Lust

Отец Коннор проснулся ровно в секунду, как солнце показало свой первый луч между небоскребов. Он потер ладонями сонные глаза, первым же делом воздав молитву Отцу, за то что крепко спал, да и вообще проснулся этим утром. Одеяния его слегка помялись из-за того, что тот в них уснул, узкий и твердый белый воротничок выпал и теперь не сжимал горло, отчего дышалось легко и свободно. В маленькой келье, которую Коннор не успел вчера рассмотреть, было немного сыро и прохладно, из-за чего волосы на голове отца распались из своей привычной прически и теперь лежали, как попало. Юноша встал с кровати, снимая с себя рубаху и подходя к небольшому тазику и кувшину с водой. Хоть в церкви и были купальни для служителей, здесь, как и во многих церквях Детройта придерживались традиции «набери себе с вечера водички, чтобы завтра вымыть свое благочестивое рыльце», по крайней мере, так это называл преподобный отец Уитикер. Привычным движением Коннор окунул край полотенца в таз с водой, аккуратно протирая холодной тканью лицо и тело, оставляя на нем блестящие от солнца влажные отпечатки. Коннор подумал о том, что если сегодня он освобожден от службы в исповедальне, то может найти купальни и библиотеку, в которых он нуждался сейчас даже сильнее, чем в трапезной. Молодой священник быстрыми привычными движениями почистил зубы и кое-как пригладил растрепанные волосы, когда дверь в его келью неожиданно распахнулась, и все, что он успел сделать — это схватить полотенце и прикрыть голую грудь. Гостья взвизгнула, испугавшись и смутившись не меньше Коннора, закрыв глаза руками и прося прощение, выходя в коридор и прикрывая дверь. — Прошу, простите, ради Христа, прошу, — донеслось из-за двери, с плачем. — Я не знала, что вы уже вчера приехали… Коннор, выйдя из оцепенения, быстро накинул на плечи свежую сорочку, и вышел в коридор, чтобы пообщаться с новой знакомой. Видимо, он вчера слишком устал, что не заметил, что в церкви есть и святые сестры, или, быть может, они были настолько незаметны. На вид ей было не больше двадцати лет, белая закрытая блузочка, простой черный платок, прикрывающий ее волосы и длинный черный сарафан — одежда не совсем традиционная для монахини и такую обычно носили они, если же вовсе не появлялись на людях для работы. — Не стоит — не стоит, я вас прощаю, сестра, и вы меня простите, — тихо проговорил он, дружелюбно улыбнувшись. — Как вас зовут, сестра? — Сестра Мария, — тихо проговорила она, потупив взгляд. Коннор же продолжал внимательно изучать ее, и взгляд упал на ее ладони, на которых было видно несколько свежих порезов и ожогов. От сестры легко пахло ладаном и свежим черным хлебом. Лицо же ее было чистым, будто бы и не живым вовсе. — Вы работаете в кухнях, сестра Мария? — поинтересовался святой отец. — С божьей помощью, отец. И помогаю матушкам убирать церковь, они думали, что вы приедете завтра. — Пути господни неисповедимы, ибо случилось это без моей воли, — усмехнулся Коннор, вспоминая, в какой спешке ему нужно было собирать позавчера свои вещи в небольшой чемодан и так скоро уезжать из полюбившейся ему маленькой кельи в семинарии. — Сестра, вы же работаете в кухнях, не расскажете, какая пекарня дарует нам чудесный черный хлеб, что вчера был в трапезной? Мария густо покраснела, боясь отвести взгляд. С ней никогда никто не говорил из отцов, но он не пугал своей суровостью, да и говорил тихим, мягким голосом, казалось, будто бы даже не умея кричать. — Мы печём его сами, святой отец, — тихо проговорила она. — Тогда благослови Господь ваши золотые руки, вырастившие это зерно, перемоловшие и испекшие из него хлеб, — он осенил себя крестом, и Мария тоже быстро перекрестилась. — Наша церковь — первая, что вступила в программу городских садов Детройта, весь район приходит к нам за овощами, хлебом и молоком в магазин, недалеко от церкви. Матушка Иоанна говорит, что это все во славу Божью, потому что люди перед покупками обязательно приходят на утреннюю молитву. —  И много ли прихожан? — спросил Коннор, подумав обязательно заглянуть сегодня на кухни и в сады, быть может, там бы понадобилась его помощь. — Когда как, но обычно на скамьях или в саду обязательно есть кто-то, святой отец. Коннор заметил, как она начала нервно переступать с ноги на ногу, видно поняв, что опаздывает и сейчас бездумно тратит блаженное время, когда на улице прохладно и свежо. Поэтому он сам поспешил быстро попрощаться с сестрой Марией и пойти одеться полностью, выйдя из своей кельи и осторожно, чтобы не потеряться, пошел искать то, что хотел. На улице еще было зябко, и даже в плотных и черных одеждах Коннор вздрогнул от неожиданного прохладного ветра. Солнце уже падало на землю, теплые его лучи согревали простывшую за ночь церковь. Он улыбнулся, подставив лицо под лучи солнца, улыбаясь ему, будто бы самому богу и в блаженстве грелся, наслаждаясь тихим щебетанием птиц и шелестом деревьев. Звучание святого мира вокруг настолько захватило молодого священника, что он даже не услышал шаги вместе с шорохом усыпанной гравием дорожки. Отец Мартин вновь поправил сползающие с его носа круглые очки, и деликатно двумя пальцами постучал по плечу Коннора. Но тот даже не обратил внимания, в глубине души чувствуя, будто маленькая птица села к нему на плечо, как благословение свыше, и мысленно принял это послание с благодарностью. — Отец Коннор, — вновь потряс его за край одеяния отец Мартин, — Отец Коннор? Коннор посмотрел на него с такой улыбкой и спокойствием, что Мартин было подумал, что перед ним сам Иисус Христос, а вторая его мысль была о том, что Коннор не первый, кто в чинах начинал баловаться травкой или каким-нибудь Красным льдом: тяжелая и неблагодарная работа — быть святым отцом. — Отец Мартин, посмотрите, какое сегодня благое утро, будто бы мир только вышел из-под рук Господних. Не правда, прекрасно? Отец Мартин на секунду замер, точно так же вглядываясь в зеленые листья и птиц, перелетающих с ветки на ветку и щебечущих друг другу: «Тьюти-фрут!» — И вправду волшебно, — произнес он, поправив свои очки, — Отец Коннор, пойдемте на утреннюю службу, она скоро начнется. Коннор несколько раз кивнул головой, суетливо поправляя узкий воротничок и быстро пряча продрогшие руки в карманы одеяния, нащупав пальцами свою счастливую монетку. Он знал, что скоро обязательно случится что-то хорошее. — Пойдемте, отец Мартин, будет грустно, если мы опоздаем на начало службы, — ответил с улыбкой он, идя вслед за отцом Мартином по дорожкам из гравия, то и дело улыбаясь пролетающей мимо птице.