Шкатулка чувств

— Опять ты, — бормочет Хосок, отставляя кружку от себя. У него волосы спутаны после сна, пижама стянута на бок, а глаза еле открыты. Образовавшийся посреди кухни Чимин лишь пожимает плечами. — Опять я, — отвечает он, усаживаясь на свое привычное место за столом напротив. Хосок скользит усталым взглядом вслед за горячим паром от чая. Громкое тиканье часов усыпляет его. Голова тяжелая, стекло столешницы под голыми кистями контрастно холодное, чай пахнет бергамотом. — И снова голый, — он и расфокусированным зрением видит. Конечно, сложно не заметить, когда за точкой фокуса целое размазанное пятно телесного цвета. — Я уже кучу раз говорил, что моя одежда не является частью моего организма… — Чимин привычно заводит разговор, на который Хосок не особо обращает внимание. Не нравится ему слушать всю эту муть про путешествия во времени, тем более когда за окном еще совсем темно. — Четыре пятьдесят два, — прерывает он Чимина, хрипло произнося время его прибытия. — Ты даже на секунду не опаздываешь? — Я перемещаюсь во времени и пространстве, Хосок. Для меня невозможны опоздания. — Зачем ты вообще перемещаешься ко мне? — каждый раз он задает одни и те же вопросы. Каждый раз получает одни и те же ответы. Но что еще делать, когда каждый месяц восемнадцатого числа ровно в четыре пятьдесят два утра посреди твоей кухни материализуется буквально из ниоткуда голый парень, которого ты до этого ни разу в жизни не встречал. Возможно, Хосок бы и подружился с ним, только вот Чимин появляется на два часа двадцать минут, а после исчезает, оставляя за собой лишь грязную кружку и никаких контактов. Чимин, как и всегда, перед ответом тяжело вздыхает, будто ему уже осточертели однотипные вопросы. Закинув ногу на ногу, чтобы хоть как-то согреться, и оглядываясь по углам, он проговаривает фразу, которая у Хосока в голове на повторе крутится уже чуть меньше года, все то время, что Чимин попадает к нему: — Я не могу контролировать путешествия ни к тебе, ни от тебя. У нас осталось два часа, кстати. — Знаешь, у меня сегодня день рождения, — в мыслях Хосок морщится от собственной лениво-грустной интонации. Но только в мыслях, потому что мышцами лица двигать лень. Зато он наконец просыпается достаточно, чтобы взглянуть Чимину в глаза. Тот удивлен; вот так совпадение. — Пойду достану тебе одежду. — Поздравляю, — давит Чимин Хосоку в спину, оставаясь сидеть на стуле и ждать свой комплект из кофты и старых пижамных штанов, которые ради него Хосок перестал носить. — Конечно, у меня нет подарка для тебя, — договаривает он, когда Хосок возвращается. Тот по привычке идет делать вторую кружку чая (без сахара с долькой лимона), на пути сонно почти врезаясь носом в открывающиеся дверцы шкафчиков. Чимин неуклюже натягивает одежду, стараясь не размахивать руками в маленьком пространстве кухни. В этот раз Хосок даже дал носки. — Сколько тебе? — Двадцать пять, — мямлит Хосок, ставит кружку у чужих пальцев и ложится щекой на столешницу. В таком положении его губы смешно выпячены, вместе с сонными глазами, пухловатыми щеками и торчащими волосами создающие умильную картину лица Хосока. И хмурые брови не помеха. — О, а мне двадцать шесть, — посмеивается Чимин, отхлебывая чай. — Ну, вообще-то, мне нынешнему двадцать три, но мне мне, — тычет пальцем на себя, — двадцать шесть. Поэтому лучше не заморачиваться с обращениями, иначе мы на них все оставшееся время и потратим. Хосок согласно кивает. Точнее, возит щекой по стеклу и мычит. Дальше они сидят в тишине минут десять. Да, совсем не тратят время. Потом говорят о всяком, в основном Чимин, а Хосок лежит на столе и слушает, пытаясь не заснуть. У него вполне хорошо получается, он даже умудряется поддерживать диалог, несмотря на бегущих по полю лошадей, возникающих в сознании, если молчит дольше минуты. Чимин после каждого своего рассказа смотрит на часы. Час сорок. Час