Нежные медные локоны опустились на плечи шёлковым шлейфом, прикрыв медовую кожу. Лисса нежно повела плечиками и взглянула наконец в зеркало. Ее щеки вспыхнули пунцовым, когда она увидела в отражении ярко-алую помаду и длинные чужие ресницы. Девочка взглянула на мать и, немного обождав, спросила:
— Разве это красиво? — женщина поджала губы и в знак неодобрения слов дочери начала агрессивно обмахиваться веером.
— Милая, твой вкус омерзителен. Верно, Бетти? — они уставилась на бедную служанку, сощурив ярко накрашенные глаза.
— Вы совершенно правы, мадам. — девушка покраснела, опустив русые косы.
Женщина удовлетворенно улыбнулась и поглядела на дочь.
— Хуже мальчишки... — и вдруг лучезарно улыбнулась. — Надеюсь хоть Маркус будет сегодня вести себя прилично.
Лисса встала из-за туалетного столика, на ходу хватаясь за край стола. Тогда, в ещё солнечном августе, Лисса впервые почувствовала, как земля ушла из-под ног. Светлая комната, смущенная Бетти, мать в длинном изумрудном платье: все закружилось в дружном хороводе травянистых глаз.
Доктор сказал, что девочка заразна и запретил находиться с ней в одной комнате. Мать и отец в ужасе покинули комнату, и за следующие тринадцать лет зашли от силы раз семь. Но Лисса никогда не злилась на старших. Старшим дерзить и попрекать нельзя. Если они делают это, значит так правильно. Она любила их настолько сильно, насколько позволяло ее маленькое детское сердечко.
Они никогда не были дружны с Маркусом. Он — сухой и холодный, немного черствый старший брат. Лисса никогда и не смела поднять на него взгляда. Так проходили год за годом.
Пропахший таблетками кафель отдаёт мягким теплом под неустойчивым шагом. Девушке уже тринадцать, но весит она, как маленький ребёнок, поэтому босые ножки почти не оставляют ощутимого следа[
будто сам ангел ступает]. Лисса тяжело передвигается, постоянно хватаясь за ручки дверей и углы столов, потому что голова постоянно танцует танго[чаще всего в ванной, кстати].
Ее нежное персиковое платье резко контрастирует с выцветшими за годы болезни сухими ржавыми волосами, а некогда ярко-зеленые глаза покрылись мутноватой пеленой забытья. Лисса спускается вниз, на кухню за газировкой. От неё сильно першит в горле, но сладковатый запах черники так приятно щекочет нос, что девушке уже не страшно.
Люди на лестнице сторонятся ее, прикрывая рты. А Лисса и сама боится сильнее их.
как бы прямо тут не упасть. Ее тело кажется похожим на чертов каркас, который под любым дуновением ветра ломается пополам. Лисса держится за голову, пытаясь унять стук в висках.
— Вам помочь? — Лисса тяжело поднимает взгляд, оглядывая молодого парня. По форме похож на садовника.
— Нет, спасибо. Я сама. — она вдруг кашляет, чем вызывает жуткую панику у людей вокруг. Садовник смотрит в недоумении.
— Я провожу вас до комнаты. — он подхватывает ее под локоть и медленно помогает подняться. Лисса еле перебирает ногами. С каждым днём поднятие себя с кровати становится невероятной трудностью.
Лисса вновь ложится на шёлковую простыню, подбирая под себя заледеневшие ступни. Ее бросает то в жар, то в холод. Лисса пытается сфокусироваться на лице садовника, но мягкие черты лица его плывут перед глазами.
Он зовёт Бетти и присаживается рядом. Смотрит с неким любопытством.
— Я заразна. Выйди. — слова слетают с ее губ шелестом рахита в июльский полдень. Она облизывает сухие губы.
— Мои младшие сёстры постоянно болеют. У меня иммунитет. — он ухмыляется и садится рядом на кровать. — Чего ты выходила?
— Хотела черничной газировки, — она тяжело дышит, откинув голову назад. — позови Бетти, пусть принесёт.
