Unbreakable

После произошедшего, Джерард говорил очень мало. Только краткие фразы. «Сколько время», «сколько примерно нам осталось», «можно ли убрать или достать толстовку». Нет, он не обижался на меня. Я знаю, как он обижается. Его можно прочитать, как книгу, но никогда эту книгу я не смогу понять до конца. Он становится напряженным, он не смотрит на меня, что-нибудь нервно теребит в руках, периодически его брови сильно нахмуриваются, он может что-то бормотать про придурка, идиота, или он может придумать что-то поизощреннее. А сейчас это не обида. Он разговаривает, смотрит на меня, если и обзывается, то не со зла. Единственная вещь, выдающая тот факт, что обида есть – он перебирает пальцами край толстовки. Но, как я и говорил, не на меня обида. Он обижается на себя. Обижается на себя за то, как себя повел. Что стал кричать ни с чего, что разжег скандал из воздуха. Но что бы он ни сделал, я простил его. Я считаю, что то, что он не злится на меня даже неправильно. Разве я не заслуживаю этого? Разве на меня не стоит обидеться или разозлиться? То, как я поступил, было глупо, необдуманно, по-детски. По-детски? Вот уж нет. Дети не выкинули бы человека из машины на трассу посреди ночи, оставив без всего и серьезно чуть не уехав. Я заслужил. Я был готов терпеть, если бы он на меня обиделся. Если бы злился еще неделю, я бы терпел. Но он не обижается. Черт! Совсем! Я видел, насколько ему было страшно. Я видел, как он рванул к машине, только увидев ее. Я видел все. Я видел его ошеломленное, все еще с долей злости лицо, когда я вытолкнул его и закрыл двери. Поступи так со мной, что бы я сделал? Хм, вопрос сложный, действительно сложный. Хотя ни хрена. Я бы отвинтил башку ублюдку, который так со мной поступил бы. Я бы выпустил тому все внутренности, выудил бы их через уши. Я бы распластал его голову, придавив колесом автомобиля. Жесток ли я? Бываю. Да. Но я бы действительно убил бы на хрен ту тварь, которая поступила бы со мной так же, как я поступил с Джерардом. Хотя, он не глуп. Очень не глуп. Иногда, он кажется умнее кого-либо на этой земле. Иногда, мне становится стыдно перед ним за то, что мой мозг размером с гайку. Но так, слава не знаю чему, не всегда. Иначе я давно умер бы от стыда. Итак, он умен. И возможно, он знает, что этот случай еще долго не покинет мои мысли, возможно, он знает, что я изнасилую свой мозг, сделав виноватым только себя. А я сделал виноватым только себя еще в первые десять минут после того, как Джерард выпустил меня из объятий. Он умен, очень умен, я думаю, он не обижается или злится потому, что знает, что я уже сорок раз поимел свой мозг мыслями о том, какой я мудак. Он наверняка знает, что я уже сотню раз отругал себя, а я отругал себя даже, наверное, больше сотни раз. И так же, я думаю, он знает, что я простил его, а точнее уже не винил его давно. Но он так же винил себя, а мне этого не хотелось. Я хотел было сказать ему, что, мол, Джерард, не беспокойся, я виноват, идиот, не должен был так делать, и еще бла, бла и бла. Но я понимал, что он начнет спорить, а он слишком устал для чего-либо вообще. Поэтому я оставил его в покое, решив, что так будет лучше, зная, что он, в конце концов, все равно придет к выводу, что виноваты мы оба. Он заснул примерно к четырем утра, поэтому сейчас я ехал в тишине уже три часа. Солнце уже светило, но свет еще был ленивым, таким, какой бывает только утренний свет. До места осталось не так долго, и я видел, как все сейчас просыпалось. Как бы глупо это не звучало, но я видел. Все, до чего касалось солнце, начинало шевелиться, двигаться, все пробуждалось и словно распускалось. Все, кроме одного человека. И это солнце сейчас даже раздражало меня, хотелось обхватить его и выкинуть на хрен, так как оно может разбудить Джерарда. Но пока он лежал, и волосы спадали на его лицо, скрывая глаза от наглого света, я был более-менее спокоен. Мысль о том, что совсем не долго, и мы будем жить вместе, грела. А мысль о том, что на гребаных окнах в доме есть занавески, и если будет нужно, их можно будет зашторивать, вообще заставляла пищать от радости. Да, мне по-прежнему было страшно, но, я думаю, что все получится. Сейчас я ехал к матери, за тем, чтобы сообщать, что я уже не в больнице, за тем, чтобы остаться у нее на одну ночь, и чтобы попросить денег, в которых она не откажет, и взять мои вещи. Моя мать. Он не такая, как мой отец. Она не то, чтобы ненавидит меня, она хрен знает что, по отношению ко мне. Она не откажет в ночлеге у нее на день, она не откажет в деньгах, в шестнадцать-семнадцать лет она доставала мне травку и алкоголь, когда было нужно. Как бы объяснить-то ее? По ее мнению, я есть, и если мне нужна помощь, то мне тупо легче помочь. Ей плевать на меня, но она не хочет иметь проблемы, ей не хочется возиться со мной. Ей проще дать мне то, чего я хочу, чтобы я