двенадцатый зодиак

— Ты не особенная, — он хитро прищуривается, ухмыляясь. — А такая же как все, даже хуже. Она открыто смеётся в ответ. Внутри неё геноцид человеческих душ, все залито алым. Она смеётся, потому что побеждает монстра, проиграв. И теперь ее мир — руина и место массовой смерти. Она смеётся. С мокрыми глазами. — Мы были королями обещаний, были призраками самих себя, возможно, отпрысками низших богов, меж раем и адом. В наших жизнях, безнадежных и потерянных, мы новые жизни наши украли, сквозь кровь и боль пройдя, чтобы защитить друг друга. — Эмма опускается на кровать, роясь в фиолетовым рюкзаке. — Ты учишь песни наизусть, — он не спрашивает, утверждает. — Эмма, ты жалкая, понимаешь. Оба сидят в душной комнате. Оба поникшие и усталые, будто прожили десятки лет вместе, страдая ежедневно. Закуривают одновременно, медленно затягиваясь. Клюквенный дым заполняет легкие, сдавливая першащее горло. Эмма кашляет, небрежно заламывая пальцы. Открывает грязное от пыли дорог окно и смотрит в даль на заходящие солнце. — Когда ты уезжаешь? — Эрик смотрит оценивающе, чуть прищуриваясь. Его взгляд блуждает где-то в месте сгиба локтей Эммы. — Как только станет холодно. — она не знает чем заполнить эту вязкую паузу. — Хочешь? — он улыбается скомкано и подносит к бледно-розовым губам сигарету. — Домой? В этот пыльный лживый кабак? — она теребит край мужской футболки nasa, от которой пахнет клюквенным дымом и дешевым парфюмом. — Нет, не хочу. Меня там почти ничего не держит. Эрик ухмыляется, одним взглядом светло-голубых глаз прибивая к месту. Он поднимается с пола, отчего Эмма невольно любуется высокой широкоплечей фигурой в чёрной футболке. Тот, замечая это, складывает на груди руки и приподнимает бровь. — Почти? — Эрик облокачивается о деревянную панель деревенского дома. Его темные волосы невольно спадают на глаза, и он изящно смахивает их рукой. — Там есть мальчик, Мартин. Он маленький ещё. Сгниет там, как я когда-то. Жалко его. — Эмма задыхается от дыма, невольно глотая воздух ртом. Под насмешливым взглядом Эрика стыдливо опускает ресницы. Эрик отрешенно смотрит на заходящее солнце. Мягкие желтоватые лучи ласкают его медовые скулы. Эрик жадно облизывает губы и вдруг опускает взгляд. — Тогда, встретимся с тобой и этим Мартином следующим летом. — он добродушно улыбается, поглаживая Эмму по щеке. — Кушай больше, кукла. Эмма громко выдыхает и незаметно для самой себе приближается к Эрику вплотную, ощущая запах его кожаной куртки у себя на майке. Тот подсаживает ее на подоконник и секунду смеряет взглядом. Эмма в тихом ожидании смотрит в эти знакомые серые глаза, ожидая насмешки. Пахнет чёрным чаем, пылью и натсупающей ночью. На леденеющих от ветра кончиках пальцев чувствуется золотистый сентябрь. Эрик медленно подвигается вперёд и целует, слегка придерживая Эмму за талию. Ее губы пропитаны робостью и легким повиновением. Он вдруг резко отстраняется, шумно вздыхая. Оборачивается к окну, но смотрит на небрежно раскиданные учебники на письменном столе. — Я совершенно не ожидал от тебя такого, — в его голове жутким скрипом проносится мерзкое шлюха. — Тебе кажется пора. Эмма смотрит на него с какой-то обреченностью в глазах и слишком грустной улыбкой, чтобы уложить в сознании. С ободранным жёлтым лаком на ногтях и в мужской длиной футболке она выглядит слишком уязвимой. — Я буду скучать, Эрик. — она прячет лицо, прислоняясь разгоряченными щеками к стеклу. — Даже если ты самый отвратительный и эгоистичный человек в мире, Эрик, я буду скучать... Эмма уже открыто глотает слезы и до крови закусывает нижнюю губу. Стыд, вызванный мимолетной слабостью влюблённого сердца, сочится из темных, наполненных вечным одиночеством, глаз. — Сладкая, забудь обо мне. — он вдруг становится невероятно серьезным, что кажется невероятно непривычным. Он нервно курит, выдыхая в потолок испарения едкого сарказма в перемешку с клюквой. — Мы видимся раз в год, как ты вообще могла влюбиться? Слово влюбиться сильно режет слух. Эмма трёт покрасневшие глаза и впервые за весь разговор едко ухмыляется. Нечто темное скользит по ее островатым скулам. — Считаешь это моей ошибкой? — от напряжения у неё перехватывает дыхание. Эрик за секунду преодолевает расстояние между ними. Приподнимает ее за подбородок двумя пальцами, хитро прищуриваясь. Эмма чувствует исходящий от него запах луга и васильков. Он слишком близко, поэтому она невольно подмечает множество веснушек на его лице. — Не твоей. — наклоняется ещё ближе. — Нашей.

