Blue Jeans

3 года назад

Когда «Веселому Роджеру» до острова оставалось чуть больше километра, море резко заволновалось, а ветер начал стихать, как и рассказывал Килиан, но стоило капитану опустить руку с крюком в воду, как все пришло в норму, и корабль вновь набрал ход. — Узнал меня, — пояснил Крюк, поднимаясь обратно на палубу. С этого момента, вся компания прильнула к борту корабля, жадно вглядываясь в горизонт. Остров открывался их взгляду во всем великолепии красок: ярко-красные цветы, изумрудная зелень, оранжевые плоды на деревьях, белоснежный песок, прозрачная, блестящая на солнце вода, и толпа местных жителей, высыпавшая на берег, чтобы поприветствовать гостей. Они спустили лодки, чтобы доставить Крюка и его людей на остров. Было очевидно, что капитана «Веселого Роджера» здесь любят. Это было видно по тому, как мужчины уважительно здоровались с ним, а улыбающиеся дети несли венки из цветов. Алиса и Нил первыми ступили на мягкий песок, и мужчина восхищенно воскликнул: — Это стоило того, чтобы мучиться всю ночь от морской болезни! Здесь настоящий рай! Местные обступили их со всех сторон, что-то говоря на неизвестном языке. Женщины касались светлых волос Алисы, явно удивляясь их необычному для здешних мест цвету, но для нее мотонуйцы и сами казались необыкновенными. Их кожа была теплого коричневого цвета, а волосы у всех были густыми, иссиня-черными. Они носили очень мало одежды, зато любили украшать себя разными бусами из ракушек и перьями диковинных птиц, а все мужчины гордо носили татуировки по всему телу, изображающие тот или иной храбрый поступок, который совершил их обладатель. Но вдруг толпа затихла и разошлась, пропуская невысокую девушку с большими карими глазами, распущенными волосами и веслом в руке. Лицо ее выражало холодный гнев. Крюк тут же подошел к ней и заискивающе что-то произнес на местном наречии. Девушка сделала шаг назад, замахнувшись веслом, словно посохом, и ткнула им Крюка в грудь. Генри и Нил нервно переглянулись, наблюдая за этой сценой. Киллиан снова вкрадчиво заговорил, девушка немного дрогнула и опустила весло вниз. Затем, все еще презрительно глядя на Киллиана, что-то тихо прошептала, чтобы услышал он один, а затем гордо удалилась, даже не удостоив гостей взглядом. — Кто это был? — шепотом спросила Алиса, но спутники лишь пожали плечами, настороженно оглядывая оставшихся на берегу местных. Те как будто и не заметили эту странную сцену и постепенно стали расходиться по своим делам. — Крюк, — позвал его Генри. — Все в порядке? Кто эта девушка? — А, — отмахнулся Киллиан. — это Моана, она вождь этого племени. — По-моему, она нам не особо рада… — заметила Алиса. — Что она тебе сказала? — спросила Белль, подходя ближе. — Сказала, чтобы я избавился от вас до конца дня, — ровно ответил Крюк, но взглянув на ошеломленные лица спутников, быстро добавил: — Успокойтесь, я поговорю с ней чуть позже, она вам поможет. Моана вспыльчивая, но злится она не на вас, а на меня. Каюсь, меня долго не было, но я поговорю с ней, и все будет хорошо. Погуляйте пока по острову. Никто вам зла не причинит. Увидимся позже. С этими словами Киллиан стремительно ушел в ту же сторону, куда удалилась сердитая Моана. — По-моему, у них любовь, — мечтательно сказала Белль, глядя вслед Крюку. — Будем надеяться, что ты права, — ответил Генри мрачно. Меньше всего ему хотелось сгинуть на богом забытом уголке планеты. А именно так и случится, если Крюк не сможет умаслить свою подругу. Алиса и Нил изъявили желание искупаться, а Генри и Белль решили попробовать самим выяснить у местных, где искать источник с живой водой, но очень скоро оставили попытки, когда стало ясно, что никто их не понимает. Правда, Генри подозревал, что они больше притворяются перед любопытными чужаками, но, скрепя сердце, ему пришлось признать, что без помощи Крюка, живую воду они будут искать тут хоть вечность. С