Связанные долгом

Это было странно произносить даже мысленно, но… Похоже, жизнь налаживалась. Оглядываясь назад, Девин видел вереницу одинаковых серых и черных дней, тянущихся один за другим, неделя за неделей, месяц за месяцем: дежурства, расползающаяся чума, усталость, равнодушие, тренировки и книги, которыми он без особой надежды заполнял свободное время… Сейчас же, несмотря на летнюю, непреодолимую городскую духоту, Девину хотелось улыбаться, и это было странно и непривычно. После той ночи в обнимку Честер оказался с утра непривычно хмур и молчалив (и определенно невыспан), и Девин пару дней удерживался от походов в лечебницу — чтобы не было соблазна остаться на ночь. На четвертый день после дежурства на подушке стражника появились «Обычаи и кухня Морли» со вложенной туда короткой запиской: «Приходи вечером». Девин несколько раз потер пальцем чернильную надпись — торопливо выведенные буквы, наползавшие друг на друга, — отчего-то представляя, как Честер, подбирая слова, покусывает кончик авторучки, не находит подходящих и пишет это… Конечно, вечером Девин пришел. Как он мог отказать? Стоило толлбою постучаться и войти в лечебницу, как Честер, болтавший с престарелой пациенткой, быстро свернулся и ловко выпроводил даму. Закрыв за ней дверь на замок, он обернулся к Девину с едва сдерживаемой, лисьей ухмылкой, и… Это определенно было не приглашение на чай. — Я буду занят почти весь месяц, — успел выдохнуть Честер где-то между страстными поцелуями, от которых сердце тяжело колотилось в груди, — так что не ищи меня. Сам найду, как смогу. Девин усмехнулся ему в губы. — Ты весьма… прямолинеен в словах, — пробормотал он, поглаживая любовника по спине и наслаждаясь близостью китобоя и крепким телом под ладонями. Честер отстранился и глянул на него насмешливо. — Ну извините, — ехидно протянул он, — соскучился. И весьма недвузначно пощупал Девина за твердеющий член прямо сквозь штаны. Торнтон подавился вдохом и смехом одновременно. И, конечно, они переспали еще раз, и Честер был невероятно, невозможно хорош. И примерно настолько же ненасытен. После этого Девин заимел привычку всегда оставлять с утра под подушкой какую-нибудь книгу: рано или поздно Оливер мог задаться вопросом, откуда у его соседа появляются новые тома, если в библиотеку тот давно не ходит. И пролистывание оставленной книги после каждого дежурства в ожидании найти очередную записку от Честера стало маленькой, слегка волнительной традицией для Девина. Китобой действительно был занят чем-то серьезным, и от того каждое редкое рукописное «Приходи» становилось ценнее. Похоже, жизнь налаживалась. Девин думал так до восемнадцатого дня месяца земли. Когда толлбой посреди дежурства в первый раз услышал объявление, донесшееся из-за металлической стены — скорбное, возмутительное, невозможное, пугающее, — он подумал, что ослышался. Во второй раз, едва уловив начало, он остановился, чтобы шум механизма не мешал ему — и не нашел сил даже выматериться от души. «Корво Аттано, бывший королевский защитник… покушение… доставлен в Колдридж… Со скорбью сообщаем, что… Леди Эмили признана пропавшей… Похороны императрицы… Парламентом будет выбран регент, чьей задачей…» «Мир сошел с ума», — подумал Девин тупо, на автомате хлопая себя по нагрудной броне — там, где в кармане лежал портсигар. Стоило стражнику покинуть безмолвие изолированного Радшора, где компанию ему составляли только хрустаки и миноги, как он был вынужден признать, что ему не почудилось. Улицы были полны людей — тревожно галдящих, испуганных, — и даже перед заляпанными тиной ходулями толлбоя они расступались неохотно, словно не замечали его до последнего момента. Девин с трудом пробрался обратно в казармы, где его и остальной отряд встретил еще более желчный, чем обычно, Эшкрафт. — Это правда? — Генри влез еще до того, как капитан успел что-то произнести. Эшкрафт поджал губы, молчал добрую минуту, а потом коротко ответил: — Сегодня больше никаких дежурств. И завтра точно. Вы сами видели, что на улицах. — Это правда? — повторил Оливер тише. Отряд молча наблюдал из-за его плеча. — Императрицу действительно… убили? Ее же защитник? Эшкрафт растрепал уложенные волосы и вздохнул как-то неожиданно человечно. — Так говорят, — почти выплюнул он, перевел дыхание и сурово повторил: — Сегодня и завтра — никаких дежурств. Наблюдая за его удаляющейся спиной, как всегда прямой, отряд молчал, пока Закари не пробормотал: — Ну что за пиздец, — и не нашлось никого, кто бы с ним поспорил. Оливер сразу же сбежал, пользуясь расплывчатостью приказа, формально не требовавшего их присутствия в казарме. Девин его не винил: к кому бы тот ни поспешил, к сестрам или к своей текущей пассии, там он был нужен больше, чем здесь. Оставшись в комнате в одиночестве, Девин бездумно, без всякой надежды пролистал оставленную на подушке книгу — и изумился, найдя вложенный меж страниц клочок бумаги. Там не было ни слова о времени, простое короткое «приходи», и Девин подумал, что если уж капитан не может однозначно ответить на вопрос, то алчный до чужих секретов Честер точно должен. Снова выйти на улицы, да еще и без ходуль, отделявших от толпы, оказалось физически дискомфортно. Без всякого на то желания Девин подхватил разлитую в воздухе тревогу — как будто ему своей не хватало! — и ставший привычным путь до лечебницы преодолел так быстро, что под конец едва не задыхался. К удивлению стражника, дверь была закрыта. Девин постучал еще раз, но ответа так и не добился. Вспомнив о ключе, полез в подсумок. Квартира оказалась пустой — непривычно пустой, гулкой, как будто здесь не было никого на протяжении нескольких дней. Ни грязной посуды на письменном столе, ни рабочего беспорядка в шкафах с лекарственными составами… Его явно ждали намного позже. После недолгих размышлений Торнтон остался, заперев дверь на замок: хватит лекарю и одного незваного гостя. Девин стянул берцы и устроился на заправленной постели, по привычке подогнув под себя ногу. Чтобы отвлечься от терзающей тревоги (Честер не раз говорил, что чем-то занят весь месяц, но сейчас — в порядке ли он, в этом хаосе?), толлбой вытащил колоду и долго тасовал ее, вслушиваясь в шелест гладких карт и пытаясь сосредоточиться на простых действиях. Отчасти это помогло. Несколько раз Девин снимал верхнюю карту: перевернутая семерка кубков… льющееся из кубков на белый череп золото, нехорошо; прямая шестерка — он ее помнил, кролики и кубки, это точно что-то хорошее и не слишком приличное; перевернутая пятерка мечей… Он покрутил карту в руках. Перевернутое — не всегда плохо. К тому же, мечи… мечи ему нравились. Наверное, какое бы значение эта карта не несла, с ним можно было жить. Он перебирал колоду, пока карты не начали выскальзывать из уставших пальцев, норовя рассыпаться по одеялу, а после, чтобы не поддаваться угнездившейся в затылке тревоге, совершил быструю вылазку к книжному шкафу. Лекарь, по ощущениям, держал у себя только два типа книг: практически полезные и красивые (или хотя бы внушительно выглядящие), и среди вторых можно было обнаружить что угодно. В том числе, например, сборник серконосских сказок. Довольно недетских, если задумываться. Честер появился только через час, если не больше — скрипнуло, приоткрываясь, окно, и черная китобойская тень ловко спрыгнула с подоконника. Девин, внутренне вздрогнув, проводил его взглядом: он успел отвыкнуть от того, как пугающе и равнодушно выглядят еретики в своих противогазах. Честер скинул капюшон, грубо стянул маску и вместо приветствия молчаливо кивнул Девину, устроившемуся с книгой на кровати. От одежды китобой избавлялся быстро, почти небрежно. Брошенный на спинку стула макинтош наполовину соскользнул на пол, краги с тяжелым шлепком упали поверх тонкого механизма наручного арбалета и портупей, из креплений которых возмутительно торчали изломанные края костяных амулетов. Сверху легли жилет и тонкое облако рубашки. Честер ловко стряхнул расстегнутую обувь, оставшись босым и в одних штанах, гибко потянулся, распрямляя спину — и исчез в черном облаке. Девин встрепенулся, но потом услышал шум воды на кухне: кому-то, похоже, было просто лень идти ногами. Парой секунд спустя Честер с нежным шелковым шелестом соткался из черного дыма посреди комнаты, утирая губы предплечьем; соткался и в несколько стремительных шагов оказался рядом с постелью. Книгу мягко вытянули из рук Торнтона, отложили куда-то на пол, и китобой оседлал его колени. — Я соскучился, — обронил Честер и коротко, но с чувством поцеловал его. Девин ответил, прикрывая глаза и опуская ладони на закрытые штанами бедра. Так целоваться было непривычно — впервые Честер нависал над ним, а не наоборот. Качнувшийся амулет обжег кожу теплом старой кости, и Честер сдвинулся ниже — прижался губами к линии челюсти, оставил быструю дорожку следов на шее, слегка сжал зубы на мышце плеча. — Хочу тебя. Он определенно знал, что делает: пары поцелуев и хриплого шепота в ключицы хватило, чтобы покалывающее возбуждение окутало Девина вопреки нервной тревоге. — И я тоже, — ответил толлбой тихо, скользя ладонями по голой спине. — Но… Честер фыркнул: — Нет, это не подождет. Я слишком долго ждал, — он снова увлек Девина в поцелуй, дразняще покусывая за нижнюю губу — и одновременно с этим вслепую расправляясь с ремнем и застежками штанов. Это было слишком возбуждающе, чтобы устоять. Честер легко дал уложить себя на постель, обхватил нависшего над ним Девина коленями и довольно замычал в поцелуй, стоило любовнику приникнуть к обнаженной коже ладонями. Еще и руки на шею закинул, не давая отстраниться. Девин сквозь рубашку чувствовал, как холодный металл расстегнутой пряжки скользит меж их животами, но китобою, похоже, до этого не было