Оправдание прошлого

Никита дремала на старенькой, скрипучей кровати, укрывшись шерстяным пледом. Сквозь тонкий, как москитная сетка, сон прокрадывался щебет птиц, протяжный стон еловых ветвей на ветру и едва различимое постукивание ножа по разделочной доске. События дня снова и снова прокручивались в её голове, как плёнка, застрявшая в магнитофоне. Майкл, сбивающий её с ног и вонзающий нож в руку… Майкл, бережно зашивающий рану и протягивающий таблетки на мозолистой, исчерченной линиями ладони… Её губы, покорно подобравшие не только таблетки, но и тепло его кожи, древесный, давно забытый запах… Его руки, окружившие горячим кольцом, когда поднимал её в дом на верёвке… Его едва заметная хромота на левую ногу… Запах мяса и прованских трав… Тейлор с перерезанным горлом, кричащий «Помоги!»… Шум воды, отчаянно падающей с обрыва, закручивающейся воронками… Две женщины, распластавшиеся на пороге в неестествееных, мёртвых позах… Майкл, спускающийся вниз по мокрым камням и останавливающийся через каждые два шага, чтобы обернуться к ней… Дверь в комнату отворилась, и струя свежего воздуха скользнула по лицу Никиты. Она открыла глаза и увидела Майкла, стоящего на пороге. — Как ты себя чувствуешь? — спросил он, вглядываясь в неё, но сохраняя дистанцию. — Лучше, — отозвалась Никита и сладко потянулась. — Ужин готов, — Майкл вышел и мягко притворил за собой дверь. Никита скинула одеяло и села на кровати. Она опустила лицо в ладони и вздохнула — за эти десять лет Майкл, кажется, нисколько не изменился. Несмотря на всё, через что они прошли вместе, он доверял ей ничуть не больше, чем в её первый год в Отделе. Всю свою боль он носил в себе, раскрывая лишь сухие факты — да и то, если повезёт. На стуле рядом с кроватью висела серая футболка, и Никита потянулась к ней. Спала она голышом, в одних трусиках: пропитанный кровью, жёсткий бронежилет и «полевые» брюки не очень-то подходили для отдыха. Хлопковая футболка оказалась ей в самый раз, и Никиту больно кольнуло подозрение, что Майкл хранил её для другой женщины… Она снова вздохнула и решила, что не будет думать об этом сейчас. В конце концов, она подарила ему свободу не для того, чтобы он запер себя в монашеской келье. Никита натянула брюки и ботинки, завязала волосы в узел и вышла из комнаты. Крохотную кухню наполняли неведомые, кружащие голову ароматы — ей всегда с трудом удавалось понять, что именно готовит Майкл до тех пор, пока еда не оказывалась у неё во рту, и она буквально млела от удовольствия. Она улыбнулась, вспоминая те редкие моменты в их прошлом, когда Майкл радовал её своим кулинарным талантом — и тут же нахмурилась, понимая, что он больше не принадлежит ей, что она отпустила его, и может лишь втайне наслаждаться тем, что он ей предложит… Майкл ждал её за круглым деревянным столом, на котором заманчиво дымились две тарелки и стояла бутылка вина. Никита только сейчас обратила внимание, что одна из стен кухни представляла собой большое раздвижное окно, которое в открытом состоянии превращало помещение в своего рода терассу. Звуки и запахи леса свободно проникали в дом и невольно успокаивали. Никита вдохнула полной грудью аромат еловых шишек, прохладной воды и терпкого, мускусного ветра. -У вас с Адамом одинаковый размер, — сказал Майкл, обводя Никиту взглядом. Краска залила лицо Никиты, едва она поняла, откуда взялась футболка, и постыдилась своих предыдущих предположений… Впрочем, женщину в вечернем платье на пороге разрушенного дома никто не отменял. Она присела на плетёное кресло напротив Майкла и взяла вилку. — Пахнет чудесно… — протянула она, вдыхая ароматы над тарелкой. — Как и всегда… Она набралась смелости посмотреть Майклу в глаза, но его лицо оставалось неприступным. Никита поняла, что ей