Связанные долгом

Когда Девин добрался до площади Холджера, небо, затянутое перистыми обрывками облаков, уже понемногу наливалось предзакатным томным золотом. Жаль, конечно, что разговор с капитаном состоялся так поздно: Торнтон к тому моменту безнадежно опоздал на доставлявший грузы монорельс, и путь до офиса Верховного смотрителя пришлось преодолевать на своих двоих. И хорошо, что стараниями Честера ранение толлбоя уже не беспокоило. «Не лучшее место, чтобы думать о еретике», — нервно усмехнулся Девин. Мрачная громада Канцелярии давила одним своим присутствием, тяжелым тесаным стилем, черно-золотыми полотнищами, слабо колыхавшимися на ветру. Наверняка по времени вскоре должна начаться ежевечерняя проповедь… Девин прошел мимо двух застывших в карауле смотрителей и поднялся по ступеням на небольшую пустынную площадь перед главным входом. Сердце тяжело бухало где-то в желудке. Чем ближе к дверям толлбой подходил, тем больше ему хотелось развернуться и сбежать, потому что ни один нормальный человек не пойдет к смотрителям без острой нужды. Но вряд ли ему еще выдастся возможность взять инициативу в диалоге со старшим дознавателем. Бездна, только бы он не был дознавателем в том самом смысле. За этим районом следил другой отряд толлбоев (то ли серконосца, то ли Косы), но раньше, еще как обычный стражник, Торнтон часто патрулировал ближайшие кварталы. Внутри Канцелярии он давно уже не бывал, но в детстве мать брала его с собой на унылые проповеди раз в две недели, и у него было до хрена времени, чтобы изучить холл. И с того времени мало что изменилось: благородный дымчатый и бездонно-черный мрамор, натертый до скользкого блеска, тяжелые гипсовые бюсты на постаментах, вытравленные в железе Семь запретов на противоположной от входа стене… огромный символ Аббатства, выложенный в центре залы. Тогда Девин сомневался, но сейчас был уверен: мать ходила на проповеди просто для того, чтобы не выделяться. Наставление еще не началось, но люди уже собирались в просторном, контрастно освещенном холле. Девин окинул их незаинтересованным взглядом — в тяжелые времена вера становилась для некоторых последним убежищем, — и подошел к ведущему запись смотрителю, стоявшему за конторкой справа от входа. — Все вопросы — после проповеди, — отрезал тот еще до того, как Девин успел что-то спросить. — Мне нужен старший дознаватель Торли. Где я могу его найти? — проглотив рвущееся на язык ругательство, предельно вежливо поинтересовался Торнтон. Дежурный неохотно оторвал взгляд от своих записей. — Зачем тебе старший дознаватель? — в ожидании ответа он недовольно постукивал ручкой о тетрадь. — Вот и спроси у него, зачем он меня вызвал, — Девин скрестил руки на груди. Такие смотрители, зажравшиеся на бумажной работе и охамевшие, симпатии не вызывали. — Разве это не твоя работа? — За языком следи, — угрожающе начал смотритель. Мимо них проходила пара служителей Аббатства, вышедшая из глубин Канцелярии, и один из них неожиданно свернул к конторке. — Брат, разве можно так отвечать пришедшему с просьбой? — дежурный вздрогнул, заслышав голос из-за спины. Девин едва справился с удивлением: этот тембр, приятный, с нотками незлой усмешки, просто созданный вести дискуссии и убеждать, был ему смутно знаком. Жаль, что все смотрители носили маски — хотя это не слишком бы помогло, если подумать. — Твое имя? — Р-райнард, сэр, — дежурный застыл, как палку проглотил, боясь даже повернуться в сторону собратьев по ордену. Он так сильно сжал несчастную ручку, что Девин невольно побоялся, что она сломается прямо в его пальцах. — Райнард, значит. Я прослежу за тем, чтобы ты осознал свою ошибку и исправил ее, — доброжелательным тоном произнес смотритель и сделал легкий жест в сторону своего спутника; Торнтон обратил внимание, что его ладони были затянуты в черные кожаные перчатки. — Этли, начинайте проповедь без меня, хорошо? Этли коротко склонил голову в согласии и поторопился к ожидавшим его людям. Темные прорези глазниц неизвестного смотрителя, заступившегося за него, изучали Торнтона с задумчивой пристальностью. — Возможно, я смогу помочь, раз Райнард, — пытавшийся слиться с конторкой дежурный вздрогнул, услышав свое имя, — не смог. — Я ищу старшего дознавателя Торли, — повторил толлбой. Отказываться от помощи было бы глупо, когда все, чего он хотел — побыстрее отсюда сбежать. — То есть меня, — протянул смотритель, осматривая Девина с ног до головы. — Вы, видимо, второй свидетель той… неприятной ситуации. Он жестом приказал стражнику следовать за ним и двинулся обратно, в сторону проема — за которым, вот Бездна, показалась мраморная лестница на второй этаж. Девин последовал за служителем Аббатства, соблюдая дистанцию. Мысль о том, что придется пройти глубоко на территорию смотрителей, подспудно тревожила. Но нет — у самого проема Торли свернул вправо, в неприметную комнату с ярко освещенными стенами. В ней было удивительно тихо — даже начавшаяся проповедь отсюда звучала приглушенно. В углу мягким тонким дымком тлели палочки-благовония. — Здесь нам не помешают… как и мы не будем мешать брату Этли, — в голосе Торли слышалась добродушная улыбка. Это дисгармонировало с высокомерно и презрительно скалящейся маской. Девин окинул комнатку быстрым взглядом: маленькая и квадратная, на первый взгляд она напоминала комнату трофеев, но, присмотревшись, сержант различил на ближайшей плите, матово-гладкой и металлической, выгравированные года и эпитафию. То, что он принял за трофей, оказалось урной для праха какого-то из отличившихся в прошлом смотрителей. М-да, неловко вышло. — Напомните, почему я не смог опросить вас в прошлый раз? — Был ранен, отлеживался, — Девин натянул на лицо легкую вежливую улыбку. Хорошо бы, чтобы смотритель не стал углубляться в эту тему. Приторный дымчато-древесный запах отзывался в висках болезненной пульсацией. Торли вытащил из подсумка авторучку и записную книжку, нашел чистую страницу. — Итак, происшествие от тринадцатого дня месяца рода одна тысяча восемьсот тридцать шестого года… — пробормотал он, записывая. — Я верно помню, что именно вы обнаружили еретический алтарь? — Да. Во время патруля, за день до, — счел нужным добавить Девин. Нервы натянулись. Нужно было отвечать на вопросы аккуратно, не выдать больше нужного, но и не создать впечатление, что Торнтон что-то скрывает. Быть открытым, честным и желающим угодить старшему дознавателю. Простому толлбою же нечего скрывать, да? — Можете вспомнить, как это произошло? — тон Торли стал слегка отстраненным. Девин задумался, заложив руки в карманы брюк. — Обычный патруль, — слегка пожал он плечами. — Шел, осматривал переулки, нет ли где плакальщиков, наткнулся в одном на… это. — И все? — Ну, там было дохера, — Девин кашлянул, исправляясь, — очень много крыс и мусора. И трупов, поэтому и остановился. Несло оттуда кошмарно, — он помолчал. — Боюсь, больше ничего особого не припоминаю, больше месяца прошло. Стражник старался смотреть дознавателю в лицо, но золотая маска делала это максимально некомфортным занятием. Торнтон отвлекся, зацепившись взглядом за табличку, рядом с которой они стояли. «Джон Бретон, — прочел он. — Он был клинком, поднятым в защиту каждого Обывателя… А теперь лежит пеплом в безвкусной старой вазе». — Много трупов, значит, — чиркнул что-то у себя Торли. — И что вы сделали, обнаружив алтарь? — Сжег тела и крыс согласно приказу, вдруг чумные, и сообщил капитану. — Хорошо. Доложить о еретической дряни было верным поступком, — неподдельное одобрение в голосе смотрителя ощущалось… странно. Девин думал, что такие — искренне, похоже, верящие в дело Аббатства — уже вымерли. — Перейдем непосредственно к случившемуся. Осмотр должны были провести два смотрителя. Что вы делали после их появления? — Повторил свой вчерашний маршрут, — последовательно перечислил Торнтон, — привел к тому переулку их и Джеффа, еще одного толлбоя, он нас сопровождал на всякий случай. Вдруг крысы или новые плакальщики. Удостоверился, что подозрительная конструкция на месте, и смотрители пришли не зря. Все. — Когда покойные, — смотритель сверился со своими записями, — Мерв и Уолтер пошли осматривать алтарь, где вы находились? Девина этот вопрос выбил из колеи. Где находился? Рядом стоял, это же очевидно. В вопросе было какое-то второе дно? Душный запах благовоний отвлекал, не давал полноценно сосредоточиться. Торли отстраненно пробормотал себе под нос: — Стояли у входа в переулок, наверное, — он поднял на Девина взгляд. Стражник медленно кивнул. — Да, стоял у входа. Смотрители сказали, что сделают все сами, мы с напарником не особо были им нужны, — он ненадолго замолк, задумываясь. Говорить или нет? — Но мне показалось, что что-то не так, и я попытался сообщить им об этом. Не успел. Мне… жаль. — И что же показалось странным? — Торли смотрел на него неотрывно. Золотая маска делала настоящее выражение его лица абсолютно нечитаемым. Девин попытался припомнить, как это происходило. — Я не уверен до конца. Алтарь был очень… чистым, — произнес он, хмурясь и потирая щетинистый подбородок. — Просто… Понимаете, я же сжег там кучу мусора и… и всего остального. Огонь даже стены закоптил. Но алтарь выглядел нетронутым, хотя это просто невозможно. Странно. «А еще, — вдруг осознал Торнтон, — ткань была совсем другой». Торли смотрел на него несколько невообразимо долгих секунд перед тем, как опустить взгляд и записать что-то в свою книжку. Что-то длинное. — Хорошо, — уронил он невыразительным тоном. — А вы можете вспомнить… Он вдруг замолчал и повернул голову вбок, в сторону дверей, словно прислушиваясь к чему-то. — Вы это слышите? — как-то негромко произнес он, захлопывая книжку. Девин нахмурился и отрицательно мотнул головой — а потом действительно уловил не вписывающиеся в фон звуки… …Приглушенные возмущенные крики. В Канцелярии редко раздавались крики. — Вы свободны, благодарю за помощь Аббатству, — отрывисто произнес Торли, быстрым шагом покидая комнату. Девин ошарашенно кивнул ему вслед и тоже заспешил — в комнатушке слишком тяжело несло благовониями, чтобы оставаться там по своему желанию. Проповедь была сорвана. Люди стремились к выходу, хотя Этли наставительным громким тоном требовал спокойствия. Стражник тоже двинулся к дверям, стараясь не попасть в давку — и понял, почему люди толпились у ограждения, не спускаясь дальше. К вечеру над площадью перед зданием канцелярии зажгли яркие прожекторы. В их равнодушно белом свете можно было различить все мелочи: разбросанный по когда-то чисто выметенной площади мусор и грязь, осколки каких-то банок, из которых сочился зеленоватый, едкий на вид дымок, а главное — двух смотрителей, которых как будто облили помоями. Один из них надрывался, костеря Крысоловов, но при приближении Торли все же замолк и перестал развлекать толпу богохульствами. Остановившись в отдалении, старший дознаватель о чем-то у него осведомился. Галдевшие в возмущении и недоумении люди, пришедшие на проповедь, даже затихли, но смотритель не повышал голоса, и его слова невозможно было разобрать. Получив ответы, Торли вернулся к ступеням и утомленно, но относительно вежливо произнес: — К сожалению, продолжить проповедь не представляется возможным. Приходите завтра. И хотя он смотрел на горожан снизу вверх, его уверенного голоса и неявного приказа послушались сразу. Покидая Канцелярию вместе с остальными, Девин обратил внимание, что им навстречу торопится пятерка смотрителей с волкодавами. Псы рвали поводки, и что-то подсказывало толлбою, что эта выходка Крысоловам может дорого обойтись, если собаки возьмут след. Но это были уже не его проблемы. Солнце застыло оранжевым надрезанным диском над самым горизонтом, стиснутое острыми облаками с обеих сторон, а это значило, что большую часть пути придется идти в темноте и что на базу Девин вернется только ближе к полуночи. Ни один из этих фактов не радовал. Ночью на улицах западного Дануолла было откровенно небезопасно, и, хотя Торнтон взял с собой и короткий меч, и пистолет, ему все равно было не по себе от мысли, что он по незнанию может забрести на территорию какой-нибудь из банд. Раздел территорий, конечно, давно уже прошел пиковую фазу, но никто не исключал мелкой, мстительной грызни и, не приведи Чужой, чьей-то излишней инициативности. Чтобы не потеряться, Девин снова планировал не отдаляться от русла реки, и его дорога должна была пролегать попеременно через жилые районы и пустынные