дела. С трудом Девин смог оторваться от любовника и потянулся к чужой ширинке. К его удивлению, толкнувшийся в ладонь член был мягким, почти невозбужденным. — Не обращай внимания, — пробормотал Честер. — Я действительно тебя хочу, просто… реакция запаздывает. Слишком много всего навалилось. Вместо ответа Девин поймал его за кисть и намекающе толкнул к своим расстегнутым штанам. С тихим вздохом Честер высвободил его член и обхватил его кольцом пальцев, уверенно двинул кистью, пока Девин покрывал поцелуями-укусами его ключицы и шею. Бездна, как же он был хорош: спустя считанные минуты Девин утонул в мареве и жаре, толкаясь в ладонь и бесцельно покрывая любовника метками — а тот тихо одобрительно постанывал. Честер замедлился, вырвав у Девина недовольный вздох — но мгновением позже парень обхватил влажной ладонью уже оба твердых члена, и это было… совершенно новым ощущением. Они оба замерли. Девин первым медленно двинул бедрами, потираясь о чужой стояк, и сквозь ресницы разглядел, как любовник запрокинул голову в беззвучном стоне. Вторую ладонь Честер прижимал к горлу, словно удерживая голос внутри. Хватило один раз легонько боднуть переносицей мешавшуюся кисть, чтобы Честер убрал ее, и Девин оставил большую метку прямо рядом с кадыком. Прорвавшийся не то хрип, не то низкий стон заставил его довольно ухмыльнуться. Внизу живота вихрилась приятная тяжесть, и с каждым движением — вдоль второго члена, в подставленную грубую ладонь — она натягивалась все сильней… сильней… Пока не прорвалась чистым удовольствием, коротким и сильным. Девин почти застонал, сжимая ладони в кулаки; Честер сменил хватку и продолжал дрочить себе, но то и дело задевал его, слишком чувствительного после оргазма, и эти ощущения почти переходили в болезненное. Из последних сил держась, чтобы не рухнуть на любовника, Девин в последний раз шумно втянул воздух рядом с его плечом и неохотно выпрямился, чтобы быстро оправиться. Честер продолжал увлеченно ласкать себя, жмурясь и кусая губы, и Девин снова навис над ним, упираясь в подушку. Честер ответил на поцелуй — властный, глубокий — и крепче стиснул любовника коленями. Больше Девин ничего не делал, только целовал, и прерывистый вздох, с которым парень под ним кончил, остался на его губах. Девин медленно уселся на пятки. Выглядел Честер непотребно: горячий и покрытый испариной, с красными щеками, запрокинувший голову… удовлетворенный. На впалом животе разливались смешавшиеся мутные брызги. Левой китобой все еще отчаянно вцеплялся в одеяло, и отчего-то именно это казалось самым ярким проявлением захватившей его страсти. Наслаждаясь пока еще приятно пустой головой, Девин поднялся с постели. Вернулся он спустя пару минут, зажав в уголке губ подожженную сигарету и захватив с собой наполовину влажное полотенце. Честер, не открывая глаз, лениво подставил ладонь. Наблюдая за тем, как китобой неспешно стирает с кожи свою и чужую сперму, Девин устроился у приоткрытого окна, оперевшись крестцом на торец стола. Вытянув руку наружу, он стряхнул пепел на жестяной подоконник — и на обнаружившуюся там же вентиляционную трубу. — Так о чем ты там хотел сказать? — произнес Честер тихо, чуточку осипше, но нескрываемо довольно. Девин затянулся — возвращаться в кошмар настоящего было почти физически больно, — выдохнул дым в сторону окна и негромко спросил: — Ты всегда все знаешь. Колдуин правда убил ее же защитник? Честер замер на мгновение. Беззвучно выругался. Свернул полотенце и отбросил на пол, приподнял бедра, натягивая штаны обратно и застегивая их. Перетек в сидячее положение, скрещивая босые ноги и опираясь выпрямленной рукой на лодыжки. Шумно выдохнул. Требовательно протянул к Девину правую руку. — Затяжкой поделись, верзила, — пробурчал он. Помедлив, Девин осторожно протянул ему наполовину истлевшую сигарету. Честер поймал его за кисть и, приопустив веки, затянулся прямо из его рук — глубоко, так и не закашлявшись. Отпустил. Наблюдая за дымом, струившимся меж тонких губ, Девин отчасти начал понимать, почему лекарь каждый раз терялся, когда видел его курящим. Но сейчас это было неважно. Честер скривился, щуря темные глаза, облизнулся. — Какое же все-таки дерьмище, — пробормотал он. — Не зря бросил. Он замолчал, отвернувшись в сторону черной ширмы и потирая подушечками пальцев зацелованные губы. Девин ждал ответа. — Убил ли Колдуин ее защитник? Нет, конечно же, — наконец, фыркнул Честер. — Только полный идиот может поверить в это — и похоже, что тот лысый мудак по итогу оставил в идиотах всех. Гребанный Аттано, двух человек из-за него потеряли. Третьего едва спас. Не надо было этого делать. Гребанный… — он издал гортанный, полный раздражения рык. Стражник молча наблюдал за бесновавшейся в худом теле злобой, гоняя по языку горький сигаретный вкус. Это было предсказуемо, он… должен был быть готов к такому ответу. Должен был. «Как же избирательно ты относишься к секретам, — подумал Девин отстраненно, почти грустно. — На службе тебя бы уже ждал трибунал. Да и китобои, наверное… не обрадовались бы твоему длинному языку». — Да, не надо было убивать, — негромко согласился он. Честер посмотрел на него искоса — как-то непривычно холодно. — Кажется, ты не так меня понял, — эта холодца, равнодушная и злая, была и в голосе. — На Колдуин мне совершенно плевать. Аристократкой больше, аристократкой меньше… Дануолл ничего не потерял. Девин молчал, крепко сжав губы (молчание горчило на языке), и Честер отвел в сторону пугающе пристальный взгляд — снова уставился на темную ткань ширмы, демонстрируя правильный морлийский профиль. — У нас был план, — произнес китобой медленно, — хороший план, проверенный, стабильный, — а потом как снег на голову свалилась новость о прибытии королевского защитника. Но Мастер почему-то решил, что это ничего не меняет. Ну да, не Мастеру же… — еретик оборвал себя. Ладонь на лодыжке стиснулась до белых костяшек. — Такие решения всегда плохо кончались. И раньше. И сейчас. Она того не стоила, не двух людей. Мы могли обойтись без жертв. Девин затушил окурок о скат и щелчком выкинул его подальше. — То, что ты говоришь такие вещи, будучи наемным убийцей, отвратительно иронично, — вздохнул толлбой, изо всех сил стараясь не звучать обвиняюще. Честер вскинулся. — Я все еще лекарь, если не забыл. Посчитай убитых тобой плакальщиков, тогда и поговорим, — едко парировал он. Девин устало помассировал виски. — Это нельзя… приравнивать вот так. Моя работа — это необходимость, — сказал он, не отнимая ладони. Слова приходилось выталкивать. — Для поддержания в городе порядка. Такая же необходимость, как сжигать трупы. А ты из этого… — Ты убиваешь? Да. Людей? Все еще да. За деньги? Да. Что, нельзя сравнивать? — огрызнулся Честер. — И если уж говорить о необходимости, то китобои тоже нужны. Мы чистим город от аристократской грязи, из-за которой хорошие люди оказываются на улице, без работы и денег, и без надежды на лекарство, и в итоге становятся твоей заботой. Да эти выродки устраивают ебанные званые ужины, пока половина города сдыхает от чумы! Он явно горячился, даже голос повысил, но… Девин промолчал. Он не хотел спора. Безусловно, ему было что сказать, но здесь и сейчас в этом не было абсолютно никакого смысла, потому что Честер не собирался его слушать. Да и зачем пытаться переубедить китобоя? У того очевидно есть что-то за душой, за что он так открыто презирает дануоллских аристократов… Довольно очевидно, на самом деле, за что. — Но Колдуин такой не была, — произнес Девин негромко. Он, может, и не хотел ссоры, но оставить все вот так: нечестно, неправильно, несправедливо… он не мог. — Я не знаю, какой она была женщиной… но императрицей была неплохой. Даже хорошей, наверное. Казалась искренней в своей заботе об Островах. — Искренней, — фыркнул Честер саркастично и ничуть не убежденно. На собеседника он подчеркнуто не смотрел. — Можешь ехидничать, сколько хочешь, но Эйхорн вырастил отличную преемницу. Возможно, даже лучшую правительницу, чем он сам, — упрямо продолжил Девин. — Даже ты не можешь отрицать, что люди ее любили. Или хотя бы уважали. Да Бездна, к Чужому все ее решения насчет профсоюзов, дотаций и развития Гристоля, но она как раз-таки была той, кто не закрыл глаза на чуму и что-то пытался с ней сделать, хотя половина Парламента была против! Честер, поджав тонкие губы, уставился на него хмуро. — И все? Из-за того, что она была чуть лучше других на фасад, ты готов ее защищать? — досадливо спросил он. Девин скрестил руки на груди, отворачиваясь к окну. — Да ее собственный защитник не защитил, — сказал он с неожиданной для самого себя горечью. — Не хочу хвастаться, но от Мастера ничего не защитит, — сухо заметил Честер. — Особенно, когда он принял контракт. Между ними повисла тишина — неуютная, неудобная, колючая от противоречий. — Забудь. Зря спросил, — бросил Девин, растирая ладонями лицо. Лишние знания — лишние печали, вот уж точно. Он никогда не поймет мотивацию людей вроде Клинка — беспринципных, безжалостных, самовлюбленных ублюдков, ставящих себя выше закона и считающих, что могут решать, кому жить, а кому нет. Отвращение затапливало его по горло, но что он мог сделать? А что Честер мог? Пойти против своих — с его-то нескрываемой ненавистью к аристократам? Да даже за саму императрицу? Смешно. Он слишком многого от него ждет. Да и смысл сейчас трепать языком, когда все уже решено и сделано. Чужую смерть никак не исправишь. — Оставайся, если хочешь, — предложил Честер ровно, — но я тебя не держу. Девин не сдержал короткого смешка. Честер одновременно был прав — не держал, действительно, целый ярд пустого пространства между ними — и даже не представлял, насколько ошибался. Толлбой устало покачал головой. — В казарме все равно нечего сейчас делать, — блекло улыбнулся он. Честер выдавил ухмылку в ответ, фальшивую, странным образом отдающую облегчением, и подвинулся, без слов предлагая сесть рядом. Поначалу молчание между ними было натянутым, тяжелым, но мало-помалу это сгладилось и ушло. Они оба оказались хороши в том, чтобы делать вид, что ничего не произошло.

