С её могилы уносили лилии

      Она осеклась на полуслове и рефлекторно сделала шаг назад, прижимаясь спиной к входной двери. Затем, нервно запустив пальцы в копну кудрявых влажных волос, закручивающихся больше прежнего, медленно мазнула по мне взглядом: от шеи вниз через сетку шрамов под ключицами мимо груди к прессу и дорожке светлых волос, убегающих под ремень брюк. Надо признать, что вечерние тренировки за время моего восстановления не прошли даром. Поначалу я просто вымещал всю копившуюся внутри ненависть к окружающему миру, к этим презрительным взглядам и тычкам, и, главное, к самому себе физическими нагрузками. Чуть позже осознал, что это вошло в привычку, и вот уже ни один мой вечер не обходился без комплекса упражнений. Вопросительно изогнув бровь, я перехватил взгляд карих глаз и ухмыльнулся, когда она сделала глупую попытку спрятать заалевшие щёки в волосах.       — Разглядываешь меня, Грейнджер? — наклонившись, подбираю с пола рубашку. — Не стоит, я и сам знаю о достоинствах своего телосложения.       — И вовсе я не разглядываю, — пролепетала она, но тут же сглотнула, буравя взглядом метку на предплечье. — Ты посетителей без рубашки встречаешь, чтобы тобой восхищались и боялись?       Боялись? Ты боишься меня, Грейнджер? До сих пор? Она не отрывала взгляд от метки ровно до тех пор, пока я полностью не надел рубашку. Надо же, сама Героиня Войны стоит у меня на пороге смущённая, мокрая и подрагивающая от страха. Какая прекрасная смесь. Ещё пару лет назад я столько бы отдал за подобное зрелище, а сейчас… сейчас оно рождает лишь непонимание. Она не боялась сломать мне нос на третьем курсе. Не боялась ругаться так громко, что звуки бились эхом в стенах коридоров Хогвартса. Не боялась даже смотреть мне в глаза, когда тётка Белла с присущим ей садистским удовольствием выводила на предплечье омерзительное клеймо. И вот сейчас Гермиона-херова-Грейнджер, сама пришедшая сюда, жмётся к двери и вздрагивает при виде Чёрной метки.       — Обычно я не встречаю посетителей позже семи вечера, — сажусь за стол, потирая ноющие от хаотично смеющих друг друга мыслей виски. — Присаживайся.       Под действием ментальной магии стул у противоположного конца стола отодвинулся, как бы приглашая. И пока она медленно подходила, не забывая осматриваться, я сложил два и два /столь поздний визит, промокшую мантию, отсутствие лихорадочных объяснений и вопросов/, понял: она шла за Поттером. Более того, она знала, что её ищут. Да и про мою осведомлённость тоже знала. Поразительно умная гр… ведьма.       О нет, это было не оскорбление, не презрение даже. Слово давно утратило весь тот огромный смысл, что веками вкладывали в него те, кто сражались за Тёмную сторону. Слово теперь было лишь пустым звуком. Слово теперь было лишь привычкой. Как у кого-то есть привычка пить несладкий кофе по утрам, так у меня осталась, наверное, навсегда привычка называть её грязнокровкой. Но даже мысленно я старался этого не делать. И вовсе не из-за переосмысления идеалов, а из-за хотя бы малейшего повода разжечь новую войну.       Наконец-таки отойдя от стены с книгами, Грейнджер села на стул и принялась наблюдать за чайником, разливающим по кружкам зелёный чай с мятой. Она заламывала пальцы, явно стараясь унять волнение.       — Увлекательнейшее зрелище, да? — весело хмыкнул я, перетягивая её внимание. — Со всей присущей мне любезностью заявляю, что кроме чая ничего нет, потому что Золотой мальчик занял всё время моего ужина.       — Да, я видела, — она обхватила пальцами кружку с дымящимся напитком и, немного дёрнув уголком губ, что-то прошептала. — Поэтому сама позаботилась об ужине. Точнее, о небольшом перекусе. Ты ведь не против шоколадных кексов?       В её выставленную вверх раскрытую ладонь прилетел бумажный пакет с логотипом соседней кофейни. Грейнджер немного смущённо улыбнулась и, отодвинув в сторону стопку книг, под моим внимательным взглядом выложила кексы на поднос. Сколько в тебе ещё сюрпризов?       — Это очень… мило, вероятно, — протянул я. — Но как ты попала сюда? То есть, ты сказала, что видела Поттера, однако к моей двери его выбросило, ты не могла за этим проследить.       — Меня тоже выбросило. Пару недель назад, — тихо сказала она, наблюдая за тем, как я отправил в рот кекс и изогнул бровь, требуя объяснений. — Мне уже давно нужна помощь, если честно. И первый раз, увидев на табличке твоё имя, я…       Грейнджер промолчала. Но лучше бы она без умолку несла всякую чепуху, потому что молчание это было громче любых слов. Недоверие. Она не доверяла мне. Ни тогда, ни пару недель назад, ни, видимо, сейчас. Я сам не заметил, как крепче сжал кружку и скрипнул зубами, издав злобный рык. Осознал это лишь тогда, тогда на её лимонно-жёлтом свитере расползлось огромное пятно от разлитого чая.       — Прости, — пропищала она, параллельно высушивая палочкой свитер. — Я не… я вовсе не имела в виду, что испугалась или что не доверяю тебе, ладно? Знаешь, мне даже идея в голову сразу пришла. Просто нужно было самой для себя решить, готова ли я всё закончить вот так.       — Закончить как, Грейнджер? — я вцепился руками в края столешницы и привстал, нависая над девушкой. — Решила потрепать нервы своим дружкам и прикрыться моей спиной?       Глупая маленькая гриффиндорка! Она, сама того не замечая, вновь пробудила внутри меня ненависть. Ту самую, которую пришлось выворачивать наружу долгие годы. Ту самую, которая к самому себе. Но она больше не дрожала. Смотрела в мои чернеющие глаза с пульсирующими зрачками, смотрела на расширяющиеся ноздри, на сведённые в тонкую линию губы, но не дрожала. Потому что такой Драко Малфой разговаривал с ней долгие шесть лет. Потому что такой Драко Малфой был ей отвратителен и жалок. Потому что такой Драко Малфой был не более, чем привычкой. А когда она осторожно накрыла ладонью мои побелевшие костяшки, вцепившиеся в столешницу, я обессиленно упал обратно на стул.       — Помоги мне умереть.       Любимая мною тишина в один миг превратилась в натянутую, дребезжащую. Казалось, ещё секунда, и она хлёстко обрушится серией пощёчин за то, что посмели потревожить её, за то, что посмели изменить её сущность. И это было в тысячу раз хуже того, что разозлило меня минутами ранее.       Гермиона-херова-Грейнджер озвучила то, от чего я так стремительно и не оглядываясь бежал, зажимая коленями уши. Гермиона-херова-Грейнджер пришла ко мне как к Пожирателю смерти. Я сбежал сюда сам от себя, вернул себе доброе имя и перекроил построенное на внушениях и наказаниях мышление, глупо надеясь, что о прошлой версии меня не будет упоминаний хотя бы в пределах этого помещения. Ха! От собственной наивности захотелось блевать, выворачивая наизнанку не только себя, но и весь комок горьких эмоций, так некстати подступивший к горлу. Она посмела явиться сюда и одной фразой разрушить то, что строилось на прахе дорогих мне людей, смешанном с пеплом иллюзий и предрассудков. Она посмела…       — Пошла вон! — прошипел я, сжимая пальцами кружку так, что та лопнула и осколками вонзилась под кожу, пуская капли омерзительно чистой крови. Сморщившись, я практически закричал: — Вон, Грейнджер!       Она подскочила на ноги так резко, что стул перевернулся и с режущим слух грохотом упал на пол, оставив несколько царапин. Карие глаза затравленно наблюдали, как медленно я разжимаю ладонь, а осколки со звоном ударяются об пол.       — Драко, ты всё не так… — она сделала шаг ко мне, но перехватив мой предупреждающий взгляд, замерла на месте. — Позволь мне объяснить.       — Вон, Грейнджер!       — Драко, пожалуйста!       Из её глаз брызнули слёзы, и, быстро сократив расстояние между нами, девушка отчаянно вцепилась в мою рубашку. Она всхлипывала, мяла пальцами податливую ткань и умоляла выслушать. Она умоляла, а я приказывал убираться отсюда. Она всхлипывала, оставляя где-то под моими ключицами грязные разводы от туши, и проводила подушечкой большого пальца по моей ладони, пачкая нас в крови. В моей крови. В омерзительно чистой крови.       Минутами позже, когда Грейнджер перестала всхлипывать, а я обнаружил непокалеченную руку у неё в волосах, мы оба, ощущая подавляющую все остальные чувства неловкость, вернулись на свои места. Достав палочку, я затянул раны и вновь собрал из осколков кружку. А она, подняв с пола стул и вернув его на место, не спрашивая разрешения села на шкуру у камина, отстранённо уставившись на ласкающие друг друга языки пламени.       — Помоги мне номинально умереть, — даже не посмотрев в мою сторону, заговорила она чуть хриплым от рыданий голосом. — Быть Героиней войны паршиво, Малфой. Всё это — статьи в газетах, восхищённые взгляды, наши лица на плакатах, надоедливые прохожие, даже стикеры в шоколадных лягушках — одно большое напоминание о том, какой ценой досталась победа. Меня… сломали, ладно?       Пока она говорила, я медленно расстёгивал пуговицы на грязной рубашке и, в образовавшейся паузе, презрительно скинул её с себя, будто обвинял в том, что произошло.       — Мне нужен тот, которому всё равно, — продолжила Грейнджер. — Тот, который не будет задавать лишних вопросов. И уж тем более тот, который не будет меня искать. Мне нужен ты, Драко Малфой. Я ведь наверняка знаю, что ты отказал Гарри и…       Она говорила что-то ещё, но мне уже не хотелось слушать. Я зацепился за последнюю фразу. Отказал Гарри, отказал… На секунду вновь захотелось её выгнать, потому что Грейнджер подсознательно напоминала о всех этих предрассудках, сгоревших в Адском пламени. Но раз она даже не подозревает, о чём мы действительно разговаривали с Поттером, этим можно неплохо воспользоваться. Нет, не против неё, конечно, а, скажем так, для общего блага.       — Мне не нужны галеоны, Грейнджер, — резко оборвал я, отчего она с непониманием и вызовом, как истинная гриффиндорка, посмотрела мне в глаза и захлопала ресницами. — Я помогу тебе. Без лишних вопросов. Но взамен ты будешь должна мне услугу.       — Я не уверена, что смогу пригодится тебе для услуги, — горько усмехнулась она. — Но это нужно будет сделать прямо сейчас.       Стрелки настенных часов едва перевалили за два часа после полуночи, и теперь одна из них стремительно набирала обороты, чтобы как можно скорее завершить эту сумасшедшую ночь.       — К чему такая спешка? — я потянулся в кресле, почувствовал, как расслабляются и приятно ноют напряжённые мышцы. — Не хочешь ещё раз всё обдумать, собрать вещи, отправить Поттерам и Уизелам посмертные письма?       Я, кажется, даже ощутил, насколько больно ей становилось при их упоминании. Глупая, глупая Грейнджер, какой же лицемеркой ты оказалась.       — Понимаешь, — она медлила, подбирая слова. — Если я не сделаю этого сейчас, то, вероятно, не сделаю никогда больше.

***

      Стоя по колено в прямоугольной яме с прибором, который она назвала лопатой, в руках, типа тех, что мы использовали в теплицах на Травологии, только в разы больше, я проклинал тот момент, в какой согласился на эту маленькую уловку. Полчаса назад, когда мы только аппарировали на кладбище святого Разиэля, Грейнджер тыкнула тонким дрожащим пальцем в это самое место и просила не использовать магию. Сказала, что мне так легче будет никогда больше сюда не возвращаться и не пытаться что-либо выяснить, потому что смесь негативных эмоций захватит полностью. Вот только одного она не учла: меня не так-то просто обмануть. Конечно, в копании могилы без магии есть что-то по-своему мерзкое, но не настолько, чтобы… не настолько.       Увидев, что я закончил, она левитирующим заклинанием опустила в яму, видимо, заранее подготовленный гроб, а затем, также при помощи магии, засыпала это землёй. Из куска камня она материализовала надгробие с выгравированными тремя строками и собственной фотографией. Наверное, ещё до войны я бы не смог так спокойно и даже отстранённо наблюдать.       — Вот и всё, — она повернулась ко мне лицом, убирая палочку в карман. — Спасибо. Я бы… мне кажется… ох, знаешь, я бы не смогла сама.       Мы стояли друг напротив друга, уставшие, с потухшими взглядами, но глупыми, отчасти нежными улыбками. Настоящие. Это длилось не дольше пары мгновений, но ничего прекраснее за последние три года со мой ещё не происходило.       Она плотнее запахнула мантию, накинув на голову капюшон и полностью скрывая в нём своё лицо. Отступила на пару шагов и, махнув на прощанье рукой, будто старому другу, аппарировала, и лишь одному Мерлину известно куда.       — Вот и всё, — прошептал я. — Вот и всё началось, Грейнджер.       Уже дома, лёжа в горячей ванне и наблюдая за тем, как блёклое солнце окрашивает свободное от вчерашних туч небо в невзрачные, больные полутона, я впервые рассмеялся. По-настоящему. Грейнджер, та-самая-заучка-Грейнджер, кажется, впервые за годы нашего знакомства допустила целых две ошибки! Конечно, она рассчитала всё, вплоть до того, к кому именно обратился Поттер, но абсолютно не учла, что я не тот мерзкий слизеринец, плотно засевший в её воображении. Никогда им не был. О, как же глупо свято верить в то, что я отказал Золотому мальчику из-за школьных проделок! Но ещё глупее, конечно, ещё глупее верить и убеждать саму себя, будто я не стану искать ответы, будто у меня нет вопросов.       Глупая, глупая Грейнджер. Ты даже не представляешь, какую игру затеяла. Я смеялся всё громче и громче, пока в ванне медленно остывала вода, пока ночь медленно уступала дню, и пока она со всех ног бежала подальше отсюда. Подальше от меня, вероятно.