Благими намерениями

      - Будь учтив и доброжелателен со всеми. Никогда не знаешь, с кем из этих людей тебя снова сведет жизнь и в какой ситуации. Но держись достойно, не пресмыкайся.       - Да, отец.       Черный мерседес скользил по улицам города. Аомине сидел сзади с отцом и слушал наставления вот уже с полчаса. Хотя все это вдалбливали ему в голову вот уже двадцать восемь лет. Будь учтив. Будь вежлив. Не обижай людей понапрасну, но спуску не давай. Будь строгим, но справедливым. Защищай союзников. Уничтожай врагов. Все это он слышал уже тысячи раз, так что теперь по большей части скучающе смотрел в окно на проплывающие мимо здания, на людей, на яркие витрины.       - Не перепутай сакадзуки. Твоя красно-белая. Его – желто-красная.       - Да, отец.       Аомине чуть ниже сполз на кожаном сидении, уперся локтем о дверь и положил подбородок на ладонь. Желтый – цвет божественной власти. Красный - символ мира, процветания семьи и безопасности. Символ власти и безопасности. В сочетании с белым – «молодая сила». Это тоже вдолбили Аомине в голову уже давно. Каждый шаг точно выверен опытом, закреплен традициями, определен предками и заучен преемниками.       - Налей саке ему. Немного, не до краев; держи токкури обеими руками. И сакадзуки держи обеими руками, когда он будет наливать тебе. И склони голову.       - Да, отец.       Ямамото Каташи не влиял на выбор преемников, но мог легко сместить и заменить кого-то. Это было в его власти. Хотя, он редко так делал. Один негласный правитель в городе, четыре семьи под его началом. Четко поделенная территория. Тишь да гладь. Господин Ямамото вежливо улыбается всем на приемах, как бы между делом напоминая, что свар в семье он не потерпит. Не только говорит, но и доказывает это делом: еще недавно в городе было шесть семей. Но разборки, которые затеяли две из них, закончились довольно паршиво для обеих. В одной преемника убили, и после ухода главы от дел, люди и территория автоматически перешли под начало другой семьи. Довольно спокойно, надо сказать. Вторая семья тоже прекратила свое существование, в этом случае ни разу не спокойно. Слишком уж активно глава пытался доказать, что он не имеет никакого отношения к убийству. Не доказал. Сгинул вместе с сыном. Часть людей вышли из семьи и скрылись – их никто не преследовал. Не было никогда цели вырезать всех неугодных. Территория отошла семье Аомине. А с ней и оставшиеся люди, которые не одобряли политику прежнего главы. Из всей этой ситуации остальные семьи вынесли несколько уроков, главный из которых - «в борьбе за власть не пались, заметай следы, действуй чужими руками». Без веских доказательств никто и не пикнет в чужую сторону, ведь за это тоже можно огрести. Да и разбираться все-таки предпочитали полюбовно, без вмешательства главы. В большой семье не без мелких ссор.       - Я не знаю, кто в курсе той аварии, но, если будут спрашивать, отвечай кратко, без подробностей. Мы, конечно, удалили видео отовсюду, откуда смогли, но ты же знаешь, в нашем мире что-то сложно утаить. А многие уже знают тебя в лицо. Авария была плевой, синяки быстро сошли. Все.       - Да, отец.       - И не называй меня отцом на людях.       - Да, босс.       Машина остановилась у ярко освещенной художественной галереи. Араки-сан выскочил из-за руля и распахнул дверь для старшего Аомине.       - Будь молодцом, - сказал напоследок мужчина и выбрался из машины.       - Да, босс, - кивнул Дайки, вылезая вслед за отцом. Остановился, одергивая пиджак, и огляделся. Дорога к главному входу ярко освещена, разве что красной дорожки не хватает. А репортеры, вспышки фотокамер тут как тут. Аомине слегка ненавидел все это дерьмо. Точнее, всей душой ненавидел. Улыбаться и расшаркиваться с людьми, которые при первой возможности всадят нож в спину, было не самым приятным занятием в мире. Но этот «бал дебютантов», как он про себя называл это мероприятие, был необходимым пунктом перед вступлением в должность главы семьи. Отец уже устал, он уже давно хотел отойти от дел, но Аомине был слишком молод. Он и сейчас еще слишком молод – мало кто назначает преемника, которому меньше тридцати. Но мало у кого и есть возможность оставить должность на родного сына. Аомине Даичи в этом плане повезло. Дайки всю жизнь воспитывали с учетом будущего положения, и он активно впитывал в себя все. Еще ребенком он мечтал скорее получить власть в свои руки. Потом пыл поутих. И вот сейчас он воспринимал это как должное. А ведь раньше замирал от предвкушения, думал, что будет счастлив, что покажет всем, какой он крутой. Потом стал волноваться и думал, что будет переживать так, что слова не сможет выдавить. И вот этот день настал, а Дайки не чувствует ничего – ни волнения, ни радости, - просто знает, что так и должно быть. Естественный порядок вещей, к которому его готовили всю жизнь. Он стоял рядом со своим отцом, которого перерос на полголовы, волосы зализаны назад гелем – на это пришлось убить почти час, непослушные вихры никак не хотели лежать ровно. Идеально сидящий по фигуре костюм – иначе и не может сидеть то, что сшито на заказ за бешеные деньги. На мизинце – печатка с символом семьи - атрибут не обязательный в обычной жизни, но необходимый на подобных сборищах: как иначе люди сразу узнают, кто ты? Аомине ослепительно улыбался и старался не хмуриться, хотя под прицелом вспышек фотокамер получалось не очень.       - Зачем это? – едва слышно прошептал он, чуть склоняясь к отцу.       - Мы главные спонсоры, улыбайся.       Отец, хоть и ниже, но сильно шире в плечах. Густые седые волосы будто светятся серебром – о лысине в старости Дайки может не переживать. Такой же черный костюм, как у сына, такая же белая сорочка, только галстук широкий, а не узкий, и нет геля на волосах. Кольцо с символом семьи на мизинце – сегодня и у всех их людей такое.       - Сегодня представят еще одного преемника, - не глядя на сына сказал старший Аомине, - Йоширо Абэ. Не ссорься с ним.       Дайки только усмехнулся. И в мыслях не было. Он поссорится с ним где-нибудь в темном переулке, где не будет любопытных свидетелей и вездесущих камер. А под ярким светом дорогих ламп, Аомине будет образцом учтивости и вежливости, как и положено будущему главе. В этом он уверен. И отец в нем не сомневается, а все эти наставления просто по привычке.       - Готов? – старший Аомине обернулся на сына и едва заметно улыбнулся.       - Да, босс, - кивнул Дайки, и они вошли в залитый светом, просторный зал, чувствуя, как под подошвами дорогих туфель мягко пружинит ковер. На высоких столах – шампанское, вино и закуски. Тут и там снуют с разносами официанты. В воздухе смесь ароматов дорогого парфюма и тихий гул вежливых разговоров. Глаза слепят уже не вспышки фотокамер, а блеск украшений, которые, как маяки, светятся на фоне черных платьев. Аомине осмотрелся; отец уже где-то скрылся; в толпе, то тут, то там, мелькал Араки. Удивительно, как он умудряется присматривать и за отцом, и за сыном. Искать другие знакомые лица практически бесполезно. Преемник не участвует в подобных мероприятиях до официального его представления. Считается, что так безопаснее: никто не знает, кто следующий претендент на пост, значит никто и не будет пытаться его убить, например. По факту все всё знают, только старательно изображают неведение. Смешно.       - Выпьем за чудесный вечер? – за спиной раздался до боли знакомый голос.       - Вечер в твоей компании не может быть чудесным, - ответил Аомине, оборачиваясь. Йоширо Абэ собственной персоной. Немного ниже Аомине, в черном же костюме – что неудивительно, против дресс-кода нет приема. Темные волосы зализаны, темные же глаза прищурены, тонкие губы растянуты в вечной полу-улыбке, полу-усмешке.       - Тебе не говорили быть вежливым? – Йоширо протянул второй бокал с шампанским.       - Поверь, я предельно вежлив, - Аомине поймал официанта и подхватил с разноса стакан воды.       - Прости, забываю, что ты не переносишь алкоголь.       - Главное, тебя перенести.       - Как твое здоровье? – он посмотрел чуть внимательнее и Аомине нутром почувствовал: этот говнюк знает об аварии больше, чем кто бы то ни было. И скорее всего, все подозрения не беспочвенны. Вмазать бы ему стаканом в глаз. Развязать войну на одном из приемов, на которых всегда царит негласное перемирие – отличный ход для самопрезентации.       - Твоими молитвами, - ответил Аомине, чокнулся своим стаканом с бокалом Йоширо и улыбнулся шире. Не дерзить не получается.       - Уважаемые дамы и господа! Рад приветствовать вас в этот чудесный вечер в нашей галерее!       Аомине развернулся к сцене, чувствуя облегчение. Слушать скучную речь директора галереи с благодарностями в тысячи раз приятнее общения с Йоширо. Аомине вполуха слушал бесконечное перечисление всех благотворителей, без которых не было бы галереи в общем и выставки в частности, и внимательно посмотрел на сцену только когда под вежливые аплодисменты на нее поднялся сам фотограф. «Фукуда Акино. В глубине души. Выставка фотографий» - гласил плакат на стене за сценой.       - Добрый вечер, дамы и господа, - Фукуда почтительно поклонился залу. Его голос звучал не так уверенно и зычно, как хорошо поставленный голос директора галереи. Он явно не привык выступать перед публикой, поэтому теперь довольно сильно волновался. Но изо всех сил старался держаться, бесконечно рассыпаясь в благодарностях.       - Я начал увлекаться пейзажной фотографией еще когда мне было десять лет. Тогда я украл у отца пленочный фотоаппарат и ушел с ним в горы недалеко от нашей деревни. И пропал там на два дня. Когда меня нашли и вернули домой, мне показалось, что ремень отца навсегда отбил у меня желание фотографировать.       Зал разразился вежливыми смешками, Аомине тоже ухмыльнулся, внимательнее рассматривая Фукуда на сцене, что выглядел, как белая ворона в обществе черных костюмов и черных же платьев. Фукуда был одет в простые синие джинсы, высокие удобные ботинки и светлый просторный свитер с вырезом-лодочкой таким длинным, что одно плечо было оголено. Не было похоже, что он особо заморачивался по поводу одежды. Вот свитер, вот джинсы, удобно, комфортно, пойду так. Длинные пальцы беспокойно бегали по стойке микрофона, будто им чего-то не хватает. Фукуда постоянно смотрел по сторонам, словно торопясь договорить речь и сбежать со сцены.       - В первом зале представлены портретные фотографии, во втором и третьем – работы, посвященные, красоте человеческого тела и японской технике шибари.       Аомине вынырнул из своих мыслей: это уже интереснее.       - Приятного вечера и спасибо, что почтили меня своим присутствием. Надеюсь, вы получите удовольствие, - под аплодисменты Фукуда еще раз поклонился, поднял бокал, пригубил шампанское и очень быстро соскользнул со сцены.       - Пойдем, - отец неожиданно оказался рядом и, сжав локоть Аомине, повел его через людей в дальний угол зала. – Ты все помнишь?       - Да, босс, - твердо ответил Аомине, впрочем, чувствуя некоторое волнение. Каждый шаг, каждое слово, каждое движение были выбиты в его мозгу, как татуировки на коже отца – не стереть, не вывести. Выжечь, срезать разве что. Но все равно можно случайно и очень тупо облажаться. Всегда есть место неожиданности в этом мире.       - Позвольте вам представить, господин Ямамото, мой сын, Аомине Дайки.       Они синхронно опустили головы в поклоне и стояли так, пока господин Ямамото не заговорил.       - Очень рад, очень рад. Наслышан, о вас, молодой человек, наслышан.       - Рад знакомству, господин Ямамото, - голос звучал твердо, но сам Аомине чувствовал, как внутренне сжимается под внимательным взглядом неожиданно светлых глаз. Ямамото был на голову ниже, но смотрел так, будто на две выше. Хотя и улыбался приветливо, но пронзительный, цепкий взгляд, прошибал насквозь. Он вроде изучал лицо, но ощущение, будто залез в самые потаенные уголки души. Такой же, как и у всех, черный костюм сидит идеально на крепкой фигуре. Ямамото хорошо за пятьдесят, но движения плавные, уверенные, сильные. Он явно может постоять за себя даже без участия двух охранников, что тихо и незаметно стоят за его спиной. Араки медленно прогуливался мимо.       Он тоже следил.       - Выпьем? – сказал господин Ямамото и кивнул на высокий стол: все уже готово.       - Почту за честь, - Аомине снова склонился в поклоне, краем глаза ловя одобрение в глазах отца, что стоял рядом и молчал: просто наблюдатель, от него больше ничего не зависит. Аомине подошел к столу, предусмотрительно обернул токкури салфеткой, взял его обеими руками и осторожно наполнил сакадзуки желто-красного цвета до краев. Слишком много.       Блять.       - Любишь выпить? - доброжелательно хохотнул Ямамото, и Аомине почувствовал холодок, пробежавший по спине.       - Вообще не переношу алкоголь.       Да блять.       Аомине закатил бы глаза, если бы не был в ярко-освещенном зале. Так долго готовиться и облажаться просто потому, что язык быстрее мысли – это особый вид долбоебизма, доступный не каждому.       - Тогда тебе много наливать не буду. Не подумай, что это из-за неуважения, - Ямамото в свою очередь взял токкури одной рукой и плеснул немного саке в сакадзуки, предупредительно поднятую Аомине обеими руками. – Будь достойным сыном своего отца, - Ямамото одним махом опрокинул в себя саке.       - Буду достойным сыном своего отца, - в тон повторил Аомине и выпил тоже, отвернувшись в сторону и чуть прикрываясь рукой. Саке моментально обожгло горло и тяжелым, горячим комом ухнуло в желудок. Аомине и правда не переносил алкоголь и никогда его не употреблял. Только в таких вот случаях, когда не соблюсти традицию страшнее, чем немного напиться и чувствовать себя потом откровенно паршиво. Впрочем, вряд ли немного холодного саке доведет до состояния глубокой любви к фаянсовому другу.       - Я рассчитываю на тебя, - Ямамото развернулся, уходя.       - Спасибо, - отец и сын склонились в почтительном поклоне, провожая господина.       - Ты молодец, - улыбнулся старший Аомине и хлопнул сына по плечу. – Теперь развлекайся. Но не сильно.       - Спасибо, - выдохнул Дайки. Справился.       - Нравится?       Аомине оторвался от фотографии пожилой женщины, на которую смотрел уже добрых несколько минут, и обернулся на голос. Больше всего он ненавидел такие вопросы. Никогда не умел рассуждать об искусстве и не собирался это менять. Скажешь, что нравится, начнутся уточняющие вопросы. А чем? А что вы видите? А что вы чувствуете? А что имел ввиду автор? Ну к черту это дерьмо. Тем более опасно рассуждать о произведениях с самим автором. В этом случае как будто невежливо сказать: «Нет», сойти за бескультурное боже–как–ему–может–не нравиться–этот шедевр–быдло и уйти в закат. Аомине слишком долго учился быть вежливым, и похерить этот навык именно сегодня не хотелось. Так что он только неопределенно пожал плечами и отпил воды из стакана, сверху вниз рассматривая стоящего рядом Фукуда. Улыбался смущенно, будто это не он сам первый заговорил и теперь не знал, как скрыться от навязчивого внимания. Явно нервничал: тонкие пальцы беспокойно перемещались по ножке бокала с шампанским. Такими пальцами впору кисть держать, а не громоздкую фототехнику. Он постоянно поддергивал сползающий с плеча свитер, скрывая острые ключицы, и от этого движения на мгновение обнажается тонкое запястье. Мешковатая одежда скрывала фигуру, но Аомине мог примерно представить ее: изящная, тонкая, стройная. Но для верности, конечно, лучше раздеть.       - Самое интересное в другом зале, - Фукуда улыбнулся лукаво, глядя на Аомине из-под длинной обесцвеченной челки, и нарочито медленно сделал глоток шампанского.       - Проведете экскурсию? – Аомине вторил чужой улыбке и, склонив голову на бок, беззастенчиво рассматривал. На вид – подросток, но судя по всему ему должно быть уже хорошо за двадцать. Обесцвеченные волосы рассыпаны в художественном беспорядке и непонятно, как длинная челка не мешает ему смотреть на мир. Аомине хотелось убрать ее и проверить, правда ли чужие глаза, невзрачного серого цвета, горят таким лукавством и…вызовом? Аомине никогда не был силен в угадывании эмоций по взгляду. Еще он не особо умел сопротивляться красивым людям, которые буквально сами плыли в его руки.       - С радостью! – Фукуда отсалютовал бокалом и ослепительно улыбнулся. – А?..       - Аомине Дайки. А вы? – на автомате спросил Аомине, хотя знал ответ.       - Фукуда Акино, - тонкие губы растянулись в сдерживаемом смехе. – Как и написано на плакатах, и под каждой фотографией.       - Вдруг это псевдоним, - не растерялся Аомине, вспоминая недавний инцидент. Тогда он ляпнул наугад и попал в самое яблочко. Невообразимая удача. Интересно, с Фукудой тоже повезет?       - Чувствую себя тут как белая ворона, - доверительно сообщил фотограф и поменял пустой бокал шампанского на полный.       - Почему же вы не надели костюм? – Аомине усмехнулся. Этот парень и правда смотрелся странно: весь такой светлый и растрепанный на фоне чопорных черных пиджаков и платьев и прилизанных или элегантно уложенных волос.       - Не люблю костюмы, - он сделал паузу, окидывая Аомине оценивающим взглядом, - носить, - Фукуда улыбнулся еще шире и скрылся за тяжелой шторой, что разделяла два зала галереи. Аомине неспешно последовал за ним, на ходу вспоминая, что отец рассказывал про этого фотографа. Сын то ли промышленного магната, то ли финансиста. То, что он помнил точно, его семье принадлежит небоскреб в самом центре города. А вот есть ли у Фукуды квартира где-нибудь под крышей этого самого небоскреба – Аомине очень хотел выяснить. Отец фотографа не очень одобрял это увлечение сына, Сын должен был стать опорой в деловом костюме с прилизанными волосами, а не открывать выставку откровенных фотографий, проглатывая бокал шампанского за бокалом и постоянно дергая вверх все сползающий вниз свитер. Когда он не дергал горловину, то закатывал, то опускал рукава ниже. Пальцы другой руки непрестанно перемещались по тонкой ножке бокала – будто не мог держать руки без движения. Будто постоянно нервничал. Аомине вспомнил, что еще ему рассказывали про семью Фукуда. Отец поставил ультиматум сыну: или фотография, или наследство. То, что обычно прекрасно срабатывало, в этот раз оказалось бессильно: Акино спокойно ушел из дома и приобрел известность, вообще не используя имени отца. Поэтому Аомине решил, что везде указан псевдоним? Но потом старший Фукуда опомнился: другого прямого наследника нет, а сынок, оказалось, стоит чего-то, несмотря на всю свою показательную скромность и застенчивость. И хотя выставки открывались одна за одной, фотографии были на той самой тонкой грани между красивой эротикой и тем, что показывают на платных каналах глубокой ночью, репутация Акино была кристально чистой, как слезы всех тех девушек, которым он отказал. Ни одного скандала, ни одного случая с наркотиками, ни одной пьяной выходки. И хотя сейчас он хлестал шампанское как заправский алкоголик, которому надо бы напиться, а ничего крепче под рукой нет, это мало на него действовало. Аомине валялся бы где-то еще три бокала назад.       - Шибари – искусство, которое берет начало в боевых техниках связывания. Тогда нужно было не только обездвижить противника, но и подчеркнуть при этом его социальный статус. Поэтому использовалась разные методы обвязки. Потом уже шибари сформировалось в качестве эстетико-эротической практики. Это искусство. В первую очередь для меня это искусство. Знаете, обвязка может продолжаться часами. И должна учитывать расположение органов, нервов. Не должна вредить.       Аомине во время этой импровизированной лекции – кто ж знал, что Фукуда просьбу об экскурсии воспримет так буквально – не мог отвести взгляд от фотографий. Черно-белые, подсвеченные яркими лампами, в то время как основные люстры практически потушены. Женские тела, все как одно – изящные, стройные, тонкие, гибкие, обнаженные, - связаны невообразимыми узлами. Но все эти картины не вызывают какого-то сексуального желания. Это действительно просто… Красиво. Захватывающе. Невообразимо. Аомине встречал какое-то жалкое, как он теперь понимал, подобие шибари в порно, но это ни в какое сравнение не шло с тем, что он видел сейчас.       - Отличный способ увидеть истинное лицо человека, кстати, - Фукуда так увлекся своей лекцией, что, казалось, забыл об Аомине и тоже просто рассматривал фотографии. Даже пальцы перестали бегать по бокалу и забытый свитер нагло оголял плечо. – Когда ты связан, у тебя ничего не остается кроме эмоций. Доверие к партнеру, конечно, должно быть. Но это не отменяет животных инстинктов. Человеческих инстинктов. Освободиться. Сбежать. Бороться. Бояться. Не показывать страха. Все реагируют по-разному.       - А вы?       - Смиряюсь, - рассмеялся Фукуда, прекрасно понимая, о чем речь. – Хотите попробовать?       - Что именно?       - Связать или быть связанным.       - Сложный выбор, - хмыкнул Аомине, снова сверху вниз окатывая фотографа оценивающим взглядом.       - Учтите, я не сплю с теми, кого связываю.       Черный мерседес скользил по улицам города. Дайки сидел сзади с отцом и крутил в руках визитку: простую, белую. На ней только имя и телефон. И дата на обороте – будто это он, а не фотограф, вылил в себя столько шампанского, что мог забыть договоренность о встрече. Суббота. Ровно тогда он договорился встретиться с Кагами. Но, вполне можно совместить: приятное днем, полезное вечером. Может не пришлось бы ждать субботы, но отец забрал его с этого праздника жизни. На таких мероприятиях главное – вовремя уйти. Программа минимум: поздороваться со всеми, со всеми перекинуться парой слов. Программа максимум: посмотреть всю вставку и пообщаться с ее автором. Дайки выполнил эту часть на все двести процентов. И этот многообещающий жест - Фукуда лишь на мгновение, лишь на долю секунды сжал локоть Аомине – со стороны даже не заметить, как быстро все это произошло – все еще не давал покоя. Ждать до субботы не хотелось, взять тут и сейчас то, что хочешь – так обычно он поступал.       - Чья это визитка? – голос отца врезался в мысли, моментально их отгоняя.       - Фукуда Акино.       - Полезный контакт. Он может стать хорошим союзником.       Аомине только улыбнулся огням города за окном автомобиля. Как там умные люди говорят, друзей нужно держать близко, врагов еще ближе. А на каком расстоянии держать возможных союзников? Аомине собирался держать Фукуду на максимально близком.       Ветер в распахнутое окно приносил аромат свежей травы – сегодня как раз косили газоны – и распустившихся цветов. Цикады уже смолкли – вечер выдался прохладным. На небе мерцали звезды – ночь ясная, темная, - луна еще не встала. Аомине сидел на подоконнике и дышал полной грудью, наслаждаясь тишиной и спокойствием сада. Скоро этот сад и этот дом и люди в нем станут его людьми, домом и садом. Вообще, он больше любил шумный город, полный людей, машин и домов. Полный шума и жизни. Намного лучше царившей вокруг тишины, такой мертвой, что задержи дыхание и услышишь, как колотится собственное сердце. В длинных пальцах летает зажигалка. Впервые за долгое время хочется курить.       - Пора.       