придётся сделать ещё не одну подобную попытку, и, вполне вероятно, что она так и останется ни с чем… — Надеюсь, ты голодна, — наконец ответил он и принялся открывать бутылку с красным вином. Никита наблюдала, как его руки медленными круговыми движениями стянули этикетку и с мягким хлопком вынули пробку. Пурпурная, в подступающих сумерках почти чёрная жидкость охотно полилась в стеклянные объятия бокалов. Майкл поднял свой и прошептал: — За этот вечер. *** Майкл наблюдал, как Никита с жадностью поглощала спагетти, и чувствовал, как сердце всё громче стучало где-то в горле. Казалось удивительным, что она не слышит и не видит, что он едва сдерживает себя. Что впервые за столько лет он снова чувствует себя живым… Его язык налился свинцом, и он безуспешно пытался расшевелить его вином, зная, что другого шанса не будет. Он должен был сказать ей… и должен был узнать… — Что мы будем делать, Майкл? — опередила его Никита, откидываясь на спинку стула. — Какой план? — В пятнадцати километрах отсюда — заброшенная военная база, — ответил Майкл. — Она не видна со спутников и не отображается на картах. В одном из ангаров есть вертолёт. Никита кивнула. — Что Отделу известно об Адаме? — спросил Майкл, сделав ещё глоток. — В последние месяцы мы боролись с организацией под названием «Свинцовый шторм», — начала Никита. — В каждом прямом столкновении с ними мы несли невообразимые потери: разрывная мощность их пуль в два раза превосходила наши, а гранаты так и вовсе не оставляли никакого шанса. В конце концов, мы решили действовать по-другому и внедрить к ним крота. Мы искали слабое звено, следили за мелкими наёмниками, пока однажды не наткнулись на фотографию Адама… — Что было на фотографии? — Майкл сжал пальцами бокал и не мог вдохнуть. — Адам садился в автомобиль, — ответила Никита, касаясь рукой губ. — За рулём был один из наёмников, выполняющий мелкую работу для «Свинцового шторма»… Бокал в руках Майкла треснул и осыпался острой, пурпурной крошкой. Никита вздрогнула, тут же вскочила и схватила с кухни первое попавшееся полотенце. Майкл продолжал сидеть, уставившись в одну точку, не разжимая руки и не дыша. — Майкл… — прошептала Никита, подходя ближе и протягивая ему полотенце. — Мне жаль… Майкл взял полотенце и небрежно собрал в него осколки. Он чувствовал, как по пальцам текла липкая кровь, но боли не было. Болело только в груди, как будто сердце превратилось в гонг, и один мощный удар прошёл гулкой, низкой волной, парализовав всё тело. Никита принесла откуда-то ещё одно полотенце — мокрое — и, присев на корточки, принялась вытирать его руку. Когда с этим было покончено, она сбегала в комнату за спиртовым раствором и бинтом, которые Майкл использовал для её раны несколько часов назад. Она смочила повязку и приложила к порезу. Майкл ничуть не изменился в лице. — Майкл… — она коснулась его плеча, пытаясь вывести из ступора. — Расскажи мне… Расскажи, что с вами произошло… Майкл перевёл на неё тяжёлый, полубезумный взгляд. Нужна ли ей его правда? Эта невыносимая обуза, которую она и без того несла все те годы в Отделе… — Я… — с трудом выдавил он. Никита крепче сдавила ему плечо и пристально посмотрела в глаза. — Я не смог… — выдохнул он. — Не смог без тебя… Его сердце вдруг бешено забилось, и кровь побежала по венам диким, своевольным галопом. «Адам начал задавать вопросы, едва мы сели в поезд в Марселе, — слова полились из Майкла почти неконтролируемым потоком. — Он спрашивал меня, почему ты не поехала с нами, вернётся ли мама — так же, как вернулся я — и кто были все эти страшные люди с пистолетами… Я купил ему кучу сладостей и пытался отвлечь, показывая на пейзажи за окном. Но уже тогда прочитал в его глазах невыносимую детскую обиду…» «Первым делом я отвёз его к