***
Мэнор ждал возвращения хозяина. Ждала Нарцисса, которая соскучилась по единственному сыну; Андромеда — которая не знала, как её племянник, являющийся хозяином поместья, отреагирует на новых домочадцев, и волновалась об этом куда больше, чем показывала; но больше всех его приезда ждал новый управляющий, ведь он уже около месяца занимался делами Малфой-мэнора, ни разу не видя хозяина оного. Поэтому картина, развернувшаяся перед ещё юным лордом Малфоем, когда он только пересёк порог дома, немало его удивила. Во всю ширину парадной стояла архитектоника из жителей мэнора: по левую руку от Драко по дуге выстроились несколько домовиков, три молодых горничных, одетых в одинаковые бело-серые платья, юноша в костюме в тон девушкам и повар в высоком колпаке. Справа от огромной композиции из взрослых стоял Тедди Люпин со смущённо розово-бежево-серыми волосами, поддерживаемый со спины домовиком и впившийся рукой в юбку бабушки. Мальчик был насторожен, взгляд его бегал и кричал непониманием происходящего практически также, как ощущал это Драко, поэтому, видимо найдя в племяннике отклик, взгляд Малфоя задержался на нём чуть дольше, чем на остальных. Затем Драко взглянул на тётю Андромеду и, наконец, на мать, за спиной которой, по центру всего этого построения, серым кардиналом стоял новый управляющий, знакомый Драко по колдографии из резюме. Первой немую сцену нарушила Нарцисса: — Драко, милый! Она подошла к нему как раз в тот момент, когда он уже снял пальто и отдал его одной из горничных. Молодой человек аккуратно обнял мать, принимая от неё поцелуй в щёку. — Ты же не забыл свою родную тётю? Андромеда сделала шаг вперёд, будто совершенно не замечая, что Тедди, вцепившийся в полы платья, пошёл за ней. Она подала руку Драко, и он, поприветствовав родственницу, легко дотронулся губами до костяшек её уже покрытыми морщинами пальцев. На секунду юноша удивился: Андромеда была всего на пару лет старше его матери, но видимо война была слишком жестока к ней, не оставив ни одного шанса сохранить молодость и красоту. — Надеюсь, вам нравится в нашем доме? — Более чем. Спасибо, Драко. Как дорога? — Вполне сносно, благодарю. Управляющий еле слышно прочистил горло, привлекая к себе внимание. Но никто из троих хозяев не дрогнул ни одной мышцей на лице, будто бы не замечая этого, хотя, конечно же, это было не так. И Нарцисса величественно отведя руку в сторону управляющего произнесла: — Дорогой, познакомься, пожалуйста, это наш новый управляющий, мистер Сэмюэль Бирдж. — Рад знакомству с вами, мистер Бирдж, — Драко протянул ему руку. Бирдж, улыбаясь во весь рот и склоняясь всем телом, радостно пожал его ладонь своими двумя. — Как и я, лорд Малфой! — от манер управляющего у Драко было двоякое ощущение: с одной стороны он чувствовал, что этот волшебник знает своё место, будет честно выполнять работу и не станет помехой для семейства Малфой, а с другой — от того, как он лебезил было немного противно. — Если позволите, я бы хотел обсудить с вами пару моментов, когда у вас появится такая возможность. — Конечно. Дайте мне десять минут чтобы переодеться и приходите в кабинет. — Прикажете прислать камердинера к вам? — Бирдж держался всё время чуть наклонившись вперёд, а спрашивая, ко всему ещё чуть наклонял голову в сторону, будто прислушиваясь. — Что? — Драко был удивлён, с каких это пор у него есть камердинер? — Нет, попросите Ирви приготовить мне одежду. — Будет сделано, милорд, — болванчик, сохранив наклон головы в сторону, прижал её к груди и снова приподнял прислушиваясь. — И, пожалуйста, передайте всем, что я не хочу, чтобы меня называли лордом. — Конечно, мистер Малфой, — ещё один кивок. Драко подумал, что из Бирджа получилась бы отличная кукла для продажи на ярмарках. Когда Драко поднялся в свою зимнюю спальню, домашний костюм уже ждал его на кровати. Малфой снял дорожную одежду, бросил её рядом со свежей и прошёл в ванную. В ванной тоже всё поменялось. Вместо привычного светильника под потолком по периметру горели ярко-свечи, давая ровный и сильный свет. Полотенца больше не висели на крючках, теперь они были свёрнуты в рулоны и уложены в своеобразную пирамиду на мраморной консоли с плетёной корзиной под ней, что показалось Драко весьма эстетичным. Но что больше всего ему понравилось, вышедшему из под тёплых струй, так это то, что полотенца были тёплые. Это была простая магия, известная каждому слизеринцу, и Малфой недоумевал: почему за столько поколений чистокровных магов, каждый из которых грелся в стылых подземельях Хогвартса одним и тем же заклинанием, никто так и не додумался подогревать полотенца? Как же было приятно. В этот миг Драко уверился: ради одного этого уже можно было нанимать Бирджа. Снова оказавшись в комнате, он заметил, что на маленьком столе стояла ваза с фруктами, а рядом с ней пара тарелок, десертные вилки, ножи и салфетки, а у изголовья кровати —бутылки с водой и пустой стакан. Как он узнал чуть позже, эти маленькие изменения коснулись всего дома: фрукты теперь были в каждом месте, предполагающем расслабленную беседу, вместе с водой, которая была практически всюду и как минимум в трёх вариантах: французская и итальянская негазированные и ещё одна бутылочка поменьше, с минеральной. Также теперь у любого светильника, на каждом, даже самом маленьком столике, лежала какая-либо книга с интригующим названием, вроде: «Искусство войны» или «История и мода. Что причина, а что следствие?». Драко никогда не интересовался модой, оставляя заботу о своём гардеробе матери и портным, но из любопытства открывал практически каждую из этих книг, просматривая хотя бы оглавление. Следующим изменением была прислуга. В доме Малфоев обычно работали только эльфы, но новый управляющий настоял, что господам будет приятнее, если помогать с обыденными делами им будут всё же люди. Домовикам же он предложил оставить ту работу, которая происходила незаметно для хозяев. Драко согласился на это, но только за исключением Ирви, в надёжности которой он был настолько уверен, что хотел держать её при себе. Остальным членам семьи он также попросил оставить право выбора. Сверх всего теперь домовикам запрещалось переноситься в личные комнаты, даже если хозяев там не было, и, как и всем остальным слугам, полагалось менять цвет своих наволочек в зависимости от времени суток: белоснежная до полудня, серая до захода солнца и чёрная после. Как чуть позже узнал Драко, вода, стоящая на столах в доме, была результатом долгого и мучительного выбора двух хозяек. История гласила, что этот услужливый и покладистый