Unbreakable

Я всю дорогу не спал, потому что моя бессонница неизменна. Она крепко держит меня, не давая даже таблеткам отобрать меня. И только единственная вещь могла вырвать меня из цепких и сильных рук болезни, давая то, в чем я так нуждаюсь. Давая сон. Чертов Джерард. Я не знаю, что он такого делал. Я не знаю, как он это делал. Но он может сотворить со мной такое, что не может никто и ничто. И только день назад, день, черт возьми, я понял то, что, вообще-то, и без того было очевидно. Этот факт лежал на поверхности, стоило просто понять. Но я не замечал его, словно специально не видел того, что лежало на той самой поверхности. И нет, я не отрицал это, и никогда не стал бы. Люди вольны любить тех, кого им хочется любить. Будь то даже безответно, будь то глупо и несуразно, наивно или еще как-то. Будь тот человек, в которого ты влюбишься, старше, младше, умнее, глупее, одного или не одного пола. Если ты честен, если не обманываешь себя, не хочешь этого делать, то просто надо принять. Многие обманывают себя. Врут, что влюбились в кого-то и что не влюбились. Если тебе не нравится человек внешне, но ты понимаешь, что любишь, то начинаешь отрицать. Мол, нет, это не то, он не красив, урод, я не мог в него влюбиться. Если человек старше тебя, то тоже начинается ложь себе. Типа, нет, я не люблю, он старше, это нехорошо, я не люблю, что за бред? Примеров миллиард. Тут тот же принцип. Я не собираюсь говорить, что это «плохо», «нехорошо», неправильно», что «такого не может быть». Я никогда не был геем, да, это так. Но что я могу сделать, если я полюбил его? Полюбил так сильно. Может безответно, может глупо, все может быть. Но я полюбил. И ничто не сможет этого изменить. Солнце пробивалось через деревья, через стекло автомобиля, через челку, спавшую мне на лицо, и это, собственно, солнце припекло мою щеку. Оно гладит ее так, как гладят животных, касаясь ласковыми и теплыми руками кожи. Я посмотрел на отца, не двигаясь, чтобы не выдать своего явного присутствия. Я невидим, значит все хорошо. Он может быть не ублюдком. Вот сейчас. Я так похож на него. Как бы, казалось, это не было бы ужасно, но это так. Характер, привычки, манеры, внешность. Кроме некоторых деталей, я весь в него. Он так сосредоточенно смотрит на дорогу, стараясь ничего не упустить, быть рассудительным и действовать по правилам. И он рассудителен. Я знаю, что говорю. Сколько бы я не называл его тупоголовым, безмозглым идиотом, я знаю, что это не так. И, возможно, в нем есть даже забота, любовь, нормальное отношение, но ничего из вышеперечисленного мне не знакомо от него. Все думают, что я силен, силен морально. Но это не совсем так. Мне не хватает его. Именно его мне не хватает. Но я ничего не могу сделать с тем, что я ему безразличен. И это угнетает. Угнетает так сильно, что иногда невозможно терпеть. Я аккуратно сел на сидениях, подбирая к себе ноги. Мне было не так плохо, как вчера вечером, но и сильно лучше мне не стало. Я потер будто сонные глаза. Когда я не сплю, я впадаю словно в транс, ничего не замечаю вокруг, ничего не слышу, не вижу. Со стороны, наверно, я выгляжу так, словно умер или сплю с открытыми глазами. - Если запачкаешь мне сидения, я оторву тебе ноги, - проговорил отец, глядя на меня в зеркало заднего вида, немного щуря глаза. - Не запачкаю, отвали, - я посмотрел на коричневатые сидения, не найдя там ни одного пятна от моих кед. - Что с тобой? - Что? – я опешил. Это точно он сейчас сказал? С каких пор он интересуется моим состоянием? - Ну, ты говоришь так, словно у тебя кто-то умер или ты умирал. И, самое главное, ты не оскорбил меня. Что за хуйня, Фрэнк? - А, тогда ясно. – Ну, я не удивлен. – Я говорю тихо потому, что я, вообще-то, был в хер знает каком состоянии всего несколько часов назад. И прости, что не оскорбил, ублюдок. - Ой, боже, Пэнси надула губки, да? – он театрально надул губы, иногда поглядывая на меня в зеркало заднего вида. Пэнси. Я и забыл, что он давал мне кличку, которая, кстати, потом приелась. - Да иди ты. Я не виноват. - Виноват. - Нет. - Ты знал, в каком состоянии решил сбежать. Так что, не спорь. Ты виноват. - Пошел ты! - Тебе нечего сказать, потому что я прав, сучонок. - Я знаю. Мы ехали всю ночь? - Да. Ты же не спал, должен был знать. Я останавливался несколько раз, да и, в общем-то, не спешу. Если бы я ехал обычно, в обычном ритме, то мы приехали бы еще в