***

Траурная тишина после скоропостижных похорон продлилась три дня. На четвертый регент (Парламент предсказуемо выбрал на эту роль главу королевской тайной службы, Берроуза) наконец-то зашевелился, и на город вывалился десяток новых законов. С каждым новым Девин все больше недоумевал. Пиком изумления стал приказ, зачитанный Эшкрафтом перед всем отрядом с каменным лицом: со следующего месяца четыре из пяти отрядов перемещались на восточный берег и снимались с довольствия, а в дополнение к этому все толлбои обязаны были принести присягу. Дежурили теперь не парами и даже не шестерками, а целым отрядом, с ежемесячной ротацией с западного на восточный берег. После того, как капитан закончил читать, в бывшем пабе повисла тишина. Девин не выдержал. — Один отряд на все чумные районы? Контактировавших с больными толлбоев — на восточный? Постоянные перебежки туда-сюда? Это идиотизм, — буркнул он, пряча руки в карманах брюк. Эшкрафт перевел на него бесцветный взгляд. — Это приказ, — повторил он устало — голосом человека, который не может в открытую выразить согласие, как бы ему ни хотелось. — У нас топливо кончится раньше, чем мы дойдем отсюда хотя бы до пятидесятого квартала, — проницательно заметил Джереми. Эшкрафт тяжело вздохнул, но в этот раз промолчал. — А с довольствия зачем снимать? — деловито вмешался Закари. — На том берегу для толлбоев не предусмотрено казарм, — ответил Эшкрафт, постукивая пальцами по лежавшему на колене планшету с бумагами; в этот раз капитан, пренебрегши всеми правилами, занял один из высоких барных стульев, а толлбои расползлись по помещению вокруг него. — Не предусмотрено… пару месяцев назад я бы сказал: ничего не предусмотрено. Может, сейчас что-то поменялось. В любом случае, гораздо проще платить некую заранее установленную сумму деньгами, чем наладить с нуля снабжение. Кто-то из отряда издал мечтательный вздох. Эшкрафт продолжил, как будто ничего не слышал: — Я уже подал прошение о том, чтобы наш отряд принял первое дежурство по новым правилам. Сомневаюсь, что кто-то оспорит, — вздох повторился, но уже разочарованный. Капитан слегка улыбнулся, расправляя помятый приказ на планшете. — Ничего не изменится. Конечно, Эшкрафт оказался прав: для них ничего не поменялось. Да, иногда их посылали в кварталы, которые раньше контролировали не они («Опять за три пизды идти», — все время бурчал Генри), но в остальном… Даже далекое от полевой работы начальство понимало, что за день больше чем шесть дюжин человек вместе с громоздкими механизмами не переместить, и щедро выделило целую неделю. И в то время как остальные отряды один за другим торопливо сворачивались, устраивали транспортировку ходуль, разбирались с припасами, их отряд продолжил работать в давно отлаженном режиме. Оливер иногда приносил новости и сплетни: кое у кого обнаружилась недостача эликсиров, и капитан лютовал, в другом отряде кто-то умудрился повредить один из механизмов при погрузке, в третьем толлбои загуляли в честь скорого «переезда» и едва не опоздали на паром. Всплывали давно забытые и заметенные под ковер косяки за год с лишним работы. Оливер корчил серьезные мины, рассказывая все это, а Девин и остальные неприлично ржали. Ближе к концу месяца Девин тоже воспользовался суматохой: протащил Честера на монорельс, на котором обычно добирался до библиотеки. Китобою зачем-то нужно было в ту часть города и обязательно с Девином, и он был невероятно убедителен и настойчив — но причины так и не выдал, хотя Девин старался. В конце концов стражник просто махнул рукой и согласился помочь (выяснить, в конце концов, можно и по пути), и сейчас они выбрались из грохочущего нутра вагона на свежий воздух. Лето, необычайно жаркое в этом году, давно перевалило за середину, и духота, сменявшаяся грозами и штормами, ослабла. Такие перепады все еще случались, но чаще было, как сейчас — тепло, но не слишком, приятно ветрено, но не слишком, ясно, но с полупрозрачной дымкой высоко летевших облаков. Девин убрал руки в карманы, оглядываясь в задумчивости. Честер по прибытию, как он и ожидал, куда-то заторопился, попросив встретить его через два часа у уже известного толлбою Эмпирея. Пронаблюдав, как лекарь, одетый легко и непримечательно, растворился в переулках Дануолла, Девин раздумывал, чем бы занять время. Кроме, конечно, «пойти в первый попавшийся паб и невоспитанно нализаться в хлам». Это была не лучшая идея — точно не рядом с Канцелярией Верховного смотрителя, — однако других, увы, не виделось. Раньше Девин обязательно бы заглянул в библиотеку к Риннам, но сейчас… Что толку? Ни библиотеки, ни библиотекарей. С другой стороны, обстоятельства подбросили ему подходящую возможность, чтобы попытаться узнать что-нибудь о происшествии… Что-нибудь более весомое, чем бредовая галлюцинация, которой не хотелось верить. Бездна знает, когда его еще занесет в район Канцелярии, да еще и в то время, когда Честер занят своими делами. Да, это была весьма неплохая идея. Девин взял курс на библиотеку, мысленно составив не слишком длинный маршрут, и погрузился в размышления. После случившегося на Фугу Торнтон, конечно, попытался выяснить что-нибудь о закрытии Дануоллской библиотеки от своих бывших соотрядников из стражи, но многого не добился. Аббатство быстро перехватило расследование, и все его знакомые только разводили руками. Закрыли и закрыли, не паб же какой хороший, чтобы расстраиваться. А то, что чумная метка на дверях — так это все объясняет! Девин скептически думал, что даже для смотрителей это излишняя благотворительность — разбираться с чумой только потому, что библиотека неофициально находится под их контролем, — но не спорил. Однако даже небольшая прогулка не помогла, не подкинула кардинально новых умных идей. Толлбой уже неоднократно размышлял обо всем этом. Что было бы проще, если бы он все еще работал в этом квартале, а не сильно южнее. Быстрее бы узнал, быстрее бы среагировал. Что наверняка по горячим следам несложно было бы найти случайных свидетелей — ничего в городе не проходит абсолютно незамеченным. Да хотя бы уличных торговок, или, на крайний случай, кого-нибудь из местных Крысоловов… От количества «если» и «бы» в его мыслях начинало ныть в висках. Бездна, да если бы это произошло на пару лет пораньше, когда он был здесь почти что своим, знакомым и примелькавшимся, то даже банальный опрос людей из ближайших домов мог бы привести хоть к какому-то результату! Но жители Дануолла незнакомцев, стучавших в двери, не жаловали, и даже если бы и заметили подозрительное, то вряд ли поделились бы информацией даже с человеком в форме. Девин сегодня китель не надел, и шансы на хоть какой-то результат неумолимо стремились к нулю. Но у него не было иных вариантов — ему нужны были хоть какие-то свидетельства, — и толлбой смирился с тем, что ближайший час своей жизни потратит не самым продуктивным и, более того, не самым приятным образом: разговаривая с людьми, которые хотят от него побыстрее отвязаться. Он решил начать поиски свидетелей с дома прямо напротив входа в библиотеку. Проходя мимо монументально простого здания, Девин ожидал увидеть все то же: окна без света и чумной знак на высоких дверях, — но, к его изумлению, последние были распахнуты, почти как в старые-добрые. И стражник не замечал и тени смотрителей у входа. Может быть, если он еще раз осмотрит помещения, он наконец-то поймет, что на самом деле произошло в месяц песен? Найдет новые улики или какие-то мелочи, которые он упустил? Снова увидит то видение, в конце концов? Хотя последнее ему ничего не даст, кроме очередной головной боли. А если совсем ничего не получится, то он всегда может вернуться к первоначальному плану. Девин остановился в тени узкой улочки между домами. Щурясь, потер переносицу. Открытая настежь дверь манила, но это слишком походило на какую-то уловку. Не могло Аббатство Обывателей взять и оставить библиотеку открытой — заходи, кто хочет. Не могло же?.. «У меня же есть разрешение, подписанное императрицей! — озарило толлбоя. — Даже если меня поймают, то предъявить ничего не смогут! Выгонят максимум. Регент не выпускал закона, объявлявшего подпись Колдуин не имеющей силы. Формально…» Девин вздохнул, принимая решение, оправил ворот расстегнутой куртки и неторопливым, ленивым шагом двинулся ко входу. Самым сложным было сделать уверенный вид, словно он не просто имел право зайти на закрытую территорию — его там ждали. С усмешкой Девин вспомнил свое обучение: с этого самообмана начинался каждый его день. Высокородные мудаки вроде Брайана постоянно искали, чем его уязвить, и гораздо проще было выслушивать оскорбления родового имени, от которых Девину было ни холодно ни жарко, чем насмешки над его неуместностью в стенах академии. А ведь они даже и помыслить не могли, что он не тот, за кого себя выдает. Совсем не Брейкенридж. Девин мрачно усмехнулся, заходя в полумрак библиотеки. Здесь было почти холодно по сравнению с улицей, и кладбищенски тихо, и… Пусто. — Э, ты кто еще? — недоуменный окрик заставил Девина остановиться. Он медленно повернул голову на звук — и, прищурившись, разглядел в тени у входа развалившегося на стуле стражника. «Кажется, просто не будет», — признал Девин напряженно, находя во внутреннем кармане плотный, сложенный пополам лист. Он молча показал его стражнику, не делая попытки приблизиться, и тот, ругаясь под нос, нехотя