не трогал ее. Но и терпеть долго она не будет, если я зачащу с просьбой о деньгах, или еще чем из ее «арсенала доброты и великодушия», то она тупо пошлет меня. Она странная, да, и мне на нее ровно так же похеру, как и ей на меня. Она держала меня за какого-то знакомого, которому обязана, потому что, как бы, она биологическая мать. Я до сих пор помню, как стерва предложила мне трахнуть ее. Шлюха. Но, как она тогда отговорилась, чего не сделаешь, когда нет мужика. Я даже немного волнуюсь за Джерарда. Если и сейчас у нее никого нет, то она легко может увести Джера посреди ночи, не разбудив меня, зажать ему рот и заставить себя поиметь. Господи, знал бы кто, каково это, иметь знакомую шлюху, которая может тебе помочь, которая является твоей матерью. Мне стыдно за нее, но я и благодарен ей, потому что она действительно часто выручала, пусть и потому, что она просто хотела поскорее отвязаться от меня. У меня с ней странные отношения, но меня устраивает. Да и ее тоже. Я снова остановился на бензоколонке, заправившись и купив кофе, так как я ехал всю ночь, и уже отвык не спать долго. - Эй, - я аккуратно заправил упавшие на лицо парня волосы, стоя у открытой двери с его стороны, - Джер, - протянул я. - Ммм? – Он поежился, разлепляя глаза, хмурясь и стараясь сообразить, наверное, где он находится. - Вставай, мы приедем скоро, - я улыбнулся, смотря на сонного парня, который, наконец, сообразил повернуть ко мне голову. - А, да, конечно, - он сонно улыбнулся, и я освободил ему проход, позволяя вылезти из машины. Он стал разминать ноги, чуть расставив их в стороны и двигая бедрами из стороны в сторону, делая что-то наподобие разминки, отчего я просто не мог оторвать взгляда. А что меня останавливает? Ничего? Вот и славно. Я облокотился о машину, поставив на капот два картонных стакана с кофе, и достал из кармана джинсов сигареты, быстро прикуривая одну, чтобы не пропустить шоу. Он завел за голову руки, чуть приподнимаясь на носках, напрягая, казалось, все мышцы, и я хотел бы видеть это, но видел лишь то, как напряглись мышцы на его ногах, и то через плотно обтягивающие джинсы. Я вобрал в легкие побольше едкого дерьма, разрушающего мои легкие, убивающего, но такого приятно-горького, что это все становится полностью неважным, и выпустил дым в воздух. Джерард опустил руки и опустился нормально на ноги, и я клянусь, я бы кончил, только слушая следующую часть его «разминки». Он хрустел шеей. Мало кто знает о моем фетише, фетише, который, мать его, переворачивал во мне все вверх дном, как только я осознавал, что звук хруста костей врывается в мои уши. Я не знаю чем, но мне нравилось это. У меня много странных фетишей на что-то, казалось бы, незначительное, но заставляющее меня трепетать. Испанский Джерарда, например. Смотря, как он напрягает шею, поворачивая ей, отчего позвонки издавали хруст, схожий со звуком перетасовки карт, отчего даже дым из моего рта выходил неровным клубом, так как дыхание немного сбивалось от всего этого. Я решил пропустить эту часть, иначе это могло уж слишком весело кончиться, поэтому прижал ладони к ушам, оставив сигарету в губах и прикрыв глаза. Я был даже рад, что засранец стоит ко мне спиной и не знает, что прямо сейчас творит со мной, ведь сто процентов он сделал бы еще что-нибудь, что-нибудь такое, что заставит меня только от одного взгляда застонать в голос. Я усмехнулся собственным мыслям и открыл глаза, отрывая ладони от ушей и убирая сигарету изо рта, снова выпуская дым уже ровной струей. Кажется, он завершал свою чертову гимнастику, я не знаю точно. Он обхватил руками свою шею сзади, потягиваясь, отчего его толстовка поползла вверх, чуть обнажая нижнюю часть его живота, и я уже не мог просто смотреть. Я улыбнулся, докурив сигарету, и, пользуясь моментом, пока он не видит, подошел к нему сзади, обнимая его за, сейчас обнаженную, талию. Парень улыбнулся, поворачиваясь в моих объятиях ко мне лицом, но не опуская толстовку, а позволяя чувствовать под ладонями его теплую и гладкую кожу, разрешая чуть сжимать ее, отчего он улыбался только шире. - Знаешь, это нечестно, - он усмехнулся, легко положив руки мне на плечи, вытянув их за моей спиной. - Что нечестно? Что я могу обнимать тебя? – Я улыбнулся, плотнее прижав его к себе, слегка проведя ногтями по его коже не пояснице. - Нет, - он тихо просмеялся, - ты курил. – Он многозначительно улыбнулся и поцеловал меня в нос, скользя губами вниз, к моим губам. - Ах, ну, знаешь, ты устроил тут такое шоу, что после такого грех не покурить, - я усмехнулся, плюя на то, что я курил во время «шоу», и Джерард, наконец, прижался к моим губам, требовательно размыкая их языком, целуя меня чуть грубо, покусывая губу и потягивая за колечко, которое служило подарком на мой День рождения. И я был рад, что сейчас утро и на бензоколонке нет никого, кроме ее работников, которым