Полет через боль

Слёзы капали на её синюю кофту и оставляли тёмные, влажные разводы. — Я... Я думала, что... больше никогда тебя не увижу! — Родная, всё будет хорошо, — поглаживая по моей голове рукой и напевая успокаивающий мотив колыбельной, спросила: — Ты как здесь оказалась? — Это... Д-долгая и-история, — успокаиваться у меня получалось не очень хорошо. — Где папа? — Он в соседней клетке... без сознания. Из-за двери послышались крики и чьи-то возгласы, что не на шутку перепугали меня: — Арвис, тебе нужно бежать! — серьёзным тоном заверила меня мама. — Нет, нет, нет... — я не хотела верить в то, что нам снова нужно расставаться. Мысль о том, что мне вновь придётся потерять её, сводила с ума, и я крепче вцепилась в родное тело, уткнувшись носом в плечо. — Милая, иди, — настаивала женщина, — ты должна спасти себя! Ради меня, пожалуйста... Три последних слова она произнесла шепотом, что я едва смогла расслышать, и ослушаться было выше моих сил: — Хорошо, — всхлипнув, я последний раз сжала её в объятьях. Резко оторвавшись от родной души, заметила такие же изуродованные выросты на спине, но перекрученные, неправильной формы и не оперённые. Выглядело это просто ужасно, и слёзы снова хлынули из покрасневших глаз. Пересилив себя, развернулась к выходу и, больше не оглядываясь, поторопилась прочь из комнаты. Встреча с родительницей будто придала мне сил и, взлетев, как фурия, на пятнадцатый этаж, обнаружила красную дверь, как и говорил Питер. Забежав за неё, увидела огромный, узкий и тёмный коридор, в конце которого тускло горел белый свет. Свернув направо, увидела дверь и лестницу, ведущую наверх. Сзади послышались быстрые шаги, явно не одного человека. Подбежав и дёрнув за ручку, та оказалась закрыта. В страхе, что меня вот-вот поймают, да и времени на её открывание не было, пустилась бежать по лестнице. Чьи-то возгласы и топот, стремительно становились громче с каждой секундой. Нервы были на пределе, кровь стучала в висках, мышцы, казалось, разорвутся от оказанного на них давления, но я продолжала бежать по нескончаемым ступеням. Дойдя до самой вершины, обнаружила дверь, открыв которую без особого труда, на меня повеяло свежим, холодным, ночным воздухом. Проникая в самые глубокие места моих лёгких, заставил буквально задыхаться от переизбытка кислорода. Сидя в непроветриваемом помещении, я даже подумать не могла, что с этим могут возникнуть проблемы. Тело моментально взялось ознобом от холода. Сколько же я там пробыла? В последний день ярко светило солнце, и я пошла гулять в платье. В последний день... Сжав все свои нервы и ощущения в кулак, постаралась как можно меньше обращать внимания на пробирающий до костей озноб. Над головой простиралось тёмное, затянутое тучами ночное небо. Я уверенно подошла до бетонного края и передо мной как на ладони распростёрся огромный город. Огни мирно стоящих многоэтажных домов, фонари, излучавшие желтоватый цвет, на забытых улицах моего родного Нью-Йорка. Как же я выберусь отсюда? Отступать назад уже поздно. Если я сдамся, значит, помощь Питера была напрасной; я и мои родители канем в небытие, забудемся, умрём. Как три тысячи людей до нас и неизвестно сколько – после. Отчаяние, наверное, самое ужасное чувство. Потеря надежды, неверие в лучшее, «опускание рук» на полпути – сочетаются лишь в одном слове... Из мыслей меня вырвал гулкий хлопок двери, жуткий крик и топот многочисленных людей с огнестрельным оружием. Мои преследователи застыли в ожидании моих последующих действий, держа пистолеты, винтовки и ружья наготове. — Три тысяч тринадцатая, поднимите руки вверх и медленно развернитесь, — чётким и отрывистым тоном проговорил один из людей в чёрном. Выполнив все предписания, окинула всех присутствующих безразличным и пугающе спокойным взглядом и просто упала вниз. Пропустив последний удар, сердце безнадёжно замерло. Образовавшийся вокруг меня поток нежно обволакивал тело. Время как будто замедлилось, почти остановилось. Крылья и волосы бесформенно трепыхались перед лицом, не давая даже малейшей возможности увидеть, что происходит на крыше. Мысли разлетелись по воздуху, а в голове лениво промелькнула фраза Питера: «Арвис, ни в коем случае не взлетай». Может, и не надо?.. Пустить всё на самотек и будь что будет... Я так устала... Все мышцы начинали болеть при попытке совершить какое-либо движение. «Ты должна спасти себя! Ради меня, пожалуйста...» — голос матери отозвался у меня в голове. Мамочка, но я так устала! У меня всё болит! Я не могу так больше! Можно всё закончится сейчас?! Раз и навсегда... Непрошенные слёзы защипали глаза. Отголоски фраз, вновь и вновь повторяясь, мелькали в голове. Вдруг неожиданный поток ветра подхватил меня и перевернул лицом к земле. Глаза ещё больше заслезились от буйного потока, дышать стало почти невозможно и, хватая ртом обрывки воздуха, беспорядочно трепыхала всеми шестью конечностями. На мой взгляд, до земли оставалось меньше десяти метров и, наблюдая, как она стремительно приближается, умирать почему-то расхотелось...  