мистер Бирдж пригласил леди к обеденному столу с выставленными на нём в ровные ряды несколькими десятками бутылок и настойчиво попросил каждую из них перепробовать все и выбрать наиболее понравившуюся. Нарцисса призналась сыну, что в конце концов она просто ткнула в бутылку из лазурно-голубого стекла, даже не помня воду из неё на вкус, просто потому, что та показалась ей изящной. — Будь готов, что и тебе это предстоит. В доме изменился свет. Ещё летом, с наступлением темноты, домовики зажигали все люстры в доме, обеспечивая ровный свет во всём мэноре. Но в один прекрасный вечер, сидя за книгой в зимнем саду, Драко заметил, что теперь это не так. Поместье не отбрасывало на снег привычного свечения. И, как он сам обнаружил, а позже и подтвердил это у Ирви, теперь освещались только те комнаты, в которых находились хозяева и смежные с ними, тем самым изменения были практически незаметны для домашних, но действенны с точки зрения экономии. В первый же день своего прибытия в мэнор Малфой согласовал с управляющим все сметы и уточнил, что в камердинере не было надобности. Но узнав, что нанятый молодой человек кроме того, что учился в Шармбатоне и великолепно знал французский — неплохой игрок в квиддич, попросил оставить его в штате. На следующий день Драко отправился в Косой переулок, чтобы подыскать подарки двум своим старым новым родственникам: тёте Андромеде и племяннику Эдварду. Драко всё не мог понять, как это решение пришло только в голову: назвать ребёнка Эдвардом, чтобы потом уменьшительно называть Тедди, которое, в его представлении, было сокращением от Теодора. Но так как знание ответа на этот вопрос всё равно бы не помогло ему с выбором, Малфой не стал сильно зацикливаться. Вопрос о его подарке Нарциссе не стоял. Уже многие года в семье Малфоев была Рождественская традиция, которая не требовала ничего, кроме умения руководствоваться своим вкусом и кошельком, чтобы оплатить счёт. Но из-за того, что в доме появилось двое новых жителей, эта традиция могла сыграть с Драко злую шутку. Поэтому он просто вспомнил, что говорил отец про то, какие камни и цвета любит его мать. Когда Драко был ещё маленьким, Люциус учил его как именно надо просить прощения у матери за свои шалости (конечно, не покупая драгоценности, а рисуя их на детских портретах Нарциссы, от которых у неё каждый раз таяло сердце), и поэтому, выбирая дорогие подарки единственной до недавнего времени женщине в семье, и ему, и отцу было достаточно прислушаться к себе и здравому смыслу, чтобы выбрать, что именно в ювелирном отделе стоит внимания семьи Малфой. Примерно так же прислушаться собирался Драко, зайдя в магазин детских вещей. Вокруг него сновали уверенные женщины — молодые и не очень, а за ними следом ходили усиленно абстрагирующиеся от реальности мужчины. Какое-то время Малфой бесцельно слонялся между витринами, постепенно впадая в апатию и поэтому постоянно напоминая себе зачем он здесь, до тех пор, пока не набрёл на отдел, где увидел первого в этом магазине мужчину со счастливыми глазами. Посмотрев на стойку, Драко понял причину — он стоял рядом с отделом игрушек. Оглядев коробки и найдя в них всё то, о чём мечтал сам, когда был мальчишкой, он невольно присоединился к отряду полных детских грёз мужчин рядом со стеллажом. Конечно, подарок для племянника он выбрал почти мгновенно. Тедди уже почти год, а значит пора бы ему обзавестись своей первой метлой. Но эти волшебные вещи в шкафу завораживали. Драко еле удержался, чтобы не купить бордовую коробку с игрушечным Хогвартс-экспрессом внутри. Он помнил, как десять лет назад мечтал поехать в Хогвартс учиться, как хотел себе точно такой же, но его отец тогда счёл эту игрушку неподобающе простолюдинской для своего сына. Драко потребовалось какое-то время простоять возле своей манящей детской мечты, чтобы понять, что, собственно, игрушка сама по себе не столько ценна для него, сколько ценно то его былое желание её заполучить. Улыбнувшись теплоте мыслей, он подозвал продавщицу и попросил завернуть ему детскую метлу с ручкой из ясеня под названием «Красный дракон-7001». Но покупка подарка для племянника оказалась мелким событием в судьбе Драко Малфоя по сравнению с тем, что произошло в этом магазине двумя минутами позже. Тогда состоялось его неофициальное знакомство с единственной и неповторимой принцессой Алисией Вуд. В тот день принцессе воздушных замков, как называл её отец, исполнилось уже четыре месяца и восемь дней. Её мать, Пенелопа Вуд, в девичестве Кристал, в этот момент несколько увлеклась, убеждая мужа в выборе подарков для друзей её дочери, существование которых Оливер Вуд неустанно отрицал, ссылаясь на возраст малышки. Обращённая почти всем своим вниманием в спор, она не заметила, как хорошо известный ей слизеринец внимательно смотрит на их маленькую дочку, которая в свою очередь, лёжа в корзинке на прилавке, разглядывала белоснежные облака, ползущие по потолку магазина. Заворожённый Драко навис над девочкой. Он ловил золотое свечение нежной детской кожи, практически ощущая, как оно касается его губ. Прошло несколько секунд, и маленькая Алисия, не переставая нежиться уютом пелёнок, заметила, что одно из белых облаков живое и, кажется, хочет с ней поговорить. Принцесса улыбнулась, хихикнула и потянула к Драко свои маленькие пионовые ручки. Малфой не знал что делать. Это был второй день в его жизни, когда он оказывался наедине с человеком, которому ещё не было и года. Первый из них он пережил вчера. Именно, пережил, потому, что можно делать с «этим» существом он не знал. Несмотря на возраст, его племянник был достаточно сосредоточенным малым, но кроме того, чтобы выражать свои мысли и чувства одним и тем же звуком в сотнях вариаций, ни на что, по представлению Драко, способен не был. И вместе с этим слизеринец не мог не заметить, что взгляд племянника был настолько живой, насколько это было вообще возможно. Такое положение дел ещё вчера заставило Драко растеряться так сильно, что он уже сутки пытался понять, как вообще надо обращаться с детьми. К счастью Малфоя, вчера его уединение с племянником длилось всего пару минут, пока мама и тётя не вернулись в гостиную. Тогда, услышав их шаги, Драко испытал облегчение, и только постфактум уже смог заметить, что лишь от одного взгляда на Тедди он разволновался до потных следов на воротнике рубашки. Тогда Малфой сосредоточенно смотрел на маленького племянника и пытался понять, что же в нём такого? Почему взгляд так и цеплялся за этого неудержимого грызуна жёлтых игрушек с волосами неопределённого цвета? А