глубоко насрать на все происходящее вокруг. - И это было не шоу, - проговорил он куда-то мне в рот, снова прикусив мою губу. - А что же? – Я улыбнулся, еще пару раз клюнув парня в нос и оторвавшись от него, но не убрав рук от его талии, мягко ее поглаживая, что ему, безоговорочно, нравилось. - А ты попробуй поспать в раскорячку на переднем сидении автомобиля, - усмехнулся он. - Эй-эй, я, между прочим, предлагал тебе перелечь на заднее сидение, но ты что? Правильно. Ты, засранец, отказался. - Потому что засранец хотел видеть второго засранца, которого, - он состроил мою манеру говорения и мой голос, - между прочим, - снова его нормальный голос, - охренеть как любит. – Он улыбнулся. - Эмм, ну, я должен что-то сказать? – Я улыбнулся и полувиновато посмотрел на Джерарда, который обнял меня, прижимая к себе мою голову. - Скажи то, что считаешь нужным. - Я люблю тебя. – Я стиснул его, прижимая к себе, я буквально слышал, чувствовал, как улыбка загуляла по его лицу. - Я тоже тебя люблю, Фрэнки, - он аккуратно оторвал меня от себя, - а сейчас дай мне гребаную сигарету и, о, черт, я вижу кофе! - Он посмотрел на капот машины, снова переводя на меня взгляд, улыбаясь так широко, что шире казалось невозможным, - боже мой, я безмерно тебя люблю, - он поцеловал меня в щеку и побежал к машине, хватая напиток и сразу отпивая. Я лишь усмехнулся, полностью счастливый от того, что Джер не обижается и, черт возьми, не теряет свою манеру. Выудив пачку сигарет и зажигалку из кармана, я тоже подошел к машине, и вручил ему отраву. - О, спасибо, - он отпил кофе, но остановился, опустив стакан, - а ты как же? - Ну, я же не по одной пачке покупаю, - я улыбнулся, поцеловав его, - успокойся, дорогуша. - Ну ладно, - он недоверчиво прищурился, прикуривая сигарету, - ну что? Едем? - Не терпится? – Улыбнулся я, огибая машину. - А ты как сам думаешь? – Он сел на свое место одновременно с тем, как я сел на свое. – Конечно! - Тогда да, мы едем, - я снова улыбнулся и тронулся, периодически посматривая на то, как курил Джерард. За оставшееся время поездки, Джерард в основном курил, вероятно, потому что в больнице это удавалось не так часто, и он соскучился по никотину. «Зависимые» - пронеслось у меня в голове, и я усмехнулся. - А сколько примерно нам осталось ехать? – Он повернул ко мне голову, выпуская дым и, зажав сигарету губами, пристегнувшись. – Кстати, тоже давай! - На самом деле, совсем недолго. Может, меньше часа. – Я закатил глаза, быстро пристегнув ремень. - Вау, это, - он запнулся, на секунду отвернувшись и словно задумавшись, но снова поднял на меня глаза, - я рад. - Серьезно? – Я усмехнулся. - Скажи, - он отпил кофе, выкинув сигарету в окно и отвернувшись, - было сложно? - Что было сложно? – Я улыбнулся, так как вопрос прозвучал немного глупо, и подумать можно было о чем угодно. - Принять решение. - Конечно, - я перестал улыбаться. Мне уже не хотелось копаться в своих мыслях, не хотелось снова поднимать эту тему, но если Джерарду это важно, то я не собираюсь лишать его возможности узнать. - Расскажешь? – Он снова отпил кофе, не поворачивая ко мне головы. Он был напряжен, сосредоточен, будто готовился услышать что-то страшное. - Знаешь, я задумался о том, что будет дальше, сразу после того, как ты тогда спросил. Я много думал. Были разные варианты того, что делать дальше. У меня же нет ничего. Как бы я мог вытащить нас? Что бы я мог сделать? Что я знаю? Кроме того, что я не смогу без тебя, ничего. – Я видел, как Джерард слегка улыбнулся, как-то смущенно опустив взгляд. - Что тебя толкнуло? - Я уже говорил, помнишь, ты сказал про «жить долго и счастливо»? – Он кивнул, и я свернул на перекрестке, - Так вот, это и толкнуло. Варианты были в основном такие, что мне приходилось оставлять тебя здесь. Все сводилось к тому, что я должен был приезжать к тебе сюда. Или договариваться о твоем переводе в какую-нибудь местную больницу. Но когда ты сказал, то я подумал, черт, а это мысль! И из этого сразу же выливалось простое решение. Я спросил у Арин, как можно выписаться и забрать тебя. Она сказала, что с восемнадцатилетием я могу выписаться и забрать тебя под свою ответственность и, собственно, взять ответственность за твое и свое здоровье тоже на себя. Затем я подумал, и клянусь, я почувствовал себя идиотом. Мы не больны. Мы уже не больны. Мне и ответственность за здоровье брать не надо. Арин тогда сказала, что уже догадывалась о том, что мы нормально спим, - я улыбнулся, - сказала, что мы слишком веселы, свежи и счастливы для парней с бессонницей. Оставалось дождаться одного – моего дня рождения. Арин пообещала, что с выпиской проблем не будет. - Так просто? - Да не то чтобы. Понимаешь, мысль о том, куда я тебя вообще заберу, что будет дальше, она не давала покоя. Было страшно. Я много думал, стоит ли вообще. Потяну ли я это. Боялся, что