Tell me why

      Себастиан очень торопился домой. Туда, где ждет мужчина, родной и до ужаса любимый. Очередная паническая атака. Крис только недавно об этом рассказал, пояснил, что с момента встречи с Себом они прекратились, и вот теперь начались снова. - Почему ты не сказал раньше? - И что бы ты сделал? Никто не хочет связываться с такими, как я. - Да мне до лампочки остальные. Просто предупреждай меня, потому что я чуть со страху не умер. - этот разговор состоялся пару месяцев назад, после первого такого приступа. Себастиан не знал что делать, в самом деле. Крис, пожалуй, впервые видел его тогда таким растерянным.       И вот этот кошмар повторяется снова, заставляя Стэна сильнее давить на газ. Видимо, не он один торопился домой. Из-за поворота выехала машина - настолько быстро, что румын не успел среагировать. Легковушка с ужасающей силой врезалась в машину Стэна, место удара пришлось как раз на водительское место. Себастиан и не вспомнит, пожалуй, скрежета металла, раздавшегося в этот миг, если, конечно, очнется. ***       Бедный, бедный Крис! Как долго он еще будет винить себя в том, что его возлюбленный сейчас лежит на больничной койке. Лучше бы Себастиану ничего не знать о приступах... Врачи утверждают, что шанс есть, но нужно быть готовым к любому исходу. Мужчина подолгу сидит в коридоре, ожидая хоть каких-то новостей, в палату доступ запрещен.       Оттуда доносится размеренный звук, оповещающий о том, что сердце брюнета все еще бьется, слабо, но все же.       В коридоре появляется юноша. Копна волнистых волос спадает на бледное, словно бы постаревшее в миг, лицо. Он движется быстро, уверено шагая прямо навстречу Крису. Но все же дрожащие тонкие пальцы выдают его тревогу. Ну да, ведь это больница. Здесь каждого, так или иначе, терзает волнение. Он садится рядом с Эвансом. Несколько вечных секунд молчания прерываются: - Вы Крис? - Да. А вы, я так понимаю, Ксавье. - юноша не отвечает, лишь коротко кивает. - Узнал по голосу. Да и кто же кроме нас двоих может так волноваться за этого засранца? - Видимо, никто. Но нас двоих, по-моему, вполне достаточно. - Соглашусь, пожалуй. - Крис улыбнулся, не искренно, скорее натянуто, лишь следуя правилам хорошего тона.       Снова повисла пауза. Казалось, все вокруг вымерло. Мир этих двух мужчин сузился до размеров палаты, откуда тихо раздается мерное биение сердца. - Ты любишь его?       Вопрос, которого так ждал и одновременно боялся Долан. Вместе со Стэном он провел несколько недель съемок. Любит ли он Себастиана?       То, как он улыбается, здороваясь по утрам; как ворчит, когда ему вдруг становится холодно; как касается его пальцев своими, когда "играет любовь" для камер; как ругается, проклиная дурацкую проводку, об которую спотыкается уже не в первый раз; как смотрит с наигранной обидой, когда получает на площадке кличку "человек-катастрофа"; как ругает себя за каждый проваленный кадр, и о боже, мог ли Ксавье полюбить его, когда Стэн так страстно целовал его, словно забыв о камерах вокруг? - Что я должен сказать? - Правду. - едва различимо шепчет Крис, хотя правду он слышать хочет меньше всего. Но нет ничего страшнее для правды, чем ее сокрытие. - Люблю. - звучит еще более тихий ответ. - Вот и я люблю. - они оба понимают, что именно подразумевается под этим ответом: "так кто же из нас любит больше?" - Я не буду вам мешать. Я бы больше не появился в его жизни, не случись это... - Ксавье за время разговора ни разу даже не взглянул на собеседника, видимо, стыдясь его. - Знаешь что, приятель? Давай лучше он сам решит, кому быть в его жизни, а кому нет. - Крис все сидел, съёжившись, и смотрел на дверь палаты, а его слова с трудом доходили до юноши. - Я начинаю понимать, почему он выбрал тебя. – он, наконец, взглянул на Эванса, в очередной раз восхищаясь его рассудительностью. ***       Прошло уже несколько часов. Глубокая ночь. В окна вливался мягкий свет луны. Изменений не было. Правда после долгих уговоров одна из медсестер тайком провела мужчин в палату. Видеть вот таким любимого человека испытание не из легких. Даже врагу не пожелаешь. Забитая фраза, но оба сейчас в полной мере осознают ее значение.       Брюнет размеренно дышит, но только с помощью специального оборудования, и даже врачи не могут предугадать, сможет ли он когда-нибудь очнуться и вдохнуть живительный кислород сам. Ведь кома может растянуться как на дни, так и на годы. Двое мужчин стоят по обе стороны постели, и ждут, не отводя глаз от больного. Уповать на чудо, молиться. - Знаешь, Ксавье, я мог бы доверить его жизнь тебе, если он того пожелает. Я бы отпустил его куда угодно, если бы только это было ЕГО решением, смирился бы, не проклиная за это никого: ни тебя, ни Бога, ни уж тем более Себастиана. Но если сейчас его отнимут... - Я не смирюсь с этим никогда. - закончил Ксавье, словно читая мысли "соперника". Два полярно разных человека понимали друг друга с полуслова, и знай об этом Стэн, он бы непременно подчеркнул это колкой шуточкой. Но нет. Вместо этого он вынужден был вести незримую борьбу со смертью. - Но разве "там"… - Крис указал пальцем вверх, - кому-то важно наше мнение? Как думаешь? - Не знаю, Крис, не знаю... - Ксавье видел, как мужчина подошел к изголовью кровати и протянул руку, касаясь побледневшей кожи Стэна, и понимал, что сам он здесь лишний. Но это второстепенно. Главное, чтобы Себастиан очнулся, наконец.       В дверь постучали. В проеме виднелась фигура медсестры. - Уходите, быстрее. Иначе будут проблемы.       Чертовски мало. Мало было бы и дней, и месяцев, и лет. Любя, часов не наблюдаешь. Уж тем более, когда не уверен в новой встрече.       Легко поцеловав руку возлюбленного, Крис развернулся и направился к выходу, даже не оборачиваясь. Боялся, что юноша, деливший с ним горе, увидит его слезы. Но Ксавье и сам едва сдерживал эмоции. Хотелось выть от боли, но он не имел права. Хотя бы потому, что позади него стоял тот, кому Стэн принадлежал полностью и безоговорочно.       Оба парня покинули больницу. Разошлись в разные стороны, по домам. И только перешагнув порог квартиры, дали волю чувствам. - Почему он? ПОЧЕМУ? - Крис с буквально звериным рыком ударил кулаком по зеркалу. Осколки вонзились в кожу, но ему было не до того.       Ксавье, оказавшись в прихожей своей квартиры, облокотился о стену. Ноги стали будто ватные; не в силах удержаться, он медленно сполз вниз по ее поверхности и, закрыв лицо руками, заплакал. Как дитя. Впервые за пусть и не очень долгую жизнь он дал слабину, слезы буквально застилали глаза, душили, не давая вдохнуть.       "Боже, забери у меня все, что хочешь, только верни мне его!". Ксавье редко о чем-то просил, просто не верил, что *там* его кто-то слышит. Но сейчас он мог только молиться, ощущая на искусанных губах металлический привкус крови.       Есть ли Господь? Способны ли наши молитвы повлиять на исход или же все заранее предрешено? Так или иначе, каждый продолжал верить.