наступлением вечера, устроили праздник. На пляже разожгли костер, принесли местную еду и музыкальные инструменты. Начались танцы. Несмотря на агрессивный настрой вождя племени, на гостеприимстве остальных обитателей острова, это никак не сказалось. С ними обращались как с почетными гостями, учили правильно есть странные мохнатые плоды, посмеиваясь над неуклюжестью иноземцев, Алисе показывали местные танцы, а Нилу настойчиво предлагали сделать татуировку, от чего он как можно вежливее, хоть и содрогаясь внутри, отказывался. Белль была очень удивлена, когда поняла, что здесь ее видят абсолютно все, при чем совершенно точно понимают, что она такое, но не придают этому никакого значения. Она подумала, что неплохо бы узнать об острове больше, чтобы дополнить свою так и не дописанную книгу о путешествиях, но тут же одернула себя — возможно, она никогда уже не сможет этого сделать. Живой остров просто заставил ее на какое-то время забыть, что она всего лишь призрак. От этой мысли ей стало грустно. Белль обернулась и заметила Генри. Он сидел в стороне от общего праздника, и смотрел на океан. — Грустишь? — спросила она, садясь рядом с ним на песок. — Я не грущу, а размышляю, — холодно ответил он. — Крюка до сих пор нет, живой воды тоже, вот я и думаю, могло ли это все быть западней… — Да брось, Генри, — озабоченно нахмурилась Белль. — Никто не знал, что мы отправимся сюда. Да и вспомни лицо Крюка, когда он тебя увидел. Он не достаточно хорош, чтобы так убедительно изображать удивление. — Может, ты и права. Но лучше иметь в виду все варианты… — Ты так на Румпеля похож, — усмехнулась она. — Такой же вечно серьезный, вечно в планах и схемах… У тебя есть девушка, Генри? — Девушка? — переспросил он, удивленно глядя на Белль. — Ну что жены у тебя нет, я знаю, но хоть кто-то же должен быть… или был… — неуверенно ответила она, чувствуя себя неловко и уже жалея, что вообще подняла эту тему. — Я был женат однажды, — слишком уж ровным голосом ответил Генри. — Но ничем хорошим это не кончилось. Видимо, делать неверный выбор у меня в ДНК. — А что произошло? — мягко спросила Белль, не желая давить на него. — Она умерла, — коротко ответил он и тут же огрызнулся: — Это случилось уже давно, так что приносить мне соболезнования не стоит. Белль молча кивнула, не желая продолжать явно неприятную Генри тему. За их спинами продолжался праздник, а они все также молча смотрели на черную колышущуюся воду, пока до них не донесся восторженный приветственный гул — на праздник пожаловала Моана в сопровождении Крюка. Поймав взгляд обернувшейся Белль, он жестом позвал их с Генри присоединиться. Крюк и Моана сидели внутри открытого шатра на подушках. На голове девушки было какое-то сложное украшение из перьев и жемчуга, которое, видимо, обозначало здесь корону правительницы. К удивлению Генри, на Крюке был похожий аксессуар. Как только они подошли ближе и опустились напротив необычной пары, Моана жестом подозвала Белль наклониться к ней. Она долго водила рукой над головой и сердцем призрака, и наконец заговорила на своем странном языке, обращаясь к единственному понимающему ее Крюку. Выслушав ее, он улыбнулся и начал переводить напряженно замершим друзьям: — Моана сказала, что у тебя чистая аура, и раз уж ты — мой друг, она поможет тебе и даст живой воды, хотя это и против правил острова. — Спасибо вам обоим, большое спасибо, — Белль перевела блестящий взгляд с Крюка на Моану, и та понимающе улыбнулась, мягко пожав ей руку. Затем девушка достала из складок юбки маленький пузырек с черной жидкостью и протянула его Генри. Моана и Киллиан обменялись еще парой фраз, и Крюк поднялся. — Я провожу вас на корабль. Завтра утром вы покинете остров, — сказал он, и друзья вышли за ним из шатра, на прощание поклонившись владычице Мотонуи. Пока они ждали лодку, которая доставила бы их на «Веселый Роджер», подошли и Нил с Алисой, а