Пути, которые мы выбираем

В этот раз Гермиона на удивление прорыдалась достаточно быстро. Около половины одиннадцатого утра она ощутила, что устала плакать настолько, что больше не может выдавить из себя и слезинки, хотя на душе у неё было всё также паршиво. Грейнджер чувствовала себя так, будто выпала из реальности. Пожалуй, только жжение от соли на щеках напоминало, что она ещё жива, что планета вращается, и время по-прежнему идёт своим размеренным шагом, отчеканивая дни, часы и минуты. От безысходности Гермиона выбралась из под одеяла и хныча отправилась в ванную. Она не могла больше плакать, но ей хотелось содрогаться всем телом, без остановки двигаться мелкой рябью, задыхаясь, навзрыд. Когда она приняла вертикальное положение, то ощутила, что пустота внутри перестала быть метафорой. Её мучал голод, желудок болезненно распирало, будто кто-то, сидя в животе, надул огромный воздушный шар. Чувство было такое сильное, что оно забирало на себя всё её внимание. "Видимо, и правда жива..." Гермиона наспех собрала волосы в тугой хвост и сполоснула кожу лица, посчитав чистку зубов бессмысленной, надела школьную форму и отправилась к домовикам за завтраком. В душной кухне было как всегда суетливо и пряно. Как только девушка появилась в дверях, эльфы бросились наперебой узнавать, что именно привело к ним старосту. Маленькие существа так ликовали от общества неожиданной и бесспорно желанной гостьи, что остановить их, наверное, было бы не под силу даже самому Дамблдору. Не желая доставлять им лишних хлопот, Гермиона попросила самой простой еды, но хозяева хогвартской кухни не смогли допустить, чтобы юная мисс только из-за собственной скромности осталась раздосадованной завтраком хоть на самую малость, поэтому принесли ей попросту всё, что только нашли съестного. Сами того не зная, они ввергли Гермиону в ещё большую пучину. Она чувствовала неприятное покалывание в животе, слышала бурчание, но из всего этого разнообразия ей не хотелось брать в рот ни кусочка. Еда на столе напоминала пёстрое покрывало, запахи сливались в единую симфонию, от которой у Рона наверняка бы случилось помутнение рассудка. Для Гермионы же стол был как будто пустой. Боясь обидеть домовиков, девушка взяла первое, что попалось под руку. Это оказался йогурт. Она положила две ложки густой массы в свою тарелку и ласково улыбнулась внимательно наблюдавшим за ней эльфам, стараясь успокоить, убедить, что они могут гордиться тем, как выполняют свою работу. Домовики попросили обязательно сказать им, если она захочет чего-то ещё, и вернулись к своим делам. «Грейнджер, надо поесть. Утром нужны углеводы.» Гермиона оглядела стол, решив для себя, что раз ей всё равно придётся что-то в себя впихнуть, то можно упростить задачу - выбрать просто то, что будет ближе. Ближе всего оказались блинчики, и девушка стала макать их в уже налитый густой йогурт. Насыщая своё тело, она не испытывала никакого удовольствия. Еда была вкусной, сделанной с заботой, почти домашней, как всегда готовили эльфы, и пресной одновременно. Для Грейнджер она сейчас скорее напоминала картон. Пища не согревала её изнутри, не давала привычного удовлетворения,а просто проваливалась в желудок, заполняя ноющую полость. Что ж… Гермиона радовалась, что хотя бы одну из её пустот можно насытить так просто, если эту почти прозрачную нитку в груди можно было назвать радостью. Оставались ещё две полости: в голове и в сердце. С каждым днём Грейнджер всё отчётливее понимала, что со второй пустотой она поделать ничего не могла. Всё что было в её силах - стараться не думать о Малфое, но получалось плохо, особенно если учитывать как близко они жили. Буквально пару часов назад Драко хлопнул дверью её спальни, ещё раз напомнив, что теперь они чужие. Ведь и Гермиона повела себя с ним как с чужим и ощущала, что внутри неё скребётся совесть, что она поступила несправедливо. Хотя эта его… Гермиона даже не могла придумать подходящего слова, чтобы как-то назвать то, что выдумал, а потом вытворил Малфой. Знал ли он, что ей будет больно и плохо? Не мог не знать. Адвокат перед судом назвал бы это «жестокостью» или, по крайней мере, «злоупотреблением доверием». По любым общечеловеческим нормам она имела полное моральное право злиться, но опускаться до грязных игр и отыгрываться на Малфое Гермиона не хотела чисто из принципа. И всё же опустилась. Она не соглашалась на этот «эксперимент», и никто не оглашал ей условия, и всё же, всё же…То, как она сегодня утром обесценила всё, что делал Драко в качестве старосты, шло в разрез с теми же самыми общечеловеческими нормами. На секунду эта ссора ей напомнила, как волшебный мир обращался с Добби. Маленький эльф буквально силой выбивал у чародеев свои права, а