***
Купаться в речке, что находилась недалеко от самого города, остывающей прохладными вечерами первых дней сентября, было не лучшей идеей. Но что такое здравомыслие, когда в противовес ставится командный мальчишеский азарт, бахвальство, и, в конце концов, юношеское самолюбие? Хосок ощутил последствия своей глупости на следующий день в невыносимой, противной ломке тела, слабости, слезящихся глазах и нескончаемых ручьях соплей из носа, которые не успеваешь подчищать за собой. Бонусом к общему пакету услуг от простуды шли температура и коктейль из озноба и жара. Хосок никогда раньше не испытывал острого одиночества и тоски в своей комнате, сжавшись на кровати в один мягкий, пуховой комок из одеяла, с торчащей из него головой, шмыгая покрасневшим от простуды носом. Он никогда раньше не болел один, и сейчас не должен был, потому что искупаться в этой речке они хотели вместе с Тэхёном. Ему душно от печали, слишком свободно, неуютно, огромно в своём одиночестве, в своей тёмной комнате; тишина особенно резала сознание, как певица без слуха, сумрак поглощал, как изголодавшийся зверь, апатия приветствовала, как старый друг после долгих лет разлуки. — Я бы хотел, чтобы ты был здесь, — горько лепетал про себя Хосок, полностью залезая под одеяло. — Ты любой мой неприятный кошмар распишешь в самых красивых цветах и придумаешь к нему смешную историю. В тот же момент его слух привлекла трель входной двери. Он насторожился, прислушался и в ту же секунду пулей выскочил из-под одеяла и босой побежал в коридор, чтобы убедить себя в том, что ему не послышался знакомый, хранимый, томимый звук тэхёниного голоса. Хосока повело слегка из-за головокружения, которое преследовало его на протяжении всего дня, стоило ему успокоить себя правдивым виденьем младшего на пороге, которого едва скрывала фигура хосокиной мамы, встречающей позднего гостя. Он оперся о стену и позволил себе скромную, тёплую улыбку алыми, сухими губами, как делает каждый, рассеявший всякое волнение в своей душе. — Я опоздал на последний автобус. Могу ли я остаться? — кротко говорил Тэхён. Тэхён не сразу приметил Хосока позади госпожи Чон, но как только их взгляды встретились, он тупо вперил стыдливый взгляд в пол. — Да! — порывисто выдал Хосок, заставив дрогнуть своей звучностью и резкостью всех, в том числе и себя. Госпожа Чон обернулась на сына, чтобы скептично оценить его болезненный вид. Его, как никого другого, можно было бы описать одним лишь словом — щенок: новорождённый, ещё неокрепший физически, от того милый своей неуклюжестью, с розоватым, мокрым носом. Через полуприкрытые, опухшие глаза его взгляд казался Тэхёну усталым, вялым, но ласковым. Тэхён без слов понял хосокину просьбу остаться. — Хосок приболел немного, — говорила госпожа Чон, с укоризной поглядывая на сына. — Я знаю, — признался младший, — Хаикё рассказала мне. — Мам, всё нормально, — подал голос виновник обсуждения. — Мне уже лучше. Хосок готов убедить самого себя, что он здоров, лишь бы никуда не отпускать младшего. — Не боишься заразить Тэхёна? — как-то недоверчиво спросила она у сына, подавая Тэхёну его личные тапочки. — Не волнуйтесь, — подсуетился Тэхён. — Я уже месяц пью витамины… — К тому же, я всего лишь простыл. Это же не грипп какой-нибудь, — подхватил Хосок и шустро поймал тэхёнину руку, как только тот переобулся, чтобы скорее увести его от пустой родительской болтовни. Однако прежде чем дверь хосокиной комнаты с готовностью щёлкнула замком, Тэхёну пришлось доложить госпоже Чон о том, что его родители предупреждены, и они не будут волноваться его отсутствием, а Хосок добавил, что младший задержится на все выходные. — Ты же останешься? — после с надеждой уточнил хён, на ходу включая светильник в форме полумесяца на своём рабочем столе. — Да, — улыбнулся Тэхён. Хён забрался на кровать с одного края, накинул на себя одеяло, вновь обратившись в пуховой комок, и шмыгнул носом. Ему, как болеющему, прощался профилактический беспорядок. Возле его кровати валялись многочисленные использованные салфетки, на полочке у изголовья кровати лежали лекарства, градусник и различные мамины снадобья домашней рецептуры. Тэхён с умилением усмехнулся, когда хёна чуть-чуть обманул чих, и Хосок разочарованно почесал раздражённый простудой нос. — Я очень рад, что ты пришёл, потому что меня уже заставляли лечь спать, — гнусавил Хосок, пока младший присаживался поодаль, на другой край кровати. — Только поэтому? — с толикой детского разочарования говорил Тэхён. — Нет, — признался тот, как-то смущённо отводя взгляд. — Я очень рад тебя видеть. Недолгая, выдержанная, целительная пауза молчания прерывалась хосокиным шмыганьем. Свет мягким, тёплым, мерным сиянием покрывал глушь темноты, создавая равноценный баланс душевного благополучия и безопасности. Тэхён обрёл спокойствие в этих (без преувеличения) родных стенах. Несколько дней его внезапной пропажи проделали дыры в его памяти. Он позабыл тот трепет в груди от приятных воспоминаний, связанных с этим местом, восхищения их ясности, погружения в их нежность, но запах хосокиной постели ни за что не примет забвение. Стоило