Белль тихонько обратилась к Киллиану: — Спасибо. Я так понимаю, Моана не дала бы живую воду, если бы не ты. — Нет, это слишком большая ценность, чтобы ею разбрасываться, — покачал головой Крюк. — Океан и остров, конечно, умеют защитить себя от одиночных кораблей, но если в большом мире прознают про волшебную воду, дарующую жизнь и способную излечить любой недуг, спокойной жизни местных придет конец. Мотонуи погрязнет в войнах и в итоге проиграет, а волшебство острова постепенно погибнет. — А ты тут, значит, вроде вождя пристроился? — Белль игриво улыбнулась, указывая рукой на украшение на голове Крюка. — Ну да, хороший моряк в этих местах ценится, а мне любой шторм по плечу, — самодовольно ответил он, и добавил с теплотой в голосе: — Да и Моану я люблю, хоть она и взбалмошная, но как раз по мне. — Будь счастлив, Крюк, — улыбнулась Белль на прощание, а Генри дружески обнял Киллиана. — Удачи, ребята. И привет Крокодилу! — прокричал Киллиан им вслед, когда друзья уже отплывали. * * * * * — Как ты думаешь, куда Румпельштильцхен мог поместить свой кинжал в этом мире? — размышлял вслух Генри. В записях из замка о символе проклятия Темного не было ни слова, что впрочем и не удивительно. — Понятия не имею, — пожал плечами Гидеон, даже не пытаясь угадать. — С папиной фантазией, вариантов небо… Они вернулись к месту перестрелки и обшарили склад вдоль и поперек, но никаких следов или отпечатков так и не обнаружили. Ранение детектива Уивера пошло на пользу их расследованию: вся полиция города занималась поисками стрелявшего. Оставалось только ждать, когда захлопнется ловушка, а пока убедиться, что кинжал не попал в чужие руки. Но через несколько часов бессмысленных блужданий по территории склада, Генри сказал: — Хватит, здесь ничего нет. Надо отправляться спать, а с утра, возможно, Румпельштильцхен придет в себя и сам нам поможет. — Я тогда вернусь в больницу, — откликнулся Гидеон. — Поосторожнее с Марго, — предостерегающе произнес Генри, садясь в машину. — Раз она не на нашей стороне, значит в любой момент может перейти на вражескую. — Это не война, — раздраженно ответил мужчина. — Нет. Это гораздо хуже. На войне хоть точно знаешь, кто враг, — бросил на прощание тот, кого когда-то звали Истинно верящим. Гидеон смотрел на отъезжающую машину и задавался вопросом — что должно было произойти в жизни Генри, что он превратился в такого черствого параноика? Куда делся тот добрый юноша с горящими глазами, что когда-то читал маленькому Гидеону свою знаменитую книгу сказок? Почему нельзя остановить жизнь на счастливом конце, словно книгу или фильм? Размышляя об этом, Гидеон вернулся в больницу и, убедившись, что отец все еще не пришел в себя, отправился в палату к Марго. Она сидела на кровати, задумчиво уставившись на свои пальцы, но как только увидела гостя, мгновенно сбросила с себя оцепенение. — Я думал, ты спишь, — несмело произнес Гидеон, закрывая за собой дверь. — Бессонница, — пожала она плечами. — Обычное дело для меня. Ты заходил к Румпелю? Как он? — Пока также, — тихо ответил он и, вспомнив их разговор ранее, спросил: — Марго, а что ты имела в виду, когда сказала, что он тебе, как отец? Когда ты вообще познакомилась с папой? — Ну это вообще-то был большой секрет, — чуть улыбнулась Марго. — Но, думаю, он уже не имеет особого значения, так что я могу тебе рассказать, раз уж оказалось, что ты его сын… Несмотря на то, что семья Голдов больше не проживала в Сторибруке, Румпельштильцхен периодически навещал городок по просьбе Регины, когда ей нужно было что-то из лавки. Уезжая, он запечатал вход так, что без его разрешения, туда даже муха влететь не могла — ну не оставлять же было местным героям свободный доступ к его коллекции? Еще превратятся в гусениц каких-нибудь по незнанию, а он виноват будет. И вот однажды, в очередной свой визит в Сторибрук, мистер Голд застал любопытную картину. Заднюю