Благими намерениями

      От Кисе нет новостей долгих несколько дней Аомине наворачивает круги по дому, вертит телефон в руках и проверяет новые сообщения во всех возможных мессенджерах. Тишина. Только несколько его “чем я могу помочь?”, “мне приехать?”, “как обстановка?”, “ответь”, “Кисе, твою мать, не молчи”.       Кисе молчит. Кисе молчит так, как никогда в жизни, кажется, не молчал.       Можно было просто нагрянуть к нему домой. Верх бестактности, на который даже Аомине не решится. Он ищет среди старых вызовов номер, который принадлежит Рейко, и корит себя за то, что не сохранил его сразу. Примерно прикидывает и набирает номер, который вроде бы ее. Проверить точно не удается: никто не отвечает.       Да что ж такое.       Аомине пишет “если до завтра от тебя не будет новостей, я буду у тебя”, отправляет и с чувством выполненного долга на время успокаивается.       Сидеть спокойно не получается. Как назло и дел особо никаких нет. Аомине бесцельно слоняется по дому и достает всех по поводу и без. Наконец, оседает в комнате Куроко, но тот не любитель вести долгие беседы, да и занят каким-то секретным поручением. Аомине держится пару часов, но сдается и уходит.       Отец уехал по делам с Араки. Кисе играет в немого. Куроко занят. Доставать Кагами настроения нет. На этом список людей, которых хотел бы видеть Аомине исчерпан.       Остается баскетбол.       Кидать мяч в корзину в одиночестве очень скучно. Аомине понимает это уже через пятнадцать минут, но играет еще полчаса, пока окончательно не сдается. Падает на лавочку, вытирает вспотевшее лицо и шею полотенцем, пьет воду. Вспоминает о баскетбольном мяче в квартире Кагами. И что там он говорил? Что сделал бы?       Аомине берет в руки телефон и находит его номер, чтобы позвонить, но телефон вибрирует. Сообщение от Кагами. Очень лаконичное и простое “ты в порядке?”. И это так трогательно на самом деле. Впервые он пишет ему сам. Исторический момент.       “Давай сыграем? У тебя у дома есть баскетбольная площадка?” – пишет Аомине, подхватывает мяч и вещи и идет в сторону дома.       “Видимо в порядке”, – прилетает в ответ буквально через секунду. Аомине следующих сообщений не ждет – понимает, что их не будет, – так что пишет: “Ну так что насчет площадки?”       И следом: “Я очень хочу поиграть, составь мне компанию”.       И: “Нет, не отстану, ты же понимаешь”.       Он уже заходит домой, когда в ответ приходит: “есть”.       Аомине может даже представить себе, с каким выражением лица Кагами это писал. Ну, нечего было хвалиться своими способностями и разжигать интерес. Сам виноват в конце концов.       Получаса хватает на то, чтобы принять душ, переодеться, подхватить мяч и выйти из дома, вызвав такси.       Кагами ждет у дома с сумкой и мячом. Удивленно смотрит на выходящего из машины Аомине.       – Мог бы спросить, – он кивает на мяч в руках Аомине. – Не пришлось бы нести.       Аомине думает, как кстати он догадался взять с собой мяч. Иначе спалился бы по полной. Кагами бы понял, что он шарился у него по шкафам. И пусть ничего хорошего от Аомине никто из них не ждет, уронить свою репутацию еще ниже не хочется.       – Можешь свой закинуть домой. Не зря же я тащил.       Тащил, конечно. Держал на руках, пока его везло такси.       Кагами согласно кивает и скрывается в подъезде. Аомине хлопает по карманам и понимает, что забыл дома сигареты. Кагами возвращается еще до того, как Аомине решает: сходить за ними в магазин или нет.       – Ты в порядке? – спрашивает Кагами, широко шагая по улице.       – В полном, – говорит Аомине, беззастенчиво рассматривая Кагами в шортах и майке. – А что?       – Просто ты так резко пропал, – говорит он и смотрит только вперед.       – Скучал? – Аомине довольно улыбается.       – Вот еще, – усмехается Кагами, на мгновение поворачиваясь и скользя взглядом по Аомине.       – Волновался? – тот предпринимает еще одну попытку.       – Пришли, – вместо ответа говорит Кагами, кивая на площадку, возле которой остановился.       – И это лучшее, что ты мне можешь предложить? – Аомине скептически рассматривает явно ржавое кольцо, побитое временем дерево щита, покосившийся забор по периметру.       – Зато покрытие хорошее, – Кагами проходит на площадку и кидает сумку с вещами на стоящую тут же почти разобранную лавочку. – Да и люди тут играют как-то.       – Ты уверен?       – Уверен, – улыбается Кагами. – Когда я… когда мне приходилось выходить из дома, я иногда проходил мимо и видел играющих ребят.       – Хорошо играли? – глаза Аомине загораются азартом.       Кагами только пожимает плечами:       – Играя довольно легко получить травму. Я не смотрел, – он начинает разминаться.       – Надеюсь, сегодня обойдемся без травм. Я буду нежен, – улыбается Аомине, отбивая мячом о покрытие.       – Тебе размяться не надо?       – Не, я сегодня уже играл, – Аомине подкидывает и ловит мяч. Стоять без дела – слишком большое испытание, когда энергия бурлит. – Может тебе перчатки надеть?       Кагами даже замирает, услышав такое предложение.       – Как ты себе это представляешь? Я же мяч в руках не удержу. В худшем случае дотащишь меня домой, – Кагами улыбается слишком радостно, хотя перспектива довольно паршивая.       – Ты готов на такие жертвы ради меня? – Аомине вторит его улыбке.       – Ради баскетбола. Я очень-очень давно не играл, – говорит он, занимая место около кольца. – На желание?       – Я же тебя сделаю, – Аомине приближается, медленно ведет мяч. – Ты уверен, что хочешь на это подписаться?       – А что мне терять? – Кагами немного наклоняется, занимая место в обороне. – Давай. Аомине дважды просить не нужно. Он моментально ускоряется, обходит Кагами и, высоко подпрыгивая, забивает мяч в кольцо. Приземляется и оборачивается на замершего Кагами. На его лице смесь шока и восхищения.       – Офигеть, – выдыхает он и так смотрит на Аомине, будто впервые его увидел.       Аомине этот взгляд определенно нравится.       – В баскетболе шевелиться надо, – издевательски тянет он, догоняя укатившийся мяч, и добавляет, подумав: – Бакагами.       – Дразнишься как ребенок, – улыбается Кагами. – Давай еще раз, Ахомине.       – А сам-то, – Аомине с удовольствием наблюдает, как глаза Кагами загораются азартом.       Кагами проигрывает в пух и прах. Аомине не оставляет ему ни единого шанса.       – Еще раз, – просит Кагами после первых десяти забитых Аомине мячей.       – Еще раз, – просит он, проиграв снова. Она меняются местами, Кагами старается изо всех сил обойти и забить, но удается ему это лишь раз. И то, потому что Аомине остановился и просто наблюдал за его данком.       – Что за черт? – спрашивает Кагами первым делом после приземления.       – Решил проверить, умеешь ли ты вообще забивать, – Аомине подхватывает мяч. Его очередь нападать.       – Желание сразу загадаешь? – Кагами сидит на лавке и утирает пот с лица принесенным из дома полотенцем.       – Да не надо, – Аомине выглядит так, будто бы и совсем не играл, хотя сложно сосчитать, сколько раз Кагами просил еще.       – Я проиграл. Когда я выиграю, поверь, я спрошу с тебя по полной.       – Сперва выиграй, – Аомине беззастенчиво лезет в чужую сумку и достает вторую бутылку воды – первая уже в руках Кагами.       Сообщение от Кисе приходит уже ближе к ночи. В нем только адрес и дата поминальной службы. ***       В главном зале храма невероятно людно. То, что выразить почтение умершему Кисе Ре приехало много людей, Аомине понял еще по забитой стоянке. Вся семья Кисе, все верные люди, все партнеры, представители других семей – все были здесь. Аомине пригладил и так зализанные волосы, поправил идеально завязанный черный галстук и огляделся. Кисе в этом многообразии черных костюмов и черных же кимоно видно не было.       – Не стой в дверях.       Его отец уже снял обувь и прошел в зал. Аомине поспешил за ним.       Кисе сам находит его.       – Прими мои искренние соболезнования, – говорит Аомине, склоняясь в глубоком поклоне.       – Спасибо, – отвечает Кисе, кланяясь так же низко.       Медленно выпрямившись, Аомине внимательнее смотрит на его лицо. Обычно сияющая кожа поблекла, а под глазами залегли глубокие тени. В ухе нет серьги. Организация похорон всегда ложится на плечи старшего сына. А Кисе давно давило желание уехать навсегда.       Непосильная ноша.       – Кто преемник? – Аомине все-таки не может сдержаться.       – Завтра, – одними губами говорит Кисе и тут же приветствует вновь прибывших.       Аомине отходит в сторону. Не место и не время, чтобы говорить о чем бы то ни было. Он вытаскивает черно-белый конверт из внутреннего кармана и кладет его на стол, уже полный таких же конвертов. Отец, оказавшийся рядом, делает так же со своим. Араки, который держится рядом, следует их примеру.       Аомине теряется. Многих людей он так или иначе видел: в доме Кисе, на общих мероприятиях, на деловых встречах. Большую часть он помнит по имени и фамилии, а некоторых даже по должности. Но ходить и приветствовать всех, опять же, не время и не место. Он старается держаться рядом с отцом, не очень понимая, что ему нужно делать. Этому его с детства не учили.       – Добрый день, – раздается рядом приятный женский голос. Аомине оборачивается и тут же снова склоняется в глубоком поклоне, одновременно с отцом.       – Примите наши искренние соболезнования, – говорят они почти в голос.       – Спасибо, – Рейко кланяется им по очереди.       Аомине против воли отмечает, что в черном кимоно она смотрится просто потрясающе. Лицо почти такое же усталое, как у Реты. Рейко едва заметно – уголками губ – улыбается Аомине и переходит к другим посетителям.       Неужели добилась своего?       – Пойдем, – говорит отец и, как обычно, не дожидаясь, идет к рядам стульев. – Первый ряд для ближайших родственников. Все остальные рассаживаются в зависимости от отношений с покойным, – зачем-то объясняет он, и Аомине искренне не понимает, зачем.       Точнее, понимать не хочет.       – Мы можем сесть здесь, – Аомине-старший занимает место в третьем ряду кресел. Аомине садится рядом, Араки – на ряд позади.       Когда в зал выходит священник, все встают со своих мест. Спины Реты и Рейко оказываются прямо перед глазами Аомине – на втором ряду перед ним никто не сидит. Аомине думает, сколько сил они оба прикладывают к тому, чтобы держать их ровно? Он сам не чувствует ничего, кроме острого желания скорее уйти. Остаться с Кисе наедине. Поддержать его как-то, не так, как предусмотрено всеми этими церемониями, которые загоняют в такие рамки, в которых простое человеческое сочувствие выразить сложно.       Смерть – это только начало. Но это не значит, что детям легко и просто хоронить своих отцов. Пусть лучший мир, пусть перерождение, пусть. Это все потом. А сейчас и Рете, хоть он никогда особо отца не любил, и Рейко должно быть невероятно тяжело. Аомине заметил это в остекленевших взглядах обоих.       Священник приветствует всех, ставит свечу на алтарь, зажигает ладан и начинает нараспев читать сутру. Потом черед присутствующих вознести хвалу покойному. Аомине едва слышит, что говорит Рета, так тихо звучит его голос. Рейко держится неожиданно смелее, хотя Аомине слов все равно не воспринимает. Он смотрит на алтарь. В окружении цветов, в самом центре – портрет покойного. Аомине и не помнит, когда отец Кисе выглядел так молодо. Перед фото – чашка риса, с воткнутыми в него вертикально палочками, зажженная священником свеча, поминальная табличка с посмертным именем.       Перед алтарем гроб темного дерева. Аомине покойников не боится, но заглядывать в окошко ему не хочется.       Твердый, громкий голос вырывает его из раздумий. Аомине смотрит на говорившего и, конечно, он должен быть здесь. Должен был выразить почтение умершему главе семьи. Вот только теперь обстановка для Аомине становится еще более напряженной.       – Выражаю искренние надежды, что дети продолжат великое дело их отца, – в завершение речи говорит Ямамото Каташи и поочередно кланяется Рейко и Рете. Они встают со своих мест и низко кланяются ему в ответ. Кто стал преемником понятнее не становится.       Завтра, об этом они поговорят завтра.       После чтения телеграмм распорядителем похорон, наступает время прощания. Рета, как и положено старшему сыну, встает первым. Аомине внимательно следит за ним, стараясь запомнить порядок действий.       – Сперва поклон, – тихо говорит отец. – Потом складываешь ладони вместе. Берешь щепотку ладана, его надо поднять на уровень головы – до лба, потом высыпать в горелку.       Аомине кивает, про себя удивляясь проницательности отца. Тем временем следующим встает господин Ямамото, и это на самом деле странно. Значит, их связывали не только деловые отношения. Об этом нужно будет тоже спросить.       Церемония тянется невероятно медленно. Желающих попрощаться нескончаемый поток. Аомине уже давно сделал все, что ему полагалось, и даже ничего не перепутал, и теперь с еще большим нетерпением ждет свободы. Абэ Йоширо подходит к гробу в числе последних. Аомине удивляется, как не заметил его раньше. Он старается выглядеть печальным, но Аомине видит, как на его губах то и дело расцветает довольная улыбка. Желание уйти сменяется неконтролируемым приступом злости.       Наконец, гроб снимают с алтаря и открывают. Начинается последняя часть церемонии прощания. В этот раз окончательно попрощаться подходят только близкие родственники и все, желающие. Аомине не желает. Он издалека наблюдает, как с алтаря Рейко снимает поминальную табличку и кладет ее в гроб. Как Рета берет цветы и тоже кладет их к отцу. Они стоят рядом, пока другие подходят и, забирая цветы с алтаря, кладут их в гроб.       Первый гвоздь забивает распорядитель похорон. Двумя ударами. Кисе следующий. Аомине даже со своего места видит, как подрагивают его руки. Он долго целится камнем, но потом расслабляется и в точности копирует распорядителя.       