Детские поцелуи

      Детские поцелуи теряют свою невинность, когда ребёнок начинает придавать им значения, начинает делить их на типы: благодарный — маме, уважительный — отцу, почтительный — старикам, чувственный для...       — Тэхён-а, поедешь со мной в следующую пятницу за город? Мы едем с классом на практический урок экологии на два дня с ночёвкой, и у нас есть свободное место. — Хосок застал мелкого в крайне неподходящий момент в школьном туалете.       Тэхёну двенадцать, но присутствие хёна рядом при таком, казалось бы, естественном мероприятии вгоняло в краску.       Бедный Тэхён даже помочиться как следует не смог.       В то время Хосок скользнул взглядом по пребывающему в застенчивости младшему сверху-вниз и обратно, чтобы самому не растерять своё безразличие.       — Ну? — в нетерпении выдал он, пока Тэхён справлялся с ремнём от школьных штанов.       — Не знаю, отпустят ли меня родители, — угрюмо ответил младший.       — Отпустят! — говорил Хосок. — Я буду с тобой! Ты сам-то хочешь?       Тэхён улыбнулся, бегло осмотрелся по сторонам и поцеловал коротко, с осторожностью.        Хосок был вполне удовлетворён таким согласием.       Автобус выделили немалый, специальный, с багажным отделением.       Когда Тэхёна со всех сторон окружали старшеклассники, он чувствовал себя не вполне защищённым. Не то чтобы он их побаивался или смущался, нет. Он частенько просиживал своё свободное время в Хосокином классе и даже нашёл себе среди других старших парочку новых друзей-хёнов, и, что неудивительно совсем, нуну. Другой контингент, другой ранг — пиетет, только и всего.       Но его хён всегда был поблизости, и в случае чего подбадривал своим «расслабься, мелкий, смотри лучше, какая смешная сетка на лице учителя Чо» и трепал Тэхёнину макушку худощавой пятернёй.       ...И уходящие в никуда часы, проведённые рядом, и схваченные памятью минуты общего смеха и страха, начиная тем, как кто-то не сдержался и пукнул в автобусе в ответ на учительское «запевай!»; продолжая на месте кемпинга, когда все в два счёта покинули автобус, стоило одному мальчику поплакаться учителю о внезапной пропаже своего тарантула. А эта тварь и не шелохнулась в своём контейнере, оказывается. Спал себе под толстым слоем бумаги.       Тому мальчику тогда досталось немало: и от учителя выговор, и одноклассники обругали. Хосоку его участь была интересна меньше всего. Тэхён-и в целости и сохранности — большего не требовалось.       Ребят разделили на группы по четыре человека, чтобы каждый смог найти что-нибудь особенное из природных материалов для урока, разграничили лесные зоны, провели инструктаж.       Хосок с Тэхёном шли поодаль от оставшихся двоих в их команде и в процессе работы спорили о том, кто же из них испугался сильнее. Тэхён с важным видом заявлял, что Хосок первый вскрикнул и потащил младшего вон из автобуса, как только услышал «тарантул»; Хосок запальчиво возражал обратное, но сдал свою оборону так просто, ибо мелкий совершенствуется в очаровании и, как некстати, поцелуях.       ...И посиделки у костра, как в западных фильмах, под одним пледом, звучной песней и первым запечённым зефиром, которым кормил Тэхёна Хосок (только потому, что он ближе сидел к костру).       ...И завершая первой ночью для двоих за пределами дома.       Куполообразный свод палатки никак не впускал мирный сон.       — Хосок-и-хён, — шептал Тэхён, показывая лишь своё личико из незакрытого отверстия в спальном мешке, и дождавшись одобрительного мычания, продолжил: — Мне холодно.       Самое привычное, что может услышать Тэхён от своего хёна: «Иди ко мне» — и два худеньких тельца без проблем помещаются в одном Хосокином спальном мешке.       — У тебя руки холодные, — говорил Хосок, по чужой щеке ударяя своим горячим дыханием, стоило им соприкоснуться руками.       — Ага, — соглашался Тэхён, внимательно смотря на хёна, стараясь в полумраке разглядеть черты его лица.       «Хён изменился», — подумалось Тэхёну, и сердце по непонятной причине застучало быстрее.       Младший сглотнул слюну и инстинктивно взгляд нацелил на Хосокины глаза.       — Я читал, — шептал Хосок ( а Тэхёнины губы в одном вдохе от его), — чтобы согреться, нужно раздеться догола и прижиматься друг к другу.       — Я боюсь, — стыдливо признался младший, взглядом упираясь в чужие губы и облизывая свои. — Что если этот тарантул всё-таки выберется?..       — Я слышал, что его велели запереть в багажном отсеке, — успокаивал старший.       В детстве всё по-другому: мир, его восприятие и ощущения. Всё, как дважды два: плохо или хорошо, ярко или тускло, больно или приятно.       Но они перестали быть детьми, и всё в данный момент было слишком хитро запутано, чтобы уловить основу, и слишком не вовремя, чтобы задумываться.       Оба в неимоверном восторге пребывали от понимания того, что чувствовали друг друга всем, везде, до дрожи — это был абсолют их близости.       ...От волнительных разрядов по телу к самому сердцу и сбитого дыхания сквозь пересохшие губы, когда два возбуждения соприкоснулись.       Руки сами тянулись друг к другу, чтобы снять напряжение...       Губы по-обычному искали родные, горячие, желанные...       Кто бы подумал, что когда-нибудь они будут не спать всю ночь не только, чтобы втихаря смотреть ужастики после полуночи или играть в гляделки?       Кто бы подумал, что у Тэхёна обращение «хён» к Хосоку теперь отличное от прежнего, детского, требовательного; оно теперь проникновенное, более чувственное, интимное, а Хосок прикосновения с ним на людях свёл до минимума, зато наедине совсем не сдерживался?       Кто бы подумал, что когда-нибудь они вырастут?..