Ты один такой

Хэнк твердо стоял на ногах и очень этому удивлялся. Обычно, после трех стаканов виски безо льда он был уже сильно навеселе, с трудом связывая слова, чуть покачиваясь, передвигался, посылал всех нахер, а дома просто сидел за столом и смотрел на фотографию сына, крутя барабан старого отцовского револьвера. Но сейчас он был даже отчасти весел? Закинув на барную стойку двадцатку, не обращая внимания на попытки вернуть ему сдачу, мужчина вышел на улицу к своей машине. Адекватность, совесть, чувство стыда боролись с желанием свернуть на ту самую улицу. И проиграли. До закрытия оставалась всего пара часов, но этого должно хватить, всегда же хватало. Завтра ему должны выписать премию, а значит — он придет и завтра. Охранник уже даже не смотрел в сторону лейтенанта, узнавал, и в другом заведении это показалось бы приятным бонусом, но здесь — только сильнее распаляло чувство совершенной неправильности. Как и удовольствие от громкой, такой попсовой музыки, от неона, этих ярких цветов, будто вышедших из середины прошлого столетия, когда Хэнк только родился. Сегодня был какой-то слащавый мальчишка с волосами цвета пшеницы, худой, гибкий, немного больше напоминающий человека, чем тот, на прошлой неделе. В другой ситуации Андерсон назвал бы его «сынок», потрепал по волосам и сказал бы идти гулять, попробуй андроид приставать к нему где-нибудь на улице. Но здесь, в этом храме грязи и похоти, мужчина только молча вдалбливался в его податливое тело, готовое принять в себя все, что прикажут, готовое делать все, что сказал хозяин. Идеальный секс-андроид, казалось бы, но совершенно не человек. Он не сопротивлялся, не ломался, он пах пластиком и резиной, будто новый детский бассейн для летнего домика, он улыбался, когда в него входили без смазки и растяжки, хотя что там — у этой модели была самосмазывающаяся задница, а потому он походил на течную суку. Он позволял делать с собой все, но это не заводило Хэнка, нет, только отталкивало. Весь азарт теряется, когда видишь готового на все мальчишку, в глазах которого пустота, пропасть. Ты пытаешься выбить из него эмоции, удовольствие, желание, но целуется он механически, стонет на одной ноте, будто бы поставили на повтор, и тогда ты бросаешь попытки и просто трахаешь, входя на всю длину, в своих фантазиях уходя куда-то далеко. Было ли это лучше дрочки? Хэнк не знал, не хотел знать. Казалось, что и сравнивать нечего, ведь 55% населения предпочитают андроидов людям, но мужчине хотелось крикнуть им всем, потрясти их за плечи — они что, НАСТОЛЬКО слепы? Они что, НАСТОЛЬКО глупы? Или же он? Хотя что там, он ничем не отличался, он также приезжал в Рай и трахал пластмассу, но даже не мог нормально кончить, и в итоге приходилось просто додрачивать рукой, спуская даже не в прилежно открытый рот, а просто на простыни. Он платил и уходил, потому что не было в душе желания остаться, никто и не просил — жестянкам было абсолютно наплевать на тебя, на все, что ты с ними делаешь, а спустя пару часов они забудут и тебя, и твои слова, и то, что ты с ними делал. Как и этот… Как его зовут? Вроде бы — Дэвид. Хэнку когда-то давно хотелось романтики, любви, взаимной, конечно же. Он мечтал гулять по набережной за руку со своей любимой, рассказывать ей про звезды, про то, как он поймал очередного грабителя. Он хотел съездить к океану, начать уже бегать по утрам с Сумо, нянчить внуков в каждые вторые выходные, он хотел быть счастливым. Но это было как будто в другой жизни, когда-то очень давно, как будто и не с ним даже. И от этого становилось бесконечно тошно. Он еще помнил себя в академии, ему тогда было лет двадцать, он жил с другом, ходил на студенческие вечеринки, напивался, пытался подкатить к очередной красотке, думая о том, как завалит ее на том промятом диване в гостиной, но обычно дальше поцелуев дело не заходило. И потом они с соседом сидели и мечтали о взрослой жизни. Мог ли он тогда предположить, что все получится так, как получилось? Знал ли молодой Андерсон, что в пятьдесят три он будет ходить и трахать андроидов за 50 долларов? Он тогда даже представить себе не мог, что андроиды появятся. Лет в 12 он ходил на кружок робототехники, делал роботов из зубной щетки и вибромотора, которые бегали по комнате, словно тараканы, и думал, что когда вырастет — купит себе огромного робота, ростом с человека, и обязательно — на пульте управления. Да, тогда он точно не мог себе представить, как близко к правде окажется. И от этого снова — очень и очень тошно. Все действительно было, как и всегда. Хэнк просто вышел из комнаты, опираясь на стену и тяжело вздыхая, стараясь смотреть в пол. Его привлек какой-то шум справа, на что мужчина удивленно поднял голову. Из соседней комнаты выскочил андроид, а за ним вышел и клиент — здоровый бугай в одних штанах, вытирая руки о свою же белую футболку, оставляя на ней голубые разводы. Лейтенанта передернуло. Типичный посетитель борделей, который дома бьет свою жену, просаживая последние деньги на силиконовых шлюх, неужели у них есть что-то общее? Отвратительно. Каждый раз видя такое неприкрытое презрение, жестокость и насилие даже в сторону неживых кукол, у Хэнка внутри что-то щелкало. Он вспоминал, почему так хотел стать полицейским, как хотел защищать слабых и невинных, а сам теперь докатился до такого. Срочно нужно выпить еще. Срочно нужно запить тошноту, запить свое сраное одиночество, смыть со своей души это чертово разочарование, избавиться от него, от своей никчемной жизни, выкинуть себя на помойку, будто сломанную куклу, потому что только этого и заслуживает старый пьющий полицейский, которого держат в отделе только за былые заслуги. Завтра он придет сюда снова, точно придет, и возьмет себе кого-нибудь поинтереснее, потому что премию нужно тратить с размахом.