У Рейко руки дрожат еще сильнее. Все ее силы, видимо, уходят на ровную спину. Она принимает камень из рук Реты и замахивается.       Следующее, что слышит Аомине, вскрик. Рейко промахнулась. Гвоздь с тихим стуком падает на пол, по залу прокатывается вздох.       – Сиди, – Аомине-старший движением руки останавливает Дайки, инстинктивно дернувшегося в сторону побледневшей и зажавшей палец девушке. – Рета поможет.       Рета помогает. Он что-то говорит сестре, но та отрицательно качает головой и берет еще один гвоздь. Она ударяет по нему несколько раз, пока распорядитель не останавливает ее.       – Плохой знак, – говорит совсем не набожный Аомине-старший, и вот этого Дайки не хотел слышать вообще.       Когда гроб выносят из зала, Аомине хочется сбежать до зуда в ногах. ***       До крематория на следующий день приходится ехать долгих два часа, еще час приходится сидеть в машине, дожидаясь Кисе. Можно было назначить встречу в более приятном месте и в более спокойное время, но Аомине слишком не терпится узнать, как в семье Кисе обстоят дела. От этого в какой-то степени зависит хрупкая сейчас стабильность. Минус один и на город семей останется три – вполовину меньше, чем было раньше. Не очень хорошая тенденция. Йоширо на похоронах выглядел неожиданно довольным. Для такой радости у него не то что туз в рукаве должен быть, а целая запасная колода. Аомине очень хочется выяснить, какая именно. Но отец по-прежнему отмахивается простым “рано тебе еще лезть”, и ему очень интересно, как это соотносится с “скоро ты станешь главой семьи”. Может отец решил, что поспешил? Но спрашивать об этом – нарываться на конфликт, которого он не хочет.       Наконец, Рета в черном костюме выходит из дверей крематория. За ним в черном кимоно идет Рейко. Аомине выходит из машины и сразу закуривает. Знаком показывает Араки оставаться внутри. Говорить втроем будет проще.       – Привет, – Рета машет рукой и криво улыбается. Рейко сдержанно кивает.       – Привет, – отвечает Аомине, останавливаясь рядом. – Как вы?       – Ты ведь не об этом хотел спросить, – Рета забирает у Аомине зажженную сигарету и глубоко затягивается.       – Ты же не куришь.       – Ты вроде как тоже давно не курил.       – Смотри, цвет лица испортишь сигаретами.       – Мальчики, не ссорьтесь, – у Рейко дергаются уголки губ, и она в свою очередь забирает у Реты сигарету и обхватывает фильтр губами, едва затягиваясь.       Прям трубка мира из ближайшего мини-маркета.       – Да, босс, – говорит Рета, а Аомине удивленно переводит взгляд с одного на другую, пока картинка медленно, но верно складывается у него в голове. Глупо было надеяться, что Рета послушает отца хотя бы перед смертью. Но все-таки, Рейко? Хрупкая с виду девушка, которая сейчас, уже откровенно улыбаясь, передает ему почти выкуренную сигарету? Пока Аомине переваривает, оранжевый огонек доползает до фильтра.       – И как все это восприняли? – он выкидывает окурок в ближайшую урну и тут же достает из пачки новую сигарету.       Рета пожимает плечами:       – Нормально. Некоторые ушли, но не так много, как я думал.       Рейко толкает его под ребра локтем за эти слова, но улыбается. Рета легонько толкает ее кулаком в предплечье, и в этот момент они похожи на препирающихся в шутку глупых брата с сестрой, а не на главу семьи и известную модель.       – Поздравляю, ты получила, что хотела, – Аомине улыбается искренне.       – Я бы предпочла, чтобы все произошло иначе. А не когда у отца на смертном одре просто не осталось выбора.       – Он до последнего надеялся, что я соглашусь, – улыбка Реты похожа на спазм.       – Все это еще не официально, – говорит Рейко и протягивает руку. Аомине вкладывает в нее свою сигарету. – Я хотела бы новую, но ладно, – она затягивается.       – Официально об этом будет объявлено на поминках через неделю. Но господин Ямамото уже в курсе.       – Когда он успел? – спрашивает Аомине, хотя понимает: ему должны были сказать об этом в числе первых. Все-таки смерть главы семьи Кисе скрыть не удалось бы при всем желании: все произошло прямо на общем собрании. Ему снова стало плохо да так, что пришлось вызывать скорую. К приезду врачей все уже в глубине души понимали: в этот раз ему не выкарабкаться. Об этом ему рассказал отец еще по дороге на церемонию прощания. Если до его отца дошли подробности так быстро, то и до остальных тоже. Тем более раз не все люди решили хранить верность семье и дальше.       – Он был на положении в гроб, – Рейко изящным жестом стряхивает пепел.       – Что? Разве на этом… этой церемонии не только родственники присутствуют?       – Наша мать была двоюродной сестрой жены господина Ямамото. Ты же знаешь, что наша семья никогда не была сильна настолько же, насколько сильны другие семьи. Но благодаря особому отношению, мы все еще есть, – Рейко улыбается так, будто ей нравится наблюдать за искренним удивлением на лице Аомине.       – Мы сами узнали об этом совсем недавно, – говорит Рета, забирая у сестры сигарету. – Человек из семьи, – отвечает он на невысказанный вопрос. – Отец не хотел нам рассказывать, что своим положением он обязан женитьбе. И мы не хотим, чтобы кто-то об этом знал.       Аомине согласно кивает.       – Думаешь, ты справишься? – он не может удержаться от вопроса.       – Я никогда не думала, что это будет легко,– честно говорит Рейко. – Но я все еще уверена, что справлюсь. К тому же, Рета меня поддерживает.       – Я просто слишком не хочу заниматься этим сам, – шутливо говорит он, но тут же становится серьезнее: – Если мы хотим сохранить семью, то лучше Рейко кандидата нет. Правда, теперь мне придется задержаться как минимум до поминок. Пока что положение все равно слишком шаткое. Не все довольны, что власть осталась в руках Кисе.       – Йоширо?       – Йоширо, – Рета кривится и затягивается. – И правда успокаивает.       – Когда он приходил?       – Сразу после смерти отца. Даже дня не выждал, представляешь? Кое-кто из семьи перешел к нему. Не знаю, после смерти отца или раньше. Отец слишком верил в преданность людей, я думал, что они преданы не человеку, а своему положению. Оба оказались не правы.       – Так что Йоширо?       – Предлагал отказаться от положения, от власти. Сказать господину Ямамото, что преемника нет. Чтобы он назначил нового.       – Почему Йоширо так уверен, что так ему будет лучше? – Аомине достает новую сигарету, но она тут же оказывается в руках Рейко.       – Я пытаюсь это выяснить, – она прикуривает от зажигалки, которую протягивает Аомине. – Но пока не получается. Но я узнаю, поверь. Он ведет себя слишком нагло в последнее время. Что-то изменилось.       Аомине заглядывает в пачку, но там пусто. Он сминает ее и точным броском отправляет прямо в урну.       – Будешь? – Рейко протягивает ему свою сигарету с таким видом, будто он не собирался сам ее выкурить. Он забирает сигарету, усмехнувшись, и затягивается.       – Думаю, отец вас поддержит. Он против женщины во главе, но должен понимать, что ты лучше Йоширо или кого-то совсем незнакомого.       – Надеюсь, – Рейко улыбается благодарно и поворачивается к брату. – Думаю, нам пора возвращаться. Спасибо, что приехал сегодня, – она смотрит на Аомине. – За все спасибо, – она кланяется низко. Аомине отвечает таким же поклоном. Как преемник преемнику.       Рета же просто хлопает его по плечу и бросает:       – До встречи.       – Кисе, – окликает уже почти ушедшего Рету Аомине. Тот оборачивается, замирая в дверях.       – Ты перестал говорить “эта семья”, теперь ты говоришь “мы”, – продолжает Аомине.       Кисе только молча улыбается и скрывается за дверью крематория. ***       – Она не справится, – твердо говорит Аомине-старший таким тоном, что спорить с ним совсем не хочется.       Они снова сидят на веранде – любимом месте отца во всем доме. Дайки прекрасно понимает, почему. Вечером, когда на темное небо высыпают звезды, и жара спадает, сидеть на веранде ни с чем не сравнимое удовольствие. Дайки только недавно вернулся домой, и отец сразу позвал его к себе. Пришлось рассказать все последние новости. Он и не собирался скрывать, но надеялся хоть немного отложить этот разговор. В идеале до поминок.       Сложно даже себе объяснить, почему он не хотел, чтобы отец все знал. Хотя, это ведь правильно? Так ведь лучше?       – Почему? – все-таки спрашивает Дайки.       – Ее просто убьют.       – В семье остались верные люди.       – Кому из наших ты доверил бы свою жизнь? – усмехается отец.       – Тебе, – без сомнений отвечает Дайки. – И Араки.       – Два человека, которые с тобой всю жизнь. Понимаешь, к чему я клоню? Пока она разберется, кому точно можно доверять, уже может быть поздно.       – Думаешь, в доме есть шпионы?       – Я не исключаю такого варианта. Возможно, и среди наших людей есть те, кто работает не только на нас. Поэтому так важно из всех людей выбрать истинно верных и держать их при себе. Понятия о верности хоть и сохранились, но они уже не так непоколебимы, как это было всего каких-то лет сто назад.       – Но все равно…       – Но все равно, человека можно запугать, его можно шантажировать, подкупить, дать ему то, что он хочет больше всего на свете. Понятия о чести потихоньку смываются, теперь можно и поступиться принципами, и не сделать себе харакири за одни мысли о возможном предательстве, а спокойно жить дальше.       – Из семьи почти никто не ушел, – упрямо говорит Аомине.       – И это хорошо. Но сможет ли она себя защитить? Тебя учили обороняться и обращаться с оружием с детства. В честном бою лицом к лицу тебе даже Араки не понадобится. А она? В заграничных институтах этому учат?       – Мы можем отправить ей кого-то из наших людей.       – Не можем. Это будет выглядеть, как вмешательство в дела других семей, а значит семья Абэ посчитает, что мы хотим расширить свое влияние, может даже объединиться.       – Йоширо ведет себя слишком нагло в последнее время.       – Меня это тоже беспокоит, но пока никак не могу выяснить, в чем причина его такой невероятной уверенности в собственном превосходстве.       – Рейко тоже пытается.       Отец только смеется:       – Лучше бы ей вообще в это не лезть. Пусть пока разбирается со своими людьми и новыми обязанностями, успеет еще погрязнуть в политических играх. Она получила все имущество отца? Или Рета остался в завещании?       Дайки только пожимает плечами:       – Не спросил. Это важно?       – Просто любопытно, – говорит Аомине-старший таким тоном, по которому понятно: это ни разу не праздное любопытство. Но уточнить Дайки не успевает: отец встает в своей манере “я узнал все, что хотел, я пошел” прощается и уходит.       В комнате на столе Аомине поджидает папка с бумагами. С первого же листа на него смотрит Химуро. За событиями последних дней он и думать забыл, что обещал Кагами узнать о его брате побольше и попросил Куроко помочь. Даже не листая, он кидает бумаги в стол. Надо будет отдать Кагами. Обещал все-таки.       “Сыграем завтра?” – пишет он смс.       “Давай”, – моментально прилетает в ответ. Аомине улыбается, ведь еще недавно Кагами приходилось вытаскивать из дома угрозами, уговорами и подкупом. ***       Химуро приходит снова. Звонит на телефон, одновременно трезвонит в дверь.       Кагами задерживает дыхание, как перед прыжком в воду, и открывает.       – Мне нужны деньги, – он вваливается в квартиру, плечом отодвигая Кагами, даже не сняв обувь.       – Я отдал тебе все, что было, – голос звучит так спокойно и ровно, что Кагами мысленно хвалит себя за выдержку.       – На что-то же ты живешь, – Химуро выворачивает ящики стола, скидывает все с полок.       – А ты хочешь оставить меня совсем без еды? Я тогда умру, и у кого ты будешь деньги брать? – Кагами даже смеется.       Химуро вообще не смешно.       Он останавливается, будто до него очень медленно доходит смысл этих слов.       – И правда.       Кагами вообще-то старался пошутить, и теперь ему не по себе от того, насколько серьезным выглядит Химуро.       “И что, – думает Кагами, – ты собирался делать, если бы я тогда не выбрался?”       – Что это? – Химуро хватает со стола папку и открывает ее. Папку, которую буквально накануне принес Аомине. Папка со всем, что удалось найти на Химуро.       – Папка, – ровно говорит Кагами, пока Химуро листает распечатки, медленно меняясь в лице. Когда он закрывает папку, на его лице такая ярость, а во взгляде такая ненависть, на которую, Кагами думал, он не способен.       – Это тебе твой дружок-якудза притащил? – Химуро в два шага оказывается рядом и швыряет папку в лицо Кагами. Тот даже не вздрагивает, не пытается защититься, только закрывает глаза, а потом смотрит на разлетевшиеся по полу листы.       От удара папкой по лицу не больно. Больно видеть Химуро таким. Его трясет то ли от ярости, то ли еще от чего-то. Одежда старая, грязная. Волосы давно немытые, в них просматривается седина. Иссохшее лицо, бледные губы. Он теперь здоров, но выглядеть лучше не стал.       – Может ты и денег у него попросишь? – Химуро не говорит, шипит. Его голос сочится таким ядом, что Кагами чувствует, как его отравляет каждое слово. – Ты же знаешь, мне очень надо.       Кагами знает. Прочитал все, что принес ему Аомине. Чтобы после этого заснуть, пришлось напиться.       – Оставайся у меня. Как-то договоримся, я помогу все выплатить. Только не влезай в еще большие долги.       – У тебя? – говорит Химуро прищурившись. – Я скорее сдохну, чем буду жить с тобой, – он пинает разбросанные по полу листы. – Зачем ты собирал информацию обо мне?       – Думал, так смогу тебе помочь.       – Ты знаешь как. Мне нужны деньги.       – Ты знаешь, у меня нет.       – Когда тебе заплатят еще за твою книжонку?       – После того, как тираж начнет продаваться.       – Когда? – Химуро хватает Кагами за грудки, но прикосновение такое слабое, что Кагами почти не чувствует, хотя Химуро сжимает пальцы до побелевших костяшек.       – Месяца два.       – Долго, – Химуро отпускает и отходит на шаг. – Мне нужны деньги завтра. Возьми кредит, ограбь, убей, попроси своего якудзу – мне плевать.       – Я не могу, – голос Кагами звучит все так же ровно. – Ты прекрасно знаешь об этом.       – Лучше бы тебе смочь, – говорит Химуро и криво улыбается. – Иначе потом пожалеешь.       – Убьешь меня?       – Нет, зачем? Я решил, что ты можешь быть полезен, – Химуро обходит его и идет в коридор. – Завтра. Если завтра к вечеру денег не будет, тебе же будет хуже. И твоему дружку.       – Что ты имеешь ввиду? – Кагами ловит Химуро за локоть у самой двери.       – Отпусти, – Химуро выдергивает руку из захвата. – Просто достань деньги. ***       Звонок от Кисе раздается посреди ночи.       Аомине отвечает, едва посмотрев, кто звонит.       – Рейко ранена, – в трубке раздается взволнованный голос.       – И тебе доброе утро, – Аомине слетает с кровати, как от удара.       – Рад, что ты не теряешь присутствия духа.       – Извини, – говорит Аомине, натягивая на себя джинсы одной рукой. – Как она?       – Угрозы жизни нет.       – Напиши адрес, я выезжаю, – он сбрасывает звонок и тут же набирает номер Араки. Лучше разбудить его так, чем стучать в дверь комнаты.       – Ты мне нужен прямо сейчас, – говорит Аомине в ответ на хриплое “да”.       – Пять минут, – отвечает Араки и отключается.       Аомине засовывает телефон в карман, но промахивается и трубка падает на пол. Пока он ее поднимает, вспоминает, что еще не надел футболку. И хорошо бы хоть как-то умыться. И взять оружие.       И позвонить Кагами.       Просто на всякий случай.       Кисе сказал, что ее жизни ничего не угрожает. Но неизвестно, что произошло и что еще может произойти. Стоит заручиться поддержкой.       Поэксплуатировать?       Нет, просто попросить об услуге.       Аомине думает, пока одевается до конца, пока умывается, пока засовывает за пояс пистолет и надевает пиджак поверх мятой футболки, просто чтобы оружие не было заметно.       Аомине думает, пока пихает в карман джинсов бумажник, а во внутренний карман пиджака – широкую черную маску и, сильно сгибая козырек, черную кепку. Пиджак странно топорщится, но ему плевать.       Аомине все еще думает, пока сбегает по лестнице вниз и выдыхает, немного успокаиваясь, увидев стоящего в дверях Араки. На нем, против обыкновения, черный спортивный костюм и да, этот выбор намного лучше, чем пиджак и джинсы, но переодеваться уже нет времени.       Араки, увидев Аомине, разворачивается и бесшумно выходит за дверь. Аомине, спешно натянув кроссовки, идет за ним.       Уже сидя в машине он набирает номер Кагами.       – Какого хрена тебе надо, чертов Ахомине?! – кажется, кто-то не фанат просыпаться среди ночи.       Аомине теряется. Он хочет попросить “помоги”, хочет сказать “может спасешь еще одну жизнь? Она даже не будет тебе так надоедать, как это делаю я”, пробормотать что-то вроде “да, тебе будет больно, но человек будет жить”. Но язык не поворачивается. Аомине помнит, как отреагировал Кагами на предложение работать на него. Помнит, как его хотели использовать ради собственных целей. Помнит, как с ним поступил Химуро.       Аомине ничем от них не отличается.       – Какого черта, ты позвонил мне среди ночи, чтобы подышать в трубку? – в голосе Кагами звенит раздражение.       – Извини, – хрипло выдавливает Аомине, невольно вздрагивая: обычно спокойный Араки сигналит кому-то нерасторопному на дороге. Аомине кидает взгляд на навигатор – до больницы еще сорок минут даже по пустым дорогам.       – Куда ты едешь? Что случилось? – Кагами говорит спокойнее. Аомине думает, что это какое-то чудо, что он еще не бросил трубку. Что вообще ответил.       Аомине чувствует, как спину холодит металл. Втянуть в это все Кагами?       – Если ты не расскажешь, я не смогу ничем помочь, – в голосе Кагами ни нотки раздражения. В его голосе спокойствие. Догадался?       – Очень важного мне человека ранили.       – Куда ехать? – раздается в трубке через доли секунды.       – Может ничего и не потребуется, ее жизни, вроде, ничего не угрож…       – Куда, блять, ехать, ты мне скажешь или нет?! – снова взрывается Кагами.       – Я пришлю сообщением.       – Хорошо, я вызываю такси.       – Спасибо, – говорит Аомине коротким гудкам в трубке. ***       Кагами ненавидит больницы больше всего в этом долбанном мире. Дрожь начинает пробирать еще на подъезде. Когда такси останавливается, приходится собрать всю волю в кулак, чтобы просто открыть дверь. А потом еще немного, чтобы выйти из машины. Зайди в больницу в одиночестве – это из разряда подвигов, что не под силу даже Гераклу. Кагами даже не претендует.       Он набирает Аомине, но телефон занят. Остается ждать.       