районе часов трех утра. - Ясно. - Кстати, мы на месте. - Чт… - Приехали, блять! Я выглянул в окно. И правда. Мы приближались к зданию больницы, ставшей уже домом для меня. Даже больше. Я слегка улыбнулся и закопошился на месте, приминая волосы к голове. Еще совсем немного. Чуть-чуть. Отец стоял, заполняя какие-то бумаги, чтобы «сдать» меня обратно в руки больницы. Я вертелся возле него, оглядываясь по сторонам, надеясь, что тот, кого я ищу, решил нарушить сегодня все правила и прийти в другое крыло. Но нет. - Эй! Черт, я надеюсь с ним все хорошо. Я не прощу себе, если он не в порядке будет из-за меня. И, зная меня, я придумаю себе самое ужасное наказание. - Да Айеро, блять! - А? – я растерянно посмотрел на отца, который немного разозлился из-за того, что я его не расслышал с первого раза. - Фрэнк, тебе лечиться надо от долбоебизма, а не от бессонницы. Все уже, – отец покачал головой, глядя на меня, и нервно перебирая ключи в руках. - Спасибо, я рад, что ты заметил болезнь, которую я унаследовал от тебя. И, эм, реально, спасибо. – Я протянул отцу руку, которую он спокойно, как ни странно, пожал и поплелся к выходу. Теперь можно. Я улыбнулся и, проводив взглядом отца, поплелся в свое крыло. Я миновал один коридор, другой, натыкаясь на пациентов, лица которых я знаю уже слишком хорошо. Я уверен, Джерард не вылезал из палаты, а если и вылезал, то только походить немного. Он замкнулся. Это точно. Но я вернулся, я извинюсь. И даже если он меня не простит, я должен. Я сделал ему слишком больно, чтобы прийти и просто улыбнуться, типа «Хэй, я вернулся, уже все нормально!». Теперь уже я не был так рад. Я, черт возьми, бросил его. Бросил в тот день. И я точно знаю, что ему было очень больно от этого. Я осторожно открыл дверь палаты, пробираясь внутрь, но тут же остановился. Все было как обычно. Мои «любимые» часы, тумбочки, стены, пол потолок, койки. И обе были застелены идеально. Нет следов пребывания человека. А для меня того человека, из-за которого у меня уже сердце из груди вырывается. Его нет в палате. Не просто вышел покурить. Его нет в палате, как пациента. Как того, кто проводит все свободное время здесь. Может, его просто переложили к кому-нибудь? Дыхание снова участилось, оно отрывистое, тяжелое. Но это уже не из-за того, что я сейчас рухну в обморок. Из-за отсутствия того, ради чего я возвращался. Из-за отсутствия того, чему причинил боль и хотел бы все исправить. Я выбежал в коридор, плюя на то, что бег может снова привести к обмороку. Я вылетел в коридор, минуя работников, пациентов, сбивая их. Черт, где он? Его отселили из-за того, что он остался один в палате? Или это из-за того, что у него был нервный срыв и он в другом крыле? Черт, строить догадки совершенно бесполезно. И… Вот черт! - Ау! Черт, парень, какого черта ты носишься по больнице?! – я узнал его. Тот звонкий голосок, который может принадлежать только одному человеку. И этого человека я грубо повалил на землю, так как врезался в него, пока бежал. - Прости, Арин, блин, я не специа… - Фрэнки! – девушка резко обняла меня, не дав договорить, широко улыбаясь, даже не дав, так же, толком помочь ей встать. - Да, да, это я, Арин. Я приехал минут десять назад. И, - я улыбнулся и аккуратно ослабил руки девушки, чуть отрывая ее от своей шеи, - и пожалуйста, осторожнее, задушишь. - Черт, я так рада тебя видеть! - Арин, ты же должна только через, ммм, короче, через несколько дней приехать. - Да, я приехала раньше. Там был полный тухляк. И да, кстати! Я, значит, приезжаю, а тебя нет! Забрали его, видите ли! Еще и Джерарда потом, блин! - Ч-что? – я опешил. «Еще и Джерарда потом». Я не ослышался. Это точно то, что я слышал. - Джерарда забрали? – Арин сразу изменилась в лице. Теперь она уже не весела. Обеспокоенна, расстроена. Даже, кажется, что она словно извиняется. - Ох, Фрэнки, ты же не знаешь. Пойдем. Мне стоит тебе рассказать. – Она повела меня к палате, аккуратно держа меня за плечи своими тонкими и ювелирными ручками. Его забрали? Как? Так же на несколько дней? Я ничего не понимаю. Тем временем, Арин уже успела довести меня до палаты и усадить на мою койку. Это чертово тиканье часов. Такое раздражающее, впивающееся в уши, в мозг, разум. - В общем, Фрэнки, новости у меня расстраивающие. Я видела его. Я вернулась в тот же день, что тебя забрали. Я хотела поехать к родной сестре, она из Род-Айленда. Но она