Когда расцветают лотосы

Не знаю уже, сколько здесь нахожусь. Десять минут, час или даже сутки? Не важно. Страх давно прошёл, уступив место лишь истинному недоумению и непониманию ситуации, а также холодной разумности рассуждений. Не вижу смысла лить слёзы о том, что уже произошло, но понять происходящее сейчас, хорошо обдумав всё и проанализировав все факты, не могу. Довольно странно чувствую себя, ощущая лёгкость в теле, но тяжесть в душе. Что вызвало такой душевный диссонанс? Понятия не имею. Становится гадко, честно, очень гадко, когда я лишь начинаю задумываться над происходящим. То, что это не моё тело, я поняла сразу, но времени раздумывать над причиной смены физической оболочки не было. Пытаясь адаптироваться и привыкнуть к новым ощущениям и порядкам, я даже почти не задумывалась о произошедшем инциденте. Может быть, что я считала это сном? Скорее кошмаром, но да, это правда. Достигнув идиллии сама с собой, войдя в состояние атараксии, я поняла одну истину – той меня нет и больше не существует. Жалеть себя не было сил и смысла, ведь понимание того, что моя душа существует, но уже в другом теле, придавали некое спокойствие и радость от существования. Но тут же навевается вопрос: а что с той душой? Как я смею судить, девочке было не больше восьми лет, тело в самом разгаре сил. Что-то поразительно тихо хрустнуло в душе, когда я поняла, что буквально отобрала у неё право жить, забрав самое главное в жизни. Но стадо мурашек пробежалось по спине, а руки похолодели, стоило вспомнить о своём положении в реальности и понять, что это пришлось бы пройти ребёнку. Да, восьмилетней, да, глупой и несмышлёной, но маленькой девочке, у которой, скорее всего, если бы она выжила, появилось бы неизвестное по размерам психическое расстройство и детская травма. Я бы даже не удивилась, узнав, что она, когда выросла, стала жестокой и, боги упасите, проводила те же пытки на других детях, а может, чего хуже. Не могу сказать, что на мне это не отразится никак. Очень даже обернётся, ведь я – сформировавшаяся личность, подросток, понимающий больше, чем маленький ребёнок. Доказательством этих слов служит ситуация с приёмом душа: дети, не стесняясь своих физиологических отличий, стояли нагие перед своими сверстниками и детьми постарше. Может быть, этому послужило времяпровождение в таком ужасном месте и это были крайние меры, но факт остаётся фактом. Место, в котором я нахожусь, само по себе странное. Белый потолок, белый пол, белые стены, отсутствие каких либо признаков жизни и различной мебели. Я даже не уверена, является ли это место комнатой, ведь оно, можно сказать, бесконечно и приводит к своей середине. Я это проверяла несколько раз, оторвав от белоснежного легкого платьица лоскуток ткани и положив его на одно место. Сколько бы раз я не уходила, в какие стороны бы ни шла, я всегда прихожу к лоскутку. Кстати, про платье. Очнувшись, я первым делом оглядела себя. Чистое, пахнущее лотосами, белое платье, на том самом месте, где был мой правый глаз, сейчас находится такая же белая повязка. Грязи и крови на теле нет, чему я была искренне удивлена. Нет, серьёзно, от платья, волос, да и в целом от меня, исходит, удивляющий ненавязчиво сладкий, с едва заметной терпкостью, аромат цветов, пропитанный коричными тонами, речной лёгкостью и теплотой июльской воды. Было жалко рвать столь прекрасную ткань, но у меня больше ничего не было, а повязку снимать я очень боялась. Быстро и резко потянуть за длинный рукав, услышать лёгкий треск разрываемой ткани, оставить небольшой лоскуток на полу и уйти, оглядываясь на почти затерявшуюся среди белого ткань. Но возвращаться обратно, постоянно натыкаясь на оставленный кусочек, пропитанный сладким цветком и огорченно цокать языком на ситуацию в целом. Падаю на пол, скрестив ноги под собой, и обречённо