отношения будут рушиться, но, знаешь, я подумал, попробовать стоит! Если я не сделаю шаг, то я не узнаю, что меня ждет. Не узнаю, что будет. Позвонил матери с больничного автомата, она согласилась помочь нам. Хоть как-то. - Твоя мать. Ей не плевать на тебя? – Он перевел на меня глаза, снова отпив из картонной посуды. - Плевать, - я усмехнулся, остановившись на светофоре, побарабанив пальцами по рулю, - но знаешь, - я запнулся. - Эмм, короче, отношения у меня с ней странные. Она помогает мне часто, но ей плевать на меня. Она как моя знакомая, или типа того. О, и если заметишь, что она проявляет хоть что-то, пусть даже отдаленно, но похожее на попытку тебя соблазнить, лучше скажи. - А она может? - Может, - я улыбнулся, переключая скорость и, бросив краткий взгляд на парня, нажимая на педаль. - То есть. Она, эм… - он явно не мог дать ей определение, отпив из стакана, он посмотрел на меня, тяжело вздохнув, - я не знаю. - Расслабься, она нормальная, когда у нее есть мужик. - О, Фрэнки, это, безусловно, меня успокоило! У тебя, конечно же, есть датчик, который контролирует наличие у твоей мамы мужика и сообщает тебе, когда его нет! - Да не кипятись! Да, я не знаю, есть ли он сейчас. Но в любом случае, просто не отходи от меня. Ну, или не стесняйся послать ее. – Он усмехнулся. - Ладно, хорошо. Остаток пути он молчал, о чем-то, думаю, размышляя. Я же, после такого разговора, не хотел отдаваться своим мыслям. Когда я въехал в уже знакомый район, мне стало не по себе. Жизнь с мамой всегда была лучше, чем когда я жил с отцом, но все-таки, тоже никакого внимания. «Возьми и отвали». И так изо дня в день. Иногда, я удивляюсь, как с такой жизнью я не увлекся алкоголем или наркотой. Нет, травка была, но она была не часто, и только тогда, когда дерьмо накрывало меня с головой. Ну ладно, Фрэнк. В конце концов, ты сам сделал выбор. - Мы уже приехали? – Спросил Джерард, когда я остановил машину у одного из одноэтажных домов, каких здесь много. - Да, - я выдохнул, сжимая в руках руль. - Эй, ну что ты? – Он поспешно отстегнул ремень безопасности, чуть придвинувшись и пробежавшись губами по моей щеке. - Ничего. Все нормально, - я улыбнулся, кратко поцеловав его, и отстегнулся, выбираясь из машины. Он сделал то же самое. Я заметил, что у двухэтажного дома, каких в этом районе много, стоит машина, явно не мамина, и она полна вещей, что значило только одно. Кто-то и куда-то едет. Я осмотрел окружающую обстановку, прижимая к себе Джерарда и двигаясь по выложенной серым кирпичом, вогнанным в землю, дорожке, ведущей к дому. Джер тоже смотрел по сторонам. Ничего не изменилось. Кроме, разве что, покрытия крыши, что очень странно. Я пробыл в этом месте совсем недолго, а изменений нет. Тот же дом, тот же газон, те же деревья. Все то же самое. Не удивлюсь, если в моей комнате так и остались не до конца разобранные сумки с моими вещами. Я ленив, поэтому все, что я успел сделать, это найти место гитаре и повесить бред, который, как правило, висит у меня на стенах. В доме, однако, все немного сменилось. Когда я только приехал, когда ступил за порог, здесь был свинарник. Видно, хозяева дома не особенно волновались по поводу мусора, оставленного ими. Поэтому, здесь были полные пакеты, хрен знает, чего, газеты, какие-то огромные полиэтиленовые пленки, пакеты и упаковки, как я тогда понял, это от мебели и подобного бреда. Обои содраны, много что было сломано, под крышей были подтеки. Словом, это был ужас, но я был уверен, что все так и останется, ибо чинить, убирать и делать ремонт некому, кроме меня, но я лег в больницу. А сейчас все не так. Явно был сделан шикарный ремонт дома, была, судя по всему, куплена мебель и техника. Я удивлен, искренне удивлен. С порога, на котором я стоял, держа за руку немного смущающегося Джерарда, я мог видеть кухню, откуда шел громкий звук телевизора, и кусок гостиной. Кухня была кремового оттенка, столы, тумбы, шкафчики, все из темного дерева. На столе даже скатерть, какой никогда не было в доме, в котором на данный момент мы жили. Я поверить глазам не мог. В гостиной я видел черный диван, кажется, не кожаный, почему я обрадовался, так как никогда не любил мебель из кожи. Я видел шторы, видел журнальный столик, видел много чего. Я поражен. И весь дом в картинах, каких-то украшениях, которые, слава богу, не бросались в глаза, как это бывает. Он был светлым, красивым, чистым. Мой ли это дом? Туда я зашел? Туда, судя по виду снаружи. Неужели она все это сделала? Моя мать? Я не верю. - Фрэнк, тут ужасно красиво, - сказал Джерард, с восторгом разглядывая все, стоя радом со мной, по-прежнему вцепившись рукой мне чуть ниже локтя. - На самом деле, когда я уезжал, тут было отстойно. А этот ремонт. Черт, охрененный ремонт. – Я усмехнулся, вспомнив о том, что я приехал к матери, а ее до сих пор нет перед глазами. Это