Вино в пальцах, пахнущих табаком.

Соня закончила последнюю композицию из сухих цветов и, украсив простую тёмную вазу золотистой лентой, поставила букет на стол. Костель молча наблюдал за девушкой, отмечая, что за последние недели она двигалась всё меньше, как леди своего возраста, скорее, как женщина, которая слишком долго ухаживала за тяжело больным: шаги были тихими и плавными, сберегающими силы, жесты рук – мягкими и текучими. Соне словно бы добавили несколько лет. Костель поднялся на ноги, чуть пошатнувшись, но вернув себе равновесие, и пошёл в сторону кухонь. Следовало заняться ужином. Проходя мимо узких окон, он безэмоционально посмотрел на догорающий закат, от которого небо над замком было уже глубоко-синим, но дальше – полыхало алым и багряным. Едва шаги граф затихли, Соня прихватила вторую вазу и тоже вышла, решив отнести букет во вторую гостиную, в которой они часто пили чай, когда Цепеш просыпался. Девушка перебросила волосы с плеч за спину и, толкнув бедром дверь, пошла прочь, тихо постукивая каблуками туфель. Звериный крик раздался позади неё и заставил вздрогнуть, а потом – испуганно втянуть голову в плечи. Вопль повторился, к нему добавились всхлипы, словно кого-то душили, а несчастная жертва пыталась глотнуть воздуха. За окнами раздался волчий вой, выглянув, девушка с ужасом увидела, что звери сидят у самых ворот замка, чего раньше не было никогда. В конце коридора послышался скрежет чего-то острого и тяжёлые рваные вздохи. Ваза выскользнула из ослабевших рук Сони и, упав на пол, разлетелась на осколки. Цветы веером высыпались из неё, пустив по воздуху сладковатый аромат. Девушка знала, что не сможет убежать, и какая-то её часть приняла эту участь как нечто обыденное, едва ли не желанное. Тихое рычание, то и дело прерывающееся отвратительным звуком, будто кто-то жадно сглатывал слюну, приближалось. Вместе с ним приближались шаги и скрежет, словно человек опирался рукой о каменную стену, но царапал её ножом при каждом касании. Ван Хельсинг отчётливо увидела перед собой озабоченно хмурящегося отца и мать, убитую горем, совсем поседевшую. Соня зажмурилась, сжав руки в замок на груди. Шаги стали ускоряться, переходя на бег. Девушка поняла, что её ноги подкашиваются от страха, и пала на колени в шорохе платья и запахе сухих цветов, жалобно хрустнувших под несчастной жертвой юных страстей и обаятельного хищника ночи. Он хотел жрать. Крови, как можно больше крови. Он чувствовал, что дни его сочтены, удар по последней стене его разума был слишком силён. Охотник знал куда бить, знал хитрый приём, которому невозможно было обучить обычного человека. Охотник представлял собой серьёзную опасность, он причинял слишком много боли и требовал к себе внимания. Ему хотелось жрать. Девушка впереди была совсем молодой и очень хорошенькой. Её запах щекотал ему ноздри и проливался в горло сладчайшей патокой. Он жадно сглотнул слюну, едва ею не подавившись. Хрипло выдохнул. Клыки царапали губу, а отросшие ногти цеплялись за стену, оставляя на ней глубокие борозды. Ему нужна была кровь, чтобы выжить и дать отпор охотнику, столь нагло ворвавшемуся в его владения и чертоги разума. Он побежал, чувствуя, как силы просыпаются, требуют выхода. Хрупкая спина девушки напряглась, разлетелась на полу ваза. Он чувствовал страх своей жертвы, упивался её ужасом и беспомощностью, смаковал взглядом плавные изгибы тела и молочную белизну кожи. Девушка стала падать вниз в окружении тёмной бирюзы платья, её волосы золотой сияющей волной летели за ней, подобно лентам. Он слышал, как столкнулись её колени с полом, и нашёл этот звук одним из самых приятных, которые только слышал. Он во мгновение ока оказался перед жертвой, та стояла на коленях, молитвенно сложив руки в замок. Его прекрасный жертвенный агнец, пахнущий как сладкий мёд, стекающий по пальцам его возлюбленной матери, кормившей их с рук. Он чуть склонился, вцепился пальцами в подбородок девушки, заставил её поднять голову с крепко зажмуренные подрагивающими веками. Девушка открыла глаза. Глаза были лазурно-голубыми. На них выступили слёзы от страха и прозрачными каплями скатились к вискам, теряясь в золотых волосах. Девушка смотрела на него, дрожа от ужаса, её сплетённые руки мелко подрагивали, а из декольте платья тонко пахло духами и, почти неощутимо, - серебром. Он замешкался, сглатывая слюну и хрипло выдыхая через клыки. А девушка всё смотрела, превратившись в едва дышащую статую пречистого ангела. Он жаждал крови, его горло, его кости, его зубы молили о ней. Он склонился ниже, касаясь носом кончика носа девушки, заглядывая в её глаза и думая, что вот, уже всё, он сейчас сожрёт её, разорвёт на ней платье, укусами и когтями осквернит тело. Вот-вот, сейчас. Прямо сейчас. А девушка всё смотрела своими лазурно-голубыми глазами и ждала этого. Костель смотрел на неё в упор, но Соня практически не видела ничего из-за слёз. Даже сейчас, когда глаза графа горели огнём, клыки блестели в свете свечей, а когти больно впились ей в подбородок, от мужчины пахло дорогим парфюмом, а руки были знакомыми, холодными. Девушке казалось, что она сейчас умрёт от страха. Эта пытка была хуже, чем если бы он прямо сейчас набросился на неё. Её сердце, казалось, сейчас проломит ей грудь, она слышала, что зубы мелко постукивают, ей хотелось зажмуриться, лишь бы не видеть лица чудовища перед собой. Но она не могла, зачарованно глядя в алые горящие глаза, даже сейчас чуть прикрытые, словно оценивающие ею. Соня ждала смерти, боялась её, не желала, но не могла оторваться от её восхитительного вида. Костель пришёл в движение, склоняясь всё ниже. Его лицо было всё ближе, сначала нос графа коснулся её носа, потом скользнул в сторону, по щеке, потом по скуле. Рука Цепеша, держащая девушку за подбородок, расслабилась, сдвинулась в сторону – на правое плечо, вторая – плетью опустила на левое. Мужчина медленно, словно ледник, опустился на колени, практически всем весом навалившись на хрупкую фигурку. Соня не смела пошевелиться, бездумно глядя в потолок и практически не моргая. Костель, обнимающий её, смотрел горящими глаза в пол. Его руки, вяло лежащие на спине девушки, уже не дрожали. Коридор затопляла тьма, похожая на нагретые опавшие листья, пахнущие гнилью.