сейчас ровно также он не мог понять, что в этой маленькой девочке, выглядывающей из бутона розовых пелёнок, заставило его поднести указательный палец к корзинке и шёпотом сказать: — Здравствуй, принцесса! Он сказал это тихо. Настолько тихо, что даже сам почти не услышал свой голос. Сказал и замер сердцем, ощутив такую живую хватку маленькой ручки возле своего ногтя. Девочка улыбалась. Драко смотрел на неё и чувствовал гул под рёбрами и в голове. Это было то же самое волнение, что и вчера, но в десятки раз сильнее и... светлее? Он заулыбался и протянул к ней свою вторую руку, чтобы оказаться пленённым полностью. — Чтоб все реки пересохли! — перепуганный, сдавленный голос вырвал Драко из его полёта. — Убери от неё руки! На Драко смотрела скорее перепуганная, чем разгневанная Пенелопа Вуд. Она прекрасно знала, кто этот юноша, и чем он отличается от всех, кто был в магазине, да и, наверное, во всём Лондоне. Знала из первых уст, от мужа, который тайком от неё сбежал на битву за Хогвартс и видел, как перепачканный и усталый Драко на негнущихся ногах выходил из ряда бойцов школы и шёл на сторону противника, к своей семье, которая покинула поле сражения меньше чем через минуту. Знала и терялась в догадках, как к нему относиться. После выпуска из школы она столкнулась с Драко Малфоем всего лишь раз, в этом милом детском магазине, где всё, что она успела сделать, так это перепугаться сама и испугать Драко, который в своём волнении пробормотал какие-то извинения, взял уже упакованную метлу с прилавка и покинул магазин. Последние три дня были для Малфоя тяжким испытанием. Началось всё вечером перед отъездом из Хогвартса. До этого момента его жизнь шла как по нотам: рядом с ним была девушка из снов, с которой он готов был пересечь Французские, Швейцарские, Немецкие, Испанские, Японские, да любые Альпы, нежная, весёлая, лёгкая... и внезапно одного момента восхищения другой хватило, чтобы мелодия начала врать и фальшивить. Целый вечер Драко прислушивался к своим ощущениям и чувствам. На отрезвлённую видом такой хрупко-сильной Грейнджер голову ему вдруг всё стало видеться в совершенно другом свете. Одри действительно была мила, её общество было приятно, но это было не то. Он это понял, станцевав с ней несколько вальсов. Драко не знал как сказать ей об этом, поэтому при первой же возможности сбежал под предлогом нашествия Дикой Охоты из Джери и его друзей на зачарованные инструменты в дальнем углу зала. И только в самом конце вечера, взвесив все за и против, понимая, что пройдёт совсем немного и она неминуемо начнёт раздражать, Малфой подошёл к Одри, поцеловал руку и на словах поблагодарил её за подаренные ему время, внимание и чувства. Утром же во время сборов он обнаружил запах курева Блейза, которое исходило от Грейнджер, что подпортило настроение двумя нотами: противным ароматом в его гостиной и мыслью о том, что Блейз, перестав разговаривать с ним, сдружился с гриффиндорской зубрилой. Дальше было путешествие домой, который уже и не был домом в привычном для него смысле. Вечер с тёткой, с которой он разговаривал впервые, но чувствовал, что должен вести себя так, будто она всегда жила рядом с ними. И ещё дети, которые будили в нём какие-то неизведанные, словно тайны запретного леса, силы: сначала Тедди со своим взглядом полным разума и кристальной чистоты безразумности, потом маленькая принцесса с кожей больше похожей на лепестки розы и почти ощущаемой руками золотой аурой. Поэтому, купив кашемировую шаль для тётушки, он решил попробовать найти хоть что-нибудь, чтобы отвлечься. В общем и целом Драко нравилось то решение, которое он нашёл для себя этим летом: зарыться в книги настолько, чтобы вспоминать о существовании внешнего мира только с жаждой и голодом. Повторить этот выбор сейчас показалось ему вполне удачной идеей. В это время Гермиона Грейнджер, находясь в крайне благодатном расположении духа, рассекала по второму этажу книжного магазина «Флориш и Блоттс», выискивая книги про разграничение реальностей или что-то с этим связанное. Когда она отвернулась от стеллажа с табличкой «Историческая справка на каждый день», положив «Самый полный очерк о Статуте секретности. Издание переработанное и дополненное» в купленный для мамы на Рождество, а сейчас использовавшийся вместо корзинки, самопомешивающийся котёл, её взгляд рассеянно скользнул между деревянными балясинами ограждения и застрял не в силах двинуться дальше, зацепившись за Драко Малфоя, перебирающего книжные новинки. Гермиона замерла и телом, и сердцем. Она никогда до этого не смотрела на него так: с любопытством, заворожённо, интересуясь, почти неприлично разглядывая. В каком он настроении? Что он взял с витрины? Какой рукой? Как расположил пальцы на корешке книги? Что это за чувство отобразилось сейчас на его лице? Стараясь стать невидимой для первого этажа и не замечая усилившегося слюноотделения во рту, она продолжала ходить вдоль стеллажей, не глядя брать книги и всё время возвращаться взглядом к юноше внизу. Раз за разом, раз за разом. Она смотрела на него так, как смотрят вестерны, ощущая себя частью действия, проживая каждый миг с героем как что-то жизненно важное и ведущее то ли к жизни, то ли к смерти. Так продолжалось до тех пор, пока очередная книга, глухо стуча об обложки своих сестриц, не стала протестовать в том, чтобы лезть внутрь переполненного котла. Гермиона посмотрела на книгу. На обложке бунтовщицы было написано: «Забор вашей мечты». Включившийся на минуту разум Гермионы заставил её, во-первых, вернуть книгу по заборостроению на её место на полке «Всё для дома и огорода», а во-вторых, заметить, что пристальным вниманием Малфоя, со столь удобной наблюдательной позиции, одарила не только Грейнджер, но ещё пара девушек, мечтательно стоящих возле перил второго этажа. Внутри Гермионы вскипело возмущение. Но совсем не ревностное (оттого, что другие заглядывались на её Малфоя), а скорее презрительное, оттого, что она на мгновение ощутила себя такой же, как и эти барышни: мечтающей о красавчике никчёмной пустой куклой, хотя конечно же это было не так. Она знала Малфоя, знала, возможно, лучше чем кто-либо на свете. Но тем не менее, шокированная этой мыслью, Гермиона в одну секунду приняла вид единственного на этом этаже магазина здравомыслящего человека, задрала нос и, возмущённо фыркнув в сторону задумчивых девушек, пошла к кассе, чтобы с полным достоинства, по её мнению, видом оплатить «интуитивно выбранные», как она их назвала, книги. Со стороны же это выглядело совсем иначе. Когда в двух шагах от него с высоко задранной головой прошла Грейнджер, Малфой на секунду отвлёкся от рассматривания новинок и проводил её взглядом, пытаясь понять: может быть, ему тогда в гостиной всё это только показалось? Гриффиндорка безусловно выглядела напряжённой. Сквозь её баррикады из попыток держать марку, Драко не мог считать ни единого слова, ни единого чувства; ни её, ни своего собственного. Душе просто не на что было откликаться. Но с другой стороны, такую Грейнджер он хорошо знал и помнил. Собственно, она всегда была такой: занудой и зубрилой с холодным сердцем. Единственной мыслью, родившейся в голове Малфоя, было: «Хорошо, что она поттеровская надоеда, а не моя».***