***

Эмма тенью скользит по темным переулкам. Постоянно оглядывается назад, хватаясь ногтями за старый кирпич, оставляя его кусочки под ногтями. Холодный октябрьский ветер перебирает длинные чернильные пряди, заставляя Эмму прятать тонкие пальцы под шерстяной шарф в красную клетку. Высокое здание городской больницы больше напоминает старое казино. Обшарпанная белая штукатурка открывает зияющие дыры сырого бетона. Эмма, придерживая тяжелые двери, быстро проходит внутрь, занося в тёплое помещение запах дождя и мокрого асфальта. — Александр Овсянов, — русская фамилия звучит с резким русским акцентом, нарушая тишину приемного покоя. — Проходите. — безразлично ответила полная, раскрасневшаяся от духоты женщина в больничном халате. В полутемных коридорах, пропахших больничными бинтами и спиртом, бесшумно скользит высокая сутулая фигура в сером плаще. Она толкает пластиковую белую дверь и заходит в плохоосвещенную палату. У стены лежит исхудавшая фигура некогда сильного широкоплечего мужчины. На его лбу мокрая повязка, а к носу проведены множество прозрачных трубок. Эмма бесшумно опускается на кровать, невольно сотрясаясь всем телом. Она берет мужчину за руку и крепко сжимает, будто хватаясь за что-то невесомое. Слезы не текут, оставляя бледные холодные щёки сухими. Эмма смотрит на спокойное лицо мужчины, окружённое белыми простынями. — Привет, пап...— ломаный русский ножевыми режет сухой душный воздух. Она поглаживает его по щеке, немного наклоняя голову вправо. — Твоя маленькая принцесса здесь. Эмма сидит до рассвета, рассказывая на скомканном русском, иногда заменяя английским. Рассказывает о безвольной эгоистичной матери, которая уже шесть месяцев не была дома. Да, Эмма тоже мало там ночует, все время с Мартином в клубе. Рассказывает о малявке Мартине, ее единственном друге, которые мастерски играет в покер. Рассказывает, что впервые в жизни поняла, что такое полюбить кого-то. Рассказывает, как ездила летом на виллу к бабушке, что уже двенадцатый раз видит Эрика. Рассказывает об Эрике — высоком загорелом парне с татуировками на сильной спине. Рассказывает, что это тот самый хулиган, с которым они в двенадцать воровали у соседей клубнику. Тот самый рокер-любитель, с которым она впервые попробовала тонкие сигареты на заднем дворе его дома. Эмма уходит под утро. Ее провожают удивленные взгляды уставших медсестёр. Она придёт сюда через неделю. Как и на прошлой неделе, и на позапрошлой, уже седьмой год, как папа болен. Она уходит, оставляя в палате свежий запах клюквенного дыма.

***

Эмма открывает тяжёлые дубовые двери, заходя в прохладное, пахнущее пылью и сыростью место. Она опускается на стул у входа, снимая старые потертые конверсы. Кидает на пол фиолетовый рюкзачок и опускает подбородок на руки. Эмма устало обводит взглядом прихожую, останавливая взгляд на полуприкрытый платяном шкафу. Там платье, на которое она шесть месяцев назад разлила горячий шоколад и забыла застирать. Эмма идёт вдоль стен, оставляя еле заметный след от указательного пальца на грязных подоконниках. Она заходит в свою комнату, на автомате закрывая за собой дверь. Постель осталась незастеленной, а на простыне крошки молочного печенья. Эмма садится, облокачиваясь о стену. Руки немного потоясываются от застоявшегося в квартире холода. Эмма сильная. Она справится. Минуты текут очень медленно, будто воск капает. Эмма считает секунды, иногда неуклюже кладя голову на подушку. К вечеру она поднимается, складывает в рюкзак немного чистой одежды и направляется к выходу. Эмма варит густой кофе, забывает добавить сахар и садится на кухне. Горячая жидкость приятно ласкает горло, забирая то ощущение прохлады в комнате. Эмма все ещё ждёт этого короткого звонка на телефон. Внезапно щёлкает дверная ручка и Эмма слышит торопливые шаги. не уж то мать Ручка двери в кухне медленно дергается. Эмма следит, не мигая. Кажется, будто сердце отбивает торопливую чечетку. — Мне не наливай, у тебя отвратительный кофе. — Эмма смотрит на входящего и незаметно для себя широко улыбается. — Ну и гадюшник тут у вас! Ты вообще когда-нибудь брала в руки мокрую тряпку...— Эмма не даёт ему закончить, обвивая руками сильные плечи. Под облегающей футболкой чувствуются контуры татуировок. — Спасибо, что пришёл, Эрик... — он смущается и слегка отодвигает ее. — Мне просто стало тебя жаль. — Ни он, ни Эмма уже не могут сдержать улыбки. — Я верю, Эрик, верю... — он добродушно подмигивает ей, прямо как тогда на речке в одиннадцать, когда она вызвалась прыгать с моста первой.