Зажигалка полетела в окно, Аомине, вздрогнувший от неожиданности, тихо ругнулся.       - Простите, господин, я стучал, - Араки поклонился, притворяя за собой дверь. - Пора? – тупо переспросил Аомине, соскальзывая с подоконника и поправляя одежду. Церемония передачи прав от отца к сыну намного менее формализована, чем представление преемника главе, но, почему-то, заставляет нервничать сильнее. Кажется, лучше было бы надеть кимоно, где каждый виток каждого узора что-то значит, где каждый оттенок каждого цвета несет в себе смысл, подняться на гору в какой-нибудь храм и отсидеть, отстоять церемонию, где каждое слово, каждое движение несет наказ.       - Пора, - терпеливо кивнул Араки и открыл перед Аомине дверь. – Все будет хорошо.       - Да знаю я, - отмахнулся Аомине, выходя в коридор. Простая темно-синяя юката почему-то неудобна, сковывает движения. Ступать босыми ногами по деревянному полу почему-то сложно.       И очень хочется курить.       - Доброй ночи, отец, - Аомине низко поклонился, выходя на веранду. Его уже ждут. Низкий стол накрыт – токкури с саке и два сакадзуки. Как и в тот раз, бело-красная – для Аомине. Для его отца – черно-белая – радость и смерть одновременно. Не смерть в прямом смысле слова, но уход от дел. Сакадзуки, что хранятся в их семье столетия и достаются только вот в такой особенный вечер.       - Доброй ночи, сын, - голос его звучал намного мягче, чем в машине, когда он давал последние наставления, или на приеме, когда представлял Аомине. Здесь они – отец и сын. Один уступает другому, вверяет все, что есть, все, что будет. – Хороший выдался вечер, я решил посидеть на веранде.       - Отличный выбор, отец, - Аомине чуть улыбнулся, опускаясь на подушку напротив мужчины. Вечер и правда чудесный. На улице свежесть еще сильнее, звезды еще ярче, еще ближе. Никаких длинных речей, никаких долгих наставлений – Аомине достаточно их уже выслушал, впитал с возрастом, поверил и запомнил. Аомине-сан просто взял токкури и налил саке в черно-белую сакадзуки – единственный раз, когда наливать себе допускается. Сделал глоток. Протянул руку. Перелил остатки саке в сакадзуки сына. Он взял от своего положения, от своей власти все, что мог. Все, что есть сейчас – для Дайки. Он взял сакадзуки обеими руками, почтительно склонив голову, и выпил все до остатка, не отворачиваясь, не прикрываясь ладонью, а открыто принимая возложенные на него обязанности.       - Помни все, чему тебя учили.       - Захочешь – не забудешь, – позволил себе пошутить Аомине. Волнение еще клокотало где-то на дне души, но обратного пути больше нет. Все так, как должно быть.       - Ты хороший сын. Вот только язык у тебя длинноват, – рассмеялся мужчина. – Будь молодцом. Я в тебя верю.       - Да, отец, я не подведу, - Аомине улыбнулся. С этого момента начинается переходный период. Сто дней на то, чтобы набить на спине татуировку – тигра, как и у его отца, - символ власти. Сто дней на то, чтобы вникнуть во все дела, узнать нужных людей, наладить личные связи. Сто дней, когда они будут с отцом работать рука об руку, чтобы все узнали, от кого и кому передаются все полномочия и власть. Потом Аомине старший – просто консультант, советник, если того пожелает Дайки.       Ветер едва слышно шуршал листвой. Где-то под верандой проснулся сверчок: разгоняя тишину летней ночи.       - А нельзя набить всю татуировку сразу? Зачем делить на каждый день по часу?       - Это было бы слишком просто, - мужчина налил себе саке в только что поданную пиалу, сыну не предлагает – знает, что тот не переносит алкоголь. Церемониальные сакадзуки уже убраны – до следующего раза. – Да и как иначе ты научишься дисциплине?       - А если не успеем за сто дней?       - Вступишь в полные права позже. Но лучше успеть.       - Я понял, отец, - Аомине улыбнулся ночи.       Все еще очень хотелось курить.