складские зоны. Бездна знает, что хуже. Итого: через весь город переться ради десятка вопросов. Ебанные смотрители. И китобою, кстати, тоже пусть икнется — за то, что удружил с минами. Толлбой шел по широкому, удивительно многолюдному проспекту, остро скучая по ходулям. Он легко подмечал в толпе рабочих, усталых и грязных, торопящихся в пабы — расслабиться за кружечкой эля и всласть поругать владельцев заводов, — шумных, привычно горластых грузчиков и вымотанных торговок. Горожане спешили разбежаться по домам до наступления темноты, и Девину они напоминали спешащих муравьев — таких же бесправных, безликих и незначительных. Из сумрачного, узкого переулка между домами, к которому Девин подходил, вылетел кто-то блеклый и маленький. Он не успел проскочить перед Торнтоном и врезался ему в бок, грохнувшись на задницу с едва слышным стоном. Даже не пошатнувшись, стражник обернулся, на автомате потирая бок — и узнал в растянувшемся на брусчатке подростке одного из Крысоловов, которых видел в лечебнице Честера. Остановившегося толлбоя кто-то толкнул со спины, сдавленно выругался, заметив форму, и неискренне забормотал извинения, но Девину было плевать. Поколебавшись, он протянул Крысолову ладонь. Кажется, его звали Лесли; Честер тогда выговаривал ему за раненую руку. Парень потряс головой, уставился на ладонь с изумлением, но помощь принял. Он почти ничего не весил — для Девина, как минимум, — и поднять его на ноги оказалось легче легкого. — Ты же приятель Честера, да? — вдруг спросил Крысолов, хватая стражника за рукав. Голос у него был тихий, но до усрачки напуганный, почти жалобный. — Можешь помочь? Пожалуйста! И он потянул Торнтона за собой, неуверенно, но требовательно. Девин неохотно поддался, оглянувшись по сторонам перед тем, как нырнуть в полумрак переулка. — В чем дело? — спросил он, понизив голос. Крысолов не ответил, тяня и тяня его за собой, и стражник легко поймал его за кисть и выкрутил руку, останавливая. — Пока ты не скажешь, зачем тебе моя помощь, я ни шага не сделаю. Лесли всхлипнул, дернулся, но Девин держал крепко. Ввязываться во что-то вслепую он не собирался. — Ада! Там! Ей нужна помощь, не мне, — проскулил Крысолов, перестав трепыхаться. — Смотрители спустили волкодавов, те загнали ее на дерево и не уходят! А я… Он прерывисто вздохнул, глотая потоком хлынувшие слезы; Девин растерялся и разжал ладонь, но Лесли не сбежал. Наоборот, замер, сжавшись и вздрагивая от рыданий. — Я б-боюсь со-собак, — едва смог выговорить он, захлебываясь воздухом. — Я… я п-пытался ей помочь, но… — Надеюсь, что это не для того, чтобы меня растрогать, — вздохнул Девин, хватая его за плечо и разворачивая в сторону, куда они до этого бежали. Слегка подтолкнув Крысолова в спину, он коротко приказал: — Успокойся и показывай дорогу. Парень послушно потрусил вперед, на ходу вытирая глаза рукавом. Девин едва подавил еще один тяжелый вздох — выглядел Лесли, может, и почти взрослым, но наверняка на самом деле был гораздо младше. Бездна и все ее левиафаны, неужели Честер тоже когда-то таким был?.. Лесли завел его глубоко в жилой квартал. Пока они шли, тени медленно поднимались по этажам вверх, и когда Девин расслышал вдалеке ворчание и лай, отдающиеся эхом, ярко-оранжевая полоса исчезла окончательно, погрузив весь город в сине-черную, несущую прохладу тень. Лесли замедлил шаг, входя под очередную арку, и чуть пригнулся. Девин тоже постарался не шуметь, следуя за Крысоловом на расстоянии ярда. Они обогнули мерзко вонявшую кучу мусора, подошли к деревянному щиту, закрывавшему половину прохода, и Лесли очень осторожно выглянул из-за него во двор. Обернувшись, он поманил толлбоя, и тот тоже приблизился к щиту, выглядывая поверх съежившегося Крысолова. Привычным быстрым взглядом стражник оценил обстановку. Двор был вытянутым, треугольным, закрытым домами с двух сторон и кирпичным забором — с третьей. По центру в ряд росло несколько старых деревьев, в том числе мощный дуб, вокруг которого кружили, глухо рыча, три поджарых волкодава. Дуб был кривым и неровным, с неширокой обрезанной кроной, и среди темно-зеленых листьев с трудом можно было различить маленькую серую фигурку, вцепившуюся в ствол. На глазах у Торнтона один из волкодавов перестал наворачивать круги и со злым лаем попытался взобраться на дерево. Панический рыдающий вопль заметался меж домами, но когти заскользили по коре, и волкодав съехал вниз, не преодолев и половины расстояния до нижних веток. Ада наверху сжалась в комок и крепче вцепилась в дерево, и Девин совсем некстати подумал, что она, скорее всего, тоже боится собак. Теоретически, он мог бы просто перестрелять волкодавов — но проверять, сможет ли он на самом деле опередить натренированных собак, не хотелось. Слишком велика цена ошибки. Судя по тому, что псы не уходили, приказ был дан конкретный. Торнтон внимательней рассмотрел двор. Ветки слишком тонкие или короткие, чтобы беспризорница могла как-то дотянуться до стен домов. Да и небезопасно, она же не тренированный китобой… Прелая куча листвы в левом углу, мусорный контейнер совсем рядом с аркой, где они стояли. Вход со стороны второго дома, если и существовал, был чем-то забаррикадирован. У стены Девин заметил несколько приподнятых над землей цветников и бочку с водой. Хм, могло сработать… — С той стороны забора что-нибудь есть? — Девин наклонился ближе к Крысолову, чтобы не повышать голос. Тот закивал и осторожно отодвинулся к стене, выдыхая. Опираясь на стену рукой, парень пополз обратно к выходу из арки. Кажется, насчет своего страха собак он ничуть не преувеличил — его едва держали ноги. Смежный двор оказался больше, чище, на три дома и с несколькими открытыми проходами, которыми явно часто пользовались. По центру тоже росли деревья, но земля под ними была ухоженней — цветы, клумбы какие-то, дорожки, — и Торнтон мысленно выдохнул, заметив опиравшийся на стену сарай. Он воровато огляделся — не заметил ли кто их присутствия. Взобраться на сарай оказалось не слишком сложно, хотя черепица и похрустывала крайне подозрительно. Девин помог и Лесли, без проблем втянув его наверх — Крысолов мог пригодиться, учитывая, что плана как такового у Торнтона особо и не было. Верхушка забора теперь была стражнику по середину бедра, и он отлично видел весь соседний двор — и волкодавов, и проем единственного выхода, откуда они только что выглядывали, и контейнер рядом, и кучу листвы, у которой кто-то копошился. Девин вытащил пистолет из нагрудной кобуры, проверил, заряжен ли тот — на всякий случай, он не хотел бы шуметь, — убрал на место и обратился к Лесли спокойным тоном: — Как думаешь, если мы отвлечем собак, Ада сможет спрыгнуть с дерева и добежать до нас? Если она заберется на цветник, то я смогу затянуть ее на эту сторону, — он понадеялся, что крыша пристройки не проломится под весом сразу троих. Лесли задумался, крепко держась за плоскую верхушку забора. — А мы не можем перестрелять собак отсюда? — спросил он с сомнением. Девин пожал плечами. — У меня шесть патронов. Хочешь проверить, насколько быстро на шум выстрелов появится кто-то из ближайших патрулей? Лесли побледнел и отрицательно мотнул головой. — Вот и я нет, — рассеянно ответил Девин, приседая на одно колено, чтобы отломить с края кусок черепицы. Та сидела неожиданно крепко, и с первого раза ничего не вышло: Девин зашипел, когда пальцы сорвались. Мельком глянув — ничего страшного, ссадил немного кожи, но почти не кровило, — он все же отковырял обломок и взвесил в руке. «Бездна, пожалуйста, пусть в этой куче листьев действительно будет немного крыс, и они отвлекут волкодавов достаточно, чтобы девчонка успела добежать», — мысленно взмолился Торнтон и тем же уверенным тоном произнес: — Я отвлеку собак. Если они поведутся, кричи Аде, чтобы бежала к нам. Бледный Крысолов серьезно кивнул. В кирпичный забор он вцепился до вздувшихся на тыльной стороне ладоней венок. Торнтон прицелился и замахнулся. Осколок черепицы не долетел до кучи листвы какой-то ярд. Волкодавы одинаковым жестом встопорщили острые уши, приподнялись, подбираясь к источнику шума… Из гниющей листвы во все стороны прыснули крысы, и псы с лаем бросились за ними, в противоположный от забора угол двора. Рядом заголосил Лесли. Ада спрыгнула с ветки с двухсекундным запозданием, неудачно перекатилась, вскрикнула, но вскочила на ноги и побежала к забору и цветникам, почти не прихрамывая. Ближайший к ней волкодав как по команде вскинулся, забыв о крысах. И блядь, Девин недооценил резвость этих тварей. Толлбой свесил левую руку, почти повиснув на заборе, как и Лесли, а правой на ощупь выуживал из кобуры пистолет. Ада обернулась и молча припустила еще отчаянней, но гибкая черная тень настигала. Ада буквально взлетела на цветник. Схватилась за протянутые руки. И сипло заорала от боли, когда волкодав в последнем прыжке вцепился ей в ногу. Девин не колеблясь выстрелил. Ада тут же стала в два раза легче, и мужчина одним сильным рывком затащил ее на забор. Волкодав остался лежать внизу, скребя лапами по пыльной сухой земле и повизгивая. Оставшиеся два имели неосторожность приблизиться к телу, и Девин, бросив быстрый взгляд в сторону корчившейся рядом беспризорницы, прищурился и выстрелил еще два раза, почти не промазав. Смертельными раны волкодавов были или нет, но теперь никто из них не сможет последовать за раненой Крысоловкой. — Блядская праматерь! — едва слышно взвыла девушка, с трудом садясь и в полном ужасе уставившись на пропитывающуюся кровью разорванную штанину. Девин сухо усмехнулся. — Интересный способ сказать «спасибо», — пробормотал он, убирая пистолет. — Я буду ждать внизу. Перед тем, как спрыгнуть, он краем глаза заметил, как Лесли торопливо отдирал от своей рубашки лоскут. Когда Ада свесила с края крыши ноги, на пострадавшей левой светлело подобие тугой повязки. Девин подставил девушке руки и легко поймал ее подмышками, опустив на землю осторожно. Лесли скатился-спрыгнул сам, и гораздо удачней, чем его подруга пару минут назад. Вцепившаяся в Девина Крысоловка опасливо попробовала опереться на раненую ногу и тут же сморщилась до слез, перенося упор на целую. — Чтоб эти смотрители в собственном дерьме утонули, — низко застонала она и слезящимися глазами глянула на Лесли. — Я не дойду. — Если скажешь тебя бросить, я тебе врежу, — безапелляционно заявил Крысолов, хмурясь. Девин, все еще поддерживавший Аду под локоть, вздохнул. На зачесавшуюся переносицу он привычно уже не обратил внимания. — Куда бы вы ни собирались, нам лучше поторопиться, — вмешался он. Крысоловы заговорили одновременно. — Тебе туда нельзя! — К Честеру, конечно! Они переглянулись, Лесли забавно поджал губы, очень знакомым жестом упирая руки в бока, и Ада сдалась. — К Честеру так к Честеру, — буркнула она и попыталась выкрутиться из хватки стражника. — Я помогу, — Торнтон легко остановил ее. — Ты — не дергаешься и не пинаешься, ты, — он указал на второго Крысолова, — ведешь нас самым быстрым и безопасным путем. Где я смогу пройти. — Ты пойдешь с нами? — удивилась Ада. — Мне по пути, — соврал Девин, опускаясь перед ней на одно колено и подставляя спину. Беспризорница неуверенно забралась ему на закорки, обхватила сцепленными руками за шею и уткнулась коленом в бок; вторую ногу она заметно берегла. Девин подхватил ее удобнее под жилистые бедра и выпрямился, чуть покачнувшись с непривычки. Лесли уже бежал в направлении одной из арок. — Тебе не тяжело? — шепотом поинтересовалась девушка. Она, конечно, была юной и легкокостной, но все же живой, и Девин, взяв ровный, но быстрый темп, нехотя ответил: — Пока нет, — подумав, он чуть пожал плечами. — Ты не сильно тяжелее моей брони. Он немного преуменьшил, скорее всего, но пока так и ощущалось. — Кажется, я поняла, что нашел в тебе Честер, — через силу улыбнулась Ада. Девин не успел ничего ей ответить. — Здорово быть высоким. Она покрутила головой. Растерявшийся стражник не нашелся с ответом и сосредоточился на том, что у него под ногами. Крысолов действительно вел их непрямой дорогой, часто — через дворы, и поскользнуться в темноте на мусоре, вляпаться в лужу смутного происхождения или запнуться обо что-то с такой ношей не хотелось. Долго Ада молчать не смогла — Девин подозревал, что это в ней бурлили остатки адреналина. — А ты правда стражник? — тихонько спросила она, когда Девин вслед за Лесли перебегал по мосту через один из каналов. — Да, — коротко выдохнул