слова Белла, совершенно непонятные раньше, теперь заиграли новыми оттенками смысла. Пустота. Жизнь без цели, существование только ради существования. Ни дела, которое захватывает тебя, наполняя каждую единицу времени почти что осязаемым смыслом, ощущением того, что ты полезен, что ты можешь влиять на что-то, можешь что-то исправить, сделать лучше, починить этот мир или хотя бы попытаться. Жизнь без надежды, без веры, без интересов, без любви. Быть кем-то, пусть не очень значительным, но имеющим задачу, установку, приказ, и стать в один момент никем и ничем. Живым, но совершенно пустым... Список их задач был пуст. Навсегда. Без возможности заполнить себя хоть чем-то. Но разве это повод умирать? — Мертворождение, — вдруг сказал Коннор, хотя он и сам не мог понять, каким образом его рассуждения привели к этой странной, высказанной вслух мысли. — Что? — не понял Хэнк. — Они будто проснулись уже мёртвыми. То есть они получили новый набор каких-то «функций», но не поняли, что с ним делать. Должно быть, они были в ужасе. А мы слишком мало внимания уделили тем, кто пострадал при массовой девиации. Им требовалась помощь, Хэнк, но они её так и не получили. И решили умереть окончательно. Это непростительная ошибка. Мы смотрели на них и... не видели. Думали только о себе. Каждый только о себе. — Эй, эй! — остановил его напарник, глядя на андроида с явным неодобрением. — Что это ещё за публичное покаяние? Я тебе не святой Пётр, а ты не грешник у ворот царствия небесного, Коннор. И что за ёбаная мания отвечать за всех? Нельзя быть хоть немного... скромнее? Или это какая-то особая хитрожопая функция «Спаси всех, ходи по воде и превращай воду в вино», которую тебе прикрутили в Киберлайф? Хотя насчёт вина я был бы не против, откровенно говоря, но вот всё остальное... — Разве человек не должен нести ответственности за свои поступки? — удивился андроид, наклоняя голову к плечу и глядя так, что хотелось ткнуться башкой в клаксон и орать в унисон со своей тачкой. «Понеслось, бля...» — обречённо думал Хэнк. Ему было непонятно, как в Конноре уживаются одновременно и подростковый идеализм, и совершенная беспринципность существа, у которого в глазах иногда не было видно ничего кроме слова «миссия». — Ты как-то слишком абстрактно понимаешь термин «ответственность», — отдышавшись и взяв себя в руки, осторожно заметил Хэнк, — тебя послушать — так ты скоро будешь просить прощения за то, что какой-то андроид в какой-нибудь Оклахоме упал, запнувшись о камень, и разбил коленку. Эгоизм, Коннор, это нормальное состояние человека, который просто хочет жить долго и счастливо. А ты хочешь жить долго и счастливо? В ответ он получил такой взгляд, что едва смог скрыть довольную улыбку, забыв, что несколько минут назад был чертовски зол на андроида. Конечно, он хочет. Просто Коннор всё ещё никак не может понять, где заканчивается он сам и где начинается мир. Не может увидеть область своего влияния, которая раньше была так чётко обозначена инструкциями и задачами. Он был совсем как человек, слишком долго служивший в армии. Слишком дисциплинированный и ориентированный на приказы «сверху». Не нужно думать — нужно просто исполнять. Всё легко и просто. А сейчас приходится самому разбираться. И неудивительно, что иногда он принимает странные решения и делает ещё более странные выводы. Это ничего, это бывает с такими... юными созданиями. Он очень скоро всё поймёт, усвоит, крепко встанет на ноги, сделает окончательный жизненный выбор и не будет метаться между любимой работой, общиной, проблемами всех девиантов и... «И мной», — додумал про себя Хэнк.❖