Предприняв несколько попыток выровнять крылья, у меня это вышло. И, больно зацепив стоящую рядом иномарку, взмыла на городом. Сердце радостно забилось, а дышать стало на удивление легко и просто. Холодный ночной воздух бережно обволакивал меня, проникая в каждую ворсинку перьев. Раскрыв крылья в форме «парашюта», я мирно парила в вышине. Было ощущение, что не тело, а сама душа летит. Подобной свободы я никогда не ощущала! Как будто жизнь приобрела новые, невидимые с земли краски. Вдруг бедро пронзила острая, колющая боль. Из глаз брызнули слёзы, и я больше не могла контролировать своё тело. Лететь ровно не представлялось возможности: я старалась не упасть. Едва мне удалось долететь до леса, в моё крыло врезалась ещё одна невыносимо болезненная пуля и, не имея возможности хоть как-то удерживать своё тело, рухнула меж деревьев, оцарапав всё тело. Изрядно проехавшись по земле и перевернувшись несколько раз через себя, врезалась в дерево внушительных размеров. Нет, сознание я не потеряла. Но надеялась на это больше всего на свете: всё тело обжигало болью, во рту царствовал кроваво-металлический вкус, горячая и алая кровь запачкала одежду, белоснежные ранее перья и волосы, вымаранные* лесным мусором, травой и землёй, превратив их кроваво-грязевое месиво. Отлёживаться было нельзя, но идти, не говоря уже про «бежать», с двумя пулями в теле – практически невозможно! Пролежав в таком состоянии где-то минут пять, решила, что нужно что-то делать, ведь боль не собиралась уходить самостоятельно. Через невыносимую пытку дотянувшись до бедра, сама попыталась вытащить пулю, от чего слёзы градом посыпались из глаз. Наконец-то дотянувшись до чего-то твёрдого, попыталась достать, что причинило ещё больше страданий. Достав маленькое, железное, окровавленное тело, со злостью швырнула его куда подальше. Что ж, одна есть! Осталось крыло... Проделав те же действия, ещё минуты три отходила от шока. Ладонь, которой я доставала пули, была жутко липкой и полностью окрасилась в красный цвет. Кое-как поднявшись на колени, начала кашлять и отхаркивать кровью. Прекрасно, блин! И врагу такого не пожелаешь! Где?.. Где можно остаться, чтобы меня не нашли?.. Зуб даю, за мной уже поисковый отряд послали! По-любому видели, где я упала, так что остаться здесь – чистейшее самоубийство. Цепляясь за дерево, поднялась на дрожащие от слабости ноги и сделала несколько шагов. Что ж, передвигаться я всё-таки смогу, но с черепашьей скоростью. Всё же лучше, чем ничего. Шла я долго, пока окончательно не выбилась из сил. Съехав спиной по стволу очередного дерева, кажется, кедры, смогла расслабиться и вытереть холодный пот и слёзы с лица. Честно говоря, я так и не разобралась, от чего рыдала: то ли от боли, то ли от безысходности, то ли вообще от счастья. Ведь родители живы, я, что чудо, тоже до сих пор жива! Всё хорошо, несмотря даже на моё нынешнее положение! Уголки губ счастливо потянулись вверх, и тут я обратила внимание на то, что боль по всему телу и ночной холод ушли на второй план. Силы начинали по понемногу восстанавливаться, и через минут семь-восемь я снова продолжила путь в неизвестность, лишь бы подальше от места, где я упала. Неожиданно моё обоняние поймало странный, но страшно знакомый, тонкий, еле ощутимый запах. Я была в замешательстве, ведь не могла вспомнить, чувствовала ли его раньше, но я тут же сообразила, что сейчас помру от жажды. Ускорившись как только могла, я увидела большую реку! Это пахла вода! Но как? Она же не имеет запаха! Подойдя к ней, смогла умыться, вымыть руки от крови и утолить жажду. Вода была слащавой, пресной и холодной; её ярко выраженный привкус удивил меня: она не должна иметь вкуса! Пройдя вдоль реки, заметила небольшой мост ведущий на другую сторону. Перейдя по нему, вскарабкалась кое-как на дерево и решила немного передохнуть. Оставаться на земле – глупо, ведь меня по-любому ищут, и наткнуться на меня, спящую в траве, – проще простого! Устроившись поудобней, чтобы не упасть, облокотилась на ствол дерева и улеглась на крылья. Хоть какая-то от них в данный момент польза! Не прошло и минуты, как веки начали слипаться, мысли улетучились в пространство и, прикрыв на минуту глаза, провалилась в беспамятный сон.                        *     *     * — Болваны, ни на что не годные идиоты! — нервно расхаживал Аллен по кабинету, отчитывая охрану. — Какая-то паршивая девчонка смогла сбежать от специально обученных агентов... Неслыханно! Тут он вышел из себя окончательно, и бумаги с канцелярскими принадлежносями, мирно покоившиеся на дубовом столе, полетели к чертям на пол, к ногам охраны, виновато склонившей головы, как один. — Ах, да, — и отец повернулся к охране спиной, направив свой проницательный взгляд в кресло, где, съёжившись, сидела моя дрожащая тушка, — забыл кое-что... Медленно подойдя ко мне почти в плотную так, что между нашими глазами оставалось меньше тридцати сантиметров, сказал: — Ты был ответственный за эту паршивку! Щеку обжог огонь, а волна ударной силы сбила меня с ног, и я больно ударился о стену. Лицо горело от удара и, скорее всего, остался отпечаток, но отец и этим не ограничился... В воздухе раздался выстрел, над ухом просвистела пуля и жадно впилась своими кровавыми клыками мне в руку. Из глаз брызнула солёная вода, которую я поспешно смахнул здоровой рукой. В памяти всплыли вдолблённые в голову силой воспоминания: отец бьёт меня за каждую пущенную слезу в детстве, приговаривая, что слёзы – удел слабых и что я не буду его сыном, если не стану сильным... * – запачканные