даже странно, она всегда несется через весь дом, чтобы увидеть того, кто пришел. Через шум от телевизора, я мог различить душ. Кто-то моется. Она? Это было бы странным, она не принимает душ по утрам. Только умоется, или еще что. Я почувствовал, как рука Джерарда сильнее сжимает меня. Он нервничает, даже если бы он не жал до боли мою руку, я бы все равно почувствовал. Страх естественен. Все испытывают страх. Может, не сильный, может, не перед всем, но доля страха есть всегда. Джерард осознает, что мои родители нестандартны, что это не те, что у остальных. Как мать, так и отец. Они не пригласят на чай, не скажут, что их можно звать «мистер и миссис бла-бла-бла». Отец может послать его, хоть, слава богу, мы и не к нему приехали. Мать может приставать к нему, может грубить, она любит задеть за живое, если хоть что-то пойдет не так. Это пугает. Чувство это, то ли страх, то ли что-то подобное, оно отдается гулом в ушах, это чувство царапает где-то под сердцем, рвет ткани легких, оно сдавливает глотку, давая понять, что фраза «все будет нормально» - пустые слова. Конечно, не все может быть нормально. Может, все будет просто ужасно. Я не могу дать точный ответ. Он не может и подавно. Но если уж и все будет плохо, дам ли я этому «плохо» распространиться? Смогу ли уберечь парня от не лучших возможных исходов? Может, смогу, а может, нет. Я задаю себе слишком много вопросов? Я задаю себе слишком много вопросов. Но в любом случае, если что-то и пойдет не так, одного я его не оставлю. Я буду рядом, постараюсь быть всегда, потому что он не жил так. Он жил в семье, пусть она не замечала его, но у него хотя бы был брат. А я жил так, как буду жить. Как предстоит жить нам. Самостоятельно. Я жил самостоятельно, родителям было совершенно на меня плевать. Не было контроля, не было присмотра, не было воспитания, и никто не давал мне того, что все-таки давали Джерарду. А я воспитывал себя сам. Я лепил себя таким, каким хотел. А могло бы получиться что-то ужасное, я мог бы сделать из себя нечто отвратительное, что отталкивало бы людей и не только их. А может, я и есть это нечто отвратительное. Откуда я знаю, кого я слепил из себя. Личное мнение о самом себе – вещь самая обманчивая и неясная. Оно может быть ошибочным, верным, преувеличенным. Мнение о себе всегда размыто, как если на надпись на бумаге капнуть водой. Четкие края чернил от ручки, которой писали, красиво расползаются, ровная линия становится абсолютно неровной, становится полупрозрачной и непонятной формы. Такое и мнение о себе. Оно неясное, всегда будет неточным. Оно может быть и верным, но что-то всегда будет не так. Так может, мое мнение о себе совершенно неверное? Может, я далеко не нормально себя воспитал? Может, я ужасен, может, я причиняю боль, отпугиваю, отталкиваю? Может быть так, что Джерард просто боится меня? Что он просто боится, что я могу что-то сделать, скажи он какую-нибудь вещь, что мне не понравится? Я снова не могу судить. Я не хочу иметь личное мнение о себе. - Джерард, я ужасен? – я засунул ладонь поглубже в карман, весь съежился от одной этой мысли, поднимаясь по ступенькам на второй этаж и ведя за собой Джерарда. - Смотря, что ты имеешь в виду под словом «ужасен». – Ответил он, спокойно поднимаясь за мной. - Джерард! – Я развернулся, возмущенный таким ответом, остановившись и выпустив его руку, отчего он, кажется, занервничал. – Много ужасных людей есть, Джерард. Просто отвратительных. Убийцы? Они прекрасны? Они ли не ужасны? Они забирают чужие жизни, на что не имеют никакого права! Насильники! Политики, мать их. Насколько лицемерны, наглы, эгоистичны и грязны политики. Подумай, они все, разве они не ужасны? Педофилы, например? Черт, даже просто те, кто нарушают зак… - Фрэнк. – Заткнул он меня, не отводя спокойного взгляда, скрестив на груди руки. – Закон, верно? Скажи мне, с каких пор ты смотришь на закон? Это погрешность в твоей теории. Или что это у тебя? Если ты говоришь о законе, Фрэнки, то ты не совсем прав. Закон разный, знаешь, украсть конфету из магазина – нарушение закона. И я не думаю, что тогда все, кто крадет конфеты, ужасны и отвратительны. Так что, я надеюсь, что ты говорил о серьезных нарушениях закона. Об убийствах, беспричинных избиениях, изнасилованиях и, - он сделал паузу, и его взгляд стал пронзительнее и хитрее, - растление малолетних. Его слова словно ударили меня по голове. - Но я… - Да, Фрэнки. Я еще несовершеннолетний. А на момент моего, так сказать, растления, пусть это и звучит глупо, тебе уже было восемнадцать. А значит, - он снова сделал паузу, - ты нарушил закон. Ты растлил несовершеннолетнего. - Значит я… - Ни в коем случае. - Но… - Нет! Послушай, - он поднялся на мою ступень, обхватив ладонями мои плечи, заглядывая в мои глаза, - давай не будем об этом сейчас? Я не считаю тебя ужасным. Никогда не считал. И то, что