***
Мы делим вместе матрас, потому что моя комната — бывшая кладовка, и места для второго футона на полу нет. Временно носим мою одежду, которая ему велика, но парень уютно утопает в огромных толстовках, и, должен признать, мне это нравится. А еще готовим, убираем, ходим по магазинам, как настоящие братья. Так проходит неделя, начавшаяся со слов: «Пожалуйста, только не жалей меня, ненавижу снисходительное отношение, глаза с соболезнованиями. Считай, что ничего не было». Я отгоняю мысли, что же с ним было, несмотря одновременно и на желание, чтобы мне доверили эти тайны. С другой стороны — кто я Чангюну? Его друзья — Хенвон и Кихен. А я всего лишь парень из университета, знакомый, что раздавал с ним листовки и ел мороженое… И все же, жить он пошел ко мне. Почему? Мне так интересны его мотивы, мысли в целом, хочу понять этого парня. Он держится сильным, не говорит о прошлом, ходит в больницу вместо того, чтобы доверить свои раны мне, и даже Че и Ю не могут его разговорить, хотя эти двое постоянно приходят и порядком мне надоели. Кроме того, квартира такая маленькая, что мне просто неудобно приглашать сюда кого бы то ни было и даже неловко перед Чангюном, который мог бы жить в хоромах Кихена… Как бы Им не пытался держаться в стороне, кажется, я все больше хочу заботиться о нем, как о члене семьи, потому что с ним слово «дом» стало приобретать именно тот теплый смысл, что обычно и вкладывается в это понятие. Даже отец в свой выходной завтракает с нами под предлогом узнать лучше нового жильца. Самое удивительное — за этими разговорами я сам лучше узнаю родителя. Да, такой была неделя, в которую он не разрешал ни себе, ни кому-то ни было лезть к нему в душу. Но всему приходит конец. Меня будят стоны, которыми сопровождается беспокойный сон Чангюна, и я, подползая ближе стараюсь успокоить поглаживая по взмокшим волосам, уже через пять секунд просыпаясь окончательно, потому что этот Чак Норрис со всей дури бьет меня в челюсть и с причитаниями, как больно руку, просыпается сам. Я же взвыл тюленем, но быстро заткнулся, чтобы не испугать отца. Чангюн, видимо, сам от себя не ожидал и растерялся. — Чжухон~и, прости, я… не хотел, случайно… — цепляется за руку, что я прижал к месту удара. — Уфе орофо, — бурчу ему в ответ, укрываясь от настойчивого плана меня осмотреть. — Извини, я… — Кошмары? — вожу челюстью, понимая, какая она многострадальная из-за этой компашки, а Им попал туда же, куда и Че. В полумраке Гюн кивает и укрывается пледом до шеи, — может, расскажешь?.. Ты все держишь в себе, потому они и снятся. — Если я буду рассказывать, то… — он думает долго то ли сам же стараясь понять себя, то ли потому, что не проснулся еще, — я буду чувствовать себя слабым, могу расплакаться. Не хочу, чтобы меня видели таким. — Ну ты и дурачок! А мы-то тебя гуру психологии прозвали! — смотрит непонимающе, — лучше один раз показать себя таким, чем позволять видеть свои фальшивые улыбки каждый день. Ты думаешь, что не заметно, как ты вымучено улыбаешься? Не, серьезно! — Тише-тише, отца разбудишь, — кладет руку на плечо и давит, чтобы принял горизонтальное положение и умерил пыл. Послушно ложусь, но рука остается, как и тишина. Шорох ткани, и на плече оказывается голова парня. Совсем рядом и я не верю, что все-таки ИМ прислушался ко мне. Не уж-то даже я обладаю силой убеждения? — помнишь нашу встречу с раздачей листовок? — Да, конечно… — Я подложил тебе больше, — улыбается парень, а мне так хочется подскочить от возмущения, да только не могу потревожить, тем более, что сейчас, даже не видя, я чувствую, что улыбается он чисто и от всего сердца, видя мою не всерьез разгневанную реакцию. — Так и знал! — шиплю в ответ, — бессовестный ребенок. — Ой, будто много старше, — а он совсем не притворяется, мне хочется поблагодарить парня за доверие, и рука свободная тянется провести по щеке, — видишь, я все еще могу быть