те в ответ апеллировали к тому, как всё было раньше. Только в отличии от Добби, Драко поверил ей, и от этого было ещё противнее. Точнее нет, Драко ей не поверил, она ощущала, насколько он сомневался в её словах и вместе с этим вынужденно согласился. От своего же собственного поведения у неё на душе было отвратно, и вместе с этим Гермиона не чувствовала мук. Многие годы самое тёмное, что просыпалось в ней - это желание оскорбить Амбридж, когда та была директором. А сегодня утром она открыла давно забытую ей коробку, в которой хранилось очень горячее, сжигающее всё, что с ним не было созвучно, чувство, о котором Гермиона почти ничего не знала до этого: ярость. Впервые за многие годы Грейнджер была по-настоящему одна, теперь она могла не бояться, что кто-то пострадает от её потери благоразумия, а также позволить себе мысленно вымещать на Малфое весь спектр своих чувств. Это он вошёл в её жизнь не спрашивая, лишь вроде бы предлагая, только предлагая так, что она не смела отказывать, а потом просто исчез из неё, и теперь ведёт себя «как ни в чём не бывало». Хотя ведь это он первым поцеловал её летом. Она вообще ничего не просила, и не хотела, и не планировала. И если на то пошло, то это было попросту нечестно: он там сейчас спокойно сидит за партой и даже не представляет что ей приходится переживать из-за него. Ведь он сбежал! Сбежал от разговора оставив ей письмо, сбежал от всех своих и её чувств. Это он всё затеял! Это Малфой повёл себя как последняя прогнившая картофелина! В сердцах Гермиона поставила кубок на стол так громко, что домовики, погружённые до этого в свои заботы, вздрогнули, и все как один повернулись к ней. Мгновенно опомнившись, она мечущимся и виноватым взглядом обвела кухню и, замерев, выдавила из себя: — Простите, я не хотела вас напугать. Не меняя сконфуженного выражения лица, она засунула в рот ещё один блинчик, поблагодарила эльфов и выскользнула с кухни. В отличие от большинства учащихся, Гермиона ещё в самом начале семестра написала итоговый тест по магловеденью и была торжественно освобождена от этого предмета до конца своей учёбы в Хогвартсе. И такая предусмотрительность отдала в её распоряжение утренние часы сегодняшнего дня, но вот на следующем занятии ей уже предстояло быть. Она сначала подумала пропустить ещё один день, но от самой этой идеи её прошиб холодный пот. Только накал внутри Гермионы оставался столь же сильным. На нумерологии её вызвали к доске. Уже многие годы этот предмет был одним из её любимых, но не в этот день. Сегодня она была готова убить любого, кто задал бы ей хоть один вопрос. Мел крошился в руках, а когда профессор Вектор попросила прокомментировать решение, староста совсем неподобающе своему положению дерзко ответила: — Я так чувствую. Гермиона внутри клокотала, но решила, что уж пусть лучше подумают, что она чем-то расстроена, чем зла и, скрывая эмоции, опустила голову вниз. Септима Вектор на весь Хогвартс была знаменита своей строгостью, из-за чего большинство учеников боялось нумерологии как дементора, но в этот день она повела себя непривычно мягко, предложив девушке сесть и передав вопрос Лонгботтому. Обычно Гермиона Грейнджер была спасательным кругом для преподавателей, отвечая на все сложные вопросы и лишая тем самым вынужденного разочарования в уровне студентов и, как следствие, снижения планки, но после инцидента на нумерологии ни в этот день, ни в следующий никто из профессоров ни разу не спросил её ни о чём. Вероятнее всего, это была забота профессора Вектор, более логичных причин для этого Гермиона не видела. После двух занятий перед ней встал другой сложный вопрос: где расположиться за обедом. Представив на секунду себя рядом с Гарри и Джинни, Гермиона почувствовала такое отвращение, что даже подумала не выбрать ли ей место за столом Рейвенкло, но решила, что это будет слишком вызывающе, и, стараясь сохранить невозмутимый вид, села напротив Невилла, который от удивления чуть не выронил ложку. Он на всякий случай сообщил ей, что ребята сидят за столом чуть дальше и, получив ответ, что Гермиона это заметила, чуть сконфуженный, вернулся к супу. Так уж получилось, что именно этот неловкий юноша стал для неё в эти тяжёлые дни столь необходимой опорой и поддержкой. Невилл сильно скучал по Луне, которая вынужденно осталась с отцом. После того, как Полумна вернулась от пожирателей, Ксенофилиус боялся отпускать от себя дочь. И если летом она могла напоить его отваром успокоительных трав и уложить спать, чтобы ускользнуть на несколько часов, то о том, чтобы покинуть отца на несколько месяцев, отправившись в Хогвартс, не могла даже и подумать. Каждый день Невилл получал от неё письма. Девушка писала о сотнях мыслей и идей, которые приходили