сказала, что у нее сменились планы, поэтому мне приезжать в тот день не стоило. Ну, я вернулась в больницу. Боже, Фрэнк, я так расстроилась. Меня поймала Бет и вся такая счастливая, мол, эй, Арин, ты представляешь, Фрэнка забрали! Она думала, что это здорово. Ты прости ее, она же не знает. Боже, я была просто подавлена. Тогда было около двенадцати дня. Тебя забрали в пять с чем-то. Я спрашивала. Я не успела даже дойти до сестринской, как меня за руку схватил кто-то. Угадаешь? Да, Джерард. Ты бы видел его. Он был просто ошеломлен, был расстроен сильнее меня в миллионы раз. Он был на грани слез, истерики. Такой потерянный, - почти прошептала Арин. – Он был просто разрушен. Как только я сказала, что тебя забрали, его лицо в секунду приобрела самое ужасное выражение лица. Его это убило. Я не помню, куда он убежал тогда, но примерно через три часа, он вернулся. И ох, это было хуже истерики. Каменное лицо, ни единого слова, отсутствующий вид. Ох, я была уверена, что его глаза раньше горели, а в тот день. Как будто его затушили. Задули, подобно тому, как задувают свечи. Он морально убит, Фрэнк. Это было ужасно. Я так хотела помочь ему, но каждый раз, когда я обращалась к нему, он безразлично поднимал на меня глаза. И они-то его выдавали. Полны боли, разочарования, потерянности и незащищенности. А в районе шести вечера, черт, к нему приехали родители. Я не знаю, о чем они с ним так быстро поговорили. Но через двадцать минут после того, как они приехали, они уехали. С Джерардом. Разбит. Я разбил его. Глаза. Черт, я так этого боялся. Его глаза погасли. Как я себя ненавижу. Я не успел перед ним извиниться, не успел сказать, что я не хотел, не хотел, блин, уезжать. А теперь что? Я не знаю ни его адреса, ни почему он согласился поехать с родителями, ни, хотя бы, банального его телефона. Нет ни малейшего шанса, что я увижу его снова в ближайшее время. Да и увижу ли вообще? Почему? Почему я так поздно все осознал? Меня затрясло от безысходности. Я всегда знаю, что делать, а сейчас ничего, я ничего не знаю. Я вернусь к жизни полутрупа. Я убийца и я убит. - Арин, - мне было тяжело говорить. Голос сел на пару тонов и стал похож больше на голос какого-нибудь маньяка-убийцы, которых часто крутят по телевизору, - почему никто не сказал, что я приеду через несколько дней? - Там вышла небольшая путаница, и, вместо временной выписки, тебе сделали простую выписку. Насовсем. – Девушка тяжело вздохнула. Вся она сейчас не пылала. Обычно, она была точно такая, как ее волосы. Ярко-рыжая, светилась. А сейчас нет. Ей тоже обидно, что Джерарда забрали. Она так же привязалась к парню. - Ясно. Спасибо, Арин. Она ничего не ответила. Только кивнула, отчего ее кудри слегка подпрыгивали, и ушла, прикрыв за собой дверь. А я? Я снова лег на койку, кинув свой рюкзак туда, где он всегда валялся до выписки. Как мне больно. И какой я эгоист. Я сделал в тысячу раз больнее тому, кого так полюбил, и сейчас сижу и говорю о том, что больно мне. Боль. Она неизбежна в этом чертовом мире. Физическая или моральная, это не важно. Она просто есть всегда. Нам часто бывает больно, причем, так часто, что мы и не подозреваем. Просто не вся боль ощутима, не вся боль осознается, не вся боль правильно понимается. Мы отгораживаем себя от этого, стараемся сделать так, чтобы нам не было больно. Но это помогает лишь отвлечься от нее, только иллюзия того, что тебе не больно. Арин так и не заходила ко мне. Даже после того, как объявили отбой, она не пришла ко мне. Потому что она, как обычно, знала, что меня сейчас лучше не трогать. В комнате стояла жуткая темень, которая окутывала меня, словно каким-то одеялом, тонко намекая на то, чтобы я лег спать, но, естественно, я не лягу. Потому что бессонница снова взяла надо мной верх. Снова она издевается надо мной, высмеивая то, насколько я жалок, насколько никому не нужен. Ребенок, обделенный вниманием с самого рождения. Это про меня. Я рад за Джерарда. Если он согласился поехать с родителями, то, наверное, на то была хорошая причина. Стоящая причина, опираясь на которую, он выписался. Я рад, что у него все хорошо. Тем более, у него там брат, тот Майки. Парнишка любит Джера, это видно, и, я думаю, будет ужасно рад видеть его, да еще и не временно, а совсем. И Джерард будет рад. Это главное. Я-то переживу. Наверное. Я никогда не был так не уверен в этом, как не уверен в этом сейчас.