встал. Постовой оказался типичным представителем дануоллской стражи — небритым, немолодым, немного слишком широким в животе для того, чтобы форма сидела ровно. — Ну и что это? — он почти вырвал у Девина бумагу и развернул, хмурясь. Торнтон молча наблюдал за его лицом: зрачки двигались по листу хаотично, не по строчкам, надолго замерли внизу… Смутное подозрение закралось толлбою в голову. Наигранное недовольство постового сменилось узнаванием, изумлением, почти испугом. «Да он, похоже, неграмотный», — понял Девин с неожиданным весельем, продолжая следить за стражником прохладным, требовательным взглядом. — К-капитан ждет вас на втором этаже, лестница у стены справа, — проблеял покрасневший постовой, протягивая разрешение обратно. Девин забрал его, молча кивнул и на ходу аккуратно убрал в карман. Самым сложным было, отойдя на десяток ярдов, сдержать смех, услышав сзади нескрываемо облегченный выдох. Торнтон не торопился подниматься на второй этаж, внимательно осматриваясь. Непривычно было видеть библиотеку пустой — совершенно пустой, без единой книги на бесчисленных полках. Кто-то потратил огромные силы, чтобы убрать все, что было выставлено в общем зале. Смотрители, скорее всего. «Они наверняка затоптали все улики во время этих перестановок, — подумал Девин мрачно. Внешне он старался казаться рассеянным и расслабленным, неслышно ступая по паркету. — И открытие библиотеки — все же не случайность. Кого-то ждали… явно не меня. Показываться может быть небезопасно. Ровно настолько же, насколько небезопасно будет шнырять по библиотеке, прячась от людей. Мне далеко до незаметности китобоев… Надеюсь, печать Колдуин достаточно убедительна». Дверь за центральной стойкой, ведущая в кабинет и в книжное хранилище, была закрыта. Та же проблема, что и в прошлый раз: ему должно нечеловечески повезти, чтобы незамеченным пробраться в хранилище с наблюдателями наверху. Но в этот раз у него не было еретика с его темной магией, чтобы становиться невидимым (или же ему не показалось, и Честер как-то остановил время?), поэтому толлбой не стал рисковать и неторопливо поднялся на второй этаж. Мрамор ступеней уже не казался натертым и чистым — потускнел, покрылся пылью. Солнечные лучи знакомо золотили воздух сквозь узкие окна. Шкафы, как и на первом этаже, зияли пустыми полками. Торнтон заметил у читальных столов в центре зала трех человек, негромко переговаривавшихся между собой, и едва подавил инстинктивное желание спрятаться за ближайший шкаф. Все-таки начали официальное расследование! Как вовремя! Переведя дыхание, Девин расправил плечи и двинулся навстречу стражникам. Бездна, какую же херню он сейчас творит. Заслышав шаги, один из троицы обернулся. Девин узнал и форму, и капитанские знаки отличия, и (вот же блядь!) самого капитана тоже — на него с изумлением смотрел окончательно поседевший и погрузневший Лангенберг, под началом которого он служил до перевода в толлбои, буквально с самого первого дня в страже. — Торнтон? — недоуменно нахмурился капитан. — Что ты тут?.. Он замолк, хмурясь еще сильней, окинул толлбоя неприятным, презрительным взглядом с ног до головы и сипло выдохнул. — Стоило догадаться, — едко пробормотал он, постукивая планшеткой с бумагами по ладони, — что такой талантливый рекрут — это не совпадение и не случайность. Как будто этого говна мне не хватает… И какого же ты звания на самом деле, сержант? — Не думаю, что сейчас это имеет значение, — нейтрально ответил Девин, по привычке закладывая руки за спину (ему стало чуть легче, когда он незаметно, панически крепко стиснул собственную кисть). Это была определенно не та реакция, которой он ожидал — но они говорили, и его все еще не развернули на выход, и у Артура, может, даже получится что-нибудь узнать по старой памяти… — Ну, беднякам не выбирать, так что давай, работай, человек Берроуза, — Лангенберг отвернулся, утыкаясь взглядом в бумаги. — Или к тебе теперь надо на «вы» и расшаркиваться, как с ссаным аристократом? Это было… неожиданно. Блядь. Девин постарался не поморщиться: ходили слухи, что некоторые из стражников теснее нужного связаны с королевской тайной службой и сливают информацию в обход рапортов. Несколько человек так громко погорели на взяточничестве, на кого-то нашли доказательства сговора с бандитами и отправили в Колдридж, кто-то просто был понижен в ранге неразглашаемым приказом сверху, и везде процесс был быстрым и безжалостным — улики уже были на руках обвинителей. А крыс, понятное дело, никто не любил. И теперь капитан считает, что он один из них. Это было отличное прикрытие. Отвратительное, на самом деле, но безупречное. Ему уже никто не поверит, если он скажет, что это все — совпадение, и заглянул он просто так. — Обойдемся без ссаного аристократства, — сухо ответил Девин, принимая неизбежную жертву. — В чем проблема, капитан? Лангенберг окинул его еще одним противным взглядом. — Я подробно описал все в письме… — начал он сварливо, но Девин не дал ему договорить. — Никакого письма я не видел, мне просто сказали разобраться, — соврал толлбой. Он окинул взглядом пустой зал. — Надеюсь, дело не в отсутствии книг? Лангерберг заиграл желваками. — Нет, библиотека уже была пустой, когда мы пришли, — ответил он неохотно, жестом приказывая стоявшим рядом стражникам оставить их в одиночестве. Те отошли к перилам и вернулись к тихому разговору, который вели до появления Девина. — Тоже дело рук смотрителей, наверное. Они сообщили о том, что местные библиотекари были убиты. Правда, из отчета следует, что тела были найдены еще двадцать восьмого числа месяца рода… О нет. Девин застыл. — Могу я, — он сглотнул, чтобы не выдать себя, — увидеть этот отчет? Капитан пожал плечами и протянул ему планшетку. В глаза бросилось тиснение в углу страницы — эмблема Аббатства. Девин несколько мгновений пялился на тонкую паутину оттиска, а потом заставил себя начать читать. Обычно текст летел перед его глазами, но сейчас, чтобы понять и осмыслить аккуратно выведенные слова, ему пришлось вчитываться в каждое. Очень медленно. — Значит, тела были обнаружены ранним утром… Патрулировавшего смотрителя привлекла незакрытая входная дверь, — пробормотал он. Артур пробубнил что-то о том, что и без того знает содержание отчета, но Девин его не слышал. — Второй этаж, два тела, мужчина и женщина… Опознаны… Следы сопротивления, у обоих перерезано горло… Рядом найден кухонный нож… Погибшие похоронены на северном кладбище. Он еще несколько секунд смотрел на подпись — старший дознаватель Торли, двадцать шестое месяца земли, — а потом, глубоко вздохнув, вернул планшетку обратно. — Так в чем проблема, капитан? — повторил он безжизненно. Лангерберг постучал по закрепленным бумагам. — Королевская тайная служба знает об этом самоуправстве? Смотрители скрывали преступление два месяца! Ни о каком нормальном расследовании сейчас не может быть и речи. Чужой, да они даже трупы уже похоронили! Что мне делать? На основе чего я должен вести расследование, этого отчета, что ли? «Да тайной службе сейчас похуй на такие мелочи, как самоуправство Аббатства, они должны быть заняты поисками дочери Колдуин, — Девин окинул зал пустым взглядом. — Никого к тебе бы не послали, Артур». — Да, на основании отчета, — отрывисто ответил он. Капитан пораженно уставился на него. Девин подошел к ковру, под которым раньше были вырезаны белые символы (тихий скрежет в затылке, едва ощутимый холод… ничего из этого сейчас и в помине не было), и, не обращая внимания на недоуменные взгляды, откинул его в сторону. Ни следа. И тяги той, что заставила его коснуться символов — тоже ни следа. Неужели дело было в них?.. — Что ты делаешь? — окликнул его Лангенберг. Девин отстраненно ответил: — Они даже паркет заменили, — он поднял взгляд на хмурящегося капитана. — Не первая резня, которую ты расследуешь, капитан. Два человека, которым вскрыли где-то здесь горло — это до Бездны крови. Ты видишь хоть что-то? Хоть пятнышко? Это похоже на место, где произошло двойное убийство? Артур досадливо поджал губы. — Смотрители не хотели, чтобы дело пошло дальше, — Девин уставился на свежий, нелакированный паркет, воссоздавая в памяти вырезанную на полу окружность. — Между нами — мне кажется, что дело глубже, чем они пытаются показать. Полный порядок на месте преступления, убранные книги, чумной знак на дверях… Возможно, что-то по их части. Что-то еретическое, о чем ни мне, ни тебе знать не следует. И лезть в это — тоже. Капитан так посмотрел на него, что Девин понял: если бы не фальшивая личина «человека из королевской тайной службы», ему бы сейчас в красках описали, куда он может засунуть свои советы. Но хамить «человеку Берроуза» в условиях регентства было неразумно. — Информация об этом дойдет до нужных людей, — сухо произнес Торнтон, пряча руки в карманы. — Я вижу три варианта: ты пишешь, как все есть на самом деле, и дело уходит в нераскрытые. Либо ты доебываешься до Торли, чтобы узнать больше, эксгумируешь тела, создаешь шумиху — в общем, дразнишь цепных волкодавов неудобными вопросами, — и, вероятно, все равно получаешь висяк и напряженные отношения как минимум с одним дознавателем. Или ты закрываешь дело, исходя из отчета. Мне самому претит третий вариант, но он объективно лучше остальных. Торли создавал впечатление слишком фанатичного смотрителя, такие имели тенденцию видеть ересь даже там, где ее нет. Девин ни за что бы не пожелал Артуру проверку огнем и маслом. И все же… Говорить такое, зная, что убийца действительно мертва, действительно поплатилась за то, что сделала, было чуточку проще. Капитан прищурился. — Ты что-то знаешь, — напрямую заявил он. Чужой, он всегда был проницательным, когда дело доходило до расследований. Девин устало пожал