Девин. — Все Крысоловы боятся собак? — А ты бы не боялся, после вот такого? — нервно хихикнула девушка, крепче сжимая скрещенные в замок ладони, лежавшие у него на шее. — Мне еще повезло. Я знаю пару наших, у которых кого-то на глазах… того. Разодрали. Ее низкий, будто простуженный, наигранно бодрый голос дрогнул на последнем слове. — Зачем тогда пакостить смотрителям? — толлбой старался экономить дыхание и силы — он плохо представлял, какую часть пути они прошли. Ада наклонила голову, коротко утыкаясь ему в плечо. — Они избили Герд, — пробормотала она в гладкую ткань. — За то, что просила милостыню неподалеку от площади Холджера. Мы не могли оставить это без ответа. Пусть только попробуют сделать это еще хоть раз с кем-то из наших, и… Кажется, Девин начинал понимать, откуда у Честера взялась эта странная, необъяснимо сильная забота о Крысоловах. Такое действительно не оставишь в прошлом. Он ждал еще вопросов, но Ада неожиданно затихла и обмякла, ощутимо тяжелея. Руки, к счастью, она не разжала даже в отключке, как-то хитро переплетя пальцы. Торнтону ничего не оставалось, кроме как надеяться, что так и останется до конца их долгого пути. Дворы, дома, переулки, опустевшие улицы — все скользило перед его взглядом, не задерживаясь в памяти. Крысиный писк и подгонявший в спину ветер, неуклонно утомляющая тяжесть на спине, запах рыбьих потрохов и дыма… Редкий свет в окнах… Когда они добрались до Бленхейм-лейн, у толлбоя от напряжения сводило плечи и поясницу, подозрительно ныло место только что вылеченного ранения, а рубашка под кителем насквозь промокла от пота. Он себя переоценил, и если бы не Лесли, то сомнительно, что Девин смог бы донести раненную. Последние сто метров до дома Честера и лестницу до его квартиры стражник преодолел на чистом упрямстве. Лесли забарабанил в дверь, и сначала никто не отвечал. Девина в холодный пот бросило — а не попали ли они в один из тех моментов, когда Честер отсутствовал по своим китобойским делам? — но спустя минуту раздались шаги, щелкнул замок, и сонливо щурившийся лекарь, как всегда к вечеру одетый в одни только штаны, распахнул дверь. При виде Девина с Адой за плечами он ошарашенно округлил глаза, но инстинктивно отступил, пропуская их внутрь. Пока толлбой осторожно устраивал не то бессознательную, не то заснувшую Крысоловку на операционном столе, Лесли торопливо пересказал китобою произошедшие события. Тот, молча кивая, привычно метался по квартире, собирая нужное, и Девин отступил вплотную к стене, чтобы не быть снесенным сосредоточенным на деле лекарем. Подумав, он мысленно махнул рукой и съехал по стенке на пол, вытянув гудящие от усталости ноги. Опереться на что-то твердое, откинуть голову и наконец-то немного расслабиться было охуенным ощущением. Стражник сквозь полуопущенные веки следил за происходящим в комнате: за Честером, склонившимся над пациенткой, Лесли, замершим у изголовья с прижатыми к груди руками… Он буквально на пару секунд прикрыл глаза, позволяя себе небольшой отдых — и вздрогнул, просыпаясь от щелчка закрывшейся двери. Крысоловов не было видно, но на накрывавшей стол гладкой ткани еще оставались следы недавней операции. Шея ныла от напряжения и плохой позы. Честер подошел ближе и присел рядом с сидевшим на полу толлбоем на корточки; привычный уже какой-то вид — убранные наверх длинные волосы, открывшие бритые виски, черные узоры татуировок на обнаженной коже, амулет на цепочке, легкая, заметно утомленная усмешка, — вызвал у Девина ответную слабую улыбку. Китобоя определенно стало слишком много в его жизни, но он против не был. — Ну, а ты как? Не ранен, герой? — лекарь окинул его цепким взглядом, но Девин отрицательно качнул головой. — Нет. Просто… заебался. — Как я тебя понимаю, — Честер хмыкнул и выпрямился, протягивая ему руку. Девин от помощи не отказался, стиснув теплое жилистое предплечье и рывком поднимаясь на ноги. — Не хочу показаться невежливым засранцем, но послушай моего совета — сходи вымойся. И китель хорошенько отряхни. Не все Крысоловы смыслят в… личной гигиене. Но я не оставляю попыток достучаться до них. Он беззлобно усмехнулся и отвернулся. — Спасибо за то, что помог им. Их безопасность… много для меня значит, — китобой через силу перешел на беззаботный тон: — Догадываюсь, что денег от меня ты не примешь… — Ты мне ничего не должен, — отрицательно качнул головой Девин, снимая китель и вешая его на крючок у входа. После кратких сомнений он повесил на соседние кобуру и ножны с клинком — за верхний ремень. — …Но я могу предложить в качестве благодарности поздний ужин, — искушающе продолжил Честер, расставляя по местам многочисленные баночки. Девин прислушался к себе — и понял, что действительно голоден, просто не обращал внимания. — Если это не слишком тебя затруднит, — неохотно ответил он. Честер рассмеялся. — Скорее, наоборот. Я привык уже готовить на двоих, так что… — он осекся и сбежал в кухню. Девин вспомнил: он ведь действительно ушел отсюда всего часов восемь-девять назад, — а по ощущениям прошла неделя, не меньше. Неожиданно ему стало неловко от мысли, что он отлично освоился в чужой квартире: знает, где искать чистые полотенца и мыло, знает, что сейчас Честер обязательно поставит чайник, знает, что… — Используй темное мыло, в шкафчике рядом с ванной лежит, — посоветовал ему невидимый китобой, и Торнтон мысленно добавил к списку: уверен, что даже по такому расплывчатому описанию найдет его. Так и оказалось. Оплывший от частого использования брусок пах дегтем, но в остальном был вполне обычным. Горячая вода вытянула из мышц ощущение усталости, а из головы — всякие нелепые мысли. Блаженные несколько минут Девин не слышал ничего, кроме неровного шума воды и потрескивания единственной лампы, и не думал ни о чем конкретном. Он с силой прошелся ладонями по отзывающимся болью плечам, массируя их, и ссадину зажгло, но терпимо. Как он и думал, Честер еще не успел убрать лишнее полотенце, которое всегда оставлял ему на самом крайнем крючке. Девин торопливо растер влажное тело, стараясь не смотреть в сторону помутневшего от пара зеркала и поскорее одеться. Он не особо любил видеть себя со стороны. Рубашка, когда он взял ее, все еще была противно-сырой, холодной на ощупь. Девин поморщился — надевать ее на чистое тело казалось отвратительной идеей, но других вариантов не было. «В Бездну, пусть хоть высохнет немного для начала», — подумал он недовольно и, как был — с оголенным торсом, — открыл дверь, впуская внутрь прохладу. Подумав, он закинул рубашку на рейку ширмы, расправив, чтобы висела ровно. Обернулся — и замер под пристальным, сконцентрированным взглядом Честера. «Все в порядке, — мысленно убеждал Девин сам себя. — Никаких правил приличия не нарушено, если уж сам хозяин квартиры разгуливает в таком же… виде». Он постарался не сутулиться и расправить плечи, и вообще не показывать, как ему неудобно и опять, Чужой подери, неловко — но китобой, ни слова не сказав и блестя глазами, бесшумным шагом двинулся в его сторону. Пока стражник судорожно соображал, что не так, он обогнул стол и остановился чуть в отдалении, глядя Торнтону вовсе не в лицо. — Ну и какой бездарь зашивал этот разрез? — пробормотал он негодующе, осматривая старый Девинов шрам на боку. От неожиданности толлбой не смог ни слова выдавить и даже отвел руку в сторону, открывая шрам полностью, когда Честер чуть наклонил голову, пытаясь заглянуть Торнтону за спину. — По касательной же почти, не так уж и глубоко… Всего этого можно было избежать… Китобой поднял руку, проследил шрам подушечкой большого пальца, ведя ладонью в считанных линиях от кожи, и когда его рука все же дрогнула и мазнула по белесому следу на ребрах, Девина пробила крупная дрожь. Пальцы Честера ощущались наэлектризованными, и маленькие горячие молнии прыснули во все стороны от места касания. Честер отдернул руку, поднял взгляд на стражника и… Вспыхнул ошеломляюще ярким румянцем. — Я не… — лекарь шагнул назад, наткнулся спиной на операционный стол и вцепился в него как в свое последнее спасение. — Извини, ничего такого! Просто… профессиональное… профессиональная деформация… Он покраснел густо, некрасиво, до кончиков ушей, и уставился на Торнтона до того напуганно и виновато, что тот не смог сдержать нервного смешка. — Бездна, да ничего страшного, — Девин провел ладонью по коротким волосам. — Не знал, что у тебя такое… трепетное отношение к чужим шрамам. Честер кашлянул. — Да… есть такое, — пробормотал он, отведя взгляд на стоявший у стены шкаф и покусывая нижнюю губу. Яркий стыдливый румянец не исчезал, окрашивая скулу до самого уха… с заметными и не очень следами старых проколов. Девин и сам испытал прилив смущающего любопытства: как китобой выглядел с серьгами? Почему снял? — Еще раз… Извини. Это было… некрасиво с моей стороны… Торнтон прикрыл на секунду глаза, кратко выдохнул и поборол ступор, направляясь в кухню. — Не хочу показаться меркантильным, как ты говоришь, но ты что-то говорил об ужине, — он постарался сделать тон беспечным. Ничего же особенного не случилось? Ну и что, что у самого сердце колотится так, что под ребрами больно. Бывает. — Да… там, на столе стоит… — Честер тоже попытался сделать вид, что все в порядке, но голос его подвел. Девин твердо повторил: — Честер. Расслабься. Все в порядке, — он заметил тарелку и негромко пробормотал с предвкушением: — Как же я теперь понимаю Рафу. Только у Честера получалось сделать из любой, даже самой ужасной каши что-то приличное и рассыпчатое, а не эту жидкую дрянь, похожую на клейстер. Еще и с китовым мясом, ох Бездна… Кажется, он продал служителю Чужого душу за еду. Поначалу Девин наслаждался сочным, чуть островатым блюдом в одиночестве. Он уже начал думать, что все так и останется, но Честер все же справился со своим смущением. Он уже не краснел так заметно, но розоватые пятна на скулах еще виднелись. Взяв в руки вторую — свою — кружку, китобой посмотрел на нее долгим взглядом, вздохнул и, присев на корточки, открыл один из шкафов. Девин удивленно вскинул бровь, когда из его недр китобой выудил початую бутылку виски. — Ты сказал — расслабься, — наполовину серьезно ответил лекарь, заметив чужое изумление. Плеснув себе, он вопросительно протянул бутылку стражнику. Тот, подумав, взял — и тоже налил себе, буквально на палец. Честер покачал порцию и признался: — Я просто пиздец как пересрался, когда увидел Аду… вот такой. Он нахмурился и выпил виски одним глотком, шумно выдохнув от крепости и крепче сжав пальцы на несчастной кружке. — Обычно распиздяил Лесли, она всегда была умнее и быстрее, — поначалу его голос чуть хрипел, но это быстро пропало. Девин молча доедал, не мешая ему выговориться. — Оставалась в стороне, не давала особо глупить старшим, показывала хороший пример новичкам… А тут… До сих пор не могу поверить, что они спиздили у Угрей ящик склянок с миазмами и не попались. И не убились по пути. И даже ни одного смотрителя не зацепили. Идиотам везет, вот уж точно. Лекарь поднял заблестевший взгляд на Девина. — А ты-то что в Канцелярии делал? — спросил он любопытственно. — Кстати, об идиотах, — Торнтон пригубил виски, пристально смотря на китобоя; колкое тепло прокатилось по языку и горлу, принося с собой медленно разворачивающуюся сонливую истому — он все же действительно умаялся за день, пройдя через весь город дважды. — Отчитывался перед смотрителями за двух их товарищей, которых располосовало совсем не знаю из-за кого. Честер фыркнул, преувеличенно аккуратно ставя кружку рядом с раковиной. — В душе не ебу, о чем ты, — фальшиво промурлыкал он, направляясь мимо Девина к своей комнате за ширмой. Толлбой только покачал головой, допивая виски. Зря он согласился составить лекарю компанию: идти теперь никуда не хотелось, хотелось просто рухнуть на что-нибудь горизонтальное и заснуть. Китобой словно подслушал его мысли. — Если хочешь, кстати, оставайся. Готов разделить кровать еще на одну ночь. «Как-то это не так прозвучало», — со смешком подумал Торнтон, убирая грязную посуду в раковину. — Я рано встаю… — протянул он с сомнением. Честер отозвался, зевая: — Разбужу. Ты не представляешь, как много вещей я могу делать не проснувшись. «…Еще неправильней». Девин заглянул за ширму — китобой как раз возился с раскладушкой. — Может, все же не свою собственную кровать мне уступишь? — осторожно спросил стражник. Честер отмахнулся: — Могу уступить половину, но будешь ли