ты, мать твою, трахался со мной, это не делает тебя отвратительным. Делало бы, если бы это было насилие, если бы я был против. Знаешь, что делало бы тебя недостойным, жалким и да, отвратительным? Если бы ты трахался со мной, но ничего ко мне не испытывал. Тогда, только тогда ты был бы ужасен. Но ты любишь меня. Любишь? - Абсолютно. - Тогда, да. Ты не отвратителен. Не ужасен. Ты подарил мне то, что подарил. И я рад. Я хотел этого. Не смей думать о себе плохо. Мы поговорим еще на эту тему, если захочешь, но не на ступеньках лестницы, будучи в поисках кого-нибудь живого в доме. Я вообще не знаю, с чего это ты так вспылил. - Я, эм, да. Прости. - Он лишь кивнул, поджав губы. Я немного опешил. Он согласился, что есть ужасные люди. Но, возможно, он и не отрицал этого. Он задал вопрос, уточнил, а я понес свое, яростно доказывая правоту. Что на меня нашло? Что это был за приступ какой-то неясной ненависти к чему-то? Я не мог дать ответ. Возможно, это был просто приступ ненависти, какие у меня бывают по разным причинам, и все, что я сделал – прикрепил это ненависть к тому, что вертелось в мыслях. Вдруг, что-то внутри меня заерзало, зашевелилось, вертясь из стороны в сторону, что-то, что очень острое, ведь каждый поворот этого чего-то отдавался болью, словно от пореза. Я понял, почему начал говорить это. Да, я привязал ненависть к чему-то в своих мыслях, но это было не безосновно. - Я просто хочу защитить тебя. – Сказал я, когда мы, наконец, поднялись. - От чего? - Спросил он, пропуская меня вперед, кажется, став чуть увереннее. - От всего, Джерард. От всего того, что может случиться. Именно от ужаса и отвратительности, о которой говорил, за что, кстати, извиняюсь, потому что повел себя немного глупо. Я хочу защитить тебя. От себя, возможно. – Сказал я, осознав, что говорю именно то, что считаю важным и нужным, проверяя все комнаты одну за другой, кроме ванной, откуда, собственно, до этого, и раздавался шум воды, бьющейся о поддон душевой кабины. Но сейчас шума уже не было. Я развернулся, чтобы спуститься вниз, но столкнулся лицом к лицу с Джерардом, который стоял, словно задумавшись над чем-то крайне серьезным и важным. Над чем-то, от чего зависит его жизнь. - Пока ты рядом, - наконец, сказал он, не смея, будто, на меня посмотреть, - мне не требуется защита. А если защищать от тебя, а значит отгораживать от тебя, то будет крах. Мой крах. Меня. - Джерард. – Он поднял на меня глаза, чуть потемневшие от раздумий, его глаза словно загустели, становясь не менее красивыми. – Не будет твоего краха. Его лицо разгладилось, и он резко дернул меня за руку, отчего я невольно почти упал на него, сразу оказавшись в объятиях, почему я сразу прикрыл глаза, обняв его в ответ. Мягких, теплых, полных благодарности и, как бы глупо это не было, любви. Любое его прикосновение что-то выражало. Этим он отличался. Прикосновения других людей, зачастую, пусты. Не выражают ничего, кроме физического контакта. Сейчас, касаясь кого-либо, люди смотрят на его реакцию, оценивают ее. Все оценивают. Сейчас все потеряло смысл, потому что все оценивается. Из-за оценки появилась фальшь. И фальшь влилась везде. Разрослась и разрастается, ведь всегда есть подпитка. И на прикосновения, которые когда-то имели смысл, она распространилась тоже. Теперь все это пусто. Тактильный контакт, зрительный контакт. Да все! Пустые слова, пустые действия, пустые чувства. Все теперь не имеет смысла. Все фальшивое и ненастоящее. Но не у него, не у Джерарда. Когда даже он просто хлопает меня по плечу – это что-то значит. Он смотрит на меня, всегда что-то выражая. Весь он что-то выражает. Он весь полон смысла. Не знаю, видит ли это кто еще, но я не слеп. Я вижу. Он полон смысла для меня. Для меня он сам смысл. И если я потеряю смысл, хоть когда-нибудь, и в прямом и в переносном смысле, я оторву себе голову. Убью себя, потому что потом смысла не будет иметь для меня ничто. - Кого я вижу, - услышал я откуда-то из-за спины Джерарда, почему пришлось открыть глаза, - Фрэнки… И я оторвался от Джерарда, потому что за его спиной стояла моя мать. И Джерард, поняв, в чем дело, сразу смялся, густо покраснев и снова хватая меня за руку, стараясь скрыть свое лицо за красными волосами. - Я просил тебя так не называть меня. - Хорошо, Фрэнк. Здравствуй. – Она оглядела нас, улыбнувшись и задержавшись ненадолго взглядом на руках Джерарда, которыми он вцепился в меня, снова до боли стискивая. – Мы так и будем стоять? Или все-таки мы пойдем на кухню, куда нужно, по крайней мере, мне. – Я лишь усмехнулся. И я, черт подери, был удивлен. Моя мать, черт, она всегда выглядела как последняя шлюха. Вид полнейшей вульгарности, ужасный, вечно размазывавшийся, макияж, окрашенные блондинистые волосы, с вечно видными сальными корнями, стойкий запах перегара, от которого воротило даже меня, и ее тело, вся