дверь его лавки, высунув язык от усердия, пыталась взломать девочка лет двенадцати. Она так увлеченно ковыряла какой-то железкой намертво запечатанный магией замок, что даже не заметила, как он подошел. Забавляясь, он произнес: — Видимо, наш шериф работает из рук вон плохо, раз столь юное создание уже промышляет взломом чужой собственности… Девочка вздрогнула, выронив отмычку, и с выражением ужаса обернулась к Голду. — Я…не воровка… Я не хотела… — выдавила она, чувствуя подступающую панику. — Но ты же не просто так пытаешься влезть в мою лавку, — резонно заметил Голд, доставая ключи. Он отпер дверь и, схватив девочку за локоть, завел внутрь, заставив ее еще больше задрожать от страха. — Так это ваша лавка… Значит вы и есть мистер Голд? — она уставилась на него широко открытыми глазами. — Румпельштильцхен, — представился он. — А ты… — Робин Гуд, — тихо представилась маленькая взломщица. — У меня прям дежавю… - закатил глаза Голд, успокаиваясь. «Значит это дочь Зелены и Робина. На мать как похожа…» — подумал он. -  Так что же тебе тут понадобилось, Робин Гуд? — Я слышала, что у вас здесь есть один амулет, — неуверенно начала она, — который забирает сны… Я хотела одолжить его. — Он делает не совсем это. Амулет дает возможность проникать в чужие сны или делиться своими… Довольно опасная вещь в плохих руках. Зачем она тебе? — подозрительно нахмурился Румпельштильцхен, раздумывая, не Зелена ли послала девчонку в лавку, зная, что ребенка он не тронет. — Это для моей мамы… - неохотно призналась Робин, подтверждая его мысли. Голд насмешливо хмыкнул. Яблочко от яблони… Но пока он решал, какое бы наказание выбрать для обеих, она добавила с обреченностью в голосе: — Я хотела помочь ей избавиться от чудовищ в ее голове… Из-за них она все время… не в себе… Мне страшно. Румпель замер, глядя, как из глаз Робин покатились слезы. Не этого он ожидал. Зелена сходит с ума? Голд ожидал, что почувствует торжество или злорадство по отношению к ведьме, из-за которой погиб его сын, но вместо этого ощутил только горечь, что вновь за ошибки родителей расплачиваются невинные дети. Повинуясь порыву, он погладил плачущую девочку по голове, и неожиданно она уткнулась лицом ему в грудь, заливая рубашку слезами. — Я никому не рассказывала о маме, — прошептала Робин между всхлипами, - Можете сдать меня шерифу, но только не говорите никому, что я вам рассказала, а то маму отправят в больницу… Навсегда… — Так. Знаешь что, дорогуша, — Румпель немного отстранил девочку, рассматривая ее красное заплаканное лицо, и протянул ей шелковый платок. — Давай с тобой договоримся. Ты перестаешь плакать и рассказываешь все по порядку, а я попробую тебе помочь. — Хорошо, — Робин судорожно вздохнула, пытаясь взять себя в руки, вытерла лицо и, комкая темно-синий шелк, начала рассказывать. Голд сразу почувствовал — она не лжет. Слова лились потоком, словно вода, через наконец-то смытую плотину. Робин не помнила время, когда ей не приходилось переживать за мать. Ее психическое здоровье оставляло желать лучшего, и большую часть времени бывшая Злая Ведьма проводила с бутылкой чего-нибудь крепкого или горсткой таблеток. А порой и тем, и другим сразу. Пока Робин была малышкой, она еще держалась, но чем старше становилась дочь, тем глубже Зелена погружалась в свое безумие. Ей мерещились монстры и чудовища, и она начинала кидаться в них фаерболлами прямо в доме, рискуя спалить его дотла. Ее преследовали ночные кошмары, полные загубленных ею душ, которые тянули к ней свои черные руки, желая растерзать ведьму. Все это усугубляло депрессию Зелены, а на просьбы Робин обратиться к Хопперу или Вейлу, она отвечала категорическим отказом. Плакала и просила дочь никому не говорить о том, что с ней происходит. Боялась, что ее закроют в психушке рядом с Сидни Глассом и забудут навсегда. Робин не желала такой участи для матери, которую любила, несмотря