ты со мной спать — вопрос открытый. А раскладушка тебе коротковата, верзила. — «Будешь ли ты со мной спать»… — повторил Девин, прижимая ладонь к лицу и едва сдерживая смех. — Я пинаюсь во сне, — чистосердечно признался Честер, и толлбой все-таки сдавленно хохотнул. Он сходил выключить свет — и заодно проверил, закрыта ли на замок дверь, — а когда вернулся, Честер уже посапывал на раскладушке, обнимая угол частично сброшенного на пол одеяла. Девин, ни на мгновение не задумавшись, осторожно накинул низ одеяла на голые ступни. Осознав, что только что сделал, мужчина мысленно взмолился, чтобы китобой уже спал, и с каменным лицом двинулся к встрепанной кровати. Когда он уже думал, что, слава Бездне, пронесло, по ладони коротко мазнули теплые пальцы. — Спсибо, — сонно поблагодарил Честер, и толлбой, как был — с рухнувшим куда-то вниз сердцем — устроился в чужой постели. Непривычное сплетение своего и не-своего запахов окутало его; непривычное, но… Странно хорошо сочетающееся. Он не успел обдумать это, как следует — сразу же провалился в сон. …Знакомая узкая кирпичная улочка притягивала взгляд. Девин огляделся — за его спиной стоял такой густоты мрак, что он не различал ни брусчатки, ни ближайшей заводской стены. Шагнуть назад, во тьму, он не решился — она внушала непонятный страх. Поэтому он вновь посмотрел вперед, заглядывая в короткую прямую аллею. У противоположной стены застыл неубиваемый еретический алтарь — из досок, колючей жесткой проволоки, ткани, которая мерцала в потустороннем свете десятка зажженных у подножия фонарей. Они давали странный, холодный, отдающий сиреневым свет — хотя должны были быть теплого желтого. Алтарь манил. Девин снова оглянулся назад, на темноту. Ему не нравился этот зов — слишком тяжелый, слишком успокаивающий, убаюкивающий, он не уговаривал подойти ближе… Он не оставлял других вариантов. В последний раз втянув в легкие относительно чистый воздух, Девин задержал дыхание и перешагнул через мусор, преграждавший вход в аллею. Он поморщился, когда под берцем что-то влажно хлюпнуло, проседая, но все равно продолжил осторожно шагать. Ближе, ближе, ближе. Темные кирпичные стены вздымались по бокам, отрезая его от остального мира, вход в аллею поглотил пугающе плотный мрак, следовавший за ним по пятам, и Девин со всевозрастающим чувством тревоги продолжил шагать к алтарю. Краем глаза он замечал тени, движущиеся вместе с ним, но они исчезали, стоило ему чуть повернуть голову. С каждым шагом — все больше сиреневых фонарей. Из-под ног с писком разбегались голодные жадные крысы, но стая огибала его, кружила вокруг, не приближалась. Совсем как у подножия… Мужчина поднял взгляд. До алтаря, пульсирующего, пылающего потусторонним светом, оставалось меньше ярда. На плоском жертвеннике расползалось что-то темное и густое, медленно и неохотно стекая вниз, на землю, и… Девин проснулся от того, что его трясли за плечо. Ощущения были как на пике простуды: тяжесть в голове, забитый, заложенный нос… Пересохшая глотка вынудила мужчину скривиться от судорожного вдоха. — Пиздец, я думал уже за водой бежать, — возвышавшийся китобой напряженно хмурился. Девин попытался приподняться на локте, но Честер не дал. — Не двигайся. У тебя вся подушка в кровище. Девин преодолел сопротивление давившей на плечо руки и все же сел. От смены положения в мозг будто кольнули длинной иглой. Толлбой мазнул кистью по влажно ощущавшейся верхней губе — и уставился на буро-красные разводы на коже. Глянув за спину, он признал, что Честер не преувеличивал — в темных, частично засохших пятнах была вся наволочка. Зажав на всякий переносицу, Девин гнусаво протянул: — Извини. В первый раз такое… Лекарь аккуратно покрутил его голову. — Хрень какая-то. Иди умойся, — вздохнул он. — Если кровь пойдет снова, то что-нибудь придумаю. Девин предложил было свою помощь в стирке, но на него так зыркнули, что стражнику ничего больше не оставалось, кроме как послушаться. Головная боль прошла быстро, но странная слабость — осталась. Позавтракали они с китобоем в молчании. Честер, тянувший разбавленный молоком кофе, поглядывал на сержанта с нескрываемым беспокойством и молчал все время, пока Девин одевался. — Надеюсь, что дело в погоде, — наконец, вздохнул китобой, оперевшись крестцом на операционный стол и потирая босую ступню о голень: от открытого окна тянуло утренней зябкой прохладой. — Обычно при носовом кровотечении люди просыпаются сразу же, а не дрыхнут преспокойно дальше. — Я очень не хотел на дежурство, — неловко пошутил Торнтон, затягивая ремни портупей на бедре и на груди. Честер не сдержал смешка, хотя шутка была очевидно ужасной. — Ладно. Постарайся больше не влипать ни во что хотя бы недельку, а? То есть я не против с тобой еще пересечься, но… не влипай, — почти серьезно попросил он. — И если эта штука с кровотечением повторится — найди меня. Обязательно. Сразу же. Девин одернул китель и коротко пожал плечами. — Не слишком ли ты волнуешься? — Не слишком ли не волнуешься ты? — Честер прищурился, но почти сразу же отвернулся, потирая затылок. — Не поторопишься сейчас — опоздаешь. Вали уже. Второй рукой он обнимал себя за пояс, заметно замерзнув, и ладонь с длинными пальцами и меткой Чужого по центру выглядела удивительно хрупко на темной ткани брюк. Толлбой молча отсалютовал на прощание. Похоже, зря он это сказал. Стоило ему выйти на улицу, как он сразу же понял, почему Честер первым делом подумал на погоду. Туман, густой и молочно-белый, окутал город, и от влаги в воздухе тяжеловато было дышать. Давно в Дануолле такого не было — чтобы через десять-двенадцать ярдов уже ничего нельзя было различить. Только-только рассвело, и на улицах, по которым Девин шел, не было заметно ни одного живого человека. Тихо и пусто… Город-призрак какой-то. И Торнтон бы даже не удивился вынырнувшему из туманной мути киту, например. После этого странного, тяжелого, фантастического сна и того, что случилось ночью… Неужели Честер не видел в этом ничего неправильного? «Я задаю не тот вопрос, — с невеселым хмыканием подумал Девин. — Неужели я все еще не вижу в этом ничего неправильного?» На базу он пришел вовремя — Эшкрафт еще не появился, но остальной отряд уже толпился у пристроя с ходулями, лениво куря. Появление Торнтона приветствовали разноголосым беззлобным смехом и задорным свистом. — Последний бастион благочестивости пал, — запаясничал Оливер, указывая на напарника рукой с зажатой в ней сигаретой. — Даже Девин… — Я тебе, сука, щас вломлю за «даже», — ничуть не впечатлился толлбой, скалясь в ответную — но тоже без запала. Оливер хотел было что-то ответить, но заткнулся, торопливо затягиваясь: из казарм вышел капитан, особо смурной на вид. — Закари, Джереми — доки с пятого по двенадцатый. Джефф, Генри — обход сто десятого — сто сорокового, проверьте, что со стенами все в порядке, смешанные сообщения поступают. Оливер, Девин, — капитан вдруг сощурился, совсем не к добру, — Радшор. Торнтон, на пару слов. Толлбой послушно последовал за капитаном. Они остановились почти у входа в паб, Эшкрафт достал портсигар и со всей тщательностью закурил. — Что я тебе сказал вчера, когда мы говорили о появлении того смотрителя? — очень неторопливым и спокойным тоном спросил он. Таким тоном обычно говорят, будучи в абсолютном, холодном бешенстве. Кажется, Девин где-то крупно проебался. — Найти его как можно быстрей и оказать Аббатству всестороннюю поддержку с расследованием висяков?.. — осторожно повторил его слова сержант. — Ты мне тут не шути! — взорвался Эшкрафт, едва не ломая сигарету. — Я сказал — мне нужен полноценный отряд без косяков! Сначала ты ввязываешься в какую-то перестрелку и пропадаешь на две недели, а меня чуть не ебут насухую за твое отсутствие, а теперь ты уходишь к смотрителям и не возвращаешься, блядь, всю ночь! Что я должен был подумать?! Торнтон удрученно уставился себе под ноги, на раскиданные в песке окурки. Об этом он как-то не задумывался. Эшкрафт неожиданно шагнул ближе и понизил тон до едва слышного. — Если бы ты не появился к полудню, я планировал написать в Канцелярию, — в его голосе было больше угрозы, чем сопереживания. — Ты представляешь себе, какая беспрецедентная ситуация, какой казус мог бы произойти? Во имя Бездны, Девин, я думал, что ты взрослее! Капитан отступил, потирая тыльной стороной кисти лоб и морщась. Судя по всему, у него страшно болела голова. — Двадцать четвертого раут Уотберри, на который ты приглашен, если ты не забыл, — процедил он, щурясь. — Постарайся не убиться за эти три дня, иначе Глория меня с потрохами сожрет и не подавится, а я найду тебя на том свете и всыплю по первое число. Девин молча кивнул, не поднимая взгляда. Ему было стыдно даже не столько за то, что он забыл о своей работе и чуть не поставил капитана в неловкое положение, сколько за то, что Эшкрафт распекал его буквально у всех на виду. Ну ебанный стыд, кто же мог подумать, что тот так внимательно за всем следит и так близко примет к сердцу всю ситуацию! — В одно ухо вошло, в другое — вышло, — тяжело вздохнул капитан. — Бестолочь. Свободен. Торнтон развернулся и целенаправленно двинулся к пристройке, все так же глядя себе под ноги. Отряд еще не ушел, а если и слышал что-то из обвиняющей речи капитана, то успешно делал вид, что ничего не случилось. Оливер застегивал набедренные пластины, когда Девин громыхнул рядом с ним дверцей своего шкафчика. — Какой-то ты красный слишком, — шутливо заметил напарник. Девин огрызнулся: — Попизди мне тут еще. Оливер закатил глаза, привычно взъерошивая кудрявые волосы. — С боевым крещением, в таком случае, — хмыкнул он. — Теперь точно не осталось ни одного человека в отряде, на кого капитан бы еще не орал. Девин, застегивая боковые ремни брони, слабо усмехнулся. Иногда Оливер бывал полной задницей, но сейчас толлбой был ему почти благодарен. Он подвигал плечами. Раньше и не чувствовалось особо, какая броня на самом деле тяжелая — вес не то чтобы неподъемный, но ощутимый. Вчера он, похоже, здорово нагрузил мышцы. Напарник поймал его рассеянный взгляд и улыбнулся подбадривающе. — Не кисни. Бывает. Не верю, что говорю это, но наконец-то я не один в патруле! — звучало вполне искренне. И как он умудрялся даже в пять утра щуриться так довольно, как будто впереди их ждал не Радшор, а какая-нибудь Золотая Кошка? — Хорошо хоть отдохнул? Девин походя и ничуть не задето ткнул его в плечо, следуя на мостки. Там их дожидались две ёмкости с ворванью, как всегда налитые Джереми. За две недели Торнтон отвык от толлбойского распорядка, ходуль и сопутствующих дежурству вещей, но его маленькие ритуалы — проверить тетиву лука, надеть перчатку для стрельбы, на ощупь пересчитать стрелы в колчане — все еще работали. В ходули он забирался без опасения забыть о каком-нибудь крепеже. Базу они с напарником покинули вместе. До Радшора дорога лежала по широким улицам, где они могли идти бок о бок, что Девина немного, но успокаивало: в таком тумане не хватало только случайно замешкаться и врезаться друг в друга. Толлбой искренне надеялся, что лязгающего шума ходуль достаточно, чтобы предупредить об их приближении даже самых тугих на слух. Радшор за две теплые недели окончательно зацвел. Болотистая вонь приобрела новые оттенки, вода почти полностью покрылась зеленоватой тиной, а декоративный плющ, свисавший со стен некоторых домов, разросся просто неприлично. Но в тумане это выглядело потрясающе, стоило признать. Девин остановился у моста через Старый канал и огляделся. — И давно здесь все порушили? — окликнул он Оливера. Тот остановился и развернулся, указывая луком в сторону обломков ближайших зданий. — Ты про это? — уточнил напарник. Торнтон двинул кистью в коротком бессловесном жесте, означавшем «да». — Неделю как. Рядом со всеми кордонами сделали такие площадки. Зачем — хрен его знает, у капитанов спроси. Они перешли мост и углубились в Затопленный квартал — пустынный, тихий и навевающий странную тоску. Тоску и тревогу. Девин, как мог, отгонял неуютную мысль: «Неужели так же когда-нибудь замолкнет весь Дануолл?» Долго патрулировать в тишине Оливер, как всегда, не захотел. — Чем все закончилось со смотрителями? — поинтересовался он. — Ты же к ним изначально шел, да? Джефф после визита того старшего дознавателя выглядел, как мешком пришибленный. Девин по привычке кратко ответил на жестовом, но быстро опомнился: познания Оливера ограничивались всего парой слов, и «приемлемо» в их список не входило. — Рассказал им все, что помнил. Но не думаю, что это как-то им поможет, — неохотно отозвался он. — По свежим следам они бы еще что-то могли найти, но после такой задержки? У них там что, так много преступлений, что некому заняться расследованием, или такая неповоротливая бюрократическая машина? Оливер рассмеялся, перекинув лук с одного плеча на другое. — Кто знает, — философски произнес он. — И все-таки, что ты наплел лекарю? Честер стражников на дух не переносит. — А ты так хорошо его знаешь? — полюбопытствовал Торнтон, стараясь не допустить в голос неуместной иронии. Оливер кашлянул. — Пару раз… приходилось, когда… не везло в борделях. Ну, ты понял. «Даже неоднократная дурная болезнь не отвратила тебя от блядок, да?» — покачал головой Девин, но не стал отвечать. — Да и кто его не знает? — Оливер развел руками. — Он без разрешения, конечно, лечит, но и Слэкджова выходил, и со Страйд на короткой ноге. Говорят, он бывший Мертвый Угорь, которого свои же чуть не прирезали. Чужой знает, правда или нет, но блядь он еще та. Девин чуть не сбился с ритма шагов и недоверчиво переспросил: — Чего? — А, ты не знал? — Оливер остановился, чтобы отжать покосившийся щиток, и Торнтон остановился тоже, скрещивая руки на груди. — Он из этих. Которые члены любят и в задницу дают. И не скрывает ведь даже, сукин сын, отлично знает, что он самый доступный лекарь. У Девина подозрительно зачесались кулаки — взять бы напарника за шиворот и хорошенько, от души встряхнуть… Оливер справился с механизмом и хмыкнул пренебрежительно: — «Доступный», ха, вот уж точно, — и выдержка Девина все же подвела. — Еще скажи, что собой торгует, — процедил он с тихой, едкой издевкой. «Да как ты смеешь после всех своих похождений и измен кого-то осуждать?! — билось в мыслях гневливое. — Ты его видел-то пару раз! Он оказал тебе услугу, а ты поливаешь его грязью за спиной!» — Может, и торгует, — протянул Оливер легкомысленно, растягивая плечо. — Я не слишком удивлюсь. Все-таки, если не врут, Угорь, хоть и бывший. Вдруг решишь ему морду набить — будь осторожней, окей? Лишних свидетелей не оставляй и все такое. Напарник рассмеялся, словно выдал хорошую шутку. Торнтон наклонил голову вперед, щурясь с холодной злостью — но и с непониманием тоже. — Честер, похоже, на таких, как ты, течет только так, — чуть понизив голос, поделился Оливер. — Слышал, его недавно видели в компании кого-то высокого и рыжего… От злости не осталось и следа. Девина бросило сначала в холодный пот, а потом сразу же — в краску, и он, стиснув крепче лук, мысленно возблагодарил того, кто додумался включить шлем в толлбойскую броню. Но Оливер как ни в чем не бывало продолжил: — Странно, что он еще не начал к тебе клинья подбивать. Как раз под его типаж подходишь. Так что если что — без свидетелей, понял? Его словам все равно никто не поверит. У Девина разом отлегло от сердца. «Он даже и не думает, что это мог быть я!» И тут же — ожгло разочарованием. — Ну не знаю, — протянул Торнтон, не скрывая горечи в голосе. — Я ничего такого не заметил. Лекарь как лекарь. Зашил, дал обезбола, выгнал. — Ты иногда в упор не видишь намеков, так что я не удивлен, — Оливер ловко постучал ему луком по ближайшему щитку. — Смотри в оба в следующий раз. Он вдруг замолчал. — Говоря о «смотреть в оба», — совсем другим, серьезным тоном произнес он. — Не забредай глубоко в Радшор. Стражники с кордонов говорят, что здесь китобоев видели. Их, конечно, постоянно то там, то тут замечают, но в Затопленном твои крики точно никто не услышит. Лучше аккуратно и по краешку, чем нарваться и миног потом кормить. — Понял, — устало и мрачно отозвался Девин, закинув лук на плечо, и крепче натянул перчатку. Стоило, конечно, как-нибудь аккуратно спросить еретика об этом. Или лучше не стоит? Тихий, заброшенный квартал сразу перестал казаться таким уж тихим. И таким уж заброшенным.

***

Конечно, и надеяться не стоило, что в день раута Глории капитан даст ему побольше времени, чтобы подготовиться. Девин убрал маленькую красноватую шкатулку во внутренний карман кителя и застегнул его на все пуговицы. На ощупь оправив ворот, чтобы не было заломов, Торнтон медленно перевел дыхание. Успокоиться. Расслабиться. Ничего ужасного не случится. Всего лишь… раут. И лучше бы ему перестать тянуть время — терпение Эшкрафта не бесконечно. Капитан ждал его на улице, за воротами. Девин молча позавидовал Бездной взятым аристократам: чтобы добраться до переправы, капитан нанял рельсомобиль. Окинув подчиненного мимолетным незаинтересованным взглядом, Эшкрафт первым забрался в кабину. У толлбоя не было иного выбора, кроме как последовать. За время поездки — вроде бы относительно недолгой, но растянувшейся для Торнтона в несколько часов — капитан изучил его пристально, от макушки до носков берцев. Девин хмурился, но молчал. Сомнительно, что вид доставлял Эшкрафту удовольствие. Скорее, он, как последний педант, не мог себе позволить появиться на светском мероприятии в компании неидеально выглядящего стражника и искал, к чему могут придраться острословы. Только придраться было особо не к чему: Девин не просто лишний раз принял душ, побрился, надел свежую рубашку и привел в порядок китель (о, как он заебался по вечерам начищать пуговицы!), он даже берцы вымыл — что в западном Дануолле было почти бессмысленно. И перешнуровал их, конечно же. Капитан едва заметно щурился, но так ни слова и не произнес. Торнтон отлично знал, что, может, выглядит он не слишком богато — но, по крайней мере, прилично. Рельсомобиль привез их к самому причалу, от которого отходил ближайший паром. Еще один находился с другой стороны моста Колдуинов, ближе к канцелярии Верховного смотрителя, и больше никакой связи между берегами, кроме этих трех точек, не существовало. Все остальные мосты разрушили или разобрали, если это было возможно, прикрыв приказом императрицы об обновлении конструкций. А потом удачно спохватились о недостатке материалов и, как следствие, вынужденно заморозили проекты. Корабль почти не качало, погода для раннего вечера была более чем замечательная, и Девин вполне наслаждался десятью минутами переправы через Ренхевен. Ближе к середине река бывала довольно бурной, но в этот день воды текли серо и спокойно, почти незаметно. Прохладный бриз ласкал кожу, и толлбой, лениво облокотившись на металлический бортик пассажирской палубы, наблюдал за отдалявшимся берегом — и обломками ближайшего моста, осуждающе торчащими из воды. Бриз и сонная скука Ренхевен навевали меланхолию, и Девин невольно погрузился в воспоминания. Раньше он — в особо загруженные дни оружейной — пересекал реку несколько раз за день. Аристократы меняли оружие чаще, чем гардероб, а если не покупали новое, то отдавали старое на чистку и заточку. У мастера не было отбоя в заказах. А на обратном пути, доставив посылки, Девин часто заглядывал к Глории… Каким все-таки слепым влюбленным идиотом он был. Не разузнать ничего об Уотберри-меноре, где они встречались не раз и не два, не обращать внимание на то, что иногда Глория диаметрально меняла поведение и настаивала на том, чтобы снять где-нибудь номер на ночь… Что красиво избегала рассказов о семье, каждый раз отвечала, что все в порядке, что ее не будут искать и ему не о чем волноваться… Зачастую отказывалась от его сопровождения, когда добиралась обратно… Идиот. Тогда он просто не замечал несовпадений и отступал, стоило Глории чуть опечаленно или строго нахмурить брови. А потом их чуть не поймал на горячем сам лорд Уотберри, и все несоответствия быстро сложились в понятную, четкую, но несущую разочарование картинку. Паром мягко тряхнуло — пришвартовались к противоположному берегу. Девин в последний раз окинул взглядом едва различимый в дымке западный берег города и отвернулся, находя капитана. Тот выглядел непривычно бледно — неужели страдает морской болезнью? С этой стороны их ждал закрытый экипаж — покрашенный в темно-коричневый, с обитыми гладкой серовато-изумрудной тканью сидениями. Одно из украшений на двери напоминало герб, так что, скорее всего, этот экипаж принадлежал семье Эшкрафтов. Заняться все равно было нечем, так что Девин, устроившись напротив капитана, решил отряхнуть от пыли навыки, которым его безуспешно учила Глория. Умение вытащить как можно больше из мелочей. Мужчина уставился в окно, делая вид, что наблюдает за проносящимися мимо улицами, но мыслями витал далеко. Карета, а не рельсомобиль, здесь, на восточном берегу. Это уже много говорило об Эшкрафтах: либо традиционалисты и консерваторы, либо недостаточно богаты. Не стоило сбрасывать со счетов и то, что особняк Уотберри находился относительно далеко от проложенных в черте города рельс. Глава не готов жертвовать комфортом для поднятия статуса; достаточно уверен в себе, чтобы не подчиняться веяниям моды. Девин склонялся к первому варианту, к консерватизму: за экипажем следили, обивка выглядела свежей и тщательно вычищенной, а краска, покрывавшая карету снаружи — ровной, без затертостей. Сомнительно, что у Эшкрафтов проблемы с деньгами, скорее, даже наоборот. Не может же капитан получать меньше среднего сержанта. Значит, консерватор. Девин незаметно покусал нижнюю губу. Непривычный все же вид: удивительно чистые и ровно мощеные улицы, огромное количество фонарей — не через двадцать-тридцать ярдов, как в западной части города… Возможно, консерватор — не сам Эшкрафт, слишком спокойно он относится к работе с гражданскими и безродными. Его жена? Капитан точно был женат, скромное золотое кольцо на безымянном не оставляло сомнений. Интересно, удачный гармоничный брак, где мнение супруги не игнорируется, или Эшкрафт просто откупается от нее выполнением просьб? — Я хотел бы поговорить с тобой, пока мы наедине, — негромкий голос капитана вмешался в ход его мыслей. Девин встрепенулся и взглянул на Эшкрафта, странно собранного и расслабленного одновременно. — Во-первых, держи. Капитан расстегнул одну из поясных сумок, и на свет показались два узких конверта. Невскрытый Эшкрафт отдал ему, и Торнтон с любопытством разглядел на желтоватой бумаге свое имя, выведенное каллиграфическим почерком Глории. — Думаю, не лишним будет ознакомиться с текстом, — намекнул капитан, но толлбой и так уже ломал аккуратную печать. Само приглашение было из плотной бумаги с золотистым оттиском по краям. Девин пробежался по тексту быстрым взглядом, пропуская мимо изящные обороты вежливости. «Раут», «на свежем воздухе», «легкие закуски и вина»… Как правильная хозяйка, Глория изящно намекнула, чего стоит ожидать. Ну и отлично, к полноценному ужину с тремя-четырьмя переменами блюд Торнтон совершенно точно был не готов. Весь этот хитровыебанный застольный этикет… Завершала письмо явно нешаблонная просьба явиться на час раньше указанного. Девин подозревал, что в приглашении Эшкрафта эта фраза тоже была, и на несколько мгновений ему стало невероятно смешно: Глория использовала капитана… как какого-то курьера, отлично понимая, что в одиночку ее бывшему любовнику будет непросто добраться до особняка. Он поднял взгляд на собеседника, стараясь не ухмыляться, и тут же получил суровое: — Расскажешь кому-то о своих невероятно смешных догадках — доки будешь весь следующий месяц патрулировать. Желание улыбаться тут же пропало, и Девин буркнул: — Да парням плевать, — Эшкрафт начал показательно неторопливо обмахиваться своим конвертом, глядя на собеседника с неприкрытым скептицизмом, и Торнтон вздохнул: — Но вам не плевать. Понял. — Я знал, что ты разумный человек, Торнтон, — удовлетворенно кивнул Эшкрафт. — Надеюсь, ты понимаешь, что вне зависимости от того, зачем тебя позвала Глория, забывать о субординации не стоит? Девин скупо кивнул. Он и не думал — упаси Чужой! — называть капитана по имени или фамильярничать с кем-то… кроме, может, Глории, которая не высказывалась против такого отношения. — Среди приглашенных будет весь свет дануоллской аристократии, и я надеюсь, что мне не придется за тебя краснеть, — продолжил Эшкрафт сухо. — Я несколько… задет, стоит признать, — ровно ответил Торнтон, излишнее внимание уделяя тому, чтобы аккуратно убрать приглашение обратно в конверт. — Вы, получается, не слишком-то высокого мнения о Гристольской военной академии. — Я же не знаю, чему тебя успели научить, — голос капитана был достаточно ровен, чтобы интуиция Девина тихонько взвыла. — Я знаю достаточно, — прохладно ответил он. Приглашение