плечами. — Возможно, — пробормотал он. — Я все равно не могу рассказать тебе об этом. И в этот раз он даже не врал. — Аббатство порвать готово за свои книги, можешь сыграть на этом, — добавил он быстро. — Грабеж, неудачная попытка сопротивления… Смотрители выследили грабителей сами, разобрались с ними по своим правилам, вернули книги, а потом убрали все, — Девин махнул за спину, на пустые полки, — в хранилище. Чем не готовая версия? — Если бы смотрители кого-то поймали, это было бы в отчете, — прищурился Лангенберг. Девин невесело рассмеялся. — Мне кажется, что расследование, занявшее два месяца, у старшего дознавателя вызывает исключительно головную боль, и он с удовольствием подтвердит любую твою версию. Но это, конечно, только мое предположение, — Артур, прищурившись, неприятно долго смотрел ему в глаза. Девин не поддался, ответив таким же тяжелым взглядом. — Это все? Мы друг друга поняли? — Да, — наконец, ответил капитан непривычно сдержанно. Девин кивнул и, не прощаясь, двинулся в сторону лестницы. В спину ему донеслось: — Обратно в отряд я тебя не возьму. Без обид, Торнтон. — Без обид, — согласился Девин. Он и не собирался возвращаться в стражу после работы толлбоем. Наверное. Он об этом не задумывался. О том, что будет после чумы. В своем отчете Торли предусмотрительно указал точное место захоронения, видимо, на случай, если стража решит проверить, так ли на самом деле. За двадцать минут Девин добрался до северного кладбища — большой, но скромной и немного заброшенной территории, где свое последнее пристанище находили многие жители Винного квартала и прилегающих к нему, — и, следуя запомненным указаниям, нашел простые надгробия с маленьким трезубцем Аббатства. Под датами жизни и именами было выбито что-то заезженное, вроде «выполняли свой долг до последнего». Девин не мог сказать точно: подгоняемый ветром дым от зажженной сигареты ел глаза. Стражник докурил, затоптал окурок и двинулся на выход, не оборачиваясь. К Эмпирею Девин добрался немного позже, чем они с Честером договорились. Китобой уже ждал его, но не у входа, а за углом, в сумрачном переулке, закрытом металлической решеткой. Заметив стражника, парень оттолкнулся от стены и лязгнул щеколдой. — Договорился о дороге обратно, нас подвезут. Даже с комфортом, не чета монорельсу. Никто не хочет просто так ездить в южную половину после новостей об очередных «мертвых» кварталах, — хорошо смазанные петли не скрипнули, и Честер захлопнул решетку и весьма ловко закрыл внутренний замок снаружи. — Знаешь что-нибудь об этом? — Не под нашей юрисдикцией, — по привычке ответил Девин, а потом без эмоций хмыкнул: — Нет, я не прав. Уже под нашей. Пока не знаю. — Я бы заглянул туда… — пробормотал Честер задумчиво. Покосился на толлбоя, шедшего рядом, спрятав руки в карманы. — Какой-то ты совсем смурной. Что-то случилось? — Нет. Мелочи, — Девин дернул плечом, не желая углубляться в тему. — Ты так и не сказал, зачем я тебе нужен здесь. Может, хоть сейчас объяснишь? Честер первым взялся за тяжелую дверь. — Если очень коротко, мне нужен свежий взгляд, и ты подходишь лучше всего. Найдем Одди — и я все тебе расскажу, — он игриво усмехнулся, но на Девина его улыбка не оказала никакого влияния. Все такой же светлый холл казался безмятежным по сравнению с улицей. Даже неприятно тихим. Девину в дорогой обстановке неожиданно стало до жути некомфортно, и он с трудом заставил себя нацепить на лицо хоть немного приветливое выражение — за стойкой их встречала знакомая девушка с яркими синими глазами. — Приветствую в Эмпирее, — Синеглазка улыбнулась им с искренней радостью. Или не им, а Честеру. — Что я могу для вас сделать? — Одиль здесь, милая всезнайка? — Честер облокотился на стойку с очаровательнейшей улыбкой. — У меня к ней дело. Синеглазка не сдержала смешка. — Мне ждать нового сборника гравюр? — к удивлению Девина, скулы китобоя мгновенно обметал едва заметный румянец. — Когда я видела ее с утра, она сказала, что будет в мастерской. Посмотри там. — Спасибо, так и сделаю, — скомкано ответил Честер и заторопился в сторону лестницы. Синеглазка, посмеиваясь, смотрела ему вслед. — Гравюры? — поинтересовался Девин негромко, остановившись напротив девушки. Та, тоже покраснев, начала перебирать бумаги с большим вниманием. — Они слегка… неприличные, — Синеглазка бросила на него быстрый взгляд, блеснув яркой синевой. — Спроси у Честера, или лучше у Одиль. Девин молча кивнул и последовал за китобоем. Тот ждал его за дверью на лестнице, посередине пролета, сложив руки на груди. — Мастерская в мансарде, пойдем, — удостоверившись, что стражник следует за ним, Честер продолжил подниматься. — Что за Одиль? — спросил Торнтон незаинтересованно. Лекарь с неожиданной словоохотливостью отозвался: — Татуировщица, художница, портная и еще примерно десяток разных профессий в одном человеке. Очень талантливая. Змея и косатка — ее рук дело, как и татуировки почти всей Золотой Кошки, если общался с тамошними девочками. У Одди много самых разных клиентов. Иногда делает вещи по заказам — картины, одежду… Ты наверняка видел хотя бы несколько ее афиш. Девин не сдержал сухого смешка. — Мое знакомство с Кошкой ограничивается патрулированием ближайших переулков, — они поднялись на третий этаж — выше лестницы не было, — и Честер потянул на себя тяжелую дверь. — Афиши, может, и видел, а бордели — это к моему напарнику. — И почему я не удивлен, — пробормотал китобой едва слышно, посмеиваясь. Он провел его до конца коридора и уверенно толкнул одну из дверей, оказавшуюся незапертой. За ней Девин увидел еще одну лестницу — не такую широкую и вычурную по сравнению с той, по которой они только что поднимались, но зато имевшую лишний пролет до мансарды. Неяркие пролеты с истертым полом, бежевые, давно не крашеные стены, никаких драпировок… С изнанки Эмпирей оказался довольно невзрачным, почти обыденным. Мансарда, как и этажи ниже, была разделена по центру коридором, только потолки здесь были ниже, комнат — больше, а их двери — тоньше. Честер привел его к самой дальней и вежливо постучался перед тем, как войти. Это оказалась именно мастерская: резкий запах растворителя и выставленные у стены холсты были первым, что Девин заметил. Картины были нарисованы в ярких оттенках — ваза с пышными цветами вроде пионов, масштабный синевато-серый пейзаж Дануолла с кусочком моря… обнаженная женщина, соблазнительно раскинувшаяся на бордовой софе. Реалистично. — Учитывая, что вы уже пятый и шестой человек соответственно, которые, зайдя, первым делом пялятся на «Роскошь», я надеюсь, что за нее удастся получить хорошие деньги, — рассмеялась сидящая на узком подоконнике молодая женщина и затянулась сигаретой, которую держала в пальцах, заляпанных чем-то въевшимся и черным. Она была одета небрежно. Широкую рубашку покрывали разноцветные пятна и брызги. Взгляд цеплялся за необычное, запоминающееся лицо; Девин не мог точно сказать, в широкой плоской переносице ли дело, в острой, больше подошедшей бы мужчине линии челюсти или в чуть раскосых глазах, но в целом сочетание делало Одиль экзотически привлекательной. Похожей на молодую лань… с совсем не ланьим уверенным взглядом. Честер заулыбался. — Конечно, удастся, она как раскрашенная сребрография, — бессовестно подлизался он. На самом деле, не слишком бессовестно — картина действительно была хороша и даже удивительно не вульгарна несмотря на содержание. Одиль рассмеялась громче, отрывистей. — И я рада тебя видеть, Честер. Одиль Вайлдигейт, приятно познакомиться, — кивнула она Торнтону, покачивая аккуратным сапожком. Странное имя. Слишком вычурное — псевдоним, может? — Девин. Взаимно, — кратко ответил тот. Одиль прищурилась. — Неразговорчивый… Люблю это в мужчинах, — она усмехнулась, стряхивая пепел в стоявшую рядом забитую пепельницу. — Пришел показать другу мои картины, а, Честер? Или причина в другом? У меня все еще лежит пара-тройка эскизов, которые я придерживаю для тебя… В дополнение к змее. Еще не решил? — Не знаю. Ближе к зиме, может быть, — ответил Честер задумчиво и тряхнул головой. — Тебе не обязательно придерживать для меня эскизы. Ты же знаешь, как я выбираю татуировки. Одиль оперлась виском на стену. — А вдруг? Просто это очень красивые эскизы, — она вздохнула, — и мне не терпится их на ком-нибудь набить, но… Они не подходят моей основной клиентуре. Там в основном цветы да узоры. Тоже бывает интересно, но приедается. А ты говорил тогда, что хочешь что-то новое. Я тоже хочу. Пока они болтали между собой, обсуждая татуировки и совершенно забыв о толлбое, Девин осматривался. Мастерская была маленькой, со скошенным потолком, и в ней едва нашлось место для нескольких этажерок, заполненных банками и жестяными коробками, небольшого стола у окна, ярко освещенного лампой мольберта с тонконогой круглой табуреткой рядом и крепкой невысокой вешалки, сейчас пустой. Стол был погребен под кучей хлама: бумаги с зарисовками, незаконченная аляповатая афиша, разнообразные кисти, карандаши, бумажный кулек с угольными палочками… Даже какая-то ткань лежала, сколотая булавками — походило на заготовку жилета. По-настоящему творческий беспорядок, что здесь, что на этажерке. — …Давай еще раз попробуем решить эту головоломку. Пожалуйста. Последний раз, и я от тебя отстану, честное слово! — на этих словах Девин снова прислушался к разговору между китобоем и татуировщицей. Одиль вздохнула, затушив окурок. — Ладно, но это действительно последний. Я такой идиоткой себя никогда чувствовала! Первый секс и то менее нелепым был, — под смешок Честера она ловко обогнула мольберт и присела на корточки у стены, перебирая стоявшие там разноформатные рамы. — Только первую картину, с птицами, я уже продала. Пятьдесят монет есть пятьдесят