она, безмолвно кричащая о желании потрахаться. Пусть она и моя мать, это было ужасно и отвратительно. Даже ее поведение выворачивало наизнанку. Мне было за нее стыдно. И как с ней вообще кто-то был? Хотя, все ее хахали были зависимы от чего либо, что она вполне могла достать, и тупо хотели ее. Уже не пересчитать то количество раз, когда я возвращался домой, видя ее, сидящей за кухонным столом, с бутылкой виски и в слезах, потому что очередной мудак поднял на нее руку и бросил. После раз, наверное, семи, я перестал удивляться. И мне было ее жаль. Она не плохая, глупая. Даже была бы хорошей матерью, если бы опомнилась. Но сейчас этого не было. Ничего из того, какой я ее запомнил, не было. Она была нормально одета, даже, я бы сказал, как-то модно. На ней не было почти макияжа, когда он прошла мимо меня, я уловил запах хорошего парфюма и геля для душа. Я был удивлен. Искренне удивлен. Если она теперь такая, то я готов ликовать. Только что послужило таким переменам? - Фрэнк, оно разговаривает? – Спросила она, размешивая кофе и хитро улыбаясь, глядя на Джерарда. - Разговаривает. Не надо так. – Я повернулся к парню, который сидел со мной рядом за столом на кухне. – Эй, ну ты чего? - Ничего, - он выдохнул, словно все это время не дышал вовсе, - Джерард. Я Джерард. Мы лечились с Фрэнком. Ну, вместе. - О, разговаривает, - усмехнулась она, облокотившись о столешницу и отпивая кофе, - ну очень приятно, Джерард. Мое имя, короче, плевать на него. Хотя, знаешь, не смей называть меня «миссис Айеро», - она перекосила лицо, - дерьмо собачье. Но, если хочешь, то Фрэнк зовет меня Мэл. Не знаю, почему именно так, у него с детства загон на это «Мэл». - Хорошо, мэм. – Он лишь усмехнулся. – Фрэнки, - почти прошептал он, когда моя мать отвлеклась на телевизор, - можно я в гостиной подожду, а? - Хорошо, иди. Я не думаю, что дальше вам стоит знакомиться. Этого хватит, - я улыбнулся, проводив его взглядом. - Куда это он? - Мэл снова повернула голову ко мне. - Устал, не тянет на разговоры. - Ясно. Итак, - она снова отпила кофе, - давно не виделись. А теперь, опуская тупую часть, где я должна спросить тебя о том, каково тебе было в больнице, я хочу спросить, что это за экземпляр-то такой? Кто он тебе? Хотя, я сначала предположила, что тебе в больнице было хреново, но судя по тому, как ты его обнимал, беря в сведение, что он с тобой лечился, я думаю, что тебе там было не так-то и хреново, - улыбнулась она, споласкивая кружку от кофе, который только что допила. - Пошла ты, - усмехнулся я, развалившись на стуле, - это, как ты поняла, Джерард. Он, - я вздохнул, - я люблю его. - Господи, отправила в больницу натуралом, вернулся геем. – Она ухмыльнулась, садясь на стул, с другой стороны стола, напротив меня. - Ну, спасибо, что не педиком. - Фрэнк, ты прекрасно знаешь, что я не имею ничего против этого дерьма. Гей, значит гей. Не мое дело. Тебе решать, кого и в какую дырку трахать. А он ничего такой, шикарный даже. - Твое мнение о нем меня интересует меньше всего. - Да ладно тебе, Фрэнк! Я просто говорю, что у тебя хороший вкус! Отличный выбор. - Это не выбирают. - Ты понял, о чем я говорила. И давно? - Прилично. - Я поверить не могу, что ты принял решение взять его с собой. - Это было тяжело. Но, знаешь, я смог удержать себя, удержу и его. - Ты молодец, Фрэнк. Я горжусь тобой. – Ее слова отдались гулом в моем черепе, застряв где-то в мыслях. - Ты никогда не гордилась мной. - Я всегда была за тебя горда, Фрэнк. Я была мразью и шлюхой, и я великолепно это понимаю. Но я всегда была за тебя горда. То, как ты держался и держишься. Все принятые тобой решения, включая очень серьезное это. Все твои достижения. Я всегда гордилась тобой. – Я готов был разрыдаться, но важно оставаться спокойным. Все-таки, я был благодарен родителям. Как маме, так и отцу. Да, я лепил себя сам, но они подтолкнули меня. Они толкнули меня к самовоспитанию. Я не стал бы тем, кем являюсь, если бы все их внимание было приковано ко мне, если бы я знал о хорошей жизни. С детства, меня будто не было, для них не было, нет ничего ужасней, с детства я узнал, что такое жизнь. И они показали мне жизнь. В полной ее «красе». И я благодарен им. Им обоим. - Я, - я запнулся, толком не, что и сказать, как выразить благодарность, - спасибо. – Она понимающе кивнула. - Итак, о деле, да? Ты можешь жить здесь. Эмм, прости, вы можете жить здесь. Как видишь, дом изменился. В лучшую сторону, так что тут все, так сказать, условия. - Ты знаешь, ты тоже изменилась. В лучшую сторону, Мэл. - Это приятно слышать, Фрэнк. От тебя – и вовсе. Спасибо, я надеюсь остаться такой. - А что толкнуло тебя к таким радикальным переменам, а? – я внимательно посмотрел на нее. - Знаешь, - она хитро улыбнулась, - не только ты нашел себе ухажера. - Еще раз. Пошла ты. – Я улыбнулся, потерев шею. - Я помолвлена. - Что?! - Да, Фрэнк, - она