на все ее проблемы. Ведь у Зелены бывали и светлые периоды, примерно раз в полгода, когда временно прекращались кошмары, и она казалась почти нормальной, клялась, что завяжет с выпивкой и таблетками, что они заживут по-новому. Но эти моменты никогда не длились дольше пары недель. Кошмары всегда возвращались, с новой силой атакуя разум Зелены. И все возвращалось на круги своя. Магия позволяла Зелене получать все, что ей нужно одним взмахом руки, поэтому ее никто никогда не видел покупающей алкоголь или наркотики — все это добывалось, не выходя из дома. А на людях она всегда была элегантна и сдержана. Робин тоже казалась благополучной: одетая и обутая в красивые модные вещи, она исправно посещала школу и хорошо училась, хотя друзей у нее и не было. На них просто не оставалось времени в заботах о матери, да и страшно было приглашать кого-либо в дом. Робин выплескивала на этого страшного, чужого человека все накопившиеся мысли и чувства. Конечно же, она слышала о Румпельштильцхене раньше, читала истории о его сделках, и он всегда представлялся ей какой-то злобной карикатурой, но мужчина, стоящий перед ней сейчас был совсем другим. Он хмуро слушал ее сбивчивую речь, покручивая трость в руке, а в его глазах таилась смесь мягкости и безжалостности. Это противоречие сбивало с толку, но одновременно и мирило два совершенно разных образа Темного мага. Когда она закончила свою историю, Румпельштильцхен какое-то время молчал, обдумывая сложившуюся ситуацию, затем решительно направился вглубь лавки и принес оттуда маленький бархатный мешочек. — Поехали к твоей маме, Робин, — спокойно сказал он. — Посмотрим, что можно сделать. Девочка послала ему широкую улыбку, будто он обещал подарить ей весь мир, и вышла следом за Голдом. Они доехали до дома Зелены довольно быстро, и у Голда противно екнуло сердце, когда он вспомнил то ужасное время, которое провел во власти ведьмы в ее подвале. Он почти решил высадить девчонку, развернуть машину и уехать отсюда как можно скорее. От этих воспоминаний даже сама мысль помочь Зелене стала казаться абсурдной. Но затем Румпель перевел взгляд на Робин, сидящую на соседнем сидении, которая смотрела на него с надеждой и благодарностью, и он напомнил себе, что помогает не Злой ведьме, а ребенку. Робин чем-то неуловимо напоминала ему Бейлфаера, и этим располагала к себе. Возможно, дело было в том, что, как и Бей когда-то, она пыталась продраться через Тьму, чтобы спасти единственного близкого человека, который у нее был в жизни. Вернуть себе маму. И хотя Румпель был совсем не фея, но он надеялся, что его помощь будет тут более кстати, потому что он понимает, как никто, что значит бороться с Тьмой и проигрывать в этой войне в ущерб тем, кого любишь. Они поднялись на крыльцо, и Робин первая вбежала в дверь, желая поскорее найти мать, чтобы присутствие Румпельштильцхена не стало для нее сюрпризом. Она нашла ее на кухне в окружении грязной посуды и пустой бутылки виски спящей прямо за столом. Робин тяжело вздохнула и окликнула мать, но та была слишком пьяна, чтобы проснуться. Румпель тихо вошел следом за Робин, оглядывая обшарпанную обстановку. Увидев Зелену, грудью лежащую на столе, с грязными волосами, висящими сосульками, бледными худыми руками со следами уколов, он испытал чувство брезгливости и шока — как она могла дойти до такого? — Выйди, Робин, — обратился он к девочке, которая все пыталась разбудить мать. — Я сам. Она выдохнула с облегчением человека, снявшего с себя тяжкое бремя, и беспрекословно вышла, плотно закрыв за собой дверь. А Румпельштильцхен провел над головой Зелены рукой с фиолетовым свечением, пробуждая ее. — Что такое? - расфокусированным взглядом обвела она кухню. — Румпель? Это правда ты? Что ты тут делаешь? — Правда, дорогуша, — холодно ответил он. — Меня привела твоя дочь. Она волнуется о тебе. — Робин? — разозлилась Зелена, пытаясь встать на