в её голову, рисовала перед ним невероятные миры, уносившие прочь от школьных забот на несколько десятков минут. В остальное же время он невольно ждал, когда в окно постучит сова Лавгуд, которая была уникальна, как и её хозяева. Её нельзя было перепутать ни с какой другой совой. По словам Полумны, она была наполовину Фвупером. У птицы были огромные карие глаза и оперение охристо-зелёного цвета, поэтому Невилл каждый раз без труда отыскивал вестницу глазами в своре утренних почтальонов. Пожалуй, Гермиона была противоположностью Луны и вместе с этим рядом с ней Невилл ощущал тепло, которое заставляло его немного расслабиться. Он, как и Забини, ничего не спрашивал у Гермионы, но рассказывал ей множество всего интересного, в основном о растениях, а в какой-то из вторников он предложил поработать с ним в теплице, и она согласилась. Разговоры с Невиллом не были чем-то сверхъестественным или особенным для Гермионы, но они заполняли пустующее время, которое с глухим звуком утекало сквозь её пальцы. Малфоя же Гермиона не видела полторы недели с момента их ссоры. Точнее видела, но мельком и каждый раз в отдалении. То, что он злился на неё, она не сомневалась и сама ощущала, как злость бурлила внутри. И всё же она боялась потерять его запах и каждый вечер, обернувшись в зачарованную мантию, пробиралась в соседнюю комнату и забирала висящую на стуле рубашку, оставляя ту, что снимала с этого же стула в прошлую ночь. Иногда она позволяла себе минуту другую полюбоваться на спящего юношу, но опомнившись, сбегала, боясь, что Драко может проснуться от одного её присутствия, как это было в её первую тайную ночь. И так повторялось изо дня в день. Лёжа в своей постели, обволакивая себя его запахом, Гермиона погружалась в туман воспоминаний об их прогулках, разговорах, днях, которые жили теперь только в её грёзах. Удивительная вещь - память, она живая и мёртвая. Одновременно и живая, и мёртвая. Будто бы он был рядом и вместе с тем не был. Гермиона потеряла счёт дням и просто жила в этих призрачных ощущениях, и всё же по прошествию пары недель почувствовала, что этого мало. Что эти тени не могли стать реальностью, и рано или поздно ей придётся это признать. Дни шли. Не имея альтернатив, гриффиндорская принцесса всё же покинула свою башню и вернулась в привычный распорядок: ходила на лекции и практики, готовилась с Симусом к состязанию и помогала Слизнорту с зельем для нового заклинания поводка. Она должна была ещё и готовиться к Рождественскому школьному вечеру, но о том, чтобы пойти к Драко и предложить снова работать вместе не могла даже и помыслить. Гнев по-прежнему разрывал её. Она научилась зарывать его, прятать, но он стал выходить наружу слишком непредсказуемыми путями. В её руках постоянно ломались перья, рвались книжные страницы, один раз она около минуты потратила на то, чтобы застегнуть пуговицу, которая отказывалась слушаться в трясущихся руках. Особенно рассвирепев в какой-то из дней, она решила, что пора выплеснуть этот яд. Очевидной мишенью для этого был Гарри, в конце концов он тоже был виноват. «Определённо, он заслужил это больше, чем профессор Вектор.» Гермиона достала из своей на-всякий-случай-сумочки карту и в первую очередь нашла на ней комнату друга. Он был у себя, но не один, с ним были Джинни и Малфой. От растерянности, стоявшая до этого, Гермиона села на кровать. Когда-то втроём были они: Гарри, Гермиона и Рон. Теперь — Гарри, Джинни и Драко. Когда всё так поменялось? Как?... До этого момента она думала, что Малфой вынул сам себя из её жизни, но оказалось, что он забрал гораздо больше, он забрал саму её жизнь. Не в силах вынести этого, Гермиона решила занять себя делом. К её счастью, дел у гриффиндорской старосты было много и достаточно разных, но ощущение, что она ходит по кругу, не оставляло, и это раздражало ещё больше. Однажды свою ярость Гермиона попробовала пустить в полезное русло: она вручную, будто на отработке, выдраила до блеска комнату. Чуть успокоившись, рассортировала все свои записи сначала по тематикам, а затем по алфавиту. После сделала планы подготовки к экзаменам и в конце концов встала перед одним единственным вопросом: Что же ей всё-таки делать? С ноющей, как застрявшая в пятке заноза, досадой она обнаружила, что её ярость была всё той же. И ей было не с кем этим поделиться. Она всё ещё не разговаривала ни с Гарри, ни с Джинни, внутренне считая их обоих предателями, не заслуживающими её внимания, по крайней мере ещё пару дней точно. И эта пара дней тянулась уже вторую неделю. Невилла она не считала достаточно близким другом, чтобы плакаться ему в жилетку. Поэтому полная отчаяния, не желая оставаться одна, Гермиона брала в руки палочку и шептала: —Экспекто Патронум.