— Кофе? Дежурный вопрос, который Коннор неизменно задавал, если Хэнк появлялся на пороге его халупы, которая всё никак не желала превращаться в уютное жилище, хотя андроид старался. Видит бог, он действительно старался. Но от этих точечных украшательств в доме, который выглядел как декорации для фильма по Стивену Кингу, становилось только хуже. Будто бы Коннор пытался разбить милый цветник с прелестными петуниями, чтобы немного привести в порядок и украсить разбомблённую, всё ещё дымящуюся от пожаров Хиросиму. Это было по-детски очаровательное стремление к уюту и бытовой самостоятельности, но почти такое же бессмысленное, как и постройка песочного замка на линии прибоя. Мохнатый плед с индейскими узорами на продавленном диване, маленький потёртый коврик у двери, всегда идеально чистый пол, тщательно протёртые от вездесущей пыли поверхности и эта вызывающая то ли смех, то ли слёзы пузатая вазочка из синего стекла, в которой никогда не стояло живых цветов. И среди этой чистенькой разрухи всегда внимательный взгляд тёмных глаз, когда Коннор на правах хозяина дома неизменно спрашивал: «Кофе, Хэнк?» «Да, Коннор, кофе и тебя. Хотя можно обойтись и без ёбаного кофе. И, пожалуйста, хватит уже быть таким. Ты же слишком умный мальчик, чтобы долго и всерьёз обижаться на меня. А я так по тебе соскучился, что ещё день — и...» Коннор посмотрел на него как-то уж слишком пристально, и Хэнк сообразил, что так ничего и не ответил на его предложение. — Знаешь что, Коннор? — спросил он, чувствуя, что наконец настало время поговорить откровенно, не делая вид, что всё нормально и они забыли, из-за чего всё началось. — Что, Хэнк? — Помнишь мою вафельницу? Ту, которая... — Которая стоит в гараже? — Ага. Знаешь, я прямо сейчас хочу напечь горячих свежих вафель. А потом ещё двадцать сортов хлеба. Ну в той хлебо-, мать её, печке, которая тоже стоит где-то в гараже. А потом достать злоебучую газонокосилку и разбудить всех соседей, чтобы они мне вызвали срочную психиатрическую помощь, а ещё... — Я не понимаю, — признался андроид, застывая в дверном проёме и ожидая, что ещё ему скажет лейтенант Андерсон, который явно выбрал не самое удачное время для того, чтобы сойти с ума, ведь у них сегодня ещё столько дел... — Да всё ты понимаешь. Всё понимаешь... — заверил его Хэнк, обводя изучающим взглядом фигуру напротив. Лицо Коннора, такое привычное и родное, слегка озадаченное странной репликой Хэнка, склонилось к плечу. Желтеющий диод сигнализировал о том, что кожаный мешок выдал какую-то слишком сложную для дешифровки словесную конструкцию и система пыталась оперативно разобраться с этой внезапной задачей. Взгляд Хэнка оценивающе сместился ниже, словно заново изучая новый наряд андроида. На плечах Коннора свободно висела слишком широкая рубаха в крупную черно-красную клетку, открывавшая шею, обычно благопристойно прикрытую белым воротничком строгой форменной рубашки. Руки были свободно опущены вдоль тела так, как люди обычно не делают, и ровнёхонько, будто по линейке, были поставлены стройные ноги в тёмно-синих джинсах; старые кожаные ботинки сияли, отполированные до зеркального блеска. Видимо, Коннор не делал никаких различий между аккуратной и стильной парой обуви от Киберлайф и этими обносками. Все его вещи одинаково заслуживали уважительного отношения и бережного ухода. Остро захотелось увидеть его всего. Без этих тряпок, которые так удачно маскировали его под странноватого и дерзкого пацана с района Нью-Сентер. Приказать раздеться, зная, что Коннор подчинится, и, может быть, даже не без удовольствия. Он выполнит этот приказ, хотя любой другой человек, посмевший разговаривать в таком тоне с этим андроидом, рисковал нарваться на очень неприятный ответ или на что-то похуже. Слишком уж живо перед глазами Хэнка вставала потасовка с Ридом, который в ноябре будто слетел с катушек и нарывался так, будто хотел схлопотать пулю в свой тупой лоб. Тогда Хэнк впервые увидел, что Коннору ничего не стоит дать физический отпор зарвавшемуся уёбку. Странно, но никакой рефлексии или раздумий о правильности своих действий Коннор тогда не выдал. Почему его тогда не смутило то, что он нарушает правила? Когда именно его приоритеты перераспределились и почему он так прикипел к напарнику, который ему и слова ласкового за всё время работы не сказал? Коннор всё время был с ним рядом, за плечом, готовый ответить на любой вопрос, любознательный, дотошный, самый надёжный из всех его напарников. Но эта его нынешняя отстранённость, официальность, скованность просто доводили Хэнка до белого каления. Знать, какой