— Да я и сам могу, — он бодро поднимается с кровати, и в утренних лучах солнца Лисса замечает немного грубоватую кожу лица, сгоревшую на солнце из-за постоянной работы.
Он выходит, прикрывая за собой дверь. Возвращается со стаканом с пузырящейся жидкостью тёмного цвета и маленьким букетом ромашек. Лисса уже много месяцев не была в саду, но точно помнила, где они росли. Мысли о цветущем саде, о бабочках и собаке пастуха, которая иногда забегала к ним, грели сердце.
— Я Мартин. Сын садовника. Работаю у вас иногда, когда отец не может. — он снова сел на кровать и осмотрел комнату. — Чего это у тебя так темно?
Мартин подошёл к окну, открывая изумрудные шторы и впуская в комнату свет. Он открыл окно,вдыхая полной грудью запах мясистой клубники и подсолнухов.
— Я Лисса. — она сощурилась от непривычно яркого света.
— Я знаю. — она подставил стул и сел рядом. — Отец рассказывал о больной дочери хозяина.
Лисса опустила голову. Дышать стало намного легче. Она подняла глаза и лучезарно улыбнулась:
— Спасибо, что помог. Другие люди даже рядом со мной стоять бояться, не то чтобы прикоснуться. — Она приподнялась на подушке и сухо кашлянула. — А сможешь завтра прийти? — И вдруг резко смутилась. — Если тебе не страшно, конечно...
Мартин по-доброму усмехнулся и поднял свои серые глаза на Лиссу, демонстрируя ей два бездонных зеркала.
— Хоть каждый день... — он пригладил рукой непослушные пшеничные волосы и встал со стула. — Затвра мне нужно работать в конюшне. Покажу тебе Молнию. Такая красавица!
Лисса улыбнулась и сразу вновь померкла. Она опустилась щекой на подушку, подмяв сухие волосы.
— Я не могу долго ходить, а ещё и под солнцем... тем более люди меня бояться, и конюшня очень далеко от поместья. Если мне станет плохо, ты вряд ли успеешь меня донести.
Мартин запустил пятерню в золотистые волосы, приглаживая непослушные кудри. Лисса про себя отметила, что новый знакомый невероятно не похож на Маркуса. Не только цветом глаз и волос, а в походке, улыбке, осанке и прикосновениях. Мартин, будто поцелованный закатным солнцем, пах спелыми ягодами малины и пшеницей. Пах так, как пахло для Лиссы лето.
— Ты сможешь надеть шляпу, я возьму перекус и много воды, а таблетки возьмём с собой. Даже Бетти может пойти, если хочешь. — он уже открыл дверь комнаты заглядывая в коридор. — На свежем воздухе и румянец появиться, и живость в ногах, и аппетит, а то ходишь, как восставшая из мертвых.
Лисса посмотрела на него с такой грустью и слабостью в глазах, что парень почувствовал колкую неуверенность. Она положила руки на больничное одеяло и понуро опустила взгляд.
— Матушка против будет...
— А ты? — он невольно приподнял бровь.
— Я бы с удовольствием. Очень давно не была на улице.
— Тогда до завтра. — он вышел, мягко прикрыв дверь.
— Если я только доживу до этого завтра. — Лисса наконец расслаблено опустила подбородок и заснула тревожным сном.
***
— Ты обязательно выздоровеешь, веришь? — Мартин держал её за слабую руку, иногда мягко поглаживая нежные костяшки. Лисса чувствовала тёплые прикосновения, которые оставались у неё на руках легкими красноватыми пятнами, будто ожоги.
— Когда мне было шесть, я слышала эту фразу каждый день. И с каждым годом я слышу ее все реже, понимаешь? — она сидела боком, поэтому Мартин не видел ее наполненных водой глаз. — Мартин, когда мне было одиннадцать, мой старший брат назвал меня ходячим трупом и попросил не высовываться из комнаты. А в детстве мы были очень дружны... — она тряхнула копной рыжих волос, заправляя пальцем их за уши.