Праздничный ужин в мэноре проходил с той теплотой, которую эти стены не видели уже несколько столетий. Пока маленький Тедди под бдительным присмотром домовика лепил башенки из картофельного пюре, взрослые члены семьи вспоминали прошлое. — А помнишь, — мечтательно произнесла Андромеда, — как Беллатриса могла с утра собираться за новым платьем, а уже к обеду его порвать? — Она всегда была так стремительна, — Нарцисса кивнула, — сколько в ней было жизни, и как же тяжко сложилась её судьба. Как жаль, что Драко даже не видел её той, какой она была раньше. — Ты не представляешь, насколько я её ненавидела! Мы так много всего натерпелись из-за Беллы, а теперь прокручиваю воспоминания в голове и всё больше думаю, что это будто была и не она вовсе. Наверное, если бы Трис тогда всё же не вышла замуж за этого молчаливого гея, может быть, всё и сложилось иначе. Ты только представь нашего Бельчонка-старшего, эту вечно неспокойную шаровую молнию и эту сосульку Рабостана. — Я бы сейчас с радостью посмотрела, как влетело бы тебе от неё за Бельчонка, — криво улыбнулась Нарцисса. — А ты помнишь, какие она писала картины? Мальчишки с Зимних игр до сих пор закидывают снежками нас с тобой на Морском побережье. — А после замужества она много написала картин? — Ни одной, — Нарцисса ответила негромко, и в обеденной вмиг стало слишком тихо. — Домовики нашли несколько набросков, которые она сделала в первые месяцы после замужества, на этом всё... Драко достал волшебную палочку. В то время, пока его мама и тётка переговаривались через стол, он следил за племянником. К этой минуте Тедди уже закончил со своими архитектурными поисками, сосредоточился на повторе узоров скатерти всё тем же пюре, и лорд Малфой захотел чуть подыграть племяннику. В предрождественскую ночь на стол главного зала мэнора каждый год, с середины восемнадцатого века, стелили одну и ту же скатерть. Она была чёрного цвета с серебряными вихрями вьюг на ней. Её магия заключалась в том, что даже самый слабый магический ветерок мог сдвинуть узор, будто бы вихри были выложены по ткани не шерстяными нитями, а снежинками. Когда-то давно, когда Драко вернулся домой из Хогвартса на свои первые каникулы, мама привела его в Рождественское утро в этот зал. Она научила его несложному заклинанию и, встав на другой стороне стола, начала игру, подтолкнув самый большой вихрь в сторону своего сына. В то утро они много смеялись и спорили, осыпая друг друга возмутительно-шуточными предположениями и угрозами, но счёта не вели. А ещё раньше, на первое Рождественское утро Нарциссы в этом доме, то же самое сделал Люциус, решив повеселить молодую жену так же, как когда-то его веселила мать. И теперь Драко еле ощутимым заклинанием подтолкнул вихри на скатерти в сторону Тедди, заставляя их плясать, стукаясь друг о друга, словно бильярдные шары. Мальчик радостно завизжал. — Драко, милый! Пожалуйста, убери палочку. Мы же ещё едим. — Конечно, мама, — смиренно ответил юноша, хотя не видел, чтобы кроме Тедди хоть кто-нибудь за последние полчаса прикасался к еде. — Какие у нас планы на новый год? — Честно говоря, я ещё не озаботилась этим вопросом. То, что это была ложь, Драко стало понятно сразу. Его мать обожала все праздники без исключения. Она просто не могла не озаботиться тем, как пройдёт главное событие снежного времени года, тем более имея столь прекрасное настроение, как в последние дни. — Кто принимает бал королевы Шарлотты в этом году? Осенний бал дебютанток имени королевы Шарлотты был старой традицией, уже угасшей в маггловском мире, но переродившейся в магическом. Аристократия скрытой Британии, правда, предпочла праздновать его зимой, когда все их отпрыски возвращались домой из школ, а сады становились слишком холодными для прогулок. Единственное правило этого бала касалось одежды: все замужние дамы должны были появиться в платьях тёмных оттенков, незамужние девушки — в свадебно-белых, и только хозяйка имела право и обязанность надеть красное и венчать себя омелой; мужчины вне зависимости от возраста были, конечно, в смокингах. — Никто, насколько мне известно. — Нарцисса действительно раннее навела справки. Почти во всех именитых семьях магического мира сейчас был разлад. Половина из них, потеряв своих родных либо похоронив, либо проводив в Азкабан, зализывала раны на своих фамильных древах и, скрываясь от презрительных взглядов, ощущала, что не может, не оскорбив павших, даже помышлять о торжествах. Вторая же, та, которая год назад сумела разумно отстраниться от всех событий, в основном уезжая из страны, не смела предложить первой половине праздновать чтобы то ни было. Малфои в это время могли смело заявить, что не относятся ни к тем, ни к другим. Их участие во втором пришествии Волан-де-Морта было неоспоримым, и они принесли немалую жертву, потеряв главу семейства, вместе с тем в этом году их семья, приняв в доме Тедди с Андромедой, стала только больше. И если сравнить их семью с другими аристократическими домами, то Малфои могли смело олицетворять собой новую жизнь и уже занимающий рассвет сменяющий ночь войны. — Значит, это сделаем мы, — Драко это сказал с лёгким задором, стараясь скорее спровоцировать мать, чем указать ей. И говоря «мы», он, конечно же, подразумевал «вы», не сомневаясь, что ему не оставят и шанса поучаствовать в подготовке. Малфой не был любителем проводить вечера подобным образом, но этим выстрелом он мог убить сразу слишком много зайцев начиная с того, что знал, чем будет занята его мать в ближайшую неделю, заканчивая тем, что этот бал неминуемо поднимет его семью на пару ступеней выше в глазах общества. — Дорогой, ты не думаешь, что я уже слишком стара, чтобы носить красное? Драко опасался, что это был лёгкий намёк на то, что пора бы ему искать невесту, и постарался проигнорировать этот смысл: — Любой цвет меркнет по сравнению с вами, maman. Даже гроб обитый красным