ему прикрыть глаза в наслаждении этой атмосферы — и всё в нём вновь вдохновлялось, оживало, расцветало. Хён впервые не знал, как подступиться к младшему. Было как-то ненормально для них, чуждо, странно — искать правильные слова, прятаться под маской стыдливости, неловкие ужимки скрывать в полумраке. — Где ты задержался, что опоздал на автобус? — решился начать Хосок, наблюдая, как младший перебирал крупную вязку своего пуловера, связанного ему бабушкой. Он бегло подумал, что сам давно не носил точно такой же. — У Хаикё-нуны, — ответил Тэхён, мельком глянув на реакцию хёна. — Это ведь ты просил её поговорить со мной. — Не просил, — досадливо возразил Хосок на его утверждение. — Она сама предложила, потому что меня ты намеренно избегал. Гуща ночных, блуждающих, тоскливых разговоров обнажает наши слабости. Хосок выдавал своё «скучаю» в каждом звучащем слоге, между тем у Тэхёна в болезненной истоме сжималось сердце. — Не делай так больше, — с минуту возобновлённого молчания проговорил Хосок, обнимая колени. — Как? — Не исчезай. Удар ниже пояса по тэхёниной совести и контрольный, заключительный по его сердечной привязанности к хёну. Хосок продолжил: — Мы договаривались, что ты будешь предупреждать меня о своих странностях (ласково улыбнулся). Я не успеваю привыкнуть к одной, как появляется новая, при том страннее предыдущей! Я с тобой с ума сойти могу! Совсем хёна не бережёшь! Я бы с удовольствием прописал тебе подзатыльник, но ты и так выглядишь слишком подавленно (спокойнее). Если не хочешь говорить мне, что с тобой было, тогда расскажи, о чём вы говорили с нуной.— Ты влюбился, дружок. — Чего? — Кто она? — Она?.. — Девочка, в которую ты влюблён. Я её знаю? — А, да...Вернее, нет... Она од-одноклассница.
Хосок терпеливо внимал тэхёниной задумчивости. Тэхён с избытком обладал тем эфемерным обаянием, которое присуще только юности. В его плавных чертах хён выискивал прячущееся отражение детской простоты, незамысловатости намерений, упрощённых размышлений. Тэхён смотрел в ответ смело, заискивающе, но с хранимым смятением на поджатых губах, тем самым, которым любовь клеймит губы влюблённых, дабы сберечь силу отчаяния, печали, истому бессонных ночей. — Хён, — тихо произнёс Тэхён, — в чём разница между любовью к женщине и любовью к мужчине? Ведь мы и тех, и других называем «человек». Разве любить человека не важнее, чем любить определённый пол? Хосок сметливо улыбнулся и, недолго думая, ответил: — Не знаю. Моя мама желает мне полюбить хорошего человека, но она ни разу не говорила, какого пола он должен быть. — Он глядел точно в тэхёнину воспрянувшую воодушевлённость в горящем взгляде и продолжил говорить несколько смущённо, из-под полы одеяла, прикрывая рот, словно бы смягчая сокровенностью сказанное: — Мне нравится, что ты всегда рядом со мной. Мне нравится заботиться о тебе. Мне нравится, когда ты растерян и чего-то не понимаешь, просишь меня о помощи, плачась: «Хё-о-о-он, что мне делать?» (передразнил, младший посмеялся). Мне нравится, когда ты оговариваешься и иногда заикаешься на слове, второпях рассказывая мне, что с тобой приключилось. Ты заставляешь моё сердце биться чаще, когда смеёшься. Ты мне нравишься, мелкий, как человек и как друг, и я не думаю, что это неправильно. Мне казалось, ты понимаешь это. Извини, что заставил сомневаться. Хён выразительно шмыгнул носом, как будто поставил точку своего откровения. Тэхён просительным, неравнодушным, родным взглядом искал в хосокиных глазах снисхождение, чтобы, как прежде, искупить последствия очередной своей странности, навязанные обоим общими заботами, неуверенностью, обычным взрослением и осмыслением своих поступков. Вот только секунды первых касаний губ извинительного поцелуя испортил неконтролируемый хосокин чих. — Фу! Хён! Айгу! Айгу-у! — верещал младший, вытирая хосокиным одеялом мокрое лицо. — Гадость! Фу-у! Как противно! Хосок злобно посмеивался, наблюдая за этим весёлым зрелищем. — Один-один, соплямен! — смеялся он, припомнив мелкому тот неловкий момент их детства, когда Тэхён точь-в-точь, как сейчас, обошёлся с ним. — Ах, перестань меня дразнить! — ободрился задором младший. — Ну-ка иди сюда, хё-о-он! Забери свои микробы обратно! Тэхён целовал запальчиво, напористо, жадно, а Хосок с ещё большим желанием отвечал, блаженствовал, смеялся между делом, потому что поцелуй выходил торопливый и неуклюжий, самый настоящий, истосковавшийся. Кто бы подумал, что замок у двери хосокиной комнаты давно требует ремонта, но Хосок благополучно о нём забывал, а Хаикё воспользуется шансом навестить своего болеющего друга? Кто бы подумал, что Хаикё будет позволено заглянуть в хосокину спальню, чтобы растолкать полуденных, сонных мальчишек и вынудить их подняться с постелей? Кто бы подумал, что женское сердце такое чуткое и проницательное, что Хаикё намеренно громко захлопнет за собой дверь, завидев отнюдь не дружеские, близкие, сонные объятия спящих на одной хосокиной кровати? Кто бы подумал, что разочарование из-за первой влюблённости может так больно встрять поперёк горла? «Одноклассница… Ха! Как же! Ты маленький врунишка, Ким Тэхён!».