морю. Снял бунгало в одном из дорогих отелей, куда обычно приезжают, чтобы «отдохнуть от мира» и побыть в одиночестве. Вокруг нас не было ни души: обслуживающий персонал появлялся почти незаметно, а до следующего домика требовалось идти минут двадцать. Я надеялся, что Адам отдохнёт и заново привыкнет ко мне, но обнаружил только, что ему стало безумно скучно уже на второй день… Он хотел общаться со сверстниками, купаться в море, дурачиться…» «Раз в день мы начали ходить в ресторан при отеле, а затем оставались на общественном пляже. Я сказал ему, что это будет своего рода игрой: у нас будут другие имена, и мы сможем выдумать себе абсолютно любое прошлое… Адаму нравилось фантазировать, и несколько дней всё шло, как по маслу. Он подружился с мальчиком своего возраста, и они вместе возились в песке и играли в догонялки. Родители этого мальчика оказались довольно милой молодой парой, и мы даже ужинали вместе несколько раз. Но потом Адам… Я должен был предвидеть…» Руки Майкла задрожали, и несколько секунд он смотрел в одну точку, пытаясь совладать с собой. «Адам хотел произвести впечатление на своего нового друга и рассказал ему, что «у папы есть настоящий пистолет». Я должен был заметить вовремя, но… Видимо, мне слишком сильно хотелось поверить, что всё может быть нормально. Так же, как у всех остальных людей…» «Мальчишки заигрались, и Адам случайно выстрелил. Я первым услышал шум, и прибежал на поляну, где они играли. Адам так громко кричал и заливался слезами, что нас явно слышали в соседних бунгало. А второй мальчик… Пуля попала ему в живот, и он лежал на траве, захлёбываясь собственной кровью…» «Нам нельзя было терять времени. Я вколол Адаму снотворное, побросал в сумку самое необходимое и тут же уехал из отеля, пока не приехала полиция. За два дня мы пересекли несколько границ, пока не оказались в Вене, где я смог выправить нам новые документы. Адам пришёл в себя, пока мы были в пути, и несколько дней не произносил ни слова. Я пытался разговорить его, покупал его любимую еду, даже повёз в Диснейлэнд… Как это было глупо!.. Он словно закрылся на несколько засовов и лишь изредка спрашивал, что станет со Скоттом. Так звали мальчика, его друга…» Майкл почувствовал, как Никита сжала его ладонь, но не смог посмотреть ей в глаза. Он рассказывал куда-то в пустоту, осознавая, что больше никому никогда этого не расскажет. «Адам всё понял уже тогда. Дети схватывают куда больше, чем нам хочется верить… Он понял, что его отец… Что я убивал других людей и вот так же уходил, оставляя их истекать кровью. Он понял, что и сам совершил нечто очень ужасное. И, самое главное, он понял, что я никогда не смогу быть с ним честен. Что между нами всегда будет пропасть из неотвеченных вопросов и старых тайн». «Я и представить не могу, что он чувствовал. Мне самому было девятнадцать, когда я впервые выстрелил в человека, и это… С каждым разом я словно убивал собственную душу, снова и снова. Превращал её в камень, заполнял беспроглядной тьмой. А ему было всего шесть лет… Как я мог это допустить?!..» По его щекам потекли горячие слёзы, которые он так долго носил в себе. — Майкл, — услышал он мягкий, такой родной, голос Никиты, — это был несчастный случай… Он настойчиво мотнул головой и впился в неё тяжёлым, раненым взглядом. Он совершил в своей жизни много грехов, и никогда не мечтал о прощении. Он знал, что в аду для него подготовлено специальное местечко, и ничего не хотел для самого себя. Единственное, что имело смысл, — это защитить тех, кого он любил. Десять лет назад он хотел подарить Никите надежду на будущее, её золотую мечту о свободе и нормальной жизни. Домик с белым забором, минивэн, кокер-спаниэль… Её напряжённый смех до сих пор звучал в его голове. Уже тогда, в