— Когда я увидел тебя впервые, это описание прекрасно показывало твоё состояние, — он улыбнулся, — но теперь, все по-другому. Ты больше не мертвенно бледна, и уже не только лежишь, даже ходишь иногда.
Она улыбнулась, вытирая глаза. Мартин приобнял ее, уткнувшись головой в ржавые волосы.
— Твои глаза цвета самого вкусного зеленого чая, — он лёг на покрывало, прикрывая глаза.
Лисса легла рядом, поджав ноги. Тонкая хлопковая рубашка Мартина пахла свежим горячим хлебом, а кожа июльским солнцем. Лисса в обыкновенном джинсовом платье, которое, наверное, пачкается из-за свежей травы. Лисса впервые за долгое время улыбается, приобнимая Мартина. А тот еле дышит, пытаясь громким дыханием не сломать свою хрупкую подругу.
— Ты любил кого-нибудь когда-нибудь? — она вдыхает запах сладкой черешни на тарелке.
— Отца и мать, а ещё младших сестёр. — Он подумал секунду, а потом тихо сказал. — И тебя люблю.
Лисса подняла изумрудные глаза, заглядывая Мартину в лицо.
— Меня никто никогда не любил. Ни мать, ни отец, не брат. Маркус даже сказал как-то, что я умираю потому, что автор нашей сказки меня не полюбил, что я не главный персонаж. — Лисса отпила немного лимонной газировки и поморщилась. — А я всегда их всех любила, просто так ни за что. И Бетти любила, потому что она никогда меня не боялась. И тебя люблю очень...
Мартин прижал ее к себе покрепче, почувствовал, как на рубашку капают горячие слёзы. Он и сам уже чувствовал солёные капли на щеках и губах. Мартин сглотнул и вновь посмотрел на Лиссу:
— За что, принцесса?
— Я умерла ещё тогда, лет в тринадцать, когда мы только познакомились. Знаешь, какого это жить, когда тебя уже все похоронили? Жить, зная, что можешь не проснуться. Зная, что никто даже скучать не будет? — она положила на колени худые руки, сгорбилась. Мартин взглянул на неё сбоку, и ему стало как-то не по себе. Он никогда не видел глаз, так неумело присыпанных пеплом многократных печалей, наполненные неземной смертной тоской, что в них даже трудно смотреть. Именно такие глаза он впервые увидел пять лет назад, когда впервые встретил Лиссу.
— А когда ты появился, мне будто дали новый вид обезболивающих, от которых я находилась в невероятном восторге. — Она улыбнулась самой себе и начала невольно теребить край потрёпанного пледа. — Ты подарил мне эти пять лет, Мартин. Эту миллиметровую отсрочку от... — она запнулась и поникла.
— Эй, ты что, ты что? Не смей так говорить! — он обхватил ее за хрупкие плечи, прижимая к себе. — Не смей сдаваться, ясно? Тебе же лучше, намного лучше.
Лисса подняла грустные, наполненные невообразимой тоской зеленые глаза и улыбнулась.
— Я не сдаюсь, я просто устала бороться. — она медленно встала, придерживая Мартина за плечо. — пойдём домой, кажется, дождь собирается.
***
Лисса умерла через несколько месяцев после этого диалога. Умерла во сне, и поэтому, когда к ней в комнату пришла Бетти, все выглядело, будто она просто спит. Ее бледное личико выражало невероятное спокойствие, а полуприкрытые длинные ресницы совсем не дрожали.
В громоздком белом гробу она лежала также. Будто просто уснула ненароком. Мартин не плакал, они успели попрощаться. Лишь подходя к гробу и целуя Лиссу в лоб, он почувствовал еле заметный запах сухих ромашек в медных волосах.
любовь моя ушла.
ушла по тропинке к кленовой роще, рассекла зелёный покров холмов. старая клятва, как сама Лисса, крепкая и ясная, рассыпалась враз солнечным прахом, и разнесли ее миллионы молитв и вздохов.
острое воспоминание первой любви перечертило линию судьбы, оставив маленький рисунок двух одинаковых красных капель на предплечьи, отступило назад и растаяло под жарким июльским зноем.