выдыхаю. Может, это место и показалось мне настоящим раем (спокойно и чисто, что я очень ценю), но вечно здесь находиться не могу, мне нужно как-то выбираться отсюда. Но, действительно, как? Я перепробовала всё, что знала: громко кричала и, опираясь на громкость оканчивающегося эха, шла туда, но возвращалась к оставленному лоскуту, искала источник освещения всего помещения, но ничего не нашла, заметив, что свет распределён по всему помещению равномерно, а намека на лампы и в помине не было. Но за то всё бессмысленно проведённое время я заметила очень интересную вещь, когда взглянула на запястье: маркировку частично закрыли два цветочных лепестка. Сама татуировка не была большой (восемь сантиметров длины и четыре с половиной сантиметра ширины) и горизонтально обвивала запястье, создавая видимость браслета, а лепестки, находясь отдельно друг от друга и середины цветка (примерно два сантиметра), скрывали буквы и цифры, забирая внимание своей белоснежной с присутствием розового расцветкой. Довольно странно, но мне нравится. Думаю, она появилась так же, как и платье с повязкой. То есть, неизвестно как. Хихикаю. Да, место действительно рай. Внутреннее чувство спокойствия, лёгкость, не присущая реальности; не знаю, откуда, но факт один – чувство сытности и отсутствие жажды и голода. Мечта. Меня немного клонит в сон и почти закрываю глаз, как резкий гудок заставляет подскочить на месте. Я, оглушённая громким звуком, теряю ориентацию в пространстве и падаю, запинаясь об собственные ноги, на пол. Тут же взгляд буквально натыкается на неизвестно откуда появившиеся рельсы, а поднимаясь чуть выше – поезд. Стремительно несясь на меня, огромная махина гудит и пыхтит, а я растерянно прищуриваю единственный глаз, пытаясь избавиться от света. Надо бы закричать, вскочить со шпал, бросаясь подальше с дороги, но я почему-то сижу. Может, сработал эффект неожиданности, может поезд несся слишком быстро, но я не успеваю заметить, когда локомотив почти вплотную приближается ко мне и проходит, чёрт возьми, сквозь меня. Но об меня ударной волной бьётся что-то мелкое и рассыпчатое. Скорее всего, это песок, который с пола поднял поезд. Но, стойте, откуда здесь песок? Сердце бешено стучит где-то в глотке, в очередной раз долбясь об гортань со всей своей силы, будто пытаясь вырваться из горла, а один глаз начал сильно слезиться. Прокашливаюсь, выплёвывая мелкие камешки и песчинки на пол. Всё-таки это и вправду песок. Вот чёрт, я опять до смерти испугалась. Ну и что это было, спрашивается? В глазу всё расплывается, сам глаз боль полосует острыми камнями. Отлично. Теперь я ещё и без глаза. Мочу край платья в слюне и скольжу по поверхности роговицы, собирая песок с глазного яблока. Жжётся. На шатающихся ногах поднимаюсь и иду в ту сторону, где по звукам шумит поезд и слышны голоса людей, пытаясь по дороге нормально раскрыть глаз. Расплывчатые силуэты при виде меня разъярённо шипят, переговариваясь между собой. Почему даже здесь я никого не понимаю? Затем люди начинают бросаться в меня разноцветными пятнами, сморгнув песок и чуть лучше вглядываясь, я замечаю, что это их чемоданы. Но они, как и поезд, проходят сквозь меня, но в отличие от него не причиняя боли. Вытирая рукавом выступившие слёзы, смешанные с острыми мелкими камушками, я облегчённо вздыхаю. Зрение восстановилось, не на лучшем уровне, конечно, но лучше видеть перед собой, чем в неведении идти на ощупь. Очередной огромный чемодан летит в меня, но я даже не думаю уклоняться, понимая, что и этот пройдет насквозь. Оказалось, я ошиблась. Видимость розового чемоданчика развеялась, показав вместо себя тяжёлый валун, который с разлету бьёт меня в грудь прямо в солнечное сплетение. Я судорожно выдыхаю, перекувыркнувшись, складываюсь пополам в приступе кашля. Блондинка, кинувшая чемодан, радостно