С её могилы уносили лилии

      Колокольчик над входной дверью дёрнулся и издал короткий, но повторяющийся эхом звук. Такие колокольчики я впервые увидел в Лавке Олливандера, когда был ещё совсем ребёнком. Не то что бы меня грело это детское воспоминание, но атмосфера в лавке старика с её слегка безумным порядком и отлетающим ото всех стен звоном — единственное, что мне захотелось воссоздать. Ледяной осенний ветер ворвался в помещение, пересчитал ветхие страницы открытых книг и, подбросив вверх пергаменты, исчез за закрывшейся дверью.       — Здравствуй, Малфой, — сухо бросил стоящий на пороге и, оглядевшись, добавил. — Неплохо ты тут устроился.       — Гарри Поттер, — протянул я, растягивая губы в ухмылке. — Признаюсь, не ожидал, что тебя сюда выбросит.       Он поправил мантию с переливающейся от света лампы нашивкой главы Аврората и, пожав плечами, сел по другую сторону стола, на котором кроме небольшой коробки с пергаментами да позолоченной чернильницы стояли лишь три разноразмерные толстые восковые свечи.       После Магической войны и передающегося сейчас из уст в уста с невероятным количеством додуманных преувеличений краха Тёмного Лорда, жизнь в магическом Лондоне сильно изменилась. Я лишь по слухам знаю, что буквально за три дня были поцелованы дементорами почти все приспешники Воландеморта, а самые преданные сами наложили на себя руки. Да что там, я сам часто раздумывал об этом, пока находился в стенах Азкабана. Не помню, как туда попал даже. Кажется, просто сидел у озера и невидящим взглядом смотрел на гладь озера. Таким идеально ровным оно никогда ещё не было. И там, в отражении, будто в Омуте памяти, один за другим сменялись воспоминания. Вроде, я даже картинок не видел, только звуки. Бесконечные. Повторяющиеся. Перебивающие друг друга. Устрашающие. Эти ёбаные звуки проникали под кожу и расползались по отвратительно чистой крови, отстукивая в висках. Душераздирающие крики и сумасшедший смех. Я зажимал уши ладонями, коленями, пытался перекричать это, прекратить. Ничего не вышло. Мой самый страшный кошмар.       Воландеморт любил повторять, что каждому воздаётся за его поступки. Он говорил это так размеренно, глядя в глаза очередной жертве, но не учёл одного: мы все входили в число «каждый». Абсолютно все. Воздалось сполна. Там, в камере Азкабана /о, мне даже выделили отдельную в конце темницы!/, я царапал бетонные стены, вгоняя обломки камня под ногти, лишь бы заткнуть эти голоса. Они достигли своего апогея в момент, когда чокнутая Белла, скрывавшаяся от Министерства, ворвалась в тюрьму и выпустила в одну из камер зелёный луч непростительного, ведь к ним добавился последний. Пробуждающий во мне страх большую часть сознательной жизни. Голос Люциуса. Он малодушно помышлял о смерти в своих полумолитвах каждую ночь, но был слишком труслив и жалок, чтобы поднести палочку к виску. И презирая его с каждым днём, я лишь осознавал, что являюсь точной его копией.       Когда дверь моей камеры резко распахнулась и передо мной со своей неизменной сумасшедшей улыбкой и дичайшей ненавистью ко всему миру в глазах на колени упала Беллатриса, душу которой высосал выпущенный кем-то дементор. Бесспорно, она хотела меня спасти. Бесспорно, она любила меня какой-то своей особенной любовью, на которую только была способна. И, конечно, она до последнего вздоха оставалась предана Тёмному Лорду и не теряла надежды на то, что мы вместе сможем продолжить его дело. Беллатриса всегда будет напоминать мне окрылённую пустыми мечтами пятикурсницу.       Её глаза закатывались так же медленно, как когда-то она выцарапывала поганое клеймо на предплечье Грейнджер. С её губ слетело такое тёплое и несвойственное «мой мальчик!», уродливая ладонь ласково мазнула мне по щеке и в радостных воплях Авроров стало невероятно тихо. Всё, что так мучало меня, растворилось в её последних словах. Определённо, Белла любила меня.       