ресторане, после их долгожданного воссоединения, он чувствовал, что надежда висела в ней на самом тонком волоске. И он был готов на всё, чтобы исправить ситуацию, даже если для этого понадобилось бы собственноручно переубивать всех в Отделе — во всех Отделах!.. Но карты легли совершенно иначе. Жертвовать собой — свой мечтой — пришлось ей, а не ему. Чтобы дать ему шанс воспитать сына. Чтобы спасти того, кого ещё можно было спасти. Но он и здесь потерпел горькое поражение… — После того случая, — продолжил Майкл, сглатывая ком в горле, — Адам больше не доверял мне. Он стал молчаливым, перестал искать общения со сверстниками и мог часами сидеть и смотреть в одну точку. Нам по-прежнему приходилось переезжать из одного города в другой. Каждую неделю мы паковали чемоданы и садились в машину, но Адама, казалось, и это перестало волновать. Я не знал, что делать, я перепробовал всё… Но Адам чувствовал все мои уловки, и лишь ещё больше закрывался. «В конце концов, я решил отвезти его в Америку и начать всё с чистого лица. В Европе было слишком много «старых знакомых», чтобы мы могли спокойно осесть в одном месте хотя бы на несколько лет. Адаму нужно было идти в школу, и я решил, что это хоть как-то отвлечёт его. Что в один прекрасный момент он просто забудет обо всём, как о страшном сне…» «Мне удалось подделать документы и обеспечить нам надёжное прикрытие. Каждые несколько лет мы переезжали в разные штаты, чтобы нас было сложнее отследить. Внешне всё было абсолютно нормально, мы ни в чём не нуждались. Но наше общение походило на какой-то фарс. Адам был вежлив со мной, но холоден, как будто я был ему совершенно чужой человек. Я не знал, что происходит с ним, о чём он думает. Один раз я даже попробовал взломать его компьютер, но вовремя остановился. Я ждал, что со временем, с возрастом он заметит, что, кроме него, у меня никого не осталось… И что я на всё готов, чтобы дать ему самое лучшее…» «В Отделе я всегда знал, что делать. Если один план рушился, у меня тут же складывался в голове другой. Но здесь я продолжал проигрывать, что бы я ни предпринимал… В один прекрасный день вся его невысказанная боль выплеснулась наружу. Всё началось из-за какой-то мелочи, он стал кричать на меня, распалялся всё больше и больше… Он говорил такие вещи, от которых у меня мурашки пробегали по коже… Я был уверен, что он давно забыл… Он обвинял меня в смерти матери, называл убийцей и предателем… Он даже вспомнил про тебя, и сказал, что мы с тобой…» Майкл сжал зубы и отвернулся. «Он сказал правду, Никиту. Я лгал, убивал, предавал — больше, чем Адам мог себе представить. Но когда он бросил мне в лицо, что я сломал ему жизнь… Что лучше бы он остался в сиротском приюте, или лучше бы его застрелили…» «В тот момент я готов был ударить его. Но вместо этого сел за руль и поехал, куда глаза глядят. Гнал на невероятной скорости, ничего не видя перед собой. В голове всё звучали его слова… Я жал на газ, пока наконец не врезался в заграждение и не провалился в небытие. Очнулся в реанимации со сломанным позвоночником и понял, что всё кончено». — Майкл… — прошептала Никита со слезами на глазах. — Я и представить не могу, что ты чувствовал… Он вдруг обвил её лицо ладонями и настойчиво притянул к себе. — Я и твою жизнь сломал, Никита, — сказал он, опаляя её лицо горячим, сбивчивым дыханием. — Зачем ты пришла за мной? В его глазах читалась воспалённая мольба о прощении и какая-то безумная, жестокая решимость. — Ты был моей жизнью, Майкл, — ответила Никита. — И когда ты ушёл, ты забрал её с собой… Его губы впились в неё с неистовством голодного зверя, и руки настойчиво притянули к себе. Он чувствовал вкус слёз — её и своих — и чувствовал, как время отматывается на пять-десять-пятнадцать лет назад…