отправилось во внутренний карман кителя. — Обещаю, капитан — вы не заметите моего присутствия, и никаких проблем я вам лично — и, тем более, леди Уотберри — не принесу. Этого хватит? «В конце концов, я уже не тот самоуверенный юнец, каким был шесть лет назад. Или уже семь?» Эшкрафт, стоило признать, отлично умел портить настроение. Остаток поездки они провели в пронизанном напряжением молчании. Девина это не слишком волновало — в конце концов, они действительно всего лишь капитан и подчиненный, — и он, слегка съехав по мягкому сидению и скрестив лодыжки, продолжил с независимым видом наблюдать за сменяющими друг друга домами и деревьями. Когда они проехали знакомые витиеватые металлические ворота, Торнтон взбодрился. Если ничего не поменялось, то им оставалось всего лишь преодолеть десяток ярдов — и они будут у парадного входа. Девин предпочитал черный ход в правое крыло — обычную дверь, всегда разбухавшую при влажной погоде. Она выходила в глубины сада, и по вымощенным светло-серым гравием дорожкам можно было незамеченным выбраться к одним из ворот. Главный же вход — чистые, ни пылинки, мраморные ступени, огромные двустворчатые двери из тивианского дерева — был слишком претенциозен. Для прибытия основных гостей было еще слишком рано, и их никто не встречал. Эшкрафт нажал на звонок с самым бесстрастным выражением лица, но Девин, помня про обещанные доки, помалкивал. Открыли им быстро (в рамках такого особняка полминуты — это быстро), и полноватый мажордом с залысиной поприветствовал их и вежливо попросил показать приглашения. Увидев бумаги, он сразу же рассыпался в совершенно заученных извинениях и проводил их в курильную комнату, с серовато-кофейными стенами, темной мебелью и парочкой мягких на вид кресел. — Леди просит вас подождать здесь, — обратился мажордом к капитану. — Я прикажу подать напитки и легкую закуску. Если вам что-то потребуется, слуги выполнят любое ваше поручение. И он указал на темно-бордовый шнур, свисавший между двумя книжными шкафами. Хм, раньше у Глории не было системы вызова слуг. Похоже, особняк все же менялся со временем. — Вас леди Уотберри ждет у себя. Следуйте за мной, пожалуйста, — это было сказано уже Девину, и тот едва не ответил на автомате «спасибо, я знаю, куда идти». Вместо этого он, намеренно не смотря в сторону Эшкрафта, молчаливо кивнул слуге. Местоположение комнаты Глории не поменялось несмотря на смерть супруга — второй этаж, направо по коридору, вторая дверь от начала, рядом с изящным столиком с вазой. Сейчас в ней стояли свежесрезанные чайные розы нежно-кремового цвета. Мажордом, удостоверившись, что приказ Уотберри выполнен, заторопился обратно вниз. Когда шаги на лестнице стихли, Девин справился с непроизвольным трепетом и постучал. Входить к даме без предупреждения — ужасный моветон. Мало ли, в каком она виде?.. Глория отозвалась незамедлительно, и Девин нажал на изогнутую ручку. Дверь он сразу же закрыл за собой — и не зря. Аристократка появилась в дверях гардеробной в черном шелковом пеньюаре. Он целомудренно не просвечивал и доходил Глории до середины бедра, но назвать ее одетой язык не поворачивался. Шелк облегал достаточно недвузначно, и эта небрежная таинственность притягивала взгляд. Девин с усилием отвел взгляд в сторону. Не зря говорят, что не до конца раздетая женщина эротичней обнаженной! — Ты хотела меня видеть? — хрипло спросил он. На глаза как назло попалась широкая кровать, с которой были связаны определенные воспоминания, и стражник медленно перевел дыхание, пытаясь держать в узде совсем неуместное сейчас либидо. Глория довольно рассмеялась. — Да, хотела, — промурлыкала она. — Не скромничай. Можешь смотреть, я разрешаю. Девин втянул воздух еще раз, медленнее, и снова посмотрел на аристократку. Та стояла, прислонившись плечом к косяку и скрестив руки на груди. Поза выгодно подчеркивала все: длинные обнаженные ноги, высокую, тесно обнятую шелком грудь, видневшуюся в вырезе мягкую ложбинку, округлые плечи, выступы аккуратных ключиц… — Две недели — долгий срок. Надеюсь, твое ранение не было серьезным, — Глория нарочито виновато улыбнулась, заправляя черный локон за ухо, — и ты действительно его долечил. — Тебе нужна от меня только эта дурацкая шкатулка, Глория, не ломай комедию, — Девин начал расстегивать китель, чтобы добраться до внутреннего кармана. Уотберри усмехнулась, ничуть не тронутая его словами: — Уже раздеваешься?.. Толлбой молча выудил резную шкатулку, теплую на ощупь, но аристократка лишь негромко фыркнула. Неторопливыми шагами она преодолела расстояние между ними, чуть покачивая бедрами, но стоило ей оказаться на расстоянии ярда, как мужчина без лишних слов поднял руку — так, чтобы Уотберри не смогла дотянуться. Та, изрядно позабавленная, приняла правила игры: прижалась к стражнику, положила руку ему на плечо, ища опоры, вытянулась всем телом в наигранно ленивой попытке добраться до шкатулки… Они не разрывали зрительного контакта все это время, и стражник без особых ухищрений предугадывал все кошачьи маневры. Наигравшись, Глория прекратила тянуться вверх, довольно улыбаясь и продолжая обнимать стражника за шею. — И чего же ты ждешь, Девин? — кончиками пальцев она легко вычерчивала круги на рыжем выстриженном затылке. Торнтон, не опуская шкатулки, чуть склонился к аристократке, от греха заведя свободную руку за спину — чтобы не опустить ладонь по привычке на спину, или на поясницу, или на накрытые только шелком ягодицы. — Разрешение, Глория, — вкрадчиво, но четко произнес он, почти касаясь губами округлого уха. От женщины едва ощутимо пахло цветами — не духи, но легкая цветочная отдушка лавандового мыла, — и ей самой. Все еще сносящее голову сочетание, почти заставляющее пожалеть о давно принятом решении. Почти. — Разрешение? — Уотберри глянула на него снизу вверх, игриво вскинула темную бровь, прижимаясь вплотную и легко смыкая их бедра, и Торнтон пропустил один вдох. — Бумагу, которую ты мне обещала, — он сделал полшага назад, разрывая контакт. — Я не дам тебе шкатулку, пока не получу ее. Разочарование… и возмущение на лице аристократки надо было видеть. Девин был почти уверен, что сжавшаяся на его полурасстегнутом кителе ладонь все же отвесит ему пощечину, но Глория быстро пришла в себя. Оттолкнув стражника, она отвернулась с пренебрежительным хмыканием, и Девин, глядя на ее потерявший все соблазнительное изящество шаг, наконец-то опустил руку. — Вот, держи свое дурацкое разрешение! — покопавшись в ящиках письменного стола, стоявшего у окна, аристократка нашла документ и демонстративно встряхнула. — Бездна, какой же ты правильный! Девин, ухмыляясь, протянул ей обе руки, пустую и со шкатулкой, и обмен все-таки состоялся. Первым делом Торнтон развернул бумагу и проверил ее содержание. Уотберри не обманула: текст витиевато разрешал присутствие предъявителя… да где угодно, и внизу действительно стояла подпись Джессамины Колдуин, заверенная ее личной печатью. В неправильных руках это могло стать страшной вещью. — Чужой тебя подери! — с чувством выругалась Глория. Девин на всякий побыстрее спрятал бумагу во внутренний карман и осторожно осведомился: — Что-то не так? — Все не так! — раздосадованная аристократка торопливо перебирала колоду, гладила и терла карты меж пальцев. Открытая ключиком шкатулка лежала на столе рядом. — Они больше не говорят со мной! Что произошло со шкатулкой? — Они… не говорят? — изобразив абсолютное непонимание, внутренне Девин метался между стремительным отступлением и обреченной на провал попыткой успокоить бывшую любовницу. — Это что, карты? — Да, Чужой тебя дери, это карты! Особые карты, которые отвечали на особые вопросы! Но теперь они… это просто колода! — Глория перестала тасовать их и крепко сжала в ладонях, пытаясь успокоиться. Она продолжила свою речь медленно, почти выталкивая слова наружу. — Это был… подарок. Каждый раз, когда меня обуревали сомнения, я спрашивала. У карт. И они отвечали. И ни разу не ошиблись. Каждый раз, когда я брала в руки колоду, она ощущалась… по-особому. Иногда карты не хотели говорить, но это тоже было ощущением. А сейчас они просто… молчат. Аристократка на несколько секунд затихла, а потом отвернулась и начала быстро раскладывать колоду на столе. Соблюдая осторожность, Девин приблизился к ней. Глория сортировала колоду по мастям, отдельно откладывая заинтересовавшие китобоев особые карты. — Может, — донесся до стражника жалобный шепот, — они просто прошли не через те руки? Но я же закрыла их в шкатулке… — Видимо, замок оказался не очень-то надежным, — попытался пошутить Торнтон, но его слова проигнорировали. — Может, им просто нужно вспомнить? Проснуться? Привести себя в порядок? — бормотала женщина. Ее движения были скупыми и быстрыми, раскладываемая колода таяла на глазах. — Королева жезлов, Колесница, пятерка мечей… Последняя карта легла к особым; Глория назвала ее «Звездой», хотя на карте изящными штрихами была изображена частично обнаженная женщина, державшая в каждой руке по кувшину, из которого расплавленным золотом лилась вода. Уотберри перевела дыхание и провела кончиками пальцев по получившимся стопкам. Узкая ладонь замерла над одной из них. — Здесь как будто не хватает карты… — нахмурившись, аристократка провела ладонью еще и еще, а потом заново перебрала все масти, теперь сортируя их от двойки до туза. — Действительно не хватает… Девятки. Девятки чаш. Девин незаметно выдохнул. «Честер, блядь!» Почему-то он был уверен в его причастности к пропаже именно этой карты. Глория посмотрела на стражника — но в ее взгляде, теперь уже не самоуверенном и игривом, было лишь бессильное разочарование. — Неполная колода бесполезна. Мне даже и надеяться не стоит, что ты?.. — Найти одну карту? Я знаю, что ты хочешь услышать, но даже у меня есть пределы, — Девин покачал головой. — Это иголка в стоге сена. Бездна знает, где она сейчас. Он, конечно, был не совсем честен, но признаться означало объяснить, как шкатулка оказалась открытой. Уотберри обняла себя за плечи, крепко сжав пальцы на бледной коже, и несколько раз глубоко вздохнула. Видеть Глорию потерянной и разочарованной оказалось неприятней, чем Девин думал. — Я могу как-то иначе помочь тебе? — осторожно спросил он, опираясь на стол ладонями. Касаться аристократки, даже утешающе и коротко, без разрешения он не решился. Глория слабо покачала головой — она как будто едва сдерживала слезы — и отвернулась. Она добрела до покрытой темно-зеленым покрывалом постели, забралась на нее с ногами и подтянула к себе одну из подушек — чтобы обнять и уткнуться в нее лицом. — Да, — в ее приглушенном голосе звучала кривая, едкая насмешка. — Найти мне мужа, с которым я смогу договориться. Помоложе Гарольда, адекватного, хоть немного знатного и… Она вздохнула. — Нет, об этом тебя просить бессмысленно. Даже у меня не получилось. Или едва совершеннолетние наследники, которым только бы женой покомандовать, а как до дела доходит — так сразу обделываются, или скользкие типы, которым я бы даже акр земли не доверила, или такие же старые сухари, как Гарольд. И не знаю, что хуже. — А зачем вообще тебе брак? Почему так срочно? — толлбой шагнул по направлению к кровати, но остановился. Аристократка подняла голову и после краткого размышления жестом разрешила ему сесть рядом. — Иногда я забываю, что ты все-таки совсем другой, — она подвинулась ближе, так, что ее обнаженное колено и его затянутое в форменные брюки бедро почти соприкоснулись, и спросила: — Что главное в браке? Продолжение рода. Наследники. Хоть какие, хорошие ли, паршивые ли, главное, чтобы в браке. Особенно у главы. Если бы мой почивший муженек не потратил свои лучшие годы на певичек и куртизанок, то, может, я была бы сейчас приличной вдовой с детьми, и никакого мужа бы не искала. А без наследников… Темные глаза влажно поблескивали, узкие губы чуть заметно кривились в болезненной усмешке. — Я управляю родом только как супруга почившего главы. Не будет мужа, не будет наследника — другие ветви могут попытаться оспорить мое положение, отобрать статус. Возможно, даже лишить меня права называться Уотберри. А родители… если они еще живы — думаешь, они меня ждут? Они обменяли меня на возможность бросаться фамилией мужа. Без своих денег, без имени, слишком старая, чтобы быть выгодной партией — да кому я нужна такая? Она поджала губы, явно сдерживая рвущиеся наружу слова, и крепче стиснула подушку. — Я думала, что