атласом, в который вас уложат не меньше чем через две сотни лет, не сможет сделать вас ещё краше. — Драко знал, что переборщил, но сейчас главное было сбить этот неприятный смысл в словах матери, если он там действительно был. — Драко, милый, я надеялась, что к восемнадцати годам ты научишься льстить куда более скрыто, — с притворным возмущением проговорила Нарцисса, переводя взгляд на Андромеду. Внутри леди Малфой сменялись чувства, и плясали кадриль образы планов. Она растерянно, а потом и напористо посмотрела на сестру. — Но тогда... нам необходимо полностью отдаться приготовлениям уже прямо сейчас, — женщины почти одновременно вскочили из-за стола, а за ними, следуя этикету, встал и Драко, — осталось всего несколько дней! — Милая, подожди! Совсем не страшно пропустить десерт, но давай хотя бы обменяемся подарками, — миссис Тонкс попробовала чуть умерить пыл, который захватил леди Малфой. Как же в такие моменты Нарцисса напоминала ей Беллу. — Конечно! — Нарцисса, присаживаясь обратно, потянулась к стоящему рядом стулу. Драко затих в ожидании того, какая из рождественских традиций сыграет сейчас. В богатых аристократических домах, на вроде дома Малфоев, не было недостатка средств, чтобы какие-либо покупки были отложены до праздников. В их семье уже несколько столетий назад привычные подарки, которые должны были выразить теплоту и заботу о родных, сменились шутками, призваными веселить всех, кто находился за столом. И в зависимости от того, какими предметами сейчас обменяются бывшие сёстры Блэк, Драко достанет пакеты либо из-за кресла справа, либо слева от камина. Глаза Тедди горели любопытством, отражая свет свечей, расставленных парусником в центре стола. Он предчувствовал, что что-то сейчас случится, что-то особенное, долгожданное, и окрасил свои волосы в насыщенный тёмно-голубой цвет. Зная, что для любого мальчугана, которому нет и года, случайная безделица может внезапно стать самой любимой игрушкой, вся семья, конечно же, купила для Тедди именно игрушки: маленький кентавр-воин от Нарциссы, набор магических шариков от Андромеды и детская метла от Драко. — С Рождеством, дорогая Цисси, — Андромеда протянула сестре небольшую коробочку. Та, с лёгким подозрением посмотрев на сестру, открыла её, но к удивлению Нарциссы из коробки ничего не выскочило. — Это всего лишь «Бетси Ботс», но как ты видишь... — Только жёлтого цвета. Кажется, я обречена получать от тебя подарки в цвет моего имени. А в этот раз, кажется, ты хочешь ещё ко всему и обречь меня на страдания. Самое вкусное, что может здесь найтись так это лимон, ведь так? Ну ничего, я тебе сейчас отомщу, — она вытащила откуда-то снизу небольшой красный шарик и протянула сестре. Разорвав обёртку, Андромеда увидела, что это оказался такой же красный, как и сама обёртка, клоунский нос. Она улыбнулась и, надев его, стала строить рожи, заставив родных улыбаться, а Тедди рассмеяться так, что он чуть не упал со своего стула. Только поднеся руки к лицу, чтобы снять нос, она обнаружила, что вся пошла волдырями. Удивление и паника, возникшие на мгновение на лице Тонкс, были такими сильными и настолько шли в разрез её кривлянью минуту назад, что Драко с Нарциссой рассмеялись в этот раз уже от всей души. Значит за левым креслом. Тёте он подарил розовую шапочку для ванны с чёрной надписью «жизнь слишком коротка», маме же белое, покрытое мехом, сиденье для унитаза. В ответ он получил кошачий ошейник с бубенчиком от Андромеды и, что действительно удивило Драко, маленького белоснежно-серебряного котёнка с сильным прямым хвостом и с кисточками на ушах от матери. — Это же лазиль! Через столько лет ты передумала? — Я решила, что раз теперь у нас полный дом прислуги, то с одной кошкой мы справимся. Кроме того, мистер Бирдж уверяет, что при должном обхождении с ним шерсть будет выпадать только во время ежедневного расчёсывания. Драко поглаживал зверька, усадив его на крепко сжатые руки. Котёнок же, только что пробуждённый Реннервейтом, был насторожен. Юноше ещё предстояло узнать, что это животное обладает довольно суровым нравом, но сейчас коту нравились руки Драко, хотя нервничая он продолжал непрерывно гладить своего нового хозяина лапкой по рукаву пиджака. — Как ты его назовёшь? — Он белый, как звёздный свет, так и назову — Стеллалюкс. Стеллалюкс Малфой. Будешь защищать нас, малыш? Вряд ли котёнок понимал о чём его спрашивали, но подняв свою головку вверх и посмотрев на Драко сразу же отозвался: — Мяу! На радостном и лёгком смехе всех присутствующих рождественский вечер завершился. Вернувшись в свою спальню, Драко нашёл ещё один совершенно неожиданный подарок — белую сорочку с вышитым чёрным узором-полоской над манжетами. Рядом лежала записка: «Недавно вспомнила, как ты любил их раньше. Надеюсь, не перестал. Мама». Этим же вечером Драко отправил подарки всем своим друзьям, даже Блейзу, с которым он уже достаточно давно не разговаривал. Ему Малфой послал набор палочек для мензурной дуэли. Такие палочки могли стрелять только одним безопасным заклинанием и были очень популярны в Британии 18-го века, когда смертельные дуэли, вызванные оскорблением чести, были официально запрещены министерством. Драко знал, что Блейз давно хотел заполучить себе эту антикварную безделушку. На следующее утро, разбирая присланные за ночь подарки, он обнаружил увесистый гибкий меч с ножнами в виде свернувшейся змеи. Они с Блейзом видели его как-то на прогулке по городу-крепости в пасмурный день. Толедская сталь, ручка в форме головы змеи, идеально ложащаяся в руку. «Выпендрёжник», — улыбаясь подумал Драко. Было немного смешно. Они с Забини по-прежнему не разговаривали, но это не мешало оставаться им близкими друзьями, знающими, что хотят подарить друг другу, и это рождественское утро девяносто восьмого года уверило их в этом. В следующие дни Драко учил племянника пользоваться новой метлой, чем вызывал у малыша восторг аж до радужного цвета волос, а у мистера Бирджа и Нарциссы — острую необходимость закрепить все хрупкие предметы в доме. Особенно учитывая, что в доме появились крайне самостоятельные четыре лапы. А по ночам Малфою снился один и тот же сон: холмы, обрамлённые соснами и дубами, рассвет между ними. Он был хозяином и хранителем простора и в тишине слышал, как эта самая тишина молчала. Смотрел, как беззаботные птицы-дни исчезают за горизонтом. Видел, как на краю его владений рождались, умножались и умирали цивилизации. И грел на своём костре саму ночь. Каждый раз во снах он уходил далеко-далеко, туда, где простор начинал заполняться чем-то