***

Хлопнув дверью в комнате Грейнджер, Драко со скоростью авады слетел вниз по лестнице, а затем так же быстро поднялся по другой, ведущей во вторую спальню. Он ещё не знал в чём точно, но был уверен, что его обманули. Он ходил по комнате почти так же, как загнанный лев мечется по клетке, когда видит столь желанную добычу в отдалении и безопасности. Он сел на кровать и выдохнул. «Раз. Два. Три.» Необходимо было успокоиться, собрать мысли в кулак. «А хочешь ли ты успокаиваться?» Эта мысль была слишком странной. Малфой привык доверять себе, и сейчас этот вопрос заставил его замереть внутри, чтобы понять о чём именно он сам себя спрашивал. «Необходимо и хочется -слишком разные вещи.» Хотел ли он успокаиваться? Нет, он хотел злиться. Он хотел пойти, взять эту несносную пигалицу за шиворот и как котёнка дотащить до её тарелки с завтраком, а потом точно так же до их совместных обязанностей. Но не получится, грёбаная свобода воли, чёрт возьми! В этот момент он определённо понимал тех, кто придумал Империус. «В таких случаях он просто необходим.» Его передёрнуло. Он только что сам себе доказал необходимость применения Империуса. Малфой слишком хорошо помнил действие этого заклинания, помнил, как это легко - подминать мир под себя, отдаваясь тёплой волне магической эссенции перетекающей из тела в палочку. Легко и скучно. Давным давно, казалось, уже в прошлой жизни, когда Лорд только возродился, отец учил Драко обращаться с непростительными заклинаниями, предвосхищая, что вскоре они смогут ему понадобиться. Сначала Драко забавляло заставлять мышей бегать на перегонки, пугать кудахталок(так он называл говорливых барышень, которые зачастую оказывались в их доме) или выписывать сложные фигуры на паркете северной гостиной, но это слишком быстро наскучило ему, меньше чем за неделю. Наверное, тогда ему впервые захотелось, чтобы кто-то не просто послушался его, а послушался по своей воле. Вот уже много лет они с Теодором бились на кулаках, и это было во много раз интересней, чем любое давление и помыкание тем, кто слабее. Драко никогда не задумывался об этом, но каждый раз ощущал наполненность и жизнь в их поединках, а сейчас осознал, насколько ценит получать отпор. Ценит, когда ему перечат и дают сдачи, ценит - ощущать границу и врезаться в пределы допустимого, расширяя их, ценит это больше, чем когда пытаются держать мнимое, наигранное радушие или толерантность. И тогда, вспомнив ещё раз свою ссору с Грейнджер, он подумал, что хоть и злится на неё, но уже не столь неистово, как в тот момент, когда покидал её комнату. В конце концов, раз её гриффиндорское капризное сиятельство так решило, то он примет выставленные ей правила игры. В общем и целом, получить двух помощников вместо одного -неплохой расклад. Тем более, что Драко старше их по рангу, и эти двое просто будут с его высочайшего позволения прикрывать такой некрасивый псих своей подруги. Пожалуй, да, положение дел было в его пользу. Только самой невротичке знать об этом не обязательно. Размышляя о том, что ближайшие несколько недель он сможет управлять покорным и почти смирённым Поттером, который возможно какое-то время и покипятится, но не откажется, не сбежит, разве что будет давать тот самый драгоценный отпор, Малфой даже слегка повеселел. На этом он практически полностью позабыл об этой ссоре с Грейнджер, вспоминая только тогда, когда его взгляд натыкался на гриффиндорку. Каждый раз при этом Малфой ощущал противный привкус во рту и обиду, которая начинала пульсировать в груди почти в унисон с биением сердца. Только потихоньку, глухо, упираясь в ребра, будто бы робко напоминая о себе, и стоило ему только отвлечься — затихала. Переступить же эту обиду, пережить её ему было суждено только через полторы недели на парном турнире. Когда Малфой вернулся в стены Хогвартса и узнал, что им предстоит состязание, он в первую очередь объявил сходку факультета. Прошла она в воскресенье. Втянутые уже в идею цепочек, студенты не смели ослушаться старшего старосту, что, к слову сказать, подкармливало самомнение Драко. Он никогда бы в этом не признался, но внутри ликовал, упиваясь этим единогласно выбранным согласием с его авторитетом. Гостиная Слизерина была переполнена, но для реализации планов Малфоя нужны были абсолютно все. Идея была до невероятного проста: каждый старшекурсник по очереди рассказывал все схемы ведения боя, которые знал. Какие-то были придуманы учениками, какие-то подсмотрены в дуэлях и у пожирателей, но Малфой заставлял слизеринцев оглашать их. В это же время каждый из студентов держал в руках пергамент, на котором непрерывно делались пометки. И эти записи уже никому не показывались. Наверняка, любой из них что-то припрятал в рукаве, скрывая самые «вкусные» свои замыслы, но, вместе с тем не желая показать себя безмозглым и бездарным, одну-две идеи высказал каждый, на что собственно и рассчитывал Драко. И, как выяснилось, уже на следующий день после турнира, в процессе обсуждения новые тактики родились у всех до единого. Они во многом повторялись, но после