хоть карты помогут мне сделать правильный выбор. Я не могу позволить себе развода — это удар по репутации, по деньгам, по… По моей самооценке, в конце концов. Но я столько всего еще не видела, столько всего не пробовала — и опять быть запертой и ограниченной из-за суеверий и пренебрежения супруга? Или ввязываться в постоянные скандалы и соревноваться за главенствующую роль с тем, кто ее даже не заслужил? Я достойна лучшего! Девин не сдержал едва слышного смешка — в этом была вся Глория. — Тебе не нужны гадальные карты, чтобы сделать правильный выбор, — произнес он прямо, костяшками пальцев поглаживая островатую коленку. — Ты умнее и хитрее большинства аристократов, и всегда добиваешься своего — тебе, поверь, сложно отказать. Глория через силу улыбнулась. — И ты с кем угодно сможешь справиться. Приструнить, воспитать, найти компромисс. Ты теперь не, — Девин слабо нахмурился, — не предмет сделки, ты одна из сторон. С твоим мнением будут считаться. И даже если ты ошибешься сейчас, через пару лет все может кардинально измениться. Никогда не угадаешь, что ждет в будущем. — Да, конечно, — аристократка глубоко вздохнула, осторожно опустив руку поверх чужой, все еще касавшейся ее колена. — Мне нужно было это услышать. Я просто… не могу поверить, что когда у меня наконец-то появился выбор, наконец-то появилась возможность влиять на свое будущее, я вынуждена брать в мужья не равного, не достойного меня, а первого попавшегося! Она оттолкнула подушку к изголовью и грациозным движением перетекла ближе к Торнтону. Положив обе ладони ему на шею, Глория изучала его лицо несколько мгновений, рассеянно и нежно, и пробормотала: — Ты был бы лучше их всех. И хотя их разделяло не больше пары дюймов, никто из них не сдвинулся с места. Вместо этого Уотберри с сожалением отпустила его и соскользнула с постели. Девин успел заметить только мимолетный проблеск голых ног и струящегося черного шелка. Хлопнула дверь гардеробной, и аристократка попросила из-за преграды ломким голосом: — Если тебя не затруднит, избавься от колоды. Можешь сжечь, только… не здесь. Где-нибудь у себя, незаметно. Не хочу проверять, что подумают смотрители, если как-нибудь о ней узнают. Девин спрятал лицо в ладонях. Дышать нормально оказалось неожиданно сложно — воздух никак не хотел втекать в легкие. — Да, конечно, — глухо ответил стражник, не отнимая рук. — Мне уйти? — Наверное, да, лучше уйти. Если нас увидят… У меня осталось так мало времени, чтобы подготовиться… — Уотберри прерывисто вздохнула. Раздались приглушенные, затихающие шаги. Девин, стараясь не шуметь, собрал карты со стола — внимательно проследив за тем, чтобы не упустить ни одной. Бросил взгляд в сторону закрытой гардеробной. Постоял несколько секунд… отвернулся и ушел. Некоторым вещам лучше оставаться такими, какие они есть. Найти дорогу обратно к курильной, в которой он оставил Эшкрафта, оказалось несложно. Тот задумчиво крутил в пальцах бокал с красным вином и на вошедшего бросил короткий, мимолетный взгляд. Девин рухнул в кресло напротив капитана и вытащил из кармана портсигар. Пальцы, державшие резную зажигалку, чуть подрагивали. — А она, видимо, хороша, — ни к кому не обращаясь, вполголоса заметил Эшкрафт, и Девину безотчетно захотелось надеть ему на голову миску с фруктами со стоявшего рядом столика. Да как он смеет… Тупой, высокомерный ублюдок. Девин молча и зло закурил, затягиваясь неровно и глубоко. Когда сигарета закончилась, стражник затушил окурок в ближайшей пепельнице и все же застегнул небрежно расстегнутый китель — как было, до горла. Не время показывать, насколько он выведен из равновесия. Глория зашла за ними сама через четверть часа. Пока Экшрафт раскланивался с ней и сыпал комплиментами, Девин незаметно любовался платьем аристократки. Только она, наверно, могла себе позволить такое: плотная черная ткань, совершенно закрытый покрой, длинные рукава, прямая юбка в пол, воротник-стойка — и бесстыдно глубокий, узкий вырез, доходящий почти до середины груди. Будучи полностью закрытой от взглядов, исключая неширокую полоску лилейно-белой кожи, Уотберри все равно умудрялась выглядеть порочно и невозможно соблазнительно. Хозяйка провела их в залу на первом этаже, отделанную в бежево-золотистых тонах. Стеклянные двери, ведущие в сад, были настежь распахнуты. Снаружи сновали слуги, заканчивая расставлять по длинному столу тарелки с закусками, в углу залы готовились к выступлению нанятые музыканты. Легкая дисгармония сводимых инструментов разносилась по комнате. Глория и Эшкрафт — аристократка не переставала называть его по имени, Карстеном, безбожно флиртуя, — вышли в сад, и Торнтон последовал за ними. Снаружи трехэтажный особняк выглядел так же внушительно и дорого, как и внутри. Здание состояло из левого, центрального и правого крыльев, создающих незаконченный квадрат. Между ними оставалось закрытое пространство — ухоженный, камерный сад с несколькими фонтанами, десятком скульптур и спрятанной в центре беседкой. Сад постепенно переходил в парк, окружавший поместье со всех сторон, и был просто создан для приемов — часть его была мощена плитами, а дорожки выложены не гравием, а крупными плоскими камнями. Буйные розовые кусты, обступавшие ровную площадку рядом с танцевальной залой, уже наполовину отцвели. Девин даже удивился тому, насколько ничего не поменялось с того момента, как он был здесь в последний раз. Он покосился в сторону неторопливо перемещавшихся аристократов, занятых светской беседой, и незаметно свернул в сторону сада. Находиться один на один с кем угодно из них было невыносимо; быть случайно вовлеченным в их диалог — и того хуже. Заложив руки в карманы, Торнтон неторопливо занялся привычным — стражницким, толлбойским — делом: обходом. Спустя пару поворотов он заставил себя расслабиться и сбавил темп. Глубоко втянул в легкие воздух — вечерний, теплый, какой-то удивительно густой и насыщенный. И свежий — это тебе не западный берег, загаженный дымом и смогом заводов. Слабый ветер перебирал листву, и ее умиротворяющий шелест казался единственным звуком на многие мили вокруг. Шелест и шаги Девина, которые он неосознанно старался приглушить. Деревья, высокие густые кустарники, подстриженные ровно, и самые разнообразные цветы создавали строгий, симметричный, законченный узор. Все же у Глории, несомненно, был вкус. Если ничего не изменилось, то весь этот сад, как и раньше, был придуман ею — а нанятые садовники всего лишь следовали ее указаниям да следили за тем, чтобы растения не чахли. И хотя каждый год или два Уотберри из скуки меняла расположение клумб и их содержимое, Торнтон был уверен, что около беседки в центре он, как и раньше, найдет свежо пахнущие темно-бордовые розы и почти черные мелкие цветки с желтым росчерком у центра. Так и оказалось. С беседкой у Девина тоже была пара неприличных ассоциаций. Интересно, что бы сказал об этом месте Честер — кроме, конечно, очередного выпада в сторону выреза Глории. Слишком вычурно? Слишком аккуратно? Слишком мало мест, чтобы остаться незамеченным? Тогда ему наверняка бы пришелся по душе тенистый парк… Торнтон сбился с темпа шагов, поймав последнюю мысль за хвост. «Я серьезно думал, понравится ли ему здесь?» — он огляделся: за время своего бесцельного блуждания по саду он забрел достаточно глубоко, и, если он не собирался возвращаться в кромешной темноте, лучше бы ему поторопиться обратно. Бросив взгляд на статую, у которой он замер — мраморная нереида, игриво прикрывшаяся спереди длинным отрезом струящейся ткани, — стражник развернулся и направился к центральному крылу. Может, удастся стянуть немного хорошего вина и провести вечер в его и только его компании. И все-таки Девин не смог противиться искушению и незаметно развил свою случайную мысль. Представить Честера после двух недель жизни почти бок о бок было несложно; белая рубашка со свободными рукавами, собранными у кистей, сероватый жилет с мелкими пуговицами, удобные свободные брюки, заправленные в высокие сапоги. Возможно, перчатки из тонкой кожи или замши — чтобы скрыть татуировку на руке. Низкий гладкий хвост. Всенепременная улыбка-усмешка на тонких губах. Ехидные комментарии вполголоса. «Уверен, эта аристократка без платья смотрелась бы гораздо лучше, чем в нем.» Или все же «аристократ»?.. «Да я у Угрей вино лучше пробовал, чем здесь. Ну и кислятина!» Намеренное игнорирование Глории, возможно, вопреки всем правилам приличия… Стражник и не заметил, в какой момент начал улыбаться сам. Да, с китобоем этот раут был бы намного, намного интересней — и плевать, что о них бы подумали остальные гости. Чем ближе Девин подходил к площадке у центрального крыла, тем громче становилась музыка — и голоса. Пока неразборчивый гул, смех, легкий стеклянный звон… Толлбой невольно замедлил шаг. Хотя он знал, что остальным, в принципе, плевать на то, кто он, и вообще его появление, скорее всего, останется никем не замеченным, но иррациональный страх оказался сильнее. И зачем Глория вообще это устроила? С трудом взяв себя в руки — хотя сердце все равно билось как сумасшедшее, — Девин вышел из полумрака сада, стараясь сохранять ровный ритм дыхания и незаинтересованное выражение лица. Слуги зажгли небольшие бумажные фонарики, развешанные по краям площадки, и они были единственным источником света снаружи — они и яркий свет, лившийся из танцевальной залы. Людей снаружи оказалось… не то чтобы много, меньше дюжины. Силуэты танцевавших мелькали в высоких окнах, отгороженные светлой газовой тканью. Светились окна и в соседних с залом комнатах — если Торнтон верно помнил, там находились гостиные для карточных и не только игр. Ажиотажа вокруг стола с закусками уже не наблюдалось, и Девину не составило труда, проходя мимо, прихватить с собой бокал с белым вином. Держа его за основание, как учила мать, стражник чуть покачал налитое вино перед тем, как отпить. Хм. Довольно неплохое. Девин подумал о выдуманном им Честере, который в ответ на это закатил бы глаза, не переставая улыбаться уголком губ, и сам слегка усмехнулся. У распахнутых стеклянных дверей, ведущих в танцевальную залу, толлбой едва не столкнулся с парой молодых аристократов — один из них явно был уже навеселе и не слишком ровно шел. Девин отступил в сторону, чтобы не задеть его плечом, и постарался не слишком открыто выразить свое неудовольствие. Он успел сделать всего лишь несколько шагов от парочки, как в спину ему прилетело нетрезво-изумленное: — Брейкенридж?! Девин застыл. Блядь. — Я боюсь, вы обознались, — негромко и ровно ответил он, чуть поворачивая голову, чтобы видеть собеседника хоть краем глаза. Пальцы на основании бокала сжались так, что толлбой отстраненно подумал, как бы не треснуло стекло. — Я не Брейкенридж и никогда им не был. — Ага, если ты — не он, то я тогда — Верховный смотритель, — хохотнул аристократ. — Я твою х-х… хмф, тебя я хорошо запомнил. Мы в прошлый раз не закончили с одним делом, припоминаешь? Девин все-таки вынужден был обернуться — на них уже поглядывали, а проверять, что еще может озвучить в полный голос не очень-то трезвый молодой человек, жаждущий привлечь его внимание, не хотелось. Свет падал тому на лицо, и первое, что бросилось в глаза Девину — уродливый неаккуратный шрам на левой щеке, протянувшийся от скулы почти до подбородка. Нет, нет, блядь, ему не могло настолько не повезти, не могло… И все же стражник не сдержал мысленной мрачной усмешки, которая никак не отразилась на его лице. «Даже лучше, чем я ожидал. Так тебе и надо, ебанный ты говнюк». — Я настаиваю: вы обознались, — Торнтон улыбнулся выверенно, вежливо и бесяче. Брайан Хэйден — а это был именно он, от темно-русой макушки и до носков форменных офицерских сапог, — презрительно сощурился, поигрывая пальцами по рукояти висевшей на поясе шпаги. — Если ты не Брейкенридж, тогда как сюда попал? — он бросил взгляд на его погоны и буркнул едва слышно, насмехаясь в открытую: — Всего лишь сержант, пфф. — Как попал? Точно так же, как и вы — по приглашению леди Уотберри, — Девин чуть развел руками. — Вы ставите под сомнение законность выбора хозяйки? Брайан мгновенно вскипел, сжимая ладонь на рукояти совсем не двузначно. Он и трезвым-то был не слишком сдержанным, а уж после пары-тройки бокалов вина… — Ты, ублюдок, в слова-то не играй, — прошипел он, надвигаясь на Девина; тот невольно отодвинулся, выпрямляясь, но не отступил. — Один раз сбежал, думаешь, что и во второй