другим: узором жизни, воздухом, свободой и ветрами. И она в ладонях несла для него родниковую воду, а он нырял в самую глубь. Луна целовала день. Он каждый раз видел её издали, но стоило приблизиться — оставались лишь колыхание листвы и отзвук тени. Будто они шли рядом, вдвоём, вдоль реки, но следы были только его. Драко просыпался с острым ощущением того, что что-то забыл, но не успевал он даже подумать над тем, что именно, как маленький Стеллалюкс протягивал к нему свои мягкие лапы, требуя внимания, и все тревожные мысли отступали. Ночь за ночью. День за днём. Всякий час, проведённый среди своих вновь обретённых родственников, давал Драко возможность познакомиться с ними ещё ближе. Он узнал, что Римус Люпин боялся, что его сын тоже станет вервольфом, и что мать Тедди ненавидела, когда её называли по имени, даже когда это делал «Грозный Глаз» Грюм, и мирилась только с Тонкс. Иногда Драко с удивлением замечал, что он влюбляется в своего племянника всё больше и больше. Чувствовал, как любой успех Тедди становился его собственным. Раньше он тоже ощущал что-то похожее, смотря на свою команду по квиддичу, но это было в тысячу раз слабее, чем сейчас, когда юный Люпин формировался в его руках, словно был из глины и впитывал любое слово как губка. Малфой вдруг стал понимать своего отца, он давал Драко всё лучшее, что мог дать, воспитывал так, как хотел бы, чтобы воспитали его самого. Но Драко уже знал, что своих детей он будет воспитывать не так, как делал его отец, по-другому.***
В доме Уизли праздник же проходил по-своему. Здание, внешне напоминающее построенную ребёнком башенку, было переполнено, несмотря на то, что в нём проживало всего несколько человек. На Рождество в Нору слетелись все, кого только можно было тут представить: конечно были все члены семьи Уизли, включая Перси, Билла, Флёр и даже Чарли; здесь были Лавгуды, потому что Луна решила, что её отцу пора бы уже увидеть людей более живых, чем на страницах «Ежедневного пророка», и уговорила его выбраться из дома хотя бы на один вечер; был Невилл, который настолько сильно хотел провести Рождество с Полумной, что смог даже улизнуть от бабушки; и конечно были Гермиона и Гарри. Разве что, к тайной радости хозяйки дома, не доехал Хагрид. Разместить всех гостей в маленькой Норе без противозаконных чар было невозможно, поэтому по тихому подговору Джинни, все гости согласились отправиться домой как только почувствуют, что хотят отдохнуть. Она постаралась уверить в этом свою маму, которая усиленно пыталась придумать как всех разместить, но ощутив, что миссис Уизли так или иначе готовится к худшему, просто предложила ей в нескольких спальнях разместить девочек, а в гостиной и остальных комнатах уложить мужчин. И такое решение немного сбавило градус волнения хозяйки, которой предстояло сегодня ещё и накормить всю эту ораву. В Норе почти непрерывно бегали, смеялись, шептались и визжали. А Гермиона и Луна сидели на ковре у камина и разговаривали. — Давай лучше я тебе покажу, — Луна выставила ладонь вперёд, как бы останавливая, но на самом деле приглашая Грейнджер к действию. Последние полчаса они активно дискутировали о том, что такое слова и что лежит за ними. Луна пыталась доказать, что немые люди могут чувствовать и передавать больше только потому, что слова для них лишь упаковка того, что они чувствуют. Гермиона же утверждала напротив, что слово «любовь» никто не может охарактеризовать, и каждый понимает под ним своё, хотя по сути никто не понимает его значения, и вместе с тем, мы используем его в речи и находим общий язык только за счёт самого слова, даже не понимая сути. После долгой дискуссии Луна захотела показать Гермионе на деле в чём тонкость, как можно человека попросить о чём-то не говоря ни слова. Гриффиндорка согласилась и в ответ положила свою ладонь на ладонь Лавгуд, и та продолжила: — Вот сейчас я тебя приглашу на прогулку, — Полумна внимательно прислушиваясь продвинула руку вперёд. — Ты можешь отказать мне, отодвинув руку обратно, или же согласиться, попробуй найти то положение рук, которое располагает к нашему задуманному действию. — Гермиона прислушалась и передвинула их руки чуть левее и вниз. — Вот видишь! Ты чувствуешь! Давай вернёмся обратно, — она перевела руки в нейтральное положение между ними, — а теперь я предложу тебе погулять, но уже немного стесняясь. Луна чуть неуверенно, больше давя пальцами, чем ладонью, раскачивая их замок повела руку вперёд. Здесь Гермиона резко выпрямила руку, практически отбрасывая её. — Ого! Теперь я знаю, насколько ты не любишь, когда люди сомневаются! Давай теперь я попробую это сделать настойчиво и резко, — Луна рассмеялась. — Прости, я не очень умею это делать, но я попробую. Сделав как можно более серьёзное лицо и насупив брови, Луна резко выпрямила руку, чуть не впечатав костяшки Гермионы в её же подбородок. Грейнджер пришлось приложить немало сил, чтобы оттолкнуть навалившуюся всем телом Луну. — Теперь ты! Около получаса Луна и Гермиона занимались этой игрой, они отталкивали и звали друг друга через соприкосновение ладоней, искали то, как они могут говорить «да» и «нет» только чувствами, узнавали что-то друг о друге, делились тем, что слышали в жестах, до тех пор, пока Гермиона не почувствовала, что больше не может. Ещё несколько лет назад Луна казалась ей очень странной. Ребёнком, который не может толком объяснить ни единого своего поступка. Сейчас же она видела, что у каждого её действия есть основание, но оно, видимо, лежит где-то за пределами того, что можно передать словами, только так — жестами, в чём Гермиона была крайне неопытна. Её одолевали неоформленные мысли и эмоции, которые надо было выгулять. И Гермиона ничего не смогла придумать лучше, чем закурить. Грейнджер незаметно похлопала себя по карману и, убедившись, что коробочка с самокрутками у неё с собой, попросила у Луны перерыв. В Девоне уже несколько недель как наступила зима. Белый цвет победил все остальные, а влажный холодный ветер пробирал до костей. Тем удивительнее было для Гермионы увидеть Рона, облокотившегося на каменную ограду. Он не услышал, как открылась дверь дома, поэтому продолжал стоять спиной к девушке, и не ведал, что ещё один человек теперь знал его маленький табачный секрет. — Рональд Билиус Уизли! Это что ещё такое?! Сердце Рона ушло в пятки. Можно быть знаменитым на всю страну героем, которого приняли в аврорат без диплома об окончании школы и предварительных испытаний, и вместе с этим быть отличным кандидатом на роль боггарта, человека, которого ты очень любишь и который