монет. Ничего? — Она все равно была тупиком, — китобой глянул на Девина, едва сдерживая улыбку. — И мы возвращаемся к тому, зачем я тебя пригласил. Есть маленькая… задачка, которую мы не можем решить. Просьба от Старой Ветоши. Кажется, старуха совсем выжила из ума, но мне действительно интересно, о каком подарке она вела речь. Девин нахмурился. О полубезумной побирушке, живущей где-то в Винном квартале, знала вся стража. Старуха действительно была… странной. — Подарки от Старой Ветоши… Что она может подарить? Найденный где-то в переулках мусор? — Торнтон глянул на китобоя скептически, но тот отмахнулся. — Никогда не знаешь, что можно найти на улице, а Ветошь — та еще сорока. Не пытайся внушить мне, что это плохая идея, не сработает. Просто скажи, как ты понимаешь ее слова. Что бы ты теоретически сделал на нашем месте. Свежий взгляд, как я и сказал. Ничего делать не надо, — Честер заложил руки за спину, перекатываясь с носка на пятку. Одиль вернулась к мольберту, держа в руках маленькую, дюймов на двенадцать рамку. — Какой там была формулировка? «Рукой художника…»? — «Рукою художника нарисовать пташек, черных, как жженая кость, и дать бедняжкам еды», — процитировала Одиль, закатив глаза к потолку, — и что-то еще про подарок от бабули. Я жалею, что это останется в моей памяти. Ветошь старая, безумная как шляпница женщина, а ты этим пользуешься и потакаешь ее болезни. Татуировщица поставила рамку на подставку и отошла в сторону, потирая щеку. Девин молча посмотрел на холст, казавшийся чистым — за исключением нескольких крыс, гонявшихся за чужими хвостами. Зверьки были нарисованы плотной черной краской: легкие росчерки шерстинок, острые мордочки, достаточно узнаваемые силуэты, ничего лишнего. При внешней простоте — даже лаконичности — картина неплохо… завораживала. У Одиль определенно был талант. — Почему крысы? — произнес толлбой медленно. Одиль хохотнула, дотягиваясь до Честера и хлопая его по спине, и тот пробубнил, краснея: — Сначала мы нарисовали птиц и попробовали скормить им зерно, но ничего не произошло. Я забыл, что Ветошь почему-то называет пташками крыс. Я редко с ней пересекался… в отличие от моих маленьких знакомых, которые меня просветили. — А жженая кость — это оттенок черного, — добавила Одиль. — Довольно дорогой, кстати. Раньше его делали из настоящих жженых костей. Хотя важно ли это? Ветошь могла и не знать… — Почему «раньше»? — буркнул все еще красный китобой. — И сейчас тоже. Я сделал все по рецепту. Татуировщица уставилась на него широко открытыми глазами. — То есть это все-таки была кость, а не пигмент? Не человеческая хотя бы, смею надеяться? — изумление вдруг сменилось задумчивостью. — Чужой, а ведь могла бы выручить монет на двадцать больше… На аукционах любят необычные картины. Девин молча смотрел на холст. Художник — «пташки» — черные как кость — накормить… У него не пропадало стойкое чувство узнавания. Что где-то он уже видел все это: и крыс, нарисованных густым черным, и белую поверхность, и… — С птицами все было ясно. Но с крысами? Они же едят все, что угодно. Не в прямом же смысле им нужно руку художника бросить? — Честер слабо улыбнулся, и Одиль тихонько хмыкнула, позабавленная его шуткой. Девин еще несколько мгновений скользил взглядом по крысам, образующим неровный круг, и перевел взгляд на еретика. — Тебе стоило выбрать кого-нибудь другого. Я слишком предвзят, — Честер непонимающе вскинул бровь, и Девин вздохнул. На ум лезла спонтанная проповедь старшего дознавателя — о том, что иногда достаточно одного неверного решения. — Знаешь, как это выглядит? Как какой-то ебанутый еретический ритуал. Догадываешься, что об этом подумают смотрители? — Видишь здесь хоть одного? Мы им ничего не скажем, — рассмеялась Одиль, демонстрируя ровные зубы. Девин глянул на нее мрачно. В голову ничего путного не шло, кроме… всяких глупостей. Толлбой сдержанно произнес: — Ну ладно Честер… он любит разные приключения находить, — еретик фыркнул, вскидывая подбородок и смешливо-угрожающе щуря темные глаза, — но ты-то почему в этом участвуешь? — Кто ты такой, чтобы спрашивать меня? Я не обязана отвечать на твои вопросы, — Одиль демонстративно начала разглядывать запачканные ногти, игнорируя Девина с потрясающей высокомерностью. — Я же не спрашиваю, почему Честер выбрал именно тебя в качестве эксперта. «Все вы одинаковы, пока не приходят смотрители. Костяные амулеты на удачу, зелья из крови молодых, чтобы избавиться от признаков старения, гадальные карты, которым верят без оглядки, бессмысленные ритуалы, чтобы получить подарок — от безумной старухи или от самого Чужого, не важно. Я, мать твою, стражник… бывший стражник. Сообщать о таком было моей работой», — Девин в неодобрении покачал головой, коротко сжимая переносицу. Махнул рукой, не глядя на собеседников. Да в Бездну, он не на посту. От того, что он ответит на один вопрос, смотрители не явятся по его душу. А участвовать в этом балагане еретики его не заставят. — Ладно. Если вам действительно важно, что я об этом думаю… Наверное, это должна быть кровь художника, — произнес он, стараясь не звучать раздраженно. — Где-то с горсть, не знаю. Кровь, вылитая на холст, на котором жженой костью нарисованы крысы. Так должно выглядеть что-то еретическое. Не какое-то там… зерно. Я предвзят, я же сказал. Спустя пару секунд молчания Честер заговорил — и голос у него был скорее задумчивый, чем удивленный. — Хм… Свой смысл имеет. Что скажешь, Одди? Одиль шагнула к мольберту, задумчиво потирая шею. — Я даже не знаю, как ляжет на основу кровь, это же не краска… — она замолчала. Девин уставился на нее утомленно: почему-то он надеялся, что его предположение звучит достаточно неприятно, чтобы если не отпугнуть, то хотя бы заставить задуматься о том, что они пытаются сделать. Зря, видимо. — Да и мысль продавать потом кому-то часть себя… как-то тревожно звучит. Все равно что прядь в амулете, или… или остриженные ногти. Фу. — Если хочешь, я выкуплю потом полотно и сожгу. Или организую кражу, если кто-то перебьет ставку, — неожиданно развеселился Честер, и, глядя на его хитрую ухмылку, Одиль тоже улыбнулась. — Ладно, — великодушно разрешила она. — Хуже, чем с зерном, уже не будет. И подло улыбнулась. Честер страдальчески наморщил переносицу, но промолчал. Девин молча отошел в сторону и подпер стенку рядом с дверью, скрестив на груди руки. Он уже сожалел о том, что сказал: вроде как, получается, поддержал их в дурной идее, хотя намерения были скорее обратные. Когда Одиль нашла среди инструментов подходящую миску, Честер развернул свой лекарский пенал, а толлбой тут же перевел взгляд на пейзаж. От одной мысли о чужой крови мутило. Возможно, лучшим решением было бы уйти сейчас… Но стражник не стал, старательно разглядывая картину — и внимательно прислушиваясь к тому, что происходит в коридоре. Он, может, считал происходящее блядским идиотизмом, но не хотел, чтобы кто-то случайно застал лекаря и татуировщицу за таким странным занятием. Хотя странным ли. — Лучше правую режь, левой я рисую, — бросила Одиль, посмеиваясь. — Ай. Какой ты злой лекарь. — Я не злой, мне любопытно, — извиняющимся тоном ответил Честер. — Целеустремленный и любознательный лекарь, я поняла. Все равно больно, — насмехалась Вайлдигейт. Девин нашел на пейзаже и Часовую башню, и крышу императорского дворца, и зубцы Колдриджа. Рисовалось явно с крыши… Одиль таскает с собой мольберт? Нанимает специального человека? Или это по памяти? — Держи повязку плотно прижатой, я прибинтую ее позже, — голос Честер звучал немного взбудоражено. — Лучше поторопиться, кровь быстро портится. Девин бросил быстрый взгляд в их сторону. Одиль, прижимая левой бинты к противоположному предплечью, осторожно шагнула к мольберту. В правой руке она держала миску. Занесла над холстом. Застыла. — А как мы поймем, сработало оно или нет? — спросила она негромко. Честер шикнул: — Лей! — Идиоты… — пробормотал Девин, с трудом удерживаясь от желания накрыть ладонью лицо. Одиль плавно наклонила миску, ведя рукой, и на холст- На холст щедро брызнуло красным. Мгновение ничего не происходило, но у Девина волосы дыбом встали: это было предгрозовое мгновение, когда все, даже воздух, застывает в ожидании первой молнии. Он снова слышал это, что-то на грани восприятия, звук в основании черепа, в самых костях — шелест? треск? ветер? — и в следующий момент статичное изображение задвигалось. Чувство, что он уже это видел, стало невыносимым, и сквозь нереальность происходящего Девин наконец-то вспомнил: однажды ему это уже снилось. Одиль сдавленно ахнула, отступая и роняя миску. Крысы забегали по кругу, блестя на свету шерсткой, и, размазываясь в движении, превратились в черные пятна, которые неощутимо глазу сложились в знак Чужого, окруженный неровной объемной кромкой. Холст изогнулся мыльным пузырем, и тяжелая руна под собственным весом со стуком соскользнула вниз, на подставку мольберта. В комнате повисло молчание. Одиль быстрым движением обернулась на Честера, замершего рядом с пойманной миской в руках, на Девина, встречаясь с тем взглядом. Раскосые глаза были потрясенно распахнуты. — Это действительно сработало! Как? Откуда ты знал? — изумлению татуировщицы не было предела. — Я не знал, я предположил! — огрызнулся Девин, крепче сжимая собственное предплечье. — Ты все сделала сама! Честер осторожно коснулся руны кончиками пальцев. Взял в руку. Подбросил, ловко поймав. — Она совсем настоящая, охуеть, — он широко улыбнулся, а потом толкнул изрезанную временем и резцом кость в подсумок. — Одиль, рука. Я обещал забинтовать тебя. — Да-да… стой, и холст теперь чист? — Вайлдигейт шагнула ближе к мольберту и провела ладонью по выровненной поверхности. — Действительно. Ни крови, ни