продумывания в цепочках даже те идеи, которые могли показаться банальными, получили свой собственный узор. Распределение на пары Саламандера не согласовывалось с тем распределением, что делал Драко, и некоторым студентам пришлось временно покинуть свои цепочки. Но в результате такая смена окружения оказалась на пользу тем, кому это выпало, позволяя взглянуть на многие вещи по-новому. На каждую диаду слизеринцев работала целая команда. Младшие день за днём с упоением тренировали старших, изнуряя их, отыгрываясь за десятки домашек, которые они делали сверх меры, за пропущенные свидания, за мозоли от палочек и уже казавшиеся въевшимися в кости чернила на ладонях. Поэтому Слизерин к своему состязанию оказался более чем готов. Но, к сожалению, их противниками на первом круге был Рейвенкло — самый подготовленный из факультетов, а это значит, что будет несладко. Это знали и Гриффиндор с Пуффендуем. Многие студенты мысленно благодарили Моргану за то, что не их сшибёт этой волной ходячих энциклопедий, которые не получали кубок школы ежегодно только от того, что им, скорее всего, было лень доказывать своё превосходство над остальными. Занятия по ЗОТИ любили все и, судя по тому, какое рвение и практически пуффендуйское трудолюбие приверженцы синего факультета проявляли в этом предмете, в этот раз на послабление можно было не надеяться. Когда закончилась первая фаза турнира, дерево поединков начало перестраиваться. Возле него стояли возбуждённые студенты, ожидая увидеть своих следующих противников. Победители должны были сойтись с победителями, оказавшись среди верхних ветвей, проигравшие с проигравшими, расположившись в нижних рядах. Когда магические всполохи стали проявлять колдографии, все замерли сначала в ожидании, а после в изумлении, потому что такого результата первого круга не ожидал никто. Рейвенкло был повержен. Все до единого. Их колдографии одна за другой проявлялись внизу. Мурашки бегали по спинам оставшихся пуффендуйцев: если от хогвартских воронов не оставили и следа, то насколько же были сильны слизеринцы… Гриффиндору было тоже не по себе, но если культивировать храбрость столько лет, то невольно научишься справляться с волнением, поэтому как только стало понятно кто их будущие соперники, они отправились к своим местам, чтобы приготовиться к следующему бою, оставляя встревоженных пуффендуйцев нервно перешёптываться. — Гермиона, ты идёшь? — окликнул Симус напарницу, он хотел поскорее увести её от дерева, решив, что чем быстрее всё начнётся, тем быстрее закончится. Гермиона судорожно сглотнула и ссохшимся от волнения горлом ответила: — Да, сейчас. Напротив колдографий Гермионы и Симуса были два снимка их противников: Харпер и Малфой.

***

Тяжело, будто одновременно связанная инкарцео и закованная остолбеней, Гермиона шла за Симусом к месту поединка, шла словно на казнь. Слизеринцы были уже там и о чём-то оживлённо переговаривались. Драко, кажется, стравливал своему напарнику какую-то байку, красочно и с подробностями. Вот он крутанул палочкой чуть приседая, состроил испуганную гримасу и засмеялся вместе с Харпером. С брезгливостью и ужасом Гермиона увидела его в этот момент ровно таким же, каким Малфой был три года назад. Тогда Драко только вступил в инспекционную дружину и безустанно пользовался этим в своих интересах, смешивая с грязью всех тех, кто ему был неприятен, в особенности саму Грейнджер. И сейчас этот ублюдок смеялся. Отбросил её, их в сторону и смеялся. Горячее, прожигающее чувство вновь захватило Гермиону против её воли, хотя разумом она понимала, что напротив, в этот момент ей стоило бы оставаться здравомыслящей, холодной. Драко как будто снял сливки со своей истории, прокатив её смехом по телу, ощущая, как расслабляются мышцы, и бросил взгляд на уже подошедших соперников. В первую очередь его интересовала Грейнджер. С Финниганом было всё и так ясно, от него навряд ли можно было ожидать чего-то, с чем бы он не смог справиться, а вот Грейнджер… На секунду он поймал её взгляд. Желчный, мстительный. Со стороны Гермиона выглядела спокойной, и если бы не полыхающее зарево в её зрачках, Малфой бы, наверное, тоже в это поверил. Гриффиндорка на него злилась. Будто в ответ, обида, жившая в груди Драко совсем рядом с его душой, тихо-тихо с удовлетворением и напором прицокнула. Он старался стать холодным, беспристрастно оценить противников, но даже мысли в его голове стали звучать с издёвкой. Малфой внимательно вглядывался в Гермиону. Неужто Грейнджер так задело его желание командовать? Нет, она к этому должна была уже привыкнуть за столько то лет. Может быть это был его комментарий про красоту её ног? Она ведь тогда так яростно их укрывала и, кажется, именно тогда перестала его слушаться… «Милая, маленькая Грейнджер, неужели ты всё ещё не знаешь ничего про себя?» То, что та фраза была комплиментом в её сторону, по мнению Драко, было слишком очевидно. Так значит Грейнджер ещё не достаточно выросла, чтобы их принимать, значит она всё ещё в смятении и не знает кто она такая, значит и у этой львицы есть