i am alive

— Толкнешь меня в это сраное цветочное поле еще раз, Коннор, — я тебе что-нибудь сломаю. А под спиной так мягко и тепло, прогрето солнцем, которого Хэнк как-то и не замечал вот уже три года. Раз внутри всегда шел снег и грозы избивали сердце, так и атмосфера вокруг была мрачноватой. Краски и экшен привносил зачастую вискарь. А теперь долбаный пломбир с шоколадными крапинками, таящий на лучах и стекающий белыми дорожками по пластмассовым пальцам RK800. Пусть только андроиду не взбредет в материнскую плату сделать анализ этой белой сладкой и холодной субстанции, чтобы вычислить состав и количество содержащихся химикатов. Лейтенант лично размажет тающее мороженое по идеальной пластиковой роже. Коннор лишь уголки губ оближет кончиком языка. Хэнк зарекался, что вне работы Коннору его из дома не вытащить. Хэнк убеждал себя, что выходные можно провести лишь в компании бутылки. Хэнк плюнул и сдался после четвертого "будет весело, даже лучше алкоголя". — Чем Вам так не угодили цветы, лейтенант? Андерсон уже не впервые высказывался, насколько бесящим CyberLife синтезировал голос его напарника. Или просто Хэнк привык по старинке сетовать на все то, что вызывает у него хоть какие-то эмоции (уже без разбора: негативные или позитивные). — Ничем. Бесят. Пахнут слишком вкусно. Выглядят слишком красиво. Слишком идеальные для этого мира. Хэнк не спешит подниматься на ноги. Так он не валялся уже давно. Так он давно уже не валял дурака. Коулу нравилось толкать его в сугробы. Коул любил вставлять ромашки ему в седоватую бороду. Хэнк скупил бы все прилавки с мороженым в гребаном Детройте, чтобы только Коул был рядом, здесь и сейчас. Под боком. И смеялся заливисто над недоумением этого ведра с гайками, держащего в руках мороженое. — Господи, это что? У Андерсона аж жидкий страх по венам мечется, когда замечает, как рот андроида словно клинит. В улыбке. — Это тридцать два зуба, лейтенант. Я так улыбаюсь. Вы тоже улыбнитесь. Все ведь замечательно! Ой! Ваше мороженое! Тает! Съешьте его скорее. Это, конечно, не стакан выдержанного Johnnie Walker, но прекрасно сможет подарить счастье и в трезвом состоянии. Коннор опускается на траву рядом, но не ложится параллельно, пальцами свободной руки касаясь нежных цветов. Срывает одну мелкую ромашку, подносит к кончику носа, имитируя глубокий вдох. А потом что-то сподвигает развернуться к Хэнку и внезапно вставить тоненький стебелек лейтенанту в бороду. И улыбнуться так счастливо, как Хэнку улыбался лишь его сын. — Сдурел совсем, Коннор? Какого хрена ты вытворяешь? Сбои-тараканы небось по винчестеру бегают, не иначе. — Вы выглядите очень мило, лейтенант. Так от Вашей суровости не остается ни следа. RK800 продолжает вставлять ромашки Хэнку в бороду. Хэнк понимает, что смотрит на "я не девиант", не отрываясь. И тепло становится уже не только телу. Тепло становится где-то под хрупкими прутьями грудной клетки, удерживающих израненные триста грамм сердечной мышцы. Лейтенант вдруг понимает, что хорошо может быть и без выпивки. Хэнк признает, что выходной в компании Коннора выглядит не так уж и страшно, как это казалось изначально.