Эта обнимающая, будто убаюкивающая меня тишина продлилась до первого заседания суда. Там, в зале, собралось огромное количество родственников всех тех, кого уничтожил Воландеморт. Они смотрели на меня, стоящего в самом центре, заметно исхудавшего, со свалявшимися волосами, висящими чёрными одеждами и связанными руками и говорили, говорили, говорили… наверное, выплёскивали накопленную внутри ненависть напополам с безысходностью. Я не слышал. Только душераздирающие крики и сумасшедший смех, проникающие под кожу и расползающиеся по отвратительно чистой крови. Камера. Эти ёбаные звуки. Зал суда. Камера. Звуки. Камера. Зал суда. Камера. Звуки. Звуки. Ёбаные звуки. Оправдан. Они сжалились надо мной! Ха! Выкинули даже из Азкабана.       Я помню лишь как шёл по улице, втягивал голову в плечи от моросящего дождя и пинал носком стёртых туфель камешек. Прохожие тыкали в меня пальцами, кидались чем-то, их губы шевелились. Я не слышал. Ни слова не слышал. Хотелось спрятаться. А ещё хотелось тишины. И душ. Я споткнулся обо что-то и, стараясь не упасть, зацепился за ручку двери какого-то здания. Дверь со скрипом открылась, и меня встретило абсолютно пустое помещение, дышащее пылинками, танцующими в тусклом дневном свете, исходившем от окон. Тут было тихо. Впервые за долгое время мне было тихо.       Лишь на следующее утро, когда после моих мыслей в углу помещения появилась ванна, я понял, что это — тайная комната. Я жил и восстанавливался здесь в абсолютном одиночестве и тишине около полугода, иногда выходя за чем-нибудь необходимым в Косой переулок. Волшебники, видимо, успокоились, потому что кроме презрительных взглядов и фырканья в мою сторону ничего больше не прилетало. А ещё через месяц, окончательно вернувшись в прежний облик, — набрал вес, привёл в порядок волосы, сменил чёрное одеяние на костюмы и, главное, перестал вскакивать по ночам от кошмаров, — я решил вернуть фамилии Малфой былое величие. Конечно, способов было предостаточно, и некоторые из них даже вырвались в пятёрку лидеров, но получилось всё как-то спонтанно. Тем утром, когда я выходил из книжного магазина, ко мне кинулась плачущая женщина, потерявшая в Переулке ребёнка.       Вскоре интерьер моего нового жилища окончательно изменился. Дальняя стена превратилась в огромный стеллаж с всевозможными книгами, привезёнными из библиотеки полуразрушенного Мэнора, и пергаментами с сохранившимися лекциями из Хогвартса. Слева от двери, напротив большого окна, занавешенного плотными шоколадного цвета шторами с позолоченным подхватами, появился дубовый стол с резным креслом, обитым красным бархатом, по одну сторону и таким же резным стулом с красной подушкой по другую. Справа от стола, чуть дальше двери, возник камин с восковыми свечами, в точности как на столе, сверху и распластавшейся перед ним белой шкурой из магазина маггловских штучек. Подумать только, они убивают животных, чтобы те служили подстилками под ноги! По пустым стенам в массивных дубовых рамках теперь висели колдографии.       Прочитав несколько книг, я смог добавить в помещение скрытый отсек, не видный для посторонних глаз. В нём заняли своё место большая кровать, застеленная тёмно-синим бельём, с подушками в тон занавескам, прикроватная тумбочка с изящной настольной лампой, напоминающей готовящуюся к броску змею и шкаф для одежды. В соседнем таком же отсеке была ванная, точная копия ванной для старост в Хогвартсе. Привычки ведь всегда остаются неизменными. Но самое, пожалуй, значимое моё достижение в преображении этого помещения заключалось в следующем. Теперь каждый, проходивший в радиусе четырёх миль и думавший о помощи, оказывался перед массивной дверью с выгравированной табличкой:

«Драко Люциус Малфой. Частный детектив. Горизонтальная аллея, 27»