свои слабые стороны. Это было ему только на руку. Драко знал, как этим можно воспользоваться. Смотря на ехидно ухмыляющегося Малфоя, Гермиона захотела высказать ему всё, что думает. Но о том, чтобы выразить свои мысли словами в наглое белёсое лицо не могло быть и речи. Гермиона Грейнджер много лет следовала правилам. Даже когда некоторые из них приходилось нарушать, были вещи, через которые она не могла переступить. Поэтому она не остановила Рона, когда он покинул их с Гарри в прошлом году, и сейчас должна держать тайну, которая была ей невыносима. Зато сегодня, сейчас, она получила нежданный подарок судьбы, когда может под более чем резонным предлогом пронизывать Драко любыми проклятиями. Но только этого Гермионе было бы мало. Она ощущала, что ей нужно было что-то личное. Подойдя к напарнику, она осторожно положила руку на его плечо и, стараясь не изобличить своего состояния, со всей мягкостью, которая только нашлась внутри неё, сказала: — Симус, я хочу попробовать кнут. — Да, давай. А план Б? Гермиона на мгновение задумалась. Если она не сможет ловко управиться с кнутом, то нужно будет что-то другое, что позволит физически вмазать Малфою. — Закидаем их пузырями с горячительной смесью. Симус кивнул. Профессор Саламандер настоял на том, чтобы ситуация была по ощущениям, на сколько это возможно, приближённой к действительности, поэтому разрешил своим студентам предварительную подготовку не только в виде боевых заклинаний, но и в виде зелий, и простых артефактов, которые они могли изготовить сами. Наблюдая за первыми боями, Гермиона поражалась, насколько же образ мысли каждого из студентов был неповторим. Они с Симусом поработали на славу, она была уверена, что, например, заклинание связи не использовал никто кроме них. Хотя одним из ключевых его преимуществ была незаметность для стороннего глаза, поэтому теоретически так могли сделать практически все. Гермиона наблюдала за тем, как ведут бои другие пары, находясь в отдалении. Конечно, больше всего её интересовал Малфой, но выяснилось, что он закончил поединок раньше, чем она начала выискивать его в толпе, и сразу исчез, поэтому девушка попыталась сосредоточиться на том, что было перед её глазами, хотя отследить удавалось совсем не много. В гаме и суете, которые стояли в зале, выловить звук отдельных заклинаний или различить их действие было практически невозможно, но некоторые решения её действительно впечатлили: один из слизеринцев каким-то образом заполучил себе язык варана, в котором он ещё к тому же умудрялся держать вторую палочку, которую наверняка отобрал у кого-то из младшекурсников. Гермиона ещё летом вызнала у Джорджа, как он наделял вещи защитной магией, и зачаровала для них с Симусом сотню булавок, и теперь каждая из них могла отвести в сторону одно проклятье, проблема была в том, что срабатывали они все разом, так что надевать больше одной было бессмысленно. И сейчас перед новым боем Гермиона достала из бисерной сумочки ещё парочку и заменила ими те, что уже отработали на прошлом поединке. В ближний отдел сумочки она переложила взрывчатые пузыри. Изначально такие пузыри наполняли жидкостью из рога Взрывопотама, но буквально пару десятков лет назад ей была найдена замена в виде зелья на основе трав, о котором Гермиона узнала этим летом, когда разбирала библиотеку Малфоев. Несколько пузырей она отдала Симусу. В этом бою он отвечал за защиту, поэтому мог в подходящий момент свободной рукой бросить парочку. На мгновение Гермиона задумалась, а затем вытащила из сумочки баночку с ожоговым бальзамом: если бой пойдёт не так, как им бы хотелось и Малфой с Харпером придумают как отбивать пузыри в обратку, то он скорее всего пригодится. И, если Гермиона окажется вне игры, лучше чтобы он был под рукой, ведь найти что-то в её сумочке вряд ли будет под силу кому-то кроме неё, а вытащить бальзам из кармана Симуса она всегда сможет. В ответ Симус вернул ей кровоостанавливающее, которое также получил от неё перед предыдущим поединком. Они были готовы начать бой и только ждали сигнала. Говорили, что много лет назад, ещё во времена подъёма Грин-де-Вальда, Саламандер больно обжёгся о соблюдения формальностей. И с тех пор он, хоть и чувствовал себя в министерстве, как рыба в воде, и всё же при первой возможности предпочитал диктовать свои правила. Наверное, поэтому и сейчас он отказался от формальных дуэльных приветствий, и, по слухам, это вызвало долгий жаркий спор с профессором Флитвиком, который настаивал на том, что этикет - не «мешающая формальность», а лишь проявление уважения к противнику. Так или иначе, перед началом боя все студенты разворачивались спиной к центру зала, чтобы не видеть друг друга до первого возгласа кукушки из настенных часов профессора Защиты от Тёмных искусств. Закончив свой первый поединок почти моментально и имея в своём распоряжении перерыв, пока сражались Гриффиндор и Пуффендуй, Малфой оттащил Харпера в ближайший туалет и наспех научил его как на двух палочках за десяток секунд соткать тонкую, но достаточно прочную сеть. Если сработать