Детские поцелуи

      ...Они вместе бросятся в бега автостопом на первом попавшемся автомобиле, чтобы оставить всё, чтобы сгинуть в глубине небесной мутной сине-серой тяги, выстроить крепость из проплывающих за окнами лесных массивов, чтобы пролетающие машины смазывали, сбивали, уносили их треснувшее, покинутое былое, чтобы далеко, прямиком в зияющую пасть неизведанности.       — И что дальше? — озвучивает Тэхён волнующие мысли обоих, устремляя взгляд, хранящий несмелую надежду, в Хосокин профиль и крепко сжимая его ладонь с переплетёнными пальцами на своём бедре.       — Импровизация. — Хосок не поворачивается, не смотрит на него, но улыбается только ему кротко, едва ли уверенно.       Хён боится произнести беспросветное, безнадёжное, отчаянное «не знаю».       Тэхёну было девятнадцать, Хосоку — двадцать, когда они впервые ушли из дома, чтобы не вернуться.       Обычная семейная вечеринка в честь окончания Тэхёном старшей школы. Никто и представить не мог, что безобидный праздник обернётся самым грозным, неистовым, горестным скандалом из всех, что когда-либо слышали, видели, знали стены родного дома.       Их поймали с поличным. Так банально, легко, предупреждённо. Так, что и не отделаешься средним «я всё объясню»; здесь даже не к месту было заурядное «это не то, что ты подумал», потому что и думать было не о чем, когда ошеломлённый, яростный, испуганный отцовский взгляд в упор на их близость под лестницей в амбаре.       На праздник приехала тётя Тэхёна со своими маленькими сыновьями, которые буквально всюду следовали за двоюродным братцем и его другом.       — Хочу скрыться от этих назойливых детишек! — в ответ на хосокино бурчание говорил Тэхён, утаскивая старшего от общего банкета на лужайке перед домом. — Не думаю, что они сунутся за нами в гараж.       Ироничное заблуждение.       — Мелкий! Слишком много народа, чтобы... — Хёну рот заткнули мягкие тэхёновские губы сразу же, стоило скрыться между металлическими шкафами с отцовскими хламом.       И ведь не откажешь.       — Мы не в том положении, чтобы рисковать, — выдыхал в его губы Хосок после страстного, томимого поцелуя.       — Но ты меня так и не поздравил с окончанием. — Младший продолжал ловить Хосокины губы и весело посмеивался, когда тот разделял его игру, слегка прикусывая.       От волнующего возбуждения до невообразимого ужаса между интервалами ударов сердца, когда «а сьто вы делайте?» на расстоянии нескольких метров. И откуда только взялись, спрашивается?       Кое-как отделались незамысловатым «это игра такая, только для взрослых».       Хосок очень давно не чувствовал себя таким смущённым. Ему казалось, что его лицо пылало ярым красным, а тело охватил мандраж, пока он тупо пялил взгляд на двух любопытных мальчишек. При бабушке Тэхёна он не испытывал ничего подобного, а в этот момент...       С детьми всё сложнее. Они же простодушные, пытливые...       Хосок и Тэхён отвели маленьких прилипал к остальным гостям, затем поспешно удалились, упуская жалкий, но ключевой нюанс: дети готовы испробовать всё запретное.       — Вас кто этому надоумил? — со строгой тревожностью обратился к двум маленьким братьям Тэхёнин отец, пока выгонял их из-под банкетного стола, накинутого не слишком длинной скатертью, под которым они укрылись и чмокали друг друга в губы (как взрослые).       Внезапная пропажа мальчиков из виду беспокоила Тэхёнину тётю; их искали и нашли по задорному хихиканью.       Дети стыдливо молчали, ибо чувствовали, что вопрос звучал совсем недобро. Но тот, что постарше, честно заговорил (чтобы не ругали):       — Тэхён-хён и Хосок-хён так играли.       Тэхён никогда не видел отцовских слёз: скупых, скорбящих, отрешённых.       Тэхён никогда не испытывал тяжёлого, невозмутимого, досадного удара отцовской пощёчины до неприятного звона в ушах и блеклых искр перед глазами, которая, к слову сказать, была предназначена вовсе не ему, а тому, кто позади, замерев бледной статуэткой, сжимал в потрясении его предплечье.       Тэхён никогда не слышал от отца самое болезненное для любого ребёнка, особенно страшное, когда отец сыну, то, чего он остерегался в своих кошмарах все свои разумные годы: «Ты — моё самое большое разочарование».       Они сбежали в самую короткую ночь в году. Их ночь, в слегка уловимой мгле которой по разным концам города две семьи так и не пришли к единству, но сошлись на одном: «Я запрещаю тебе связываться, видеться, знаться с ним! Не смей перебивать меня и тем более произносить его имя в моём доме!».       ...И злость сквозь зубы, вырывающаяся наружу невозможно солёным, мокрым, удушающим; излишняя дерзость раздражения в тоне от обиды не желания понять, простить, принять; наспех собранные вещи; быстрый, влажный поцелуй в морщинистую щёку бабули, тёплые, удерживающие ладони по запястью и её беспокойное, щемящее «куда же ты, Тэхён-и?»; гневные выкрики «и не смей возвращаться, гадёныш неблагодарный!» вслед за захлопнувшейся дверью...       ...И долгожданный, утешительный, ободряющий поцелуй на дрожащих губах возле их секретного места «Х», нежное, признательное поглаживание ладонью по распухшей щеке, лечащее ответное по острой саднящей скуле, потому что без боя — не уйти, и взгляды у обоих такие потерянные...       — Я смотрю, ты налегке, — шуточно (совсем невесело, по правде сказать) подметил хён один лишь рюкзак за спиной младшего, когда у самого помимо него увесистая спортивная сумка в руке. — Неужели оставил все свои любимые рубашки? Как же ты без них?       После последнего Чусока у Тэхёна этот вид одежды занимает особое место в его гардеробе. Младший улыбнулся мягко.       — Мне всегда нравились твои футболки, — игриво ответил он.       Тэхён схватил хёна за свободную руку, обязательно, необходимо, цепко переплёл пальцы — и как можно скорее прочь в погоне за тёплой прохладой и романтичными влюблёнными грёзами блистающей Венеры в вышине зачинающегося лета.       Кто бы подумал, что когда-нибудь им хватит смелости пойти против суровой отцовской воли и бросить вызов целому, опасному своей непредсказуемостью, взрослому миру ради того, чтобы спасти, сокрыть, сберечь расцветающий в их юных, горящих, безумно трепещущих сердцах прекрасный, безупречный, самый чувственный цвет первой любви?       Кто бы подумал, что они переиграют прочитанную историю о Ромео и Джульетте со своим финалом, отрицая их исход и показывая, что могло быть иначе?       Кто бы подумал, что вселенная снизойдёт и обратит сияние счастливых звёзд над их опрометчивым риском, а удача распишет им верный план действий?