Следом за Огоньками

      Я вышел к остановке, глянул время на мобилке: Славя скоро будет здесь, чтобы закрыть ворота. Присел на поребрик и расслабился.       Я глубоко вдохнул тёплый вечерний воздух, пропитанный ароматами леса и ещё тёплого асфальта. Господи, как же тут хорошо! Особый кайф попасть сюда из нашей Питерской зимы.       Зима в Питере…       Зима в Питере — отдельная песня. Нет, там редко бывают сильные морозы, но влажность под сто процентов и бесконечный, пронизывающий до костей, ветер с залива делают своё дело лучше лютого холода. Одетые всегда в чёрное, прячущие свои лица в попытке хоть как-то уберечь лицо, прохожие, серая жижа из мокрого снега под ногами, и над всем этим — небо. Низкое, как потолок прокуренной хрущевки, и такое же безнадёжно серое. Небо, в котором неделями не увидишь ни просвета, ни синего пятнышка.       В памяти всплывает одно из самых ранних детских воспоминаний. Я же помню, небо должно быть синее — так его все рисуют. Но который день я смотрю вверх, когда выхожу на прогулку, и пытаюсь найти хоть какой-то просвет. Я ищу до тех пор, пока от холодного ветра не начинают слезиться глаза. Бесполезно. И тогда я решаю, что вот это, цвета грязной алюминиевой кастрюли, серое наверху, и есть небо. Оно такое всегда.       О том, что в мире есть солнце, я тогда просто забыл.       А здесь! Я поднял голову. Летнее ночное небо без единого облачка, мириады вечных звёзд…       Шиза бесцеремонно оборвал мои астрономические наблюдения: — Алло, романтик, ты девушку не проворонишь?       Я опустил глаза и обнаружил Славяну, стоящую прямо передо мной с вопросительным видом. — Извини, Славя, задумался. Ты что-то спросила? — Ну да. А что ты тут делаешь один, Семён?       Я изобразил лёгкое смущение. — Ну знаешь, я только первый день в лагере, ещё не совсем освоился, а впечатлений сразу столько! Тут так здорово! Жаль, поделиться не с кем — я же новенький пока. Вот, пришёл сюда, чтобы обдумать. А ты не могла бы помочь? Ну, составить мне компанию, пройтись, рассказать про лагерь? — Да, конечно! Вот только ворота закрою. Одна створка так туго ходит, поможешь?       Я кивнул, поднялся и изобразил готовность служить.       А дальше — дальше мы гуляли. Этим тёплым летним вечером я откровенно наслаждался обществом красивой девушки и приятного собеседника в одном лице. Идя на встречу, я готовился исподволь расспросить Славю: не давали мне покоя пару странных её ответов в наш прошлый первый вечер, во время посиделок в пустом домике. Но сейчас, глядя в глаза нашей русской Барби, купаясь в её открытой улыбке, совсем не хотелось умничать и что-то выведывать. Хотелось просто…       Мимо нас, в сторону умывальников, с гиками и криками пронеслась стайка малышни с полотенцами наперевес. Я проводил их взглядом, и нужное слово пришло.       Жить!       Жить вот этим моментом. Совёнок. Всё в нём, каждое воспоминание, теперь ожившее, обретшее форму, кажется сейчас таким милым. Лагерь живёт, а я легко читаю его. Я знаю, что сейчас Алиса с Улей ломают замок столовой, Лена уже вышла на площадь с книжкой, а Мику закрывает свой клуб, чтобы отправиться отдыхать с неизменной песенкой Винни-пуха на устах.       Я могу не только выбрать любой фрагмент воспоминаний, но и присоединиться, поучаствовать. Невероятное чувство!       Но этим вечером я слегка изменил старый сюжет и ни капельки не жалею. Я просто гуляю со Славей. Я гуляю со Славей, но где-то, восьмым чувством, я со всеми вами, мои милые. Я ковыряю гвоздиком замок вместе с рыжими, я обсуждаю «Унесённых ветром» с Леной, я улыбаюсь Мику после удачной репетиции. — Ты сейчас так хорошо улыбаешься, Семён. Что-то вспомнил? — И да, и нет. Я не могу тебе пока это рассказать, Славя, извини. — Ничего страшного, если не хочешь этим делиться, я не обижусь. — Я знаю.       Славя широко распахнула глаза. Чуть не попался! А раскрываться ещё пока рано.       И всё равно мне немножко не по себе. Не дело это — отказывать такой прекрасной девушке. — Это не мой секрет, я пообещал… — Никому не рассказывать? Понимаю. Обещал хранить чужой секрет — держись! Как бы ни хотелось поделиться. Даже самому верному человеку, всё равно не стоит.       «Ох, лиса.» — Не совсем всё так, и тайна эта — не такая уж тайна. Просто… — я задумался. — Ты читала Айзека Азимова? — Ну куда это тебя понесло? Обидится девушка, что ты её невеждой выставил. — вмешался Шиза.       Но Славяна, наоборот, оживилась. — Нет. В каком жанре пишет? Стоит почитать, рекомендуешь? — Стоит, да только ты наверное занята по самое не могу в лагере, когда читать-то?       Славя вздохнула. — Там погибший учёный оставляет после себя голограмму с программой, которая способна ответить только на определённые вопросы. — Голограмма? — Ну, скажем так, робот. Хотя, робот там тоже… Нет, так мы запутаемся. Пусть будет робот, хорошо? — Славя кивнула в ответ. — Ну вот. На всё, что не распознаётся программой, робот отвечает одинаково: «Я ограничен в ответах. Задавай правильные вопросы.»       Мельком глянув на девушку и убедившись, что она слушает — ещё как, ловит каждое слово -, я продолжил. — Детективу, который расследует убийство, приходится искать не ответы, а верные вопросы, чтобы раскрыть дело. — Очень интересно. Не думала, что фантастика может быть такой… глубокой? Я потом подумаю над этим, тут и психология! Может пригодиться, — вот в этом вся Славяна. — Но зачем ты мне это рассказал? — Так вот, я обещал не рассказывать, но не обещал не отвечать на вопросы. Если ты задашь верный вопрос — я отвечу. — Это игра такая? Понимаю. Но как же понять, что спросить, если я совсем тебя не знаю?       Я улыбнулся. — А вот это — верный вопрос.       Девушка улыбнулась в ответ. Немного смутилась. — Семён, мне с тобой очень интересно, но… поздно уже. Мне завтра вставать рано. — Тогда, до завтра, Славя? — До завтра, Семён.