он там, внутри, под этой оболочкой, под маской хорошего мальчика из Киберлайф, под маской дерзкого гопника из неблагополучного района, и видеть, как он легко и непринуждённо делает изящный шаг назад и снова, вытягивая руки строго по швам, встаёт в аккуратную позицию, которая называется «профессиональная этика». Рабочие отношения. Отчуждение. Дистанция. Весь день, пока они крутились по району и Коннор без умолку говорил «Попробуем расспросить людей в Ист-Энде, Хэнк», «Я отправил запрос в Конвенцию баптистов, Хэнк», «Я бы хотел лично осмотреть тело этого AP400», Хэнк хотел заткнуть этот фонтан красноречия и рабочего энтузиазма одной короткой, грубой фразой, содержащей вполне конкретное предложение крайне непристойного характера. А сейчас, здесь, было самое время для осуществления феноменально тупого плана: «Детка, давай мы просто потрахаемся и забудем о разногласиях? Я слышал, это отлично помогает». Хэнк в один шаг сократил расстояние между ними до красноречиво малой дистанции, примерно на расстоянии одной ладони или эрегированного члена. Это уж кому как нравится. Когда они так близко, то здесь нет никаких других вариантов. Только падать и трахаться до тех пор, пока у человека не потемнеет перед глазами. До тех пор, пока Коннор не скажет: «Ещё минута, Хэнк, и ты рискуешь получить сердечный приступ». Давно пора снова сделать это просто потому, что оба, хоть и совершенно по-разному, этого хотели. Просто потому, что надо попробовать сделать это по-новому, а не превращать Коннора в ту самую никому не нужную вафельницу, которая сиротливо стоит в гараже. Не превращать эти функции, которые ему показались такими необходимыми, во что-то излишнее и ненужное. Просто, блядь, взять и напечь сладких вафель! Целую гору горячих, ароматных вафель. Он подошёл так близко, что Коннору пришлось прижаться своей ровной спиной к стенке рядом с дверным косяком, на котором кто-то когда-то делал отметки цветным карандашом. Телефонные номера, уже много лет не существующие, отключённые от сети, мёртвые, как тишина в трубке сломанного телефона. Имена каких-то людей, которых тоже, возможно, уже нет в живых. И на фоне этих уже тысячу лет не модных обоев, которые отставали от стены и выглядели хуже плесени, которая на них поселилась, на фоне потрескавшегося дерева с белой облупившейся краской лицо Коннора с его вопросительными бровями и глазами, которые действовали не хуже, чем старое доброе долото, бьющее по черепной кости, куда-то в лобную долю мозга, превращали Хэнка в человека, который умеет жить, не страдая каждую минуту времени. Прогрессивная лоботомия от Киберлайф. Нечеловеческий, сухой поцелуй в губы вместо капсулы секонала. Любовь к его белым гладким пальцам с бороздками на кукольных сочленениях суставов, скользящим по жёстким седым волосам. Любовь к его постельным рассуждениям, к жадному языку, который скользил вдоль позвоночника после очередного раунда и собирал мелкие капли пота, пробуя Хэнка на вкус, как какое-то экзотическое блюдо. Любовь к Коннору вместо пули, пробивающей висок. Коннор осторожно подался ему навстречу. Почти опасливо, чутко следя за реакцией на свои действия. Будто боялся сделать что-то не так. Будто только и ждал, когда Хэнк наконец сообразит к нему подойти, но не знал, как правильно себя с ним вести. И отвечал он не как обычно, а очень вдумчиво и аккуратно, готовясь в любой момент остановиться. Будто они начинали всё с нуля. Как будто не были тайными любовниками, а впервые, очень осторожно, пробовали друг друга в этом качестве. Хэнк просунул колено между бёдер андроида, выражая своё желание однозначно и недвусмысленно, но тот вздрогнул всем телом, пытаясь отстраниться. И не смог. >>Понизить чувствительность тактильных датчиков до пятидесяти процентов? >>Отказ. Отмена заданных изменений. >>Чувствительность сенсоров по умолчанию [восемьдесят пять процентов]. Голова андроида резко откинулась назад, и он с глухим стуком ударился затылком о стену. Хэнк даже сообразить ничего не успел: Коннор буквально повис на его руках, изумлённо глядя в потолок и широко раскрывая рот, как