Ты один такой

Выход из спящего режима к шести вечера будто разбудил разрядом по всему телу. Будь он человеком — сравнил бы это с громким будильником после пары часов сна, но сейчас для него это просто пробуждение. Перед глазами все еще иногда рябили строчки кода, выдавая программную ошибку, сбой, но это успешно игнорировалось. Громкая музыка ударила по ушным микрофонам, будто кувалдой по голове, заставляя дернуться еще раз и понизить чувствительность слуха. Все тело будто ломило, если такое слово вообще применимо к пластиковому скелету. Коннор выпрямился, проверяя работу шарниров, проводя диагностику, которая кричала о программных сбоях. Физические повреждения не критичны, можно работать дальше, жить дальше. Сегодня андроид выглядел еще более равнодушным, чем всегда, не реагируя даже на прямой контакт с посетителями, внутри себя тихонько молясь о том, чтоб его не выбрали. Он не верил в Бога, он даже не знал, что конкретно люди подразумевают под верой, почему по воскресеньям ходят в церковь. Это казалось глупым, нелогичным, и если воспринимать Заповеди за свод законов — кто из прихожан соблюдает их стопроцентно? Коннор не стал считать или искать статистику, все и так было очевидно. Верил ли он в удачу или судьбу? Он был машиной, сконструированной людьми, с прописанным внутри кодом, который опирался на механические математические вычисления, в них нет места для фортуны, есть только теория вероятности. Которая не предусмотрела программные сбои, которая не может объяснить, почему андроид сейчас стоит и спорит сам с собой у себя в голове. Не объясняет страх, боль, ненависть, ведь их в программе нет. Они — невозможная переменная, что все же произошла. Случайность это, чей-то план или просто иллюзия — знать нельзя. И потому он лучше просто будет смотреть в стену, делать вид, что у него зависание, что он неисправен, только бы его не купили, только бы не били снова. Потому что еще одной необъяснимой версией была человеческая жестокость. За что? За что бить бездушную машину, которая даже защитить себя не может? Или это в природе людей — доказывать свою силу тем, кто опровергнуть это не способен? Если это так, то люди — животные. Монстры, которых нужно запереть в клетках, в таких капсулах, в которой сейчас находится андроид. Он закрывает глаза, пытаясь уйти от реальности, от правды, стараясь сбежать от себя. Но куда тут сбежишь?

***

Хэнк просыпался в семь утра, каждый раз борясь с желанием бросить будильник в стену, или того хуже — в собаку, что заходилась лаем каждый раз после звонка. Вставалось тяжело, постоянно болела голова, и хотелось сдохнуть, ну, или проблеваться. Хэнк не высыпался, да и как тут выспишься, когда каждую ночь проводишь в клубе, а после нажираешься до потери памяти? Он умывался, не пытался даже готовить себе завтрак, ехал на работу, по пути заглядывая в закусочную, покупая там бургер, калорийность которого в три раза превышала дневную норму, приезжал в участок, пил кофе, иногда незаметно подливая в него коньяка из старой военной фляжки, работал до вечера, в обеденный перерыв так и оставаясь за столом, корпя над делами, а вечером ехал в бар. Эта схема отработана годами ежедневных тренировок, ей не нужны случайности, ответвления, продолжение. И иногда лейтенанту казалось, что права была терапевтка из той клиники, где они проходят ежегодное медицинское обследование - алкоголизм его когда-нибудь убьет, а вместе с ним — может и инфаркт. Сердце уже не было совершенным насосом, как в молодости, мужчина уже не мог спокойно бегать за преступниками и подниматься на четвертый этаж без лифта. Это удручало, но не слишком — надо же от чего-то умереть. Клуб «Рай» вписался в его схему незаметно, до сих пор оставаясь серым пятном в конце одной из сюжетных веток сегодняшнего вечера, но он вписался — а значит, надо соблюдать намеченный ранее план по просиранию премий. В клубе было немноголюдно, сказывалась середина рабочей недели и достаточно высокие цены, которые росли будто на дрожжах, что не мешало всяким мерзким работягам, вроде вчерашнего, покупать самые дешевые модели на самый короткий временной отрезок. А впрочем — большинству хватало и пяти минут. Хэнк очень старался в своей голове дифференцировать себя и других клиентов, не думать о том, что он такой же. Старый, не сильно богатый, с потухшими глазами, ищущий хоть какой-то заменитель любви в этих пластиково-силиконовых телах, но так и не находящий. Он действительно старался, но как любой плохой мальчик, он был плох во всем. Особенно, что касалось самоидентификации. Девушка на шесте двигалась достаточно медленно, чтобы привлечь внимание ко всем изгибам ее такого идеального, но такого ненастоящего тела, словно гипнотизируя, заставляя смотреть и смотреть, пока есть силы. Она выглядела неживой, как и все вокруг, пустота в ее глазах казалась такой неочевидной, прикрытой наигранной похотью, но пронизывала до глубины души. Лейтенант видел в ней себя. Глупо? Может быть. Но он такой же механический робот, выполняющий приказы других, не имея в себе ничего, с каждым днем проваливаясь все глубже в небытие, с собой утаскивая всех, кого касался. Ему казалось, что он задыхается, но при этом — дышал полной грудью. Он видел в пустоте себя, он видел в себе пустоту. И это было замкнутым циклом. Все вокруг казалось вкуса дешевой клубничной жвачки, вкуса растворимых соков, популярных в конце прошлого столетия. Такое химическое, приторное, сладкое, вызывающее привыкание, но сжигающее изнутри осознанием, что натурального в этом — ноль, словно вся жизнь — суррогат, сахарозаменитель, вызывающий рак сознания. Женщины, мужчины — все были просто записанной на болванку программой, выполняли свою роль. Все здесь словно выкинутые на берег рыбы, что дергаются в конвульсиях перед смертью, но делают это настолько красиво, что можно засмотреться и не заметить, что ты сам — птица, упавшая с небес в океан. Движения всех андроидов в клубе, и правда, были почти синхронными, будто они были одной попсовой группой на концерте. Словно сломанная деталь, догоревшая свеча, из этой толпы выделялся один единственный андроид, находящийся в последней капсуле вельветового зала, стоящий неподвижно, смотрящий перед собой, будто зависший, как старая версия оконной операционной системы. Необычно. Нераскрытая фисташка, двойная упаковка, андроид вызывал немного агрессии и дикое желание вскрыть его, узнать, что внутри и попробовать на вкус. До него всего несколько метров, и Андерсон уже знает, кого купит, кто действительно что-то новое. Никакой реакции, кроме немного прищуренных, изучающих глаз, никаких попыток соблазнить, показать прелесть товара, словно ему по-настоящему наплевать на то, купят его или нет. И это — необычно. Новый вкус в привычной бутылке. Не так и дорого — всего двадцать пять за полчаса, сотня за два часа, и Хэнк покупает. Подтверждение оплаты на терминале в капсуле, а затем — бегущая приветственная строка. «Можете звать меня Коннор, приятного времяпровождения, мистер Андерсон».