***
Роботов не нужно растягивать, не нужно смазывать, их не надо возбуждать, можно просто приказать сыграть возбуждение, сделать вид, будто именно ты — лучшее, что у них было. И даже на секунду можно забыть, что ровно то же самое слышали сотни людей до тебя. Хэнк не питал иллюзий, он знал, что просто очередной посетитель, который не запомнится, не отложится в памяти. И даже если бы он хотел доставить своей шлюхе удовольствие — это были не люди, это гребаные куски пластика, которые про эмоции только по телеку слышали, которые не в курсе, что такое хорошо, а что такое плохо. Поэтому слышать такой беспристрастный голос, лишенный фальши, лишенный наигранной дешевой похоти, по-настоящему правильно, действительно хорошо. И Хэнк знает, что не ошибся с покупкой, ведь если у него стоит на андроидов, то стоит трахать именно их, а не грязную подделку людей, сделанную на заводе в высокой башне. И Хэнк кивает на свои колени, приглашая раздетого робота присесть. Проводит пальцами по силиконовой коже, давит в себе желание коснуться губами идеальных ключиц, заставляет себя не тыкаться носом в шею, как ласковый котенок, потому что на это все андроидам наплевать. Крупные руки сдавливают бедра, подтягивая ближе к себе, вжимаясь пахом в пах, все-таки проигрывая своим желаниям, кусая кожу у основания шеи. Синяков не останется, если сжать зубы сильнее и надорвать нано-кожу — она зарастет сама, если повреждение не будет критичным. Не так медленно, как у людей, всего лишь за пару секунд. Холодная рука робота механически опускается к паху, сжимая, а после Коннор удивленно поднимает глаза на клиента. Неужели он ошибся в расчетах и перед ним все-таки один из любителей необычных практик, и от обычного секса его не прет? А еще где-то в глубине души проскакивает удушающая, такая человечная мысль — я что, недостаточно хорош? У Хэнка не стоит, конечно же. Он уже не в том возрасте, чтоб вставало от голого куска пластика без дополнительных телодвижений, но все же он возвращает чужую руку к своей промежности, чуть сжимая, негласно разрешая продолжать. — Будь ты человеком — я бы спросил, что тебя возбуждает. А возбуждает ли что-то андроидов? Будь Коннор человеком — он бы сглотнул, тяжело выдыхая, но искусственная слюна не накапливается в ротовой полости, если того не желает клиент, а андроид не имитирует дыхание, опять же, если того не желает клиент. Губы андроида дергаются, и он действительно хочет сказать, что машины не умеют чувствовать, в том числе — чувствовать возбуждение. Но андроиды и страх чувствовать не должны, и боль. А РК-800 чувствует. Он сломанный. — Андроиды не умеют возбуждаться, сэр. Но я могу запустить имитацию, если вам так угодно. Горячие губы касаются линии подбородка рядом с ухом, и Коннор почти вздрагивает, прикосновения он чувствовать может, а здесь его еще не касались так. И это отдается во всем теле странным покалыванием, будто его снова замыкает, но уже не от повреждений. — Запусти. Мне угодно. Андроид морщится, закрывая глаза, погружаясь в свою программу для поисков нужной. На это уходит всего мгновение, и Хэнк слышит тихий вздох, знает, что искусственный член теперь стоит, знает, что воздух теперь будет пронизан фальшивой похотью, которая являлась главным спутником клуба, а значит — не была чем-то новым.***
В смазанную резину член входит хорошо. Словно в силиконовую вагину из секс-шопа, не рвет мышцы, не встречает сопротивления, нет риска от случайного спазма остаться зажатым в чьем-то анале до приезда врачей. И Хэнк не думал бы об этом, не будь это его реальным опытом из бурной молодости, отвратное было время. Наигранные стоны не мешают наслаждаться процессом, даже помогают закопаться в свою иллюзию взаимности, хоть на секунду представить, что все происходящее — плод обоюдного желания, любви, отношений. Можно сделать вид, что андроиду нравится, стоящий член очень в этом помогает, а жадные поцелуи заставляют забыть обо всем, отпустить себя и расслабиться. Только в такие моменты лейтенант понимал, зачем он каждую неделю ходит в этот неоновый клуб, зачем просаживает деньги, которые раньше копил на отпуск, зачем напивается в хлам, зачем целует шею того, кто на эмоции даже не способен, не то что на похоть. Коннору все казалось очень странным. Он понимал природу возбуждения, да, в его мозговом центре был отдел, отвечающий на удовольствие, посылающий сигналы по нервным окончаниям, да, он мог симулировать все, что угодно. Но… Не делал этого сейчас. Да, заставил член встать, включил дыхание, но не все остальное — и видимо его действительно сильно коротит, раз программа запустилась сама, раз ему так хочется продлить прикосновения, поцеловать еще раз. Это пугает. Пугает, потому что остальным его клиентам на его наслаждение было насрать, пугает, потому что остальным его клиентам хотелось кончить, придушить его, почувствовать власть — но не слушать стоны, не целовать его шею, касания к которой снова и снова вызывали неизвестные импульсы, будто у клиента были не губы, а шокер. Это все было настолько новым, настолько непонятным, что показатели программного сбоя ползли вверх быстрее, чем гепард бежит за газелью. И потому он цепляется за плечи мужчины, которого видит в первый раз в жизни, лежа на атласных простынях в этом забытом богом заведении, стонет на одной ноте, потому что по-другому андроиды просто не умеют, и думает, погружаясь в глубину своего сознания, что люди — не до конца еще, видимо, потерянный биологический вид. Он анализирует состав слюны своего клиента, делая это совершенно необдуманно, случайно, посреди поцелуя, и отмечает высокий уровень алкоголя, обращает внимание на повышенную кислотность, в голове своей составляет нужную диету для подобных проблем с желудком, пытается понять, как будет лучше — все что угодно, только бы не думать снова о том, почему ему вообще нравится то, что сейчас происходит. Секс-андроиды — не психотерапевты. Андроиды вообще не способны на психоанализ, андроиды не имеют отношения ни к чему, что связано с «психо-», но сейчас Коннору бы не помешала консультация специалиста. Не механика из сервисного центра Киберлайф, не инженера с завода, а простого, человеческого мозгоправа, который мог бы ответить на все вопросы. В какой-то момент член входит слишком глубоко, поцелуй выходит слишком грубым, а стон меняет тональность, и андроид резко сжимается всеми мышцами, в том числе и там, а система кричит о неисправности всего тела, всего организма, о перегреве системы, о том, что отключение неизбежно, и РК-800 чувствует горячую жидкость в своем заднем проходе, в голове мелькает мысль, что стоит сходить в ванну и прочиститься, но мир меркнет, и он отключается, так и не расцепляя железной хватки на человеческих плечах. В голове у Хэнка пожар. Цунами обрушившихся мыслей не может потушить его, только сильнее, словно масло или бензин, распалило огонь. Он только что кончил. И будь ему лет двенадцать, когда это там произошло в первый раз, это было бы уместным — удивиться, даже быть шокированным в такой ситуации, но ему пятьдесят три, а он удивляется эякуляции, будто ребенок. Точнее — не так. Он удивляется, что это произошло без помощи рук, он удивляется, что андроид только что сжал его внутри, будто бы сам кончил. И это все так неправильно, но так по-настоящему, именно так. Так, как было нужно; то, что было нужно лейтенанту во всех его разах — почувствовать неравнодушие, пусть и такое неправильное. Пластиковый корпус под ним горячий, словно смартфон после зарядки, но у мужчины даже нет сил сползти с него сейчас, открыть глаза, даже спросить что-то. И он молча пытается отдышаться, утыкаясь носом куда-то в основание шеи, куда раньше слепо тыкался губами, вызывая такие рваные, громкие стоны. Коннор приходит в себя через секунду, система перезагружается, запускает диагностику, настраивает себя как обычно, будто бы он только что вышел из спящего режима, а не вырубился во время секса с клиентом. СЛИШКОМ ВЫСОКАЯ ТЕМПЕРАТУРА КАРКАСА. Это андроид и так чувствует, он словно горит, и это тоже новое. Он дышит тяжело, много, охлаждая воздухом внутренние элементы, будто вентилируя себя изнутри, как и люди, наверное. Или даже — как собаки в жару. Не сталкивает с себя клиента, время еще не кончилось, есть еще двадцать минут, тридцать — до закрытия клуба, а там можно будет снова спрятаться в своей капсуле и попытаться реанимировать остатки своего программного кода, закрыться в себе, исправить то, что не в состоянии исправить даже сервисный центр — но даже туда Коннор не обратится ни в жизни. Он и так знает, что бывает с такими, как он. Фотографии со свалки андроидов закачаны в его память, спасибо за предупреждение, Киберлайф. Хэнк встает все так же молча, стараясь не смотреть в глаза андроиду, не говоря ни слова, натягивает растянутые синие трусы, залпом опрокидывает остатки виски в себя, что давно уже смешался с растаявшим льдом, поднимает с пола брюки — механически, с пустой головой. Опускается в кресло, подтягивает к себе рубашку, не надевает, просто кладет на колени и смотрит в стену. Будь он моложе — сказал бы «вау, оставь мне свой номерок», даже позвонил бы позже, настрочил бы парочку романтичных смс о прекрасной заднице, пригласил бы выпить на следующей неделе, но ему все еще идет шестой десяток, а на кровати валяется «пластиковый урод», которых так сильно ненавидит его коллега по работе. Коннор так и лежит на кровати, боясь лишний раз пошевелиться и получить разряд тока от нестабильности системы, порядочно ждет остаток времени, надеясь услышать хоть какие-то слова от этого странного мужчины, но слышит только писк будильника, как отъезжает дверь, только после поднимается сам. До ванной все так же — двадцать четыре шага. на брудершафт