ноги. — Вот мерзавка болтливая! — Сядь! — Румпель резко пихнул женщину обратно на стул и с презрением произнес: — Я обещал твоей милой дочери, которая по какой-то необъяснимой причине любит тебя, что помогу избавить ее мать от страшных снов, которые сводят ее с ума. Голд изящно обвел рукой творящийся вокруг беспорядок, но Зелена смотрела только на него. Такой ухоженный, в стильном костюме и идеальной прической, он выглядел настолько неуместным на этой грязной кухне, что она бы поверила, что это просто очередной глюк, если бы ее шеи ощутимо не коснулась его трость, заставляя посмотреть прямо в темные глаза. — Так что скажешь? В чем твоя проблема? Заливаешь муки совести? Или просто не знаешь, куда себя деть? — Тебе не понять, каково это… - попыталась защититься она. — О нет, эту песню ты могла бы Голубой спеть, — неприятно засмеялся Румпель. — А уж я отлично понимаю, что ты чувствуешь и видишь по ночам. — Ну и как ТЫ с этим борешься? — с жадным любопытством спросила Зелена, и безумный огонек зажегся в ее глазах, а губы искривились в подобии той улыбки, от которой у порабощенного кинжалом Темного некогда тряслись поджилки. — Цепляюсь за мысли о тех, кого люблю, — спокойно ответил он. — Так скажи мне, Зелена, а ты любишь свою дочь настолько, чтобы вступить в войну с самой собой? Я могу тебе помочь лишь отчасти, но все это, — снова жест в сторону бутылок, — только на твоей совести. И если ты не можешь держать себя в руках, то мне проще убить тебя. Робин будет намного лучше без такой матери, как ты. — Нет! — она яростно вскочила на ноги, но тут же, покачнувшись, упала перед Голдом на пол. Как никогда униженная, она даже не могла сосредоточиться, чтобы вызвать магию. Он брезгливо сделал шаг в сторону. — Твой выбор, дорогуша? — последний раз спросил Румпель, готовясь вырвать и раздавить ее черное сердце здесь и сейчас. И тут с пола глухо раздался голос Зелены: — Ты прав… Я ужасная мать… Но эти души… Я вижу их постоянно… Не могу спать… Я натворила столько зла, и даже моя дочь несчастна по моей вине… Если ты можешь помочь мне, я сделаю все возможное, чтобы стать лучше… Я обещаю… — Хорошо, я помогу, — сдержанно произнес Румпельштильцхен, ни капли не убежденный ее словами. — Но буду тебя проверять. И если только я увижу, что ты снова скатываешься в это ничтожество, — он пихнул ее в бок носком своего блестящего ботинка, и, наклонившись, прошипел Зелене в ухо, оскалив зубы, — То твоя жизнь тут же оборвется, и ты полетишь к своим «душам» и «монстрам» на растерзание в ту же минуту. Тебе ясно? — Д…да, — с трудом сглотнула она. Румпельштильцхен и Зелена провели на кухне за закрытой дверью около часа. Оттуда не доносилось ни звука, и Робин изводилась от волнения и неизвестности в гостиной, опасаясь подслушивать. Ей казалось, что Темный наверняка узнает, если она попытается это сделать, и будет недоволен. Наконец они вышли, и Робин увидела свою вполне трезвую, хоть и пошатывающуюся, мать и немного уставшего Голда. Увидев дочь, Зелена заплакала, обняла ее и уверенно попросила выбросить весь алкоголь и таблетки из дома, потому что она начинает новую жизнь. Робин не слишком обрадовалась, потому что слышала эти же слова много раз, но как и всегда с энтузиазмом поддержала желание матери, все еще надеясь, что у нее все получится. Голд задержался в доме на какое-то время, внимательно наблюдая за поведением Зелены, но, убедившись, что, по крайне мере пока, она настроена измениться к лучшему, решил, что на сегодня его миссия выполнена. Он подозвал Робин. — Проводи меня до машины, милая, — мягко обратился он к ней. После того, как он увидел насколько Зелена была «не в себе» все это время, ему стало нестерпимо жаль девочку. Робин тут же поднялась с кресла и вышла за Румпелем из дома. Когда они остались одни около машины, он серьезно заглянул ей в глаза и сказал: — Послушай меня внимательно, Робин. Я дал твоей