Ожидание выжигает нервы каленым железом. Помочь. Ему невыносимо хочется помочь. Тому, о ком просил Аомине, тем, кто лежит в этой больнице. Всем, каждому.       Осознание, что это не в его силах разрывает изнутри.       Спустя вечность по ощущениям Кагами, но буквально через пять минут по часам на телефоне, на парковку перед больницей влетает черный мерседес и резко тормозит. Аомине вылетает из машины, кажется, еще до того, как она полностью останавливается.       Кагами идет ему навстречу, выдавливая хриплое:       – Привет.       Аомине останавливается в паре шагов от него и низко кланяется. Говорит:       – Спасибо.       – Что ты… – начинает Кагами, протягивает руку и делает неловкий шаг вперед.       Аомине выпрямляется и проворно отступает. Протягивает перчатки:       – Надень.       Кагами слушается. Смотрит на мужчину, который вышел из той же машины и, тоже поклонившись, остановился в шаге за спиной Аомине. Кагами не помнит, видел ли его раньше. Еще одна машина влетает на парковку. С водительского места буквально вылетает высокий блондин и сразу несется к двери больницы, даже не закрыв дверь и едва удостоив их взглядом.       – Идем, – кивает Аомине и спешит за ним.       Блондин на кого-то орет в трубку, и через мгновение закрытая дверь больницы гостеприимно распахивается перед ним.       Кагами отстает от всех. Он замирает на пороге и старается дышать ровно, старается не думать, не чувствовать. Представить ящик, наполнить его всем тем, что рвет изнутри, и поставить в самый темный угол. Потом он его достанет, потом подумает обо всем, потом все переварит, потом переживет. Сейчас на это нет времени.       Он видит, как за поворотом коридора скрывается блондин, как за ним неотрывно следует Аомине. Как он останавливается, оборачивается и идет обратно.       – Пойдем, – говорит он тихо и протягивает руку.       Кагами цепляется за его ладонь, опирается, держится.       Идет за ним.       – Девятый этаж, – говорит блондин, пока лифт мучительно долго едет вниз. – С ней свои люди. Все должно быть хорошо, – он силится улыбнуться. От этой улыбки Кагами становится не по себе. Он даже отводит взгляд и сильнее сжимает пальцы Аомине в своих.       Если отпустит, провалится в такую тьму, из которой не выбраться.       – Кисе Рета, – говорит блондин, и до Кагами только спустя долгих несколько секунд доходит, что это он говорит ему.       – Я… – его прерывает звук приехавшего лифта.       – Кагами Тайга, я знаю.       Кажется, что наверх лифт едет намного быстрее.       Когда он останавливается, все замирают, прислушиваясь. Двери открываются, в коридоре совершенно пусто.       Первым из лифта выходит мужчина, что приехал с Аомине. Вторым – Кисе. Он бросается было бежать, но вышедший из лифта Аомине хватает его за локоть и останавливает. Кагами выходит последним.       – Слишком тихо, – шепчет Аомине, осматривая ведущий в обе стороны коридор.       – Ночь, все спят, – в голосе Кисе не слышно уверенности. – Налево.       Они идут по коридору, инстинктивно стараясь создавать как можно меньше шума. Кагами едва дышит. Ему не нравится исходящее от всех напряжение даже больше, чем в принципе быть в больнице.       Когда где-то в коридоре хлопает дверь, Кагами невольно вздрагивает и тормозит, хотя остальные даже не сбиваются с размеренного шага. Всего лишь врач. Он проходит мимо, едва взглянув на них. Кагами стыдливо, будто застигнутый врасплох нарушитель, опускает глаза и натыкается взглядом на черные кроссовки на ногах врача.       Подумать об этом он не успевает. На следующем шаге его сбивает запах крови такой густой и сильный, что, кажется, в воздухе кроме него ничего и нет. Ни капли кислорода.       Он старается вздохнуть, но только хрипит.       Пахнет настолько сильно, что слезятся глаза.       Кагами пробирается через этот запах, как через отравленные испарения. Протягивает руку, но промахивается – плечо впереди идущего Аомине оказывается слишком далеко. У Кагами холодный пот выступает на спине, а желудок скручивает спазмом. Желчь обжигает горло. Ноги примерзают к полу.       – Здесь кто-то умер, – едва ворочая языком выдавливает он.       – Здесь же больница, – легкомысленно отвечает Аомине, а потом оборачивается и меняется в лице. Незнакомый Кагами мужчина срывается с места, Кисе бежит за ним. Аомине хватает Кагами за руку и резко тянет за собой.       Кагами падает на колени.       – Блять, – ругается Аомине опускаясь на корточки. – Прости, – быстро добавляет он, а потом влепляет Кагами такую сильную пощечину, что тот заваливается на бок, и только подставленная рука Аомине не дает совсем упасть. Боль отрезвляет. Кагами поднимается и бежит к палате.