      Тёмная магия всегда была довольно-таки полезной. Конкретно это заклинание мне пришлось додумывать самому, потому что на страницах книги, которая явна относилась к запрещённой, от времени поплыли чернила. Но, Мерлин, как же я доволен собой! Дела шли в гору не сразу. Точнее, поначалу они совсем не шли. Волшебники лишь отплёвывались, видя на табличке моё имя. Признаться, я даже не помню, как именно всё наладилось. Вроде, старик из кофейни, в которой я завтракал и оставлял приличные чаевые /от продажи Мэнора получилась довольно-таки приличная сумма, способная обеспечить меня всю оставшуюся жизнь/ как-то порекомендовал знакомому, а тот своему знакомому, а вскоре об этом уже гудели первые полосы «Пророка».       Сейчас же напротив меня сидит сам мальчик-который-не-только-выжил-но-и-победил, нервно заламывает пальцы и игнорирует остывающий чай, так любезно разлитый мною по любимым Нарцииссой фарфоровым чашкам.       — Должно быть, Поттер, — начал я. — в Министерстве произошло что-то из ряда вон выходящее.       — Ты молодец, Малфой, — он, наконец-то, сделал несколько глотков чая. — Половина волшебников была уверена, что ты сбежишь из Лондона. Другая утверждала, что попытаешься продолжить дела Воландеморта.       — Твоя проблема, Поттер, лишь в том, что ты не можешь сосредоточиться, из-за этого произносишь слова, не думая о последствиях.       Конечно, они уверены в этом, я ведь точная копия Люциуса! Был. После того, как помог той женщине найти ребёнка, поклялся сам себе, что ни один волшебник не только в Лондоне, но и во всём магическом мире не посмеет сравнивать меня с отцом. И слышать от главы Аврората и без него известный тошнотворный факт хотелось меньше всего хотя бы потому, что это — моя территория. Территория, где мне тихо.       — Извини, — он поправил очки. — Это не то, чтобы дела Министерства, скорее, моя личная просьба. Хотя, наверное, косвенное отношение к…       — Ближе к делу, Поттер. Я хотел бы поужинать в течение часа в одиночестве.       Поначалу я подумывал избавиться от своего среднего имени. Мало того, что его поносили всеми возможными и невозможными ругательствами, так ещё и тыкали тем, что я именно его сын. Но спустя время стал гордиться этим фактом. Люциус Малфой воспитал во мне стремление достигать цели, быть преданным своему делу и до последнего отстаивать свою позицию. Несмотря на всё то дерьмо, что в нём было, он, в первую очередь, мой отец, а уж потом правая рука Тёмного Лорда и всё остальное.       — Видишь ли, Гермиона, она, — Поттер потёр переносицу и снова принялся заламывать пальцы. — Она не вернулась домой пару дней назад. Наверное, даже не пару, потому что Джинни до этого неделю не навещала её. И я не уверен, но она не появлялась в Хогвартсе и…       — Хогвартс восстановили? — я даже сам не заметил, как фраза сорвалась с языка.       — Да, конечно, — он облегчённо выдохнул. — Работы по восстановлению начались практически сразу. На данный момент не восстановлены только несколько верхних башен. МакГоннагал сейчас директор. Два года назад большинство бывших учеников поступили на седьмой курс. Кто-то заочно заканчивал. Ты… — удивление на его лице непередаваемо. — Ты действительно не знал? Я думал, тебя там не было, потому что воспоминания и всё такое… то есть, подожди, к тебе не прилетал мой Патронус?       Поттер отправлял мне Патронуса? Кажется, удивление теперь отобразилось и на моём лице, потому что он пробормотал что-то напоминающее «но как же так?» и извинился. Подумать только, меня приглашали учиться в Хогвартс после всего произошедшего. Много лет назад, когда все маленькие волшебники с нетерпением ждали сову с заветным письмом, отец повторял, что моя учёба в Хогвартсе — неоспоримый факт. И тогда я принимал это как должное. После Азкабана часто закрадывались мысли о том, пригласили бы меня продолжить обучение… и я, подобно всем тем волшебникам, в глубине души действительно ждал, если не сову с письмом, то, как минимум, каких-нибудь новостей в «Пророке». Когда же ничего из этого не случилось, грела одна лишь мысль: Хогвартс не восстановили.       — Территория, где мне тихо, — вдруг осознал я, но Поттер ничего не понял. — Что ж, давай продолжим. Твоя любимая подружка не ночевала дома несколько ночей, и ты поднял панику. Не думал, что она, наконец-то, повзрослела и застряла в квартире у какого-нибудь парня?       — Драко Малфой, — он закатил глаза и дёрнул уголком губ, изображая улыбку. — Боюсь, что всё гораздо серьёзнее. Я знаю Гермиону столько лет…       Ещё бы! Неразлучные, мать их, друзья! Ещё в школе мне казалось, что эти двое больше, чем друзья. Они как будто всегда чувствовали друг друга абсолютно во всём. И сейчас убитый горем, но достойно держащийся Поттер вызывает у меня не то что бы уважение, но вся детская обида и злость на него пропадает точно. У меня никогда не было таких друзей. У меня никогда не было друзей вообще. Наверное, сейчас я даже завидую Святому Трио.       — … и это странно, потому что на Патронусы она тоже не отвечает, — продолжал Поттер. — Но ещё более странно, что врагов-то у неё нет. Гермиону обожают! Серьёзно, ты бы видел! Она ведь героиня войны. — Он тепло улыбнулся, видимо, какой-то своей мысли, а затем серьёзно посмотрел на меня. — Она важна мне намного больше, чем ты думаешь. Если ты не возьмёшься за это дело, я пойму, ведь вы не ладили, да и оснований мало, но я заплачу любое количество галеонов.       — Поттер, Поттер, Поттер, — я покачал головой. — Мне не нужны галеоны.       Он вопросительно изогнул бровь. С одной стороны, искать подружку Поттера, наверняка застрявшую где-нибудь в лесу с книгами, совсем не хотелось. А с другой, работая детективом, я понял истину: никогда не следует торопиться с доводами. И, пожалуй, именно это дело поможет мне окончательно вернуть честь имени, ведь спасти героиню войны довольно-таки престижно. Естественно, «Пророк» не пройдёт мимо такого события.       — Я помогу тебе, но за небольшую услугу, — он снова вопросительно изогнул бровь, выжидающе уставившись на меня. — Уверен, тебе не составит труда вернуть меня в Хогвартс. Точнее, устроить заочно на седьмой курс.       — Хогвартс? — кажется, он попытался сдержать смешок. — Хорошо, Малфой, я согласен. Только пойми меня правильно, не нужно пока что распространяться об этом в газетах.       Он поставил чашку на стол и, поднявшись со стула, поправил мантию, застёгивая её до конца. Затем, словно что-то вспомнив, взял чистый пергамент и нацарапал на нём нечто, похожее на заявление. Теперь уже смеялся я.       — Вас в Аврорате этому учат? — я покрутил в руках пергамент. — Хотя для повышения самооценки мне не помешает.       — Разве её есть, куда повышать? — он подмигнул и, скрыв голову капюшоном, покинул мой дом, бросив напоследок, — Доброй ночи, Малфой!       Часы над столом показывали половину одиннадцатого вечера. Видимо, запланированный ужин в кафе через дорогу придётся отменить, потому что они закрываются в десять. Из-за этого кафе с весьма странным маггловским названием здесь не было необходимости в кухне. Конечно, можно было применить заклятие незримого расширения и обустроить её, но этот довольно-таки тяжёлый разговор порождал лишь желание расслабиться в ванне и ещё раз обдумать просьбу Поттера.       Я уже поднялся из-за стола и скинул с себя рубашку, как вновь зазвонил колокольчик над дверью. В помещении появилась фигура в бесформенной чёрной мантии. Первой мыслью мне пришло в голову, будто Поттер что-то забыл, но на мантии не было отличительной эмблемы. Под мой непонимающий взгляд фигура скинула с себя промокшую мантию и неловко улыбнулась. Невысокая девушка, одетая в простые тёмные джинсы и безразмерный вязанный свитер, мялась на пороге. От удивления и неверия я сделал шаг назад. За эти годы черты её лица приобрели более острые формы, чётче выразились скулы и глаза, кажется, стали больше. Несомненно, ей это шло. Вот только копна непослушных волос портила весь вид.       — Доброй ночи, Малфой! — она говорила тихо, будто опасалась чего-то. Или кого-то. Быть может, меня? — Ты уделишь мне время?