очень любит тебя. В общем, больше чем рассерженной мамы боялся он только пауков. Страшась сделать вдох он осторожно развернулся и увидел готовую рассмеяться Гермиону. — Слава Мерлину, это ты. — Если бы это оказалась не я, это бы не было так весело, — Гермиона подошла к ограде и встала рядом с Роном. — Только маме не говори, что я курю, а то она взбесится. Гермиона вынула из кармана маленький тонкий портсигар, который раньше принадлежал её маме, и достала одну самокрутку: — Одолжишь огня? От удивления Рональд не придумал ничего лучше, чем вытащить изо рта свою сигарету и поджечь ею ту, что протягивала ему Гермиона. — Спасибо, — затянулась. — Теперь можешь считать, что мы повязаны одной тайной. Хотя в отличие от твоей мамы, моя в курсе. Гермиона перегнулась через ограду, посмотрела вниз, где возле стены собрался небольшой накат из снега, и выпрямилась обратно. Пальцы мёрзли, друзья молчали. Гермиона не знала и даже не предполагала, о чём думает Рон. С каждой минутой она всё явственнее понимала, насколько разными дорогами они разошлись. Столько лет их путь был проторен. Они шли против зла, не сворачивая и доподлинно зная, кто их враг. Шли рука об руку, а теперь, когда перед ними раскинулись сотни дорог, каждый выбрал свою, и вот в итоге они оказались с разных сторон стены непонимания. Она даже не знала о чём с ним можно поговорить, но через минуту Гермионе пришло в голову, что в этом большой плюс табачных разговоров — можно не сказать ни слова и сохранить ощущение, что беседа была искренней. Эта тишина напомнила ей, как они молчали с Драко, но немного по-другому. Грейнджер отметила, что табак оказался отличным суррогатом близости, которой ей так не хватало в последнее время. Молчание нарушил Рон: — Это из-за него ты куришь? — Нет, из-за себя. Рональд хмыкнул: — Ну конечно. — Я правда серьёзно, — голос Гермионы не был ни взбешённым, ни истеричным. Он был настолько спокойным, что Рон повернулся к ней, потому что поверил. — Я несколько запуталась. — И что? Табак помогает тебе распутаться? — А что насчёт тебя, Рон? Почему ты куришь? — Всё оказалось сложно. Я имею ввиду службу в аврорате. Никогда не думал, что скажу это, но нам повезло с Волан-де-Мортом. Нам всегда было понятно, что те, кто за него, те мудаки, а кто... — Эй-эй! Рон! Полегче с выражениями. — Прости. Окружение сказывается, — он ещё раз затянулся. — Всё сложно. Я думал, что после того, как мы справились с самым могущественным тёмным волшебником, работать в аврорате будет как-то проще. Типа пришёл, вытащил победилку, победил и всё. А сейчас в голове такая чехарда, что без этого, — он предъявил Гермионе уже почти докуренную сигарету, — никак. Иначе я просто схожу с ума. — Вот и я не справляюсь. Иногда я думаю, да ну всё к чёрту, жила же раньше, почему бы и не продолжить жить так же. А потом, где-то внутри, раз-раз и стукнет мысль: если не спалить всё, всю свою предыдущую жизнь до тла, то феникс души так и останется запертым. — Не хотел бы я, чтобы моя душа была фениксом. Вечно умирать и возрождаться вновь, каждый раз, туда-сюда, скучно же. Куда вот лучше быть гидрой — вот представь, тебе отрубают голову, а у тебя раз, и ещё одна и ты стал только сильнее. Не хочешь в своей новой жизни взять её за основу? Она вроде тоже у магглов в сказках была. — Может быть, — Гермиона усмехнулась. — В любом случае вот я курю и всё думаю, как же мне жить дальше... И чувствую себя как спортсмен на допинге. — Допинге? — Ну, как будто я списала С.О.В. И списываю каждый день. Вроде же я должна своими силами справляться, а творю вот это, — она стряхнула с сигареты пепел и поднесла её к губам. — Но чёрт возьми, как же хорошо. — Да-а-а... — Рон понимающе кивнул и последний раз затянулся сигаретой. Он затушил окурок в маленьком углублении между камней, достал карманную пепельницу, в которую отправился и окурок Гермионы, а затем они двинулись обратно, в сторону празднично гудящего дома. — Кто-нибудь ещё знает о том, что ты куришь? — На самом деле все кроме мамы, — Рон пропустил Гермиону вперёд себя в дом, и суждено же им было сразу наткнуться на Джинни! — Фу! Рон! Ты и Гермиону провонял! Перестань уже курить! Сигареты меня раздражают! — Меня они вообще убивают, — буркнул Рон. — Погоди умирать. Может что-нибудь повеселее придумаем, — отозвался приближающийся к ним Поттер. — Куда уже веселее! Кингсли хочет в следующем году полностью очистить Азкабан от дементоров. Вот где уж я навеселюсь. — Тогда будь готов, что на день рождения от меня ты получишь большую коробку шоколада. — Заранее большое спасибо, — без какого-либо энтузиазма отозвался Рон. — Заранее большое пожалуйста... в шоколаде, — хихикнула издевающаяся Джинни. — Слушай, если хочешь сделать мне хорошо, то, пожалуйста, попроси это сделать того, кто это умеет делать хорошо. Я, между прочем, в следующем году за всех нас буду класть свой зад на плаху... — Рональд! Что за выражения!? — прозвучало с кухни. — Тебе послышалось, мам! — самым невинным голосом отозвался Рон. Миссис Уизли позвала к ужину. Сегодня утром, чтобы разместить всех друзей семьи, Гарри и Чарли расширили обеденный стол Норы ещё двумя письменными столами и комодом, спущенными из комнат на втором этаже, но он всё равно не мог уместить разнообразие тех вкусностей, которые наготовила Молли и, чтобы помочь ей, гости стали с особым усердием опустошать керамические блюда, деревянные салатницы и фарфоровые супницы, на месте которых тут же появлялись новые. Беседа загорелась сама собой и перетекала от человека к человеку, связывая весь стол в один узор из шуток, аргументов и праздничного тепла. Гермиона по большей части молчала, лишь иногда вставляя колкую фразу или интересный факт, и всё больше слушала. Год заканчивался. Оставалось совсем чуть-чуть. И видит Бог, она была этому рада. Сколько всего произошло в этом году? Сначала её чуть не убила Беллатриса, а потом они победили Волан-де-Морта. Гермиона вспоминала, как они с Гарри жили в лесу и то, как она встречалась с Драко. Кажется, она уже переползла через ту пропасть чувств до дна, которой никак не могла достать. По крайней мере Гермиона хотела так думать, потому что боялась. Она помнила, как иногда ей казалось, что уже достала до этого чёртова дна, но оно, как тонкий лёд, проламывалось, и Грейнджер падала дальше. Теперь она молила следующий год, чтобы в этот раз тот благословил её амброзией счастливой жизни, а не эвтаназией от переполняющих её чувств. Ей хотелось жить. Но эта жизнь внутри неё была такой тихой, что приходилось прислушиваться, пытаясь уловить музыку в