продемонстрировала кольцо, и моя челюсть прилипла к полу. - Черт, Мэл, я надеюсь, он не… - Нет, он не такой. Ни капли не похож на мои прошлые, назовем их, ошибки. Он дантист, Стив, хороший парень, на самом деле. Как видишь, меня он изменил. И я уезжаю сегодня. - Я рад за тебя, - ответил я, без капли лжи в словах, - куда? - В Лос-Анджелес, ему предложили там работу. - А когда, ну… - Я поняла, - она посмотрела на наручные часы, - черт! Уже должна выезжать! – Она подскочила с места, в секунду подлетев к своей сумке и быстро что-то перекладывая. - Эй! Сегодня?! Сейчас, блять?! Стой, а как же…. - Да можете жить здесь, можете. Возникнут проблемы, позвонишь. А и да, вот, - она протянула мне ее пластиковую карту, - Стивен перечислил туда какую-то неплохую сумму для меня, но, я думаю, он поймет. - Мэл, нет, это… - Да бери, блин! Они нужны будут, в конце-то концов! – Я лишь послушно забрал карточку, вздохнув и чувствуя себя в полной мере неловко. – Черт, все, Фрэнк, мне нужно бежать. Мне очень жаль, что я уезжаю. Я была бы рада пообщаться с тобой и Джерардом больше, но, увы. Я всегда гордилась тобой. – Она повесила объемную сумку на плечо, беря в руки, кажется, телефон и кучу ключей, среди которых я увидел и ключи от машины, все-таки, оказывается, ее, и неожиданно для меня, она подошла и поцеловала меня в лоб. Сделала то, чего мне всегда не хватало. Дала внимание. - Спасибо тебе. – Я поднял на нее глаза, так и не решившись обнять или как-то ответить на ее действие, кроме как словами. Но ей, видно, было достаточно, и она кивнула, улыбнувшись и отделяя от той кучи ключей какие-то, которые вручила мне. - Пока… Фрэнки. – Она улыбнулась и, помахав, быстро вышла из дома, и я мог видеть в окно, как она подбежала к машине и, сев, уехала. Теперь, моя душа была спокойна за родителей. Они изменились. Отец не сильно, но он был в надежных руках. Мэг тоже. Как бы они не относились ко мне, я всегда о них пекся, словно родители не они, а я. Джерард заснул в гостиной, аккуратно лежа на диване, словно может что-то сломать, если хотя бы втянет ногу. Я улыбнулся, не решив его будить, потому что знаю, что он вымотался. Я забрал вещи из машины, отнеся их в дом, а машину поставив в гараж, где было много пустых коробок, которые, наверно, остались еще с переезда. В моей комнате, все-таки, кто-то разобрался, но разложив вещи по шкафам, оставив всякий бред с моих полок, книги, комиксы, учебники, разные шнуры и мелкий бред, которого у меня навалом, в небольших коробках, наверно, чтобы я сам потом все разложил. Оставили даже черное постельное белье, чтобы я застелил кровать, отчего я усмехнулся. Чем я и занялся, наводя свой порядок в комнате, почему силы к вечеру меня оставили. Все, что я сделал, это смог помыться и кинуть одежду в стирку. Натянув белую футболку и чистые боксеры, я вернулся на первый этаж, но Джерард все еще спал, и я снова не решил его будить, потому что и сам уже валился с ног. Я вымотался, и сильно. Поездка, плюс вообще весь этот день, все это выжало меня, подобно лимону, который всегда берут в пример. Была единственная проблема. Я не хотел оставлять Джерарда здесь, на диване, на первом этаже. В комнате у меня двуспальная кровать, только тащить его туда… Надо. Все-таки пересилив себя и свою усталость, и, подняв его на руки, донес, кстати, вполне легкого, до второго этажа, и даже не разбудил его, что лишь доказывало, что он устал. Я аккуратно положил его на кровать, улыбаясь тому, как его молочно-белая кожа контрастировала с черным постельным бельем. Я не стал церемониться и, выключив свет, лег рядом, выдыхая. Я невероятно устал, даже слишком. Я не привык к длительным поездкам на машине, в качестве водителя, да еще и с инцидентами посреди трассы. Я улыбнулся, чувствуя, что сон медленно охватывает меня, наполняя мои веки свинцом. И эта кровать, по сравнению с больничной койкой, которую мы делили на двоих, была чем-то невообразимо шикарным. И для меня, да, думаю, и для Джерарда, не было сейчас ничего лучше и удобнее. И я уже засыпал, когда почувствовал, что теплые, явно работающие почти машинально, руки обхватывают мою талию, пробираясь под футболкой и притягивая к себе. Джерард. Как же я могу без него? Я уже сонно улыбнулся, осторожно разворачиваясь к нему лицом, и прижимая его к себе, почти сразу чувствуя, как его губы, которые находились где-то в районе моей шеи, расплылись в улыбке. - Спокойной ночи, Джер. – Я поцеловал его у уха, и, поправив одеяло, снова обнял его, даже не дожидаясь ответа, потому что его улыбка, я чувствовал, угасала, потому что он засыпал. Но мне и не так был нужен ответ. Как обычно, все его прикосновения и действия - они многоговорящие. И сейчас, обняв меня, он сказал все, что, возможно, даже не смог бы сказать словами. Это последнее, о чем я успел подумать, перед тем, как меня вырубило.