матери амулет, который сдержит ее кошмары, но я не хочу, чтобы ты думала, будто теперь все резко наладится. У Зелены очень серьезные проблемы с алкоголем и наркотиками, ты лучше меня это знаешь, и так просто они не пройдут. Она должна лечиться. — Я буду следить за ней, мистер Голд, я обещаю! — взволнованно произнесла она. — Нет, милая, ты делать ничего не должна, — Румпель положил руку девочке на плечо, отметив, насколько она худенькая. — Это ее задача — вылечиться и быть тебе хорошей матерью. Но если она сорвется или у тебя возникнут еще какие-то проблемы, не стесняйся обратиться ко мне, хорошо? Он достал из кармана маленькое круглое зеркальце, инкрустированное золотом и протянул его Робин. — Просто позови меня по имени, глядя в это зеркало, и я тебя услышу, — она взяла дрожащими руками подарок и недоверчиво посмотрела на Голда: — Почему вы так добры ко мне? — спросила она и, не дожидаясь ответа, пробормотала, смутившись, — Просто я много слышала о вас, но… - … добротой я не славлюсь, да? — усмехнулся Голд, и Робин тоже не удержалась от смешка. — Ну считай, что у тебя теперь есть крестный-фей, — хихикнул маг, и серьезно повторил, садясь в машину. — Если что-то будет не так — обязательно свяжись со мной, обещаешь? — Обещаю, мистер Голд, спасибо вам, — Робин бережно прижала зеркальце в сердцу и с блестящими глазами следила за отъезжающей машиной. Больше она не чувствовала себя одинокой. С того дня Румпельштильцхен вошел в жизнь Робин, став для нее тем человеком, на которого она всегда могла положиться в любой ситуации. И если на первых порах, она стеснялась беспокоить его с помощью зеркальца, то со временем, убедившись, что мистер Голд совсем не против общения с ней, стала обращаться к нему чаще. Не только по поводу матери, но и по личным вопросам и проблемам. Румпель всегда находил для девочки доброе слово и дельный совет, которых она так и не дождалась от Зелены. Хотя та и бросила вредные привычки и не просыпалась от кошмаров среди ночи, но хорошей внимательной матери из нее так и не вышло. Может, дело было в том, что Зелена сама не знала любви матери, а может просто не умела быть достаточно проницательной и чуткой. Но Робин это уже не особенно волновало. Главное, что в доме наступил покой, а обратиться за помощью девочке теперь было к кому. Румпель всегда помнил про ее день рождения и приезжал с какими-нибудь необычными подарками. Робин всегда с нетерпением ожидала его приезда. Однажды, на шестнадцатилетие, он подарил ей ковер-самолет, лично обучил управлять им и пустил «за руль», только убедившись, что она усвоила всю технику безопасности. Взбалмошная и своенравная с другими, с Румпельштильцхеном Робин была неизменно послушна и уважительна, признавая его авторитет в любых вопросах. Об их близком общении знала только Белль, с которой Румпель в принципе делился всем. Для остальных — между ними не было ничего общего. Румпельштильцхен скрывал Робин интуитивно. Несмотря на то, что Темный давно отошел от дел, в обоих мирах все еще оставалось достаточно людей и нелюдей, желающих поквитаться с ним. И если свою семью Румпель держал рядом с собой и мог защитить от любой беды, то гарантировать безопасность Робин в Сторибруке он не мог. Но она не обижалась, зная, что поддержание этого секрета говорит о его заботе о ней и любви больше, чем любые заверения. Из-за двери палаты послышались голоса и топот. Гидеон вышел в коридор и увидел, что несколько врачей вошли в палату Уивера, и спешно последовал за ними. Заглянув в палату отца, он не смог сдержать вздох облегчения — раненый Румпельштильцхен очнулся и уже ворчливо строил медиков, требуя принести ему кофе, а рядом с ним с улыбкой стояла Белль, которую, судя по всему, никто из персонала в упор не видел. Она перевела взгляд на застывшего в изумлении Гидеона и радостно сказала: — Позвони Генри, скажи, чтоб захватил живую воду. Я возвращаюсь.