девятнадцать. Пятьдесят девять минут. Тридцать семь. Двадцать четыре минуты до времени его ухода. — Чими-и-ин, — вымучивает из себя Хосок, наконец отлипая от стола. И сразу же ложится на руку, щекой ближе к локтю, кисть торчит в воздухе за головой. — А ты встречаешься с кем-нибудь? — В данном отрезке времени нет, — звучит слишком сложно для балансирующего между сном и реальностью мозга Хосока, поэтому тот даже не пытается проанализировать. Просто мычит, почти пуская слюни на себя. Иногда даже чай не спасает от желания спать. — Хосок, не слюнявь. Хосок не хотел, честно. Но он лег позже обычного, будильник разбудил его в фазу глубокого сна, из-за чего теперь он никак не может прийти в себя. Это странное ощущение, словно ты проснулся, но на самом деле нет, и все вокруг такое медленно воспринимаемое, голова будто кружится, глаза болят от искусственного света. Хочется только лечь спать дальше, даже на собственной руке заснуть вполне можно. — Прости, — он подбирает слюни, поднимает голову и принимается допивать остывший чай. Теперь слишком сладко. — Почему ты спросил у меня про отношения? — Чимину правда интересно узнать. Может ли это как-то повлиять?.. — Да просто так, — слишком нервно отвечает Хосок. У него на лице написано, что врет. Еще он взгляд уводит и краснеет слегка, покусывает нижнюю губу. — Надо ведь о чем-то говорить. — Может, спать пойдешь? — Чимин пытается не выдать своего умиления смущенным Хосоком, как и желания подразнить его, но времени остается совсем немного. — Пятнадцать минут осталось. — А ты поцелуешь меня на ночь? — неизвестно какими силами Хосоку удается выдавить из себя ухмылку. И даже встать из-за стола и направиться в кровать. Ах, сладкая постель, его лучшая любовница. Чимин ответить не успевает, а он уже закрывает за собой дверь. Что еще делать, кроме как поспешить за ним? Когда он входит в комнату, Хосок лежит завернутый в одеяло по самый нос. Только сонные глаза блестят во мраке, выжидающе глядящие на него. Остается лишь подойти. Хосок вместе с одеялом отодвигается ближе к стене, освобождая Чимину место посидеть на кровати, и сразу же поворачивается к нему, все блестя глазами. — Еще раз с днем рождения, — шепчет Чимин, поглаживая Хосока по волосам. Тот жмурится от прикосновений, явно всеми силами пытающийся себя заставить не заснуть до того, как Чимин исчезнет. Хосок любит и ненавидит этот момент. Любит, потому что он очень красивый: вокруг Чимина появляются искрящиеся красные огоньки, пахнущие как бенгальские огни, их становится все больше и больше, они мельтешат перед глазами, и в какой-то момент приходится сдаться и моргнуть. За эти полсекунды Чимина уже нет. Именно поэтому он ненавидит его. Он так боится моргать. Воздух подсвечивается красной дымкой. Они оба знают, что это значит. Чимин убирает руку от волос Хосока, двигается на постели, склоняется над ним, искры разлетаются между ними, мягко освещая лица. Хосок опускает одеяло до ключиц, смотрит Чимину в глаза, завороженно приоткрыв рот. Тот лишь усмехается, тянется к чужому лицу, становясь так близко, что Хосок забывает о своем страхе и закрывает глаза, в томительном ожидании перестает дышать. Он точно не был готов, когда мягкие губы коснулись его носа. Он был настолько не готов, что распахнул широко глаза (ресницы коснулись челки Чимина) и издал удивленный звук. Чимин же, отпрянув, засмеялся. — Меня дома ждет мой собственный Хосок, — Хосок продолжает ничего не понимать, разбуженный на пару минут необычным действием. — А ты, первого мая, когда пойдешь за кофе, не постесняйся сказать парню прямо за тобой, что я приходил к тебе. Красная дымка уже почти полностью охватила Чимина. Напоследок он лишь улыбнулся, прищурившись, показал жестом, что Хосоку нужно моргнуть. Тот и моргнул на автомате, не в силах держать больше уставшие глаза открытыми. От Чимина, как и всегда, осталась только одежда.