краски. Не верю глазам. Честер положил ладонь ей на плечо, ненавязчиво увлекая в сторону окна. Девин исподлобья наблюдал, как Одиль нехотя поддалась. — Знаешь, я бы многое отдала за то, что вот так бы стирало краску, — пробормотала она с чувством. — Стольких ошибок можно было бы избежать… Честер хмыкнул, вытаскивая из подсумка бинт. — Ты бы бесконечно переделывала один и тот же кусок, Одди, — он размотал его, — и не продала бы ни одной картины. Ладно, парочку бы продала. К текущему моменту. На ошибках учатся, и в несовершенстве есть своя красота. Одиль громко фыркнула, отворачиваясь. — Жаль, что это никак не запечатлеть, — разгоряченно добавила она. — Это было… ух. Уникально. Ты почувствовал момент, когда они ожили? — Это была ужасная идея, — подал голос мрачный Девин. — Может, ты только что продала Бездне душу, откуда тебе знать. — Иногда мне кажется, что я променяла ее уже давно, — ухмыльнулась ничуть не тронутая его словами татуировщица. — Мне и смотрители это говорили. Не может женщина так хорошо рисовать и не быть связанной с Чужим. Знаешь, что меня спасло от внимания Канцелярии? Деньги, а не какая-то душа. Честер едва заметно усмехнулся, не отрываясь от быстрого бинтования. — Как ты однажды сказал, «отвратительно иронично», что из нас троих лекции продолжает читать единственный рыжий, — стражник уставился на него в безмолвном возмущении, но это только заставило китобоя шире раздвинуть тонкие губы. — Не наслушался в детстве суеверий вроде «рыжие рождаются по воле Чужого», раз так преданно защищаешь идеалы Аббатства? — Пошел ты, я его не защищаю, — раздраженно вскинулся Девин, опять вспомнил про Риннов, и про увиденный ведьминский ритуал, и… Блядь. Торнтон встрепал короткие волосы и закончил совсем другим тоном — почти ядовитым: — Иногда они бывают правы. Хотя сейчас это уже не имеет значения. И, не дожидаясь ответа, стремительно покинул комнату, плотно закрыв за собой дверь. Ему просто надо остыть. Выбраться из этого Бездной взятого борделя, выкинув из головы всякие картины, засесть где-нибудь с бутылкой вина, или двумя… Даже лучше, если это будет виски, а не вино. Засесть и просто… Остыть. Да. Отличный план. Замечательный. Девин оперся на стену напротив дверей в мастерскую и, спрятав руки в карманы брюк, приготовился ждать. Честер выскочил из-за дверей через считанные минуты — и при виде толлбоя запнулся, удивленно вскидывая брови. — Почему-то я думал, что ты уже далеко, — пробормотал он, ощупывая его внимательным, пронзительным до неприятного взглядом. Словно в голову пытался залезть. Девин равнодушно пожал плечами. — И переться через весь город пешком? Нет, спасибо, — сухо заметил он. Одиль выглянула тоже, оперевшись здоровым плечом на косяк двери. — Может, останетесь еще? Я бы не отказалась от пары набросков с живой натуры, — она окинула Девина быстрым, профессиональным взглядом. — Мне определенно не хватает знакомых с таким телосложением… Особенно, если это будет в сочетании с ним. Одиль легонько покачала кистью, указывая на Честера. Тот фыркнул. — Одди, он — не я, — он обернулся к татуировщице и явно хотел добавить что-то еще, но Вайлдигейт не дала. — В этом и суть, милый, что он — не ты, — она почти рассмеялась. — Тогда ты платил за татуировку — и, если ты не знал, твой экземпляр из первого тиража, да еще и подписанный, за прошедшее время стал диким раритетом и ценностью, — а сейчас я предлагаю вам маленькую подработку. Правда, придется раздеться. — Не заинтересован, — процедил, покачав головой, Девин. От одной мысли его прошибло чем-то средним между отвращением, липким ужасом и стыдом. Одиль пожала плечами. — Жаль, — искренне сказала она. — Я никогда не делаю акцент на лицах, если что… В любом случае, ты знаешь, через кого меня найти. Честер, я слышала, что недавно завезли новую партию табака — можешь помучить Снежку насчет кальяна. Ты говорил- — Не думаю, что мы останемся, — прервал ее Честер рассеянно, не отрывая цепкого взгляда от Торнтона. — Был рад увидеться. Спасибо за… руки художника. Он обернулся поверх плеча, и Одиль одарила его ухмылкой. — Продать больше чем тысячу экземпляров сборника эротических гравюр? Получить на аукционе десять тысяч за одну картину? Нет, честное слово, я еще никогда не чувствовала такого признания, — она рассмеялась. — Раз без обнаженной натуры сегодня, то более скучная работа, увы, не ждет. До встречи, парни. И она скрылась в своей мастерской, захлопнув тонкую дверь. — Я думал, что мы немного задержимся здесь, — Честер шагнул ближе, аккуратно и медленно. — Может, опробуем кое-что в десятой. Но ты не в настроении, да? — Абсолютно, — подтвердил Девин. «Удивительная проницательность», — хотел съёрничать он, но сдержался. Честер спрятал руки в карманах штанов. — Ладно, — легко бросил он. — Думаю, нас отвезут и сейчас. У Девина были предположения, с кем Честер мог договориться, но, покинув Эмпирей, он не ожидал, что китобой приведет его к рельсомобильной ветке. — Никто не соглашался, я же сказал, — прокомментировал Честер, наблюдая за неторопливо выкатывавшейся из-за металлических дверей машиной. — Пришлось импровизировать. — Сколько ты отвалил за аренду? — не удержался от неуместного интереса Девин. Честер тихо рассмеялся. — Меньше, чем ты думаешь, но больше, чем я хотел, — неохотно признался он. — Зато меньше чем через час будем в противоположной части города. Он кивнул водителю, дождался, пока боковая дверь с металлическим щелчком откроется, поднимаясь вверх, и жестом предложил Девину забираться в рельсомобиль первым. Внутри, как и полагалось, все было обито сдержанным винным бархатом. Два сидения напротив друг друга, покрытые едва заметным золотым узором и освещенные достаточно хорошо, чтобы можно было читать, не опасаясь посадить зрение. Вертикальная черная шторка, сейчас сложенная, оставляла открытым небольшое застекленное окно. Девин бы совсем не удивился, найдя где-нибудь ведерко со льдом и бутылкой шампанского. Дурацкие ассоциации. Бездна, он и забыл, какой у рельсомобилей плавный по сравнению с монорельсом ход и какая хорошая звукоизоляция — если не считать тихого гудения и едва ощутимой вибрации на стыках рельс, то казалось, что машина стоит на месте. И только сменявшиеся виды города за окном показывали, что они на самом деле движутся. Девин откинулся на спинку, скрещивая руки на груди и прикрывая глаза, и попытался заставить себя расслабиться. Но получалось плохо: в тишине, в дорогой машине, под мимолетными взглядами Честера, вытянувшего длинные ноги — насколько это возможно в небольшом салоне — и задумчиво потиравшего подбородок… Они были слишком наедине, чтобы молчание казалось комфортным. Не после случившегося в мастерской. Честер все еще не задал ни одного вопроса, хотя и ему определенно хотелось — с его-то неуемным любопытством. Как только сдерживался? Девин перебирал эмоции: он устал, он был зол, расстроен, где-то глубоко внутри — напуган, ему было грустно, и отчасти — до странного неловко. Это все воспоминания. Слишком часто, когда он пользовался рельсомобилями, напротив него сидела Глория. Чужой, да у него, кажется, есть какая-то слабина к черноволосым и зеленоглазым. Сказать, что это не походило на типаж, было бы неприкрытой ложью. В остальном, правда, эти двое были небом и землей. Хотя учитывая определенные аппетиты… Бездна, да что ему в голову лезет. Честер, сцепив руки в замок, лениво потянулся всем телом, умудрившись ровно уместиться в невысоком салоне и так и не коснуться крыши рельсомобиля. — Надо будет сказать Аде, чтобы держалась от Старой Ветоши подальше, — выдохнул он, растекаясь по сидению. — Старуха явно не настолько безобидна. Не знаю, правда, как. Сказать, что ли, что она, как Серая Грета, ловит детей и варит из них суп? Или это наоборот привлечет к ней ненужный интерес? Китобой слегка усмехнулся. Девин коротко пожал плечами. Чужая попытка завести разговор провалилась: кроме «Чужой знает», стражнику нечего было сказать. Честер выпрямился и потянулся к нему, и Торнтон заставил себя не избегать его прикосновения. Парень легонько ткнул его в лоб указательным и средним, скользнул ниже, меж бровями, разглаживая хмурые морщинки, и произнес негромко: — Что все-таки испортило тебе настроение? — Даже не знаю. Не хочешь рассказать про сборник гравюр? — безжалостно парировал Девин. Честер отдернулся и кашлянул, потирая шею. — Мне, хм-м-м, немного не хватило денег, и я отработал долг в качестве натурщика?.. — осторожно ответил он, не отрывая взгляда от вышитого золотом бархата. — Всего две или три гравюры. А Одиль потом подарила экземпляр. Где-то у стола все еще валяется, можешь поискать. Девин молча покачал головой — не столько осуждающе, сколько неверяще. Интересно, что Честер не делал в своей жизни? — Знаешь, что тебе нужно сейчас? — лекарь, справившись с приступом несвойственной ему стыдливости, оперся локтями на колени, снова сокращая между ними расстояние. — Кроме бутылки виски? — устало вздохнул Девин. Честер дернул бровью. — Все так плохо, что ты меряешь уже бутылками? — подметил он. Толлбой промолчал. — Но да, ты прав. Отвлечься тебе бы не помешало. И, кажется, я знаю, что тут можно сделать. Не успел Девин и слова сказать, как китобой перебрался на его колени — настолько ловко и быстро, что впору думать, что он переместился. Честер осторожно обнял его лицо ладонями и склонился для поцелуя — долгого, медленного, почти сдержанного. Прикрыв глаза, Девин неохотно ответил — это же Честер, он не мог не ответить, — но настроения на игры не было, и руки мужчина оставил лежать на широких мягких подлокотниках. Однако Честера это не тронуло — видимо, хватало и того, что Девин не оттолкнул его сразу же. Он слегка ерзал, плавно, едва ощутимо, и опустил руки