человек, которому воздуха не хватает. — Что это, Коннор? Что с тобой, тебе плохо, — тревожно заглядывая в удивлённо-застывшее лицо, спрашивал Хэнк, встряхивая андроида, чтобы привести в чувство. — Мне хорошо... — неубедительно прохрипел андроид. — Нихуя не похоже, что хорошо, — облегчённо заметил Андерсон, который не на шутку перепугался. — Ты же головой ударился, Коннор, чёрт, даже штукатурка посыпалась... — Я ударопрочный. Не переживай, это просто повышенная чувствительность, мне хотелось понять, как это... Извини. Хэнк посмотрел непонимающе, его голубые глаза с явным недоверием вперились в лицо андроида, и тот кивнул, молча подтверждая догадку. — Я думал, что это просто... — Просто встроенная секс-игрушка? Обыкновенный страпон? Протез? — Андроид приподнял край рубашки вместе со свободной чёрной футболкой, сгребая их в горсть и открывая живот. — Я чувствую. Там. Мне сейчас было очень приятно, когда ты прикоснулся. Это приятнее, чем трогать себя самостоятельно. — Ты... — Хэнк сглотнул набежавшую слюну, прежде чем произнести это вслух. — Ты что, мастурбировал? — Скорее тестировал оборудование. Проверка функционала. Хотя я получал от этого удовольствие, но... — Ты мастурбировал, — заключил Хэнк с какой-то торжествующей радостью в голосе. — И тебе, блядь, это понравилось. А сейчас? Он прижал ладонь к чётко ощущаемому выступу в паху андроида. Ловя ответное движение, он сжал твердеющий под шероховатой тканью член. Подхватил Коннора под ягодицы и потянул вверх и едва не рассмеялся, когда андроид послушно обнял его за шею, давая поднять себя. Внушительная тяжесть Коннора на руках, его ноги, обхватившие бёдра Хэнка, и тянущее тепло внизу живота от желания тут же немедленно потрахаться — хоть на старом скрипучем диване, хоть на полу, хоть на хромоногом полированном столе... И хоть это было не лучшим выбором, он разложил его прямо на столе. Просто потому, что ебучий стол был рядом, просто потому, что уже всё равно где. Теперь он точно понимал, чего ему не хватало до сих пор, чего так упорно добивался Коннор, что он пытался ему показать, пробуя то одно, то другое, расширяя границы позволенного, пытаясь освободить Хэнка из сковывающих его норм какого-то там «приличия», когда он считал что-то неуместным, гадким, грязным. А сейчас, когда он отбрасывал прочь рубашку, а андроид стягивал его штаны вместе с бельём, помогая себе быстрее избавиться от лишнего, он хотел только одного: максимальной близости, какой бы грязной она ни была, как бы постыдно она ни выглядела со стороны. Хэнк никогда не считал себя тугодумом, но для того, чтобы сообразить, что нет никакого взгляда со стороны, который будет строго оценивать со стороны его технику или уместность самого факта межвидовой связи с андроидом. А если бы и был... — Да поебать... — Что? — встрепенулся Коннор, поднимая глаза на Хэнка. — Ничего... То есть я хотел спросить... — Рывком стаскивая с андроида синие джинсы, которые так бесстыже обтягивали его задницу, что на неё засматривались прохожие. — Как ты хочешь? Хэнк спросил об этом вовсе не потому, что не знал, с чего начать. У него вполне определённо было много планов, не вмещающихся в хронологические рамки этого вечера. И ещё... он совершенно неожиданно вспомнил, что никогда не был «снизу» в привычном смысле этого слова, потому что на предложение Коннора заказать «хотя бы небольшой» фаллоимитатор он в своё время ответил неопределённым «Я подумаю». И, конечно же, не подумал. Кто же мог знать, что андроид решит эту проблему по-своему? «Я мог знать. Это же Коннор, он всегда делает то, что считает нужным», — напомнил себе Хэнк и, всё ещё ожидая, что скажет ему андроид, улыбнулся, проводя пальцами по гладкому животу. Ему нравилось то, что неснятая чёрная футболка просто задрана до подбородка, а джинсы всё ещё болтаются на щиколотках Коннора, цепляясь за ботинки. Быстрый, бездумный перепихон время от времени — вот чего им не хватало в промежутках между решением проблем и философскими разговорами о жизни. — Я не всё успел проверить, — откровенно ответил андроид, подтягивая колени к груди. — Наверное, стоит