сердце, в душе. Погружаясь в себя, Гермиона ощущала будто она есть тихое море на рассвете. Расслабленно и нежно, слушая музыку волн. Именно за этим процессом нашёл её Джордж. Гермиона сидела в кресле, прижав коленями к животу белую подушку и руками плотно обхватив чашку с пряным какао. — Прости, я тебя не сильно потревожил? — Джордж стоял в нерешительности сведя руки за спиной. — Нет, ничуть, я просто немного задумалась. Ты что-то хотел? — Да, — он сел на краешек дивана и немного наклонился, — у меня к тебе дело. Ты же, кажется, хорошо знакома с младшим Малфоем? Гермиона подавилась какао и закашлялась. «Не то слово хорошо». — Знакома, мы же с ним живём через стену. А что ты хотел? — Один из его партнёров мне предлагает очень интересный контракт, там такие небольшие, размером с ладонь, штуки, которые позволяют слышать друг друга на расстоянии. Я уверен, это прорыв, впрочем не важно. Я не о том. Контракт крупный и я рискую своей головой, а в этих людях я не уверен. Я пытался уже узнать у Рона, он же и его однокурсник тоже, но он почтил меня минутой ворчания, сказав в итоге что-то на вроде: «Спроси Гермиону, Малфои это по её части». Кажется, это была самая длинная речь, которую Гермиона когда-либо слышала от Джорджа. Он был крайне взволнован. Конечно он не знал, что Малфой уже один раз спас магазин от разорения и, по-видимому, случайно тем самым вытащил Джорджа из затяжной депрессии. Он не мог на пустом месте доверять слизеринцу, который был пожирателем, как и его партнёрам. Гермиона выдохнула: — Если ты хочешь знать моё мнение, то я бы доверила Малфою всё что угодно. Если он собрался вкладывать во что-то деньги, то дело стоящее и, насколько мне известно, в его интересах сейчас сохранять крайне добропорядочный вид как минимум ближайшие несколько лет, так что можешь не беспокоиться об этом. Джордж слушал её с большим вниманием, а затем кивнул: — Спасибо... — он на миг замялся, пытаясь осознать. — Уф! Это меня успокоило. Знаешь, я смотрю на Эгву... Ты с ним знакома? — Гермиона утвердительно кивнула, — смотрю и вот всё думаю, что с ним что-то не так. Он какой-то апатичный что ли... — Это не апатия, — Гермиона рассмеялась вспоминая обоих Эгву, — они просто так воспитаны. Мне тоже сначала казалось, что они то ли притворяются, то ли совершенно не испытывают эмоций, но оказалось, что они просто их очень ценят. Для них они своего рода «деньги», которыми они не раскидываются. — Гермиона, это ты на что-то намекаешь? — Я? Ой, нет, ни на что. Прости, если задела. — Да я не о том. Ну вот... — Джордж на пару мгновений задумался, а потом поднял на Гермиону горящий взгляд, — помнишь, какой был август в этом году? — Именно к августу закончился его беспросветный траур по брату, и он впервые вышел из дома и вдохнул воздух в полной мере. — Не то, чтобы я как-то сильно отличила его от июля чем-то кроме того, чем была занята... — А хочешь услышать про мой? — Гермиона снова кивнула. — Он был полон запаха персиков и дынь. Мамины яблоки с мёдом, а ближе к концу первые паутинки прохлады туманным утром. Виноград и мягкие закаты в траве, после которых впервые за лето хочется горячего чая. И немного грусти о том, что так и не сделали с Фредом за лето. Знаешь, я как будто жил этот август за двоих. И неужели то, что я тебе говорю это, ты считаешь растратой? — Что? Нет! Но Эгву это же не я! В смысле, я твой друг, а он же никто. Он человек, который даёт тебе деньги и больше ничего. — Я бы предпочёл, чтобы люди, которые дают мне деньги, были более человечными. А ещё лучше моими друзьями. — Но у твоих друзей нет таких денег, так что, если тебе интересно моё мнение, смирить с этим, — Гермиона с надменным видом отхлебнула ещё немного какао. — Но, по крайней мере, я могу на это надеяться. Это было ей знакомо. То, как Малфой сбежал, тем самым высказав «Нет», будто бы оставило неминуемое «Да» упрямству Гермионы. Она прекрасно понимала, что хочет ровно также как и Джордж стоять у трона дня победительницей, желания которой становятся явью. Которая доказала бы всему миру, что душа любого человека проявит себя рано или поздно, что единственный способ жить, это любить всех и каждого всем сердцем, но сейчас, уже послушав своё внутреннее море какое-то время, она с удивлением обнаружила, что её сердце как раз не хотело любить всех. Любить — огромный труд, и её внутренности кричали о том, насколько они устали. И беда была совсем не в том, что она была слишком смела, веря в это, а в том, что её сердце хотело другого. Гермиона пока не знала чего именно, но знала точно, что это будет что-то великое, что запомнится на века и изменит сердца и души сотни тысяч людей, но совсем по-другому, чем она думала ещё несколько лет назад. Когда-то, совсем маленькой, Гермиона мечтала прочитать все книги на планете, стать самой умной и решить все беды мира. Чуть повзрослев и обнаружив сколько в действительности существует книг и направлений, она чуть поумерила свой пыл, но по-прежнему считала вполне возможным решить хотя бы часть из них, если делать это по очереди. И если поначалу она ощущала себя всемогущей, то тогда впервые она почувствовала обязанность восстать непреступной твердыней против тьмы, сдавившей свет земной, потому что уже начинала понимать, насколько это невозможно и что всё, что в её силах — это начать сопротивляться. Теперь, забросив почти полностью свои представления о смысле жизни и оглядываясь на прожитые в бесконечной гонке за завтра дни, Гермиона видела, сколько в ней было решительности, смелости, ответственности и совсем не было надежды и веры, совсем не было её собственной души, как будто всю жизнь она сражалась под чужими знамёнами. И сейчас, сидя с чашкой какао у огня, она совершенно терялась в догадках, какая будет её жизнь и что будет дальше, но сколько в её сердце было надежды! В последние недели она слушала себя так много, так часто и глубоко, что чувствовала куда большую усталость и расслабление, чем когда-либо. Этот труд оказался совсем другого толка, которому её никто никогда не учил. Она признавалась себе, плакала, решалась и брала ответственность за свои собственные решения в той мере, в какой никогда раньше её не чувствовала. Эти недели по её ощущениям были даже не как месяцы, как будто годы. Через пару часов Гермиона ещё так же, как и в Норе, сядет за один стол со своими родителями, которые теперь снова с ней и греют её своим теплом, как и друзья. Она ещё не знала, что будет делать, но точно знала, что сделает всё возможное, чтобы больше никогда не мерить каждое своё утро количеством пролитых слёз.