на шею, притягивая любовника к себе, и изредка скользил пальцами ниже, под ворот, растирая напряженные мышцы. Девин старался оставаться незаинтересованным, равнодушным, но тело предавало — ускорившимся пульсом, слабым удовольствием от уверенных умелых пальцев, смутно приятным жаром, растекавшимся по коже от бедер и выше. Как китобою удается не оставлять места для других мыслей, просто находясь рядом? Поцелуи из неторопливых неощутимо превратились в глубокие, полные едва сдерживаемого желания — и Девин, несмотря на всю свою выдержку и, чего таить, скептицизм, ощутил проблеск возбуждения. — Не думаю, что это хорошая идея, — все же пробормотал он, стоило Честеру ненадолго отодвинуться. — Дай мне шанс, — Честер глубоко вдохнул и выдохнул. Он ухмылялся, хитро и уверенно (эта ухмылка, эта уверенность отдавала чем-то темным), и покусывал нижнюю губу, не разрывая взглядов, и Торнтон неосознанно поразился: какой все-таки у еретика чарующий оттенок глаз. Непокорный, неровный, простой и одновременно сложный… Красивый. Честер отстранился, не глядя нащупывая шторку сбоку, и толкнул ее вниз, отделяя их от медленно темневшего за стеклом города. А потом с той же легкостью опустился на пол, вклиниваясь меж раздвинутых колен, и потянулся к ремню толлбоя. Девин дернулся, хватая Честера за крепкие кисти, но китобой успокаивающе произнес: — Никто ни о чем не догадается, если ты не будешь специально вести себя шумно. Получаса мне хватит, — он быстро облизнул тонкие губы, — с лихвой. Тебе будет хорошо. Я… умею делать приятно. — Не думаю, что это хорошая идея, — повторил Девин тихо, но хватку, поколебавшись, разжал. Честер опустил ладони ему на бедра, больше не пытаясь взять нахрапом. — Что насчет резких поворотов? Незапланированных торможений? Я бы не рисковал… Торнтона немного беспокоила мысль, что Честер в таком случае мог бы чисто рефлекторно дернуться… удариться, оцарапать или слишком крепко сжать пальцы. Или, может, даже челюсть — смотря что он собрался делать, встав на колени. — Резких поворотов нет, механизм не предусматривает. И я не кусаюсь, честно, — Честер коротко фыркнул. Пальцы заманчиво ласкали твердеющий член сквозь ткань, и Девин на мгновение прикрыл глаза от теплой, утягивающей волны удовольствия. После недолгих сомнений он сдался — снова откинулся на упругую спинку, больше не мешая Честеру разбираться с застежками. Краснея, приподнял бедра, помогая слегка стянуть с него штаны и белье. Коснувшаяся голой кожи прохладца заставила его поежиться, покрыться мурашками. Обнажаться вот так было… непривычно; на автомате Девин бросил быстрый взгляд в сторону окна, но шторка успокаивающе закрывала стекло от и до. Честер на лишнюю болтовню не разменивался: темная макушка сразу же склонилась над его пахом. Любовнику, кажется, было плевать на то, что он возбудился в лучшем случае наполовину, и на не слишком удобную позу, и даже на то, что в душе Девин был в последний раз утром — Честер с тешившим самолюбие рвением взялся за дело. Девин шумно втянул воздух, когда влажное тепло обволокло головку, а ладонь уверенно заскользила по стволу, неторопливо надрачивая. Честер ласкал его языком и губами, часто проходясь по чувствительной уздечке, заставляя вздрагивать от колючих волн удовольствия, от которых член окончательно затвердел, и крепче стискивать пальцы на подлокотниках. В маленьком салоне быстро стало душно, как под летним палящим солнцем. Это напоминало какую-то ебанную фантазию, абсурдную и, тем не менее, неправильно-приятную: сдержанно-дорогой салон рельсомобиля, несущегося сквозь город, он и Честер, стоящий перед ним на коленях и умело работающий ртом. Умело, без всякого стыда, с нескрываемым желанием, быстро двигая головой и тесно обхватывая губами, заставляя Девина пылать и задыхаться от удовольствия. Иногда любовник замедлялся, чтобы мимолетно обласкать низ живота, влажный от выступившей испарины, или помять крепкими ладонями закаменевшие мышцы бедер, или нежно тронуть мошонку. Или едва ощутимо, выверенно скользнуть зубами по нежной головке, заставив напрячься каждым мускулом — и пустив по ним мелкую, совершенно неконтролируемую дрожь. Или, глубоко вдохнув, медленно опуститься ниже, чем раньше, до туго обхватившей член глотки, до едва сдержанного стона: Девину пришлось прикусить язык, чтобы не дать звуку сорваться. От концентрированного, густого удовольствия прошибло жаром, коротко стриженные волосы взмокли. Честер так же медленно снялся, плотно обхватывая его губами, с неприличным влажным хлопком выпустил член изо рта. Девин рассмотрел и яркий румянец, растекшийся по скулам и ниже, и влажно блеснувшие глаза, и дернувшийся кадык. Честер, пересекшись с любовником взглядами, вздрогнул и опустил глаза, снова торопливо заглотил до горла, почти заставив Девина потерять контроль. Почти — потому что он до боли в пальцах вцепился в подлокотники, а не в темные волосы, чтобы удержать Честера в таком положении подольше, продлевая ощущения. Он и так несдержанно толкался бедрами навстречу, а Честер, стискивая пальцами его бедро, молча позволял ему это делать. Так Девин действительно мог кончить быстро… Особенно когда любовник, приноровившись, вернул старый темп. Горячая глотка то и дело сжималась вокруг члена, даря ошеломительное наслаждение. Девин жмурился, стараясь не издавать звуков — но протяжные выдохи наверняка больше напоминали низкие стоны. Чувствуя, что предоргазменное тепло уже расползается от паха, он с трудом уронил ладонь Честеру на плечо, основание шеи, сжал, пытаясь предупредить… Тот наоборот утроил усилия, и Девин с несдержанным восторженным ругательством спустил в усердный рот. Напряженные мышцы расслабились, и Девин рухнул на сидение, растекаясь по бархатной обивке. Его загнанное хриплое дыхание было, кажется, единственным звуком. Честер с усилием сглотнул несколько раз, отстранился, не сдержав тихого кашля — но, совладав с дыханием, снова склонился, чтобы тщательно пройтись языком по опадающему члену, слизывая последние следы семени. Девин молча откинул голову, накрывая рукой глаза. Несмотря на остро разлившееся по мышцам удовлетворение и приятную усталость, ему уже было немного стыдно: за то, что поддался на уговоры и дал втянуть себя в эту авантюру, за то, что они потрахались в совершенно неподходящем для этого месте, за… за то, что Честер сделал все без намека на стыдливость, а он — так и не мог относиться к этому легко. Покрытый густым румянцем китобой, жмурясь, без движения сидел у его ног, уткнувшись виском в колено. Он размеренно, глубоко дышал, пока Девин, приподнявшись так, чтобы не потревожить его, оправлялся. Вскоре Честер приоткрыл темные глаза. Небрежная ухмылка снова наползла на его лицо. — Вот видишь, — чуть хрипло сказал он, потирая горло. Девин замер, не застегнув до конца ремень — эта совершенно блядская хрипотца Честеру невероятно шла. — Не кусаюсь. — А ты? — Девин намекающе опустил взгляд на чужой пах. Честер коротко нахмурился, без смущения поправив заметно натянувший штаны член, и оперся руками на колени толлбоя. Поднимался он неуверенно, словно ног не чувствовал — и действительно, рухнув на свободное сидение, первым делом взялся разминать колени и щиколотки. — Ничего страшного, не умру, — сказал он, морщась. Хрипотца не исчезла. — Да и не успеем все равно, почти приехали. Девин приподнял жесткую шторку и несколько секунд вглядывался в неосвещенный вечерний город, скользивший за окном. Рельсомобиль выехал на небольшой мост, с которого открывался неплохой вид на освещенную кирпично-красным закатным солнцем Ренхевен и противоположный берег, мелькнул далекий, вздыбившийся металлом мост Колдуин, и стражник наконец-то понял, где они — только в одном месте на этом берегу река создавала заводь. От моста было минут сорок пешком до квартала, где находилась казарма, и чуть меньше — до лечебницы Честера. На рельсомобиле время можно было с уверенностью сокращать до четырех-пяти минут. — Если все еще хочешь выпить, пошли ко мне, — неожиданно произнес Честер. — Составлю компанию. У меня вроде оставалась пара бутылок «Старого Дануолла». Китобой наблюдал за ним из-под прикрытых век, устало раскинувшись на сидении. Девин зацепился взглядом за натруженные до вишневого губы и против воли подумал: «Да на тебя посмотреть достаточно, чтобы понять, чем мы тут занимались!» Правда, он сразу же устыдился — сам он вряд ли выглядел лучше. — Даже не знаю. Я уже ничего не хочу, только отрубиться, — честно признался он. После оргазма тянуло спать, и Торнтон чудом удерживал глаза открытыми. Честер издал смешок, а потом и вовсе отрывисто рассмеялся. — А я бы выпил, — сказал он хрипло. Рельсомобиль остановился, и дверь с металлическим щелчком вышла из пазов. Улицы встретили их опалово-голубым, быстро темнеющим небом и вечерней недушной теплотой вкупе с поднявшимся ветром. Это быстро вымело из головы предательскую сонливость, но не усталость. Честер, заложив руки в карманы, шел плечом к плечу со стражником, и тот быстро заметил, что лекаря познабливает. Когда Торнтон начал стягивать куртку, Честер демонстративно наморщил переносицу — но спорить не стал, накинув кожанку, еще теплую, на плечи. У лечебницы они остановились. Лившийся из окон свет едва освещал неширокую улицу. Китобой откашлялся и спросил: — Зайдешь? Девин окинул его взглядом и ответил рассеянно: — Нет, наверное. Не сегодня, — он устало потер сломанную переносицу. Честер кивнул и, уже повернувшись к дверям, опомнился и скинул с плеч куртку. — Спасибо, — пробормотал он, возвращая вещь, и скрылся в тускло освещенной парадной. Девин натянул кожанку — холодные рукава и теплая спина создавали странный контраст, — и повернулся в сторону казарм. В конце концов, он свое уже отгоревал.