гогочет, а остальные подхватывают смех. – Т-твари… Сипло хриплю, сплёвывая кровь. Они, по-видимому, меня не понимают и начинают хохотать ещё громче, тыча пальцами в моё тело. Затем рассыпаются песком, оставляя эхо своего противного смеха, разносящееся по всему помещению. Сворачиваюсь в клубок и начинаю рыдать, чувствуя, как из обоих глаз вытекают холодные слёзы. Правую глазницу начинает щипать и я, иногда заходясь в кашле, сажусь на колени, продолжая всхлипывать. Яркий блик скользнул по голубому зеркалу, вывалившемуся из чёрного чемодана, лежащего рядом со мной. Я подползаю ближе и беру его в руки, удивляясь, что оно не выскальзывает из рук и не проходит сквозь них. Я начинаю аккуратно снимать повязку, убирая волосы с ушей и снимая с них белые петельки, хлюпая носом. Когда повязка снята, то невольно охаю, в ужасе смотря на красную радужку с черной полосой вместо зрачка. Но там же не было ничего, и я прекрасно помню, как та девушка вынимала мой глаз своими пальцами. Помню ту боль и ужас. Я вздрагиваю, бросая зеркало в сторону и слушая, как то громко бьётся о пол, разлетаясь множеством осколков по всему помещению, и начинаю отползать задом, перебирая руками. Вдруг натыкаюсь на что-то продолговатое и холодное. Что это ещё такое? Я поднимаю древко, рассматривая со всех сторон и крутя в пальцах. Длинная, но тонкая металлическая рукоять тёмного цвета, переходящая в серебряный острый наконечник с тремя концами с кучей различных гравировок. Наконечник представляет собой три острых отростка: два одинаковых по длине и краям и тот, что посередине длиннее, чем те. Отростки острые, чёрт возьми, как лезвия. Это трезубец? Я пару раз невысоко подбросила в воздух, ловя и укачивая его на руке. Что странно, он очень лёгкий. В принципе, для самозащиты подойдет. Только его складывать некуда; мне бы сумку или что-то такое. – Слушай, а может, ты волшебный, а? Наколдуешь мне сумку? Я хохотнула, шутливо стукнув древком о пол, тут же замолкнув, смотря на упавший на пол портфель. Кривой, будто кем-то нарисованный и частично прозрачный, он раскачивался в разные стороны, опираясь на твёрдую белоснежную поверхность пола, будто желе. Какого чёрта? Я осторожно прикасаюсь к чёрной кожаной сумке, наблюдая, как та, булькнув и вжавшись в пол, рассыпается песком. Я судорожно сглотнула, прижав трезубец к груди, отходя от растворившейся песочной пыли. Вот тебе рай. Получите, чёрт возьми, распишитесь. Шлепая босыми ногами, я бегу прочь от всего этого. Внутреннее спокойство как ветром сдуло и я, медленно переходя из бывшего состояния нирваны в начальную стадию дистимии. Отшутилась. С разбегу я прыгаю на пол, чуть скрипуче скользя по поверхности пола. Вдох-выдох, вдох-выдох. Спокойствие, только спокойствие, да? В голову опять полезли гадкие мысли, а внутренние голоса так и пищат от восторга, шепча всё новые оскорбления в мою сторону. Я сдерживаю слёзы, пождав губы, буквально услышав тихое, но проницательное "убийца". Да, я знаю это, чёрт побери. Да, я забрала её жизнь. Но, как бы эгоистично это ни звучало, пусть лучше я пройду это, чем она и её неокрепшая психика. Да, звучит как оправдание. И я это прекрасно понимаю. Вдох-выдох. Кто совсем недавно говорил о том, что я взрослая, а не ребёнок? Успокойся. Я легонько бью себя по щекам, всё равно, чувствуя покалывание и жар, приливающий к ним. Больно. Но того стоило, в груди перестало щемить, а горький комок в горле исчез. Я прижимаю трезубец к себе, закрывая на миг глаз. Я только подремлю. Всё же, тело неокрепшее и слабое. Рядом с ухом что-то тихо прошелестели голоса, обдавая моё лицо лёгким прохладным ветерком, но я уже ощущаю слабость, накатившую на тело. Надежда умирает последней и буду надеяться, что умирать она не собирается. Я расслабляюсь, чувствуя холодные языки темноты, которые оплетают разум.

Первый.