искренним. Чангюн быстро берет мою ладонь в свою и отводит. Вероятно, этот жест ему неприятен, и решаю больше физически его не беспокоить, однако, словесно мне еще никто не запрещал. — Просто скажи, что тебе нужно, чтобы стало легче? — Чтобы меня никто не трогал? — Ты меня спрашиваешь? Так еще и врешь. Помнишь нашу встречу с раздачей листовок? — усмехается и кивает, — я сказал тебе позаботиться о себе, — рука, что осталась на ладони на моей груди, сжалась немного. — Еще тогда было понятно, что тебе хочется открыться кому-то, но страшно… Понимаю, что я оболтус, но… выслушать могу, если тебе не нужны советы от такого, как я, ты и не станешь к ним прислушиваться… — Перестань себя принижать, — тихий хриплый голос останавливает тираду, — перестань. Чжухон, твои слова… а, впрочем… — Никаких «впрочем». Мои же слова, имею право знать, что с ними не так. — Резонно. Твои слова… все то время… я ненавидел их, — Гюн замолчал, а у меня дыхание перекрыло, но боюсь перебить его. — Они вселили в меня надежду, что я выберусь, я так цеплялся за них… — ногти уже больно впиваются мне в кожу, но терплю, пока не хочет отстраниться и уйти, однако хватаю со спины в объятия. — Но ведь получилось… — шепчу крепко сжимая парня в руках, — не убегай. — Опять ты… Впрочем… — Больше никаких «впрочем» и других недомолвок, говори, как есть, — но мы молчим, долгая и тягучая тишина в полумраке, что прерывается лишь одним словом: — Спасибо. До этого вечера я не знал, что люди могут плакать настолько горячо и беззвучно.***
POV Чангюн Люди вокруг меня делятся на три категории: те, кто хочет залезть в душу; кто просто хочет угодить; и просто не обращающие внимания. Изначально лицо в репортажах закрывали пиксели, однако, печатная пресса не стала церемониться с моим будущем, найдя все-таки момент и получив кадр, что с пустым взглядом смотрит с первой страницы. Спасибо, теперь продавец мороженого всегда еще кидает леденец со сдачей. Я отношусь ко всему, будто ничего не было, лишь ухожу в ванну ночью, тихо страдая. Мне очень хотелось гулять по парку, чтобы не чувствовать себя затворником, но каждый высокий силуэт пугал даже в магазине, где бываю только с Чжухоном. Я все еще пленник своего прошлого, но ведь это нормально? Я был им столько лет, невозможно избавиться от подобного ощущения пару дней. Подобные мысли успокаивают, но быстро сменяются вопросом «когда же я смогу стать свободным?» Будущее — туманная даль, а настоящее — толща воды. Ю Минки предупреждала меня о многом, и женщина не ошибалась. Были еще и те, в чьих разговорах за спиной я улавливал сомнение в том, что насилие надо мной вовсе не было таковым, что, став совершеннолетним, я просто хочу иметь все богатства отчима. Жадный пасынок. На эту тему мне и статья в интернете встречалась, из-за чего чуть совсем без сети не остался, так подобное выбесило Чжухона. Статьи, конечно, угнетают эмоционально, однако, есть страх, что встретятся люди, которые решат проверить мою «любовь» в мазохизму и отношениям с мужчинами. Наверное, в этом плане повезло с наличием людей, желающих угодить — Кихен и Хенвон, Минхек и Вонхо. Парни приходят каждый день, на что Чжухон театрально вздыхает и говорит, что за последний месяц они ему осточертели. Все это в шутку, конечно, пусть парню и явно неловко — это понятно по вопросам о том, не жалею ли я, что остался у него. Я ни капли не жалею. Чжухон ничего не спрашивает — ему хватило новостей, и нет желания выпытать из меня подробности. Мне же по его общению в участке стало ясно, что Ли — тот человек, с которым я точно не буду чувствовать себя жертвой. И оказался прав. Однако, приходит конец, и даже Чжухон меняется, когда очередной кошмар вырывается наружу, и игнорировать мое состояние было бы даже неправильно. Меня хватает на самое главное — признание, что была необходима забота. Всего одно слово — масса смыслов и все — одному человеку. — Спасибо.