слаженно и подготовить её к моменту разворота соперников, то им будет достаточно увернуться от первого заклинания, а дальше такая сеть свяжет противникам руки, не позволив даже высечь в воздухе узоры заклинаний, даст необходимые для победы несколько секунд. Гермиона уже стояла лицом к стене, и теперь Драко, нетерпеливо прокручивая в руках палочку, ждал, когда Финниган также отвернётся. Слизиринец хотел убедиться, что его приготовления к бою останутся незамеченными. — Чего уставился, Малфой? — конечно же, Симус, как и любой ученик Хогвартса, знал об отношениях Гермионы и Драко и, как любой из гриффиндорцев, не понимал их, держа своё мнение при себе. По крайней мере до тех пор, пока Малфой не представал перед его глазами. В целом это было свойственно львиному факультету — молчать «за спиной» и при этом не иметь ни единого шанса сдержаться в высказываниях «в лицо». — Не знаю, может быть хочу запомнить тебя таким: целым и невредимым. Симус скривился и нехотя повернулся спиной к Малфою. Драко тут же сделал тоже самое и прошептал: — Начали! Прошло несколько вдохов после того момента, как сеть была сплетена. Прозвучал крик кукушки. Гермиона тоже не теряла времени, и к моменту разворота она держала в руке уже готовый живой кнут. Гриффиндорка впилась взглядом в Малфоя, но тот этого не заметил, он провожал взглядом тонкую, неравномерно сплетённую, широкую паутину, парящую в воздухе. Проследив за его взглядом, девушка резко дёрнула плеть, устремляя кожаный шнур ввысь. Кончик кнута обвил одну из нитей сетки и повлёк за собой весь невод. Гермиона потянула его в сторону и сбросила свой «улов» возле стены. Симус уже был наготове и выставил перед ними щит Протего. Всё произошло слишком быстро: ни Малфой, ни Харпер не успели осознать то, с каким оглушительным треском провалилась их затея. Гермиона замахнулась и пустила хлыст вперёд, надеясь попасть по Малфою в наиболее мощной фазе удара. Но сил в девичьем замахе оказалось слишком мало, чтобы запустить кнут с достаточной быстротой, особенно сквозь Протего, и Драко с лёгкостью увернулся. Плеть заливисто щёлкнула по мраморной плитке зала. Опомнившись, Харпер хотел последовать примеру Симуса и выставить свой щит, но напарник остановил его. Малфой явственно ощутил в гулком звуке хлыста всю ненависть Грейнджер к нему и, прибавив к этому взгляд девушки, понял, что уже победил, осталось только чуть подтолкнуть гриффиндорку, выбить из равновесия, взбесить до такой степени, чтобы она забыла с кем и во что играет. Со стороны казалось, что Драко не собирался ничего делать. Он лишь ухмылялся. Ухмылялся настолько расслабленно и надменно, что Гермионе подумалось, что он вот-вот привычно уберёт руки в карманы. Ещё одна ехидная улыбка, и до неё донёсся знакомый голос: — Ого! Кажется, ты всё же чему-то научилась у тётушки Беллы. — Даже не смей упоминать её при мне, чистокровная тварь! — девушка ещё раз замахнулась. На этот раз она отправила кнут горизонтально, на уровне метра от пола. Малфой понимал, что увернуться от такого выпада ему не удастся, но он и не хотел. Удар Грейнджер по прежнему оставался девчачим, скорее точным, чем сильным, поэтому Драко сделал шаг назад и, схватив кнут за самый кончик, дёрнул его на себя. Гермиона пошатнулась. Стараясь не выпустить палочку из руки, она последовала за импульсом, пока Малфой тащил к себе натянутую как струну плеть, оборачивая её вокруг локтя, и через полтора шага упёрлась в спину Симуса, который, к счастью, крепко стоял на ногах. — Что, Грейнджер, без мужского плеча тебе никак, да? Из-за стены Протего показался кончик палочки Гермионы, которую она всё крепче сжимала в вытянутой руке. Теперь, миновав щит, она уже могла управлять кнутом с помощью магии и заставила его выскользнуть из рук Драко. Но это, кажется, нисколько не расстроило слизеринца, напротив, на угловатом лице все ярче и ярче расцветало выражение самодовольного главенства. Над ситуацией, над ней. — Ублюдок… — Гермиона сказала это шёпотом, что только Симус, всё ещё удерживающий плечом Гермиону, мог услышать её слова. Пожар в глазах девушки полыхал всё сильнее, перекидываясь по иссушенной рыданиями траве мыслей от одной части души к другой. Почувствовав, что Гермиона крепко стоит на ногах, Симус ослабил хватку, и девушка дёрнулась вперёд. Хлыст из её палочки начал стремительно расти, возвращаясь к прежней длине. Она отвела напряжённую руку назад. Побелевшие костяшки пальцев и сдавленное криком горло. Со свистом кнут разрезал воздух и ударил о плитку совсем рядом с её источником боли. От следующего удара Малфой тоже увернулся, чуть посмеиваясь. При подготовке к состязанию, Гермиона уделила особенное внимание этому заклинанию, но оно требовало от неё полной сосредоточенности хотя бы на мгновение самого посыла плети, что ей никак не удавалось, поэтому раз за разом Малфой избегал её кнута. — Ублюдок! — голос Гермионы набирал силу с каждым ударом, который так и не достигал цели. Слизеринец будто танцевал, больше не пытаясь схватить кнут или послать ей в ответ какое-либо заклятье, что злило