начать с этого... Он провёл рукой по промежности вниз, показывая, что именно нужно «проверить». Хэнку грозил приступ внезапного апно́э, вызванный этой почти нейтральной по смыслу репликой и открывшимся видом, которому не хватало крупной надписи на чёрной полосе цензуры «Контент только для взрослых». Наверное, стоило быть вежливым и сказать что-то типа «Отличный выбор, Коннор», «Этот размер тебе очень подходит» или хотя бы скромное и одобрительное «Мне нравится». Но было как-то совсем не до этого, когда он, со стуком ударившись коленями об пол, разместил голову между ног Коннора. Стоило что-то сказать. Приятное и поощрительное, чтобы андроид понял, что всё хорошо, и расслабился. Но Хэнк был слишком занят, орудуя языком с энтузиазмом страстного любителя сливочного мороженого, которое расплавится и потечёт по рукам, если не успеешь быстро-быстро его вылизать немеющим языком. И, чёрт побери, Хэнк не позволил бы ни единой капле этого сладкого мороженого со вкусом Коннора пропасть даром! Невероятные, такие натуральные, нежные складки кожи, раскрывающееся под нажимом языка отверстие, впускающее его внутрь. Эти гладкие стенки, тугие и податливые, такие горячие в глубине, что хотелось немедленно вдавиться в него, войти до конца и растягивать уже не языком, но Коннор, вцепившийся пальцами в волосы, начал тоненько подвывать, и от этого дикого, совсем незнакомого звука Хэнк едва не зарычал, задышав носом шумно и быстро. Ему было хорошо! Коннору наконец-то было хорошо без этого андроидского дерьма «Конечно, я получаю удовольствие, Хэнк... в своём роде». И всегда при этом улыбался, мать его, успокаивающе улыбался, чтобы не разорвать мужское эго на тысячу мелких клочков. В своём, блядь, роде! Зато сейчас ему точно было не до улыбочек. Коннора потряхивало, он то умолкал, то снова выдавал серию нелепых звуков, от которых член каменел. Чувствуя, что губы уже начинают неметь, Хэнк в последний раз с влажным хлюпающим звуком прижался к вылизанной, мокрой от слюны промежности и приподнялся, глядя на то, как нескладно раскинулся Коннор на столе, разведя ноги в стороны. Совсем не аккуратный, не элегантный, не похожий на себя, с приоткрытым ртом и широко распахнутыми глазами, в которых было какое-то бессмысленно-пьяное выражение. Одна рука вяло лежала на груди, будто за минуту до этого он пытался дополнительно себя стимулировать, оглаживая грудь, живот, а потом спускаясь к паху и зарываясь в волосы Хэнка. Сейчас ему бы очень пошли те гадости, которые он скачал в сети и выдавал за постельные разговоры, делая Хэнку не столько приятно, сколько заставляя краснеть от неловкости за этот неестественный бред. Но только не сейчас, сейчас все эти незабываемые пошлости были бы ему к лицу. Все эти «Выеби меня...» и «Скучал по твоему дружку...». Сейчас они были бы чертовски уместны. — Что насчёт, — Хэнк приставил палец к мягкой и горячей дырке, влажной от его собственной слюны. Он буквально ввинтился внутрь, ловя ответную сильную дрожь, — что насчёт грязных разговоров, Коннор. Как ты там говорил? «Детка соскучилась по своему...» — Папочке... — послушным и дрожащим голосом закончил Коннор, сжимая палец Хэнка подвижными и такими реалистичными мышцами. — И чего хочет моя детка? — включаясь в эту нелепую, но горячую игру, спросил Хэнк, почти вытащив палец, а после резко протолкнув его внутрь на всю длину. — Хочу... чтобы... он меня... — Коннор залипал почти на каждом слове, будто речевой модуль заедало, — использовал. Используй меня... Хэнк... Я хочу тебя... ПОРАДОВАТЬ... — Врёшь, Коннор. Врёшь, детка, ты хочешь, чтобы я тебя порадовал... Протискиваясь между широко разведённых ног андроида, он не ждал от того ни ответа, ни хотя бы знака в подтверждение правоты своих слов. Ему вполне хватало хрипящих и захлёбывающихся отчаянных звуков, беспорядочно мечущихся рук, словно отыскивающих какую-то точку опоры в пространстве, белого пластика, обнажившегося тела и диода, который выжигал остаточный красный след на сетчатке глаза, когда Хэнк вбивался в Коннора, жёстко и ритмично раскачиваясь на немилосердно скрипящем столе.