сможешь? Спрячешься за очередной юбкой? Не стоило ему это произносить вслух. Глядя на Хэйдена сверху вниз — даже не приходилось задирать подбородок, хотя и хотелось, под стать выбранному тону, — Девин елейно парировал: — Все еще не имею понятия, о чем вы говорите. Я всего лишь, как вы заметили, какой-то сержант. Какие у меня могут быть дела с военным офицером? Даже и с… лейтенантом. Ну, хотя бы не младшим, — он отпил немного вина, стараясь не ухмыляться слишком уж издевательски. Брайан придвинулся к нему практически вплотную, грубо нарушая личные границы. — Прекрати играть идиота. Ты отлично знаешь, о чем я, — вблизи от аристократа несло пополам миртовым парфюмом и вином, и Торнтон едва не поморщился от тяжелого запаха. — О дуэли, с которой ты так позорно сбежал, поджав хвост. Мы не закончили. — Не знаю, с кем у вас случилась дуэль, — толлбой старался звучать равнодушно, — но вам оставили пренеприятнейший шрам, стоит признать. Жаль, что его не смогли правильно обработать. У него самого на боку остался след со времен академии, тот самый, который привлек внимание Честера. Главный лекарь, приставленный бдеть за кадетами, умел только выписывать бесполезные порошочки против мигреней, и резаная рана на одном из спаррингов с «безопасным» оружием обернулась двухмесячным незаживающим мучением. О, Девин знал, чем это закончится, когда целился Хэйдену в лицо. Отлично знал. — Ты точно нарвешься, тупой ты… — аристократ был почти готов ударить его; Девин легко читал его намерение в напряженной позе, сжатом кулаке, сощуренных глазах и искривленном почти ненавистью лице, но звонкий и сильный голос Глории разорвал повисшее между ними искрящее напряжение. — Что здесь происходит? Брайан тут же отступил, опуская руки и с почтением склоняя голову. — Леди Уотберри, — пробормотал он, а Девин не смог удержаться: тон Глории, ее прохладный жесткий прищур, ее поза — все в ней сейчас напоминало ту самую Глорию, которую он помнил, и мужчина почти видел старую-добрую плеть у нее в руке, упертой в покатое бедро. Плеть или, может, стек. Из Брайана вышел бы прекрасный… подчиняющийся, но сомнительно, что ему бы это понравилось с первых же минут. Особенно с Глорией. Аристократка перевела вопросительный взгляд на Торнтона, и тот сдержанно отсалютовал ей бокалом. — Этот человек, которого я даже не знаю, недвузначно намекал на вызов на дуэль непонятно за что. Даже несмотря на то, что дуэли запрещены, — он перевел взгляд на играющего желваками Брайана, все еще вытянувшегося по струнке, — и возможны только между равными. «А он мне не ровня», — едва не добавил он, но прикусил язык. Конечно, прерванная наставниками дуэль легла на репутацию Хэйдена-младшего несмываемым пятном — он так и не смог ответить на нанесенные ему оскорбления; конечно, все, кто видел, как они сражались — а это была добрая половина всех обучавшихся в Гристоле кадетов, — после первых десяти секунд поняли, за кем будет победа. Что Девин просто тянет время, делая поражение противника унизительней. Уотберри укоряюще покачала головой. — Не ожидала от вас такого пренебрежения правилами приличия, наследник, — обратилась она к изумленно вытянувшемуся аристократу. — В таком-то сознательном возрасте! Вашему отцу сообщат о произошедшем. — Но… но Брейкенридж… он… — от несправедливости Брайан совсем потерялся. Девин, усмехнувшись, покачал головой. — Да откуда вы это взяли? Я Торнтон, — он не смог сдержаться. — Неужели тот, кто нанес вам этот шрам, кем бы он ни был, ничему вас не научил? Хэйден подарил толлбою полный горячей ненависти взгляд, но эта собака могла только лаять. — Надеюсь, инцидент исчерпан? — под испытывающим взглядом хозяйки Брайан неохотно кивнул, и Девин, кратко склонив голову вместо одновременно прощания и благодарности, развернулся. Он прошел сквозь танцевальную залу, не останавливаясь и огибая танцующих. Хорошо, что Глория, в отличие от него, связана этикетом и не может сбежать просто так без возникших у гостей вопросов — это давало Торнтону фору в пять-десять минут, чтобы успеть затеряться в особняке так, чтобы его никто не нашел. Это оказалось несложно — выбравшись на центральную лестницу, Девин поднялся на второй этаж и свернул в левое крыло, беспардонно проигнорировав натянутый в дверях шнур, намекающий гостям, что их здесь не ждут. Крыло было тихим и совершенно пустынным. Богатство комнат странным образом мешалось с отсутствием какого-либо света и как будто бы пылью на многочисленных горизонтальных поверхностях. Девин нашел библиотеку — слава Чужому, что комнаты были расположены симметрично с правым крылом, — и открыл дверь, ведущую на большой балкон. Тугая щеколда поддалась не сразу, пришлось приложить силу. С балкона открывался чудесный вид на ночной парк. Тихо и темно, только редкий шелест деревьев и пиликанье какой-то птицы. Одиноко. Спокойно. Девин поставил бокал на широкие мраморные перила, оперся на них локтями и молча накрыл ладонями глаза. Бездна, как же его понесло из-за этого идиота Хэйдена! Надо было проигнорировать и идти дальше, а не ввязываться в диалог. Не напоминать ему, что он тупой баран. А Девин опять не смог остаться в стороне и вляпался по самые не балуйся. Да еще и под Фугу, ебанный в рот! Где-то рядом с балконом негромко заскрипело дерево — не так, как скрипят деревья от порывов ветра, — и Торнтон бросил короткий взгляд поверх ладоней. Воздух рядом с ним закипел чернотой, и из ночного полумрака на перилах соткалась человеческая фигура в плаще-макинтоше и кошмарно выглядящем противогазе. В первое мгновение Девин, конечно, испугался — но это было больше от неожиданности. Китобой помахал ему ладонью, ловко спрыгнул на мощеный плиточным узором пол и скинул капюшон. Избавившись от противогаза (оказывается, на поясе для него было сделано явно самодельное крепление), Честер глубоко втянул свежий воздух и слегка улыбнулся стражнику. — Развлекаешься? — беспечно поинтересовался он. — Да не то слово, — буркнул Девин, невесело подумав: «От него уже нигде не спрятаться», — и взял в руки бокал. Теперь можно было не этикетничать и держать его удобно, а не правильно — пусть и безобразно согревая при этом вино. Китобой встал рядом, оперевшись на перила спиной и кистями рук. — И часто ты появляешься на таких раутах? — Лично я — не особо, но китобои вообще — да, частенько, — выражение лица Честера было едва заметно в темноте, но голос его звучал спокойно и расслабленно. — Лучше знать заранее, куда ветра дуют. Девин промолчал и отпил вина. Но странное дело — тишина, повисшая между ним и китобоем, не ощущалась напряженной. Она была совершенно обыденной, и это несколько сбивало с толку. — Если что, я хорошо знаю особняк… — неохотно пробормотал стражник, вспомнил о неполной колоде и нахмурился. — Кстати, не хочешь мне объяснить, куда из колоды карт делась девятка чаш? Он не был до конца уверен — Бездной взятый сумрак! — но Честер, кажется, смутился. — Ну, возможно… я взял ее, — протянул он нерешительно, чуть поводя плечами, — чтобы найти потом толкование… И забыл вернуть… Девин уставился на него утомленно, почти раздраженно. Десяток вопросов крутился на языке — от «а запомнить?» и «а записать?» до «какого хуя, Честер?», — но вместо этого он глубоко вздохнул, сдерживая дурные эмоции, и максимально доброжелательным тоном спросил: — И как, нашел? — Ага, обшарил комнату Уотберри, — лекарь снова улыбнулся ему — с заметным облегчением. — У нее там куча книжек спрятана на еретические темы, ты знал? — Надеюсь, хоть их ты с собой не прихватил, — Девин достал из кармана брюк портсигар. Нетрудно было заметить, что с этого момента взгляд Честера оказался прикован к его рукам: щелкающим металлической крышкой, возящимся с зажигалкой, прикрывающим огонек от ветра. Девин затянулся привычной горечью, глядя на совершенно зачарованного китобоя. Неужели он как-то так же выглядел, когда замечал кое-чьи татуировки? Так же глупо… и лестно-восхищенно? — Эй, ты в порядке? — А, что? — Честер вздрогнул, возвращаясь из Бездны на землю, и отвел взгляд в сторону. Торнтон выдохнул дым, стараясь не посмеиваться. — Нет, не прихватил, я же не полный идиот. Настольной книги твоя леди точно хватится. Кажется, я видел эти «Толкования» где-то в Дануоллской библиотеке, — он чуть помялся. — Ты же поможешь мне найти ее? Их картотеку как будто под травкой составляли, а ты в этом вроде хорош… Не в употреблении травки, в библиотечных картотеках! — Карту мне верни сначала, — хмыкнул Девин, и заткнувшийся от греха китобой стянул перчатки. Карта — даже не помятая, надо же, — перекочевала из подсумка к стражнику, и тот спрятал ее во внутренний карман кителя к остальной колоде. И не удержался, чтобы не поддеть: — Когда-нибудь я привыкну к тому, какие у тебя беспокойные руки. Честер забавно наморщил нос — Торнтон, выдыхая дым, не смог сдержать тихого смешка. — Мне напомнить, кто уговорил меня выкрасть эту шкатулку? Кто бы говорил! Девин насмешливо поддакнул: — Действительно, кто бы говорил. Они уставились друг на друга — Честер с искренним возмущением, Девин с ироничной насмешкой, — и состязались бы в молчаливых гляделках еще долго, если бы стражнику не пришла в голову шальная мысль проверить свое наблюдение. Он неторопливо стряхнул пепел, поднес почти дотлевшую сигарету к губам, затянулся в последний раз, не отрывая взгляда от китобоя, выдохнул дым — и Чужой возьми. Честер совершенно точно покрылся румянцем, изумленно распахивая глаза, и тут же отвернулся. Девин одним глотком допил вино и отставил бокал подальше на перила. — Обещаю не делать так слишком часто, — пообещал он, посмеиваясь и вытягивая руку, чтобы затушить окурок о внешнюю сторону балюстрады. Честер шумно фыркнул. — Даже не знаю, радоваться мне или нет, — выдохнул он едва слышно и все же убрал из тона неуместную мечтательность. — Ты, кажется, с кем-то успел сцепиться? Я заметил, когда выбирался из комнат Глории. Ночь была тихой, хорошей, безоблачной и очень звездной. Они были совершенно одни на этом балконе, да что балконе — в этом крыле; где-то далеко танцевали, играли в карты и распивали вино аристократы, которых совсем не заботили горы трупов по другую сторону Ренхевен. Девин подпер кулаком щеку и хотел было, как всегда, возмутиться, но вдруг подумал — а в Бездну, хуже уже не будет. — Да, столкнулся с одним засранцем. Мы вместе учились в военной академии. Я знаю, — он усмехнулся, искренне, но совершенно без жалости, — как это странно прозвучит, но я обесчестил его на глазах у всей академии, и он все еще не может себе этого простить. — Звучит… неприятно, — ровно заметил Честер, уставившись в узорчатый пол балкона. Китобой не просил объяснений, но Девин знал, что без них теперь не обойтись. — Я в крайне грубой форме оскорбил его за выпадку в сторону… одного важного мне человека. Конечно же, этот высокородный ублюдок вызвал меня на дуэль, — Торнтон не отрываясь смотрел на видневшуюся меж деревьев вершину статуи, светлую и хрупкую на фоне остального пейзажа. — В нарушение всех правил, без секунданта с моей стороны, прямо в столовой, где он имел неосторожность… высказаться. Я был уверен в своей победе, растягивал его унижение, оставил ему шрам на лице… Если бы мы дрались до первой крови, то этого было бы достаточно, но я хотел, чтобы он сам признал свое поражение. Чтобы не смог больше подняться и взять в руки рапиру. Но кто-то донес наставникам. Нас растащили, меня, как инициатора дуэли, исключили из академии. Его, конечно, нет. Но в глазах других аристократов не доведенная до финала дуэль — несмываемое пятно на чести. Над ним, наверное, потешались все оставшееся время, да и сейчас издеваются. Он бросил взгляд на Честера, уже немного жалея, что дошел до таких подробностей. Сомнительно, что из всех своих знакомых он найдет сочувствия именно у лекаря-беспризорника. Девин мог сколько угодно делать вид, что его не задела эта ситуация — но задела: и слова Брайана, и решение трибунала, купленное Хэйденом-старшим. Наверняка это отлично читалось в его тоне. — Это так звучит, — осторожно заметил Честер, наклоняя голову. Темные пряди, выбившиеся из неряшливого хвоста, упали ему на лицо. — Вызов на дуэль за какое-то оскорбление… Оно того хотя бы стоило? Девин раздвинул губы в легкой, сухой усмешке. — Да, — ответил он без сомнений, — да, определенно стоило. Честер медленно, шумно вздохнул. — И этот человек называет идиотом меня, — констатировал он с нескрываемым восхищением.