её всё больше и больше. В какой-то момент это надоело Малфою, и он показал знаком напарнику, чтобы он всё же выставил щит, Харпер кивнул. Преграда лишала оружие Гермионы магической силы, и она снова почувствовала свою слабость перед волей Малфоя. Она отвела плеть назад и подцепила сетку, которую отбросила в самом начале боя, и снова отправила кнут вперёд. — Ненавижу тебя! Ненавижу! «Что же этот Волдемортский подлизок посмел сделать Гермионе?!» — подумал Финниган. Эта мысль ярким взрывом заполнила его изнутри, полыхнула, пробежав лёгкой рябью по щиту заклинания, и угасла. Их связь с Гермионой оказалась куда более восприимчивей, доверие гриффиндорцев к друг другу не знало границ, поэтому, когда с яростным криком девушки магический хлыст ринулся вперёд, его охватило золото-красное пламя. Первые мгновения Драко был абсолютно спокоен, он уже знал, что волшебный огонь не проходит сквозь Протего, и намеревался схватить сеть, и вытащить Гермиону за неё из-под щита Финигана, но когда понял, что разрушит в мгновение ока все защитные чары, инферно удара летит на него, впал в шок. «Адское пламя... Какого чёрта?! Неужели она настолько зла?» Это никак не вписывалось в его представления об их ссоре. Это же была ерунда. Из-за такого не происходят выбросы магии. На что же она так злилась? Что произошло? Что он не учёл? Первые два удара прошли мимо цели, но не третий удар. Его Гермиона нанесла снизу вверх. Она послала волну, в полный размах рассекая палочкой пространство: резко вверх и с силой вниз. Упругая плеть своенравно изогнулась и лизнула рубашку Малфоя от бедра к плечу. Его вопль пронёсся по залу и потонул в гуле заклинаний выкрикиваемыми другими студентами. — Ты!.... Последняя скотина! Слышишь Малфой?! Слышишь?! Один за другим удары ложились на слизеринца, терявшего силы на глазах. Его вой становился всё неистовее. В начале боя Гермиона помышляла лишь стереть с лица Малфоя ядовитую ухмылку, а теперь будто бы хотела стереть с лица земли его самого, превратить в пепел и втоптать в мраморный пол, и наносила удар за ударом. Ещё раз в плечо. Левое бедро. Плетёная сеть уже почти полностью истлела и опала рядом с Малфоем, рассыпалась в прах. Харпер в ужасе жался к стенке, он не пытался восстановить щит, даже не потому, что это было бесполезно. Он не мог преодолеть страх перед беснующейся огненной змеёй, которая изгалялась над его партнёром, которая прошла сквозь защиту Протего, как нож сквозь масло в летний полдень. — Подонок! Хлыст обвил шею Драко, и Гермиона дёрнула его на себя. Малфой уже не кричал. Его такое уставшее, тяжёлое тело казалось абсолютно плоским, будто бы исчёрканным углём кусочком бумаги. Белый хлопок рубашки покрылся проталинами из налёта сажи, перемежаясь с островками белой кожи, которые прорезали буро-чёрные оттиски кнута. Запах собственной горящей плоти вызывал у него тошноту, копоть не давала вздохнуть, а удавка на шее заставила его сделать шаг вперёд, затем второй и упасть, теряя сознание, совсем рядом с Финниганом. «Что же мы сделали...» — Симус был растерян. Он почти успел забыть... Этот запах. Он уже почти перестал сниться ему ночами. И вот опять. Опять огонь, опять пожары, взрывы, смерти. В этот момент ему стало страшно, что он ошибся. Что он сам вернул себя в этот ад, вернувшись в Хогвартс, пойдя в битву, отдав руководство своей жизнью кому-то другому. Этих мыслей хватило на то, чтобы кнут в руках гриффиндорки, так долго поддерживаемый огненной натурой Симуса, потух. Золотистое облако всполохов, ослеплявшее Гермиону, рассеялось, оставив только кожаный кнут, сдавивший неподвижное тело. — Боже мой… — палочка выскользнула из в мгновение ослабевших рук, и хлыст стал сворачиваться обратно внутрь магической древесины. В два шага Гермиона оказалась рядом с Малфоем, — Симус! Мазь! Скорее! — А! Да! Конечно! — он был как будто не здесь, и на автомате, подлетая к девушке, достал из кармана баночку и открыл. Гермиона перевернула Драко, уложив его голову к себе на колени. Слава Мерлину, он прерывисто, неровно, почти незаметно, но дышал. Артерия на шее подёргивалась. Судорожными, нервными движениями зачерпывая густую субстанцию и невольно смешивая её со своими слезами, Гермиона стала втирать бальзам в тёмно-бурые полосы с тем же отчаянием, с которым только что их оставляла. — Что ты сидишь! Помоги мне! — Эм... Да! Сейчас, — Симус потянулся к баночке, одновременно разворачивая к себе руку Малфоя, и густо смазал поперечный след возле сгиба локтя. Трое учеников на полу, в центре зала, среди симфонии разноцветных заклинаний, не могли не привлечь внимание. Саламандер был рядом с ними уже через несколько секунд. — Что произошло? — Я… Я разозлилась и... магический кнут полыхнул… Я... — Гермиона захлёбывалась слезами, — я ничего не могла поделать. — Мистер Финиган! Мистер Харпер! Берите его и быстро несите в больничное крыло. А вы, мисс Грейнджер, пожалуйста, проследуйте в свою комнату и пока не покидайте её. Да не руками же, господа! Палочками! Левитация вам на что?! Палочками!!! Быстрее, коллеги! Прошу вас, быстрее!