Детские поцелуи

      Тэхён вёл себя нервно, тревожно, рассеянно, когда день их отъезда к бабуле настал. На самом деле беспокойство младшего не ускользнуло от хёна ещё несколькими днями ранее.       — Мелкий, что с тобой? — как-то в перерыве помощи обслуживания клиентов в кофейне поинтересовался Хосок после того, как Тэхён перепутал уже второй заказ и сделал не то кофе.       — Всё в порядке, — машинально выдал Тэхён, занимаясь очередным ароматным напитком.       Хосок облокотился на барную стойку, подперев руками подбородок, и не сводил внимательного, скептичного, настороженного взгляда с младшего.       — Почему спрашиваешь? — игнорируя его подозрительность, говорил Тэхён.       — Да хоть, наверно, потому, что ты делаешь мятный кофе, а просили с кардамоном, — говорил хён.       Тэхён ойкнул, потупил недоумённый взгляд на кружку с содержимым и отстранился. Хосок вздохнул безнадёжно на Тэхёнину невнимательность и забрал заказ.       — Ладно, тебе повезло. Мятный тоже заказывали, только позже, — утешил снисходительно он и, неспешно удаляясь к столикам, сказал: — С кардамоном сделай, наконец!       Младший взгляд не переставал упирать в пустующую подставку для кружки перед собой, губы поджал, размышлял о чём-то далёком от действительности и рукой в переднем кармане шорт волнительно перебирал что-то маленькое, весьма важное.       — Хён! — вдруг окликнул он.       — Что? — обернулся Хосок.       Но Тэхён тогда не осмелился продолжить. Как и до и после этого случая он умалчивал то, что по-настоящему терзало душу, сердце, его недетские чувства к хёну... Ему не хватало капельку смелости договорить, уверенности в том, что Хосоку это так же всерьёз необходимо, как самому Тэхёну. Неновое, всеми испытываемое переживание перед исключительным, главным, самым ответственным шагом...       Они последними заходили в автобус, который отшвырнул бы их на месяцы назад, к тому, от чего когда-то пришлось убежать, прятаться, но ни за что не сожалеть.       — Эй, Хосок-и... — Тэхён стоял на ступеньку ниже, цеплялся за правую руку хёна, который ожидал своей очереди пройти в салон.       Он облизал пересохшие губы, ловко достал из своего кармана значимое, решительное, леденящее душу у обоих. Хосока обжёг прохладный металл на безымянном пальце правой руки, Тэхёна — оробевший, поражённый, обескураженный Хосокин взгляд, когда тот негласно, отнюдь не выдержанно, трусливо и абсолютно настойчиво произнёс:       — Выйдешь за меня?       У Хосока ноги подкосились немного, и он так и сел бы в потрясении, если бы перегородка между входом и передними сиденьями для безопасности пассажиров не удержала. Он боялся. Не здесь, не сейчас, только не когда все смотрят. Страшное волнение, испуг, переливы от страха к восторгу, от огорчения к гневу обуяли всё его тело и разум.       Одно могло успокоить: никто не смог разглядеть, услышать, заподозрить (наверно), потому что большинство людей расселись в самом конце автобуса.       Они вместе разделили клокочущее биение (агонию) сердца, рвущие стенки артерий, сквозные удары и не поддающееся объяснению, головокружительное ликование, потому что за доли секунды друг для друга поставили точку их детской привязанности, пустому увлечению, юношескому безумию, о котором когда-то говорила бабушка Тэхёна.       Хосок улыбался ему ласково, смущённо, счастливо, а Тэхён пребывал в смутном, нервном ожидании, перебирая его изящные пальцы в своей дрожащей, горячей, вспотевшей ладони.       — Вы собираетесь ехать или как? — грубый баритон водителя за спиной Хосока вывел их из забвения.       Они чуть-чуть (насовсем) потерялись друг в друге.       — Да. — Твёрдое, неотступное, безбожно влюблённое и совсем не водителю.       — Почему сейчас?       — Понял, что никогда больше не испытаю такой уверенности, как в этот момент.       — А кольцо откуда?       — Ты думаешь, мои картины сами собой пропадают?       Кто бы подумал, что когда-нибудь игрушечное красное колечко из «Киндера» на Хосокином безымянном